Дементьев Ю. Терехин В. Гуам

Гуам

И прав был капитан: «Ещё не вечер»

В.Высоцкий

-Заходи-заходи, товарищ полковник. Удрал от жены в аптеку?  И она тебе поверила? Вроде как ты её обманул? Молодец: смелый и находчивый военнослужащий.

Анатолий Максимович, познакомься – это пожаловал на борт черный полковник – гроза китайцев, бывший начштаба бывшей дивизии морской пехоты. Мы его зовём Петрович. Он мужик раньше был правильный и компанию поддерживал. А как сыграл дембель, совсем испортился, сидит у жены под юбкой. Правда, Петрович? Ну, не дай соврать.

А это, Петрович, сидит перед тобой бывший в молодости командир БЧ-4 целого эсминца «Веский», который с него, понятно, сбежал в наши славные органы и даже умудрился послужить в Москве. Но сбежал и оттуда от сухопутного климата и бл…..а отношений в наш сельский городок. И вот он, в отличие от тебя, продолжает вести правильный образ жизни (хоть он и капраз запаса или отставки)  и заботится о своём здоровье. Так что мы в сборе и более никого не ждём. Доставай, Петрович, стакан из кармана, что там у тебя топорщится? Бутылка? А я думал стакан, ты же не пьёшь. Сюда каждый приходит со своим стаканам, в целях гигиены, даже, кто не пьёт. Ты же знаешь! Забыл, наверное, давно не был, шалун!

Что? Стакана нет, ну, ты памятник! Ладно, гигиена – враг подводника, вон возьми на верстаке, правда, не мыли его месяца два. Вода в канистре, а отливать – сразу за гаражом, но лучше, когда стемнеет. Впрочем, можно в любое время, если припрёт.

Толик, нали-вай!

Максимыч мигом извлёк из пластикового пакета с цветочками бутылку «Абсолюта» 0,7 литра, пару банок горбуши в томатном соусе, полбуханки хлеба, две луковицы и кусок сала. А хозяин гаража и кремового «Лексуса» с правым рулём уже резал хлеб, открыл банку с маринованными огурцами и выставил здоровенную тарелку с варёными чилимами.

Максимыч заметил:

-Слышь, Валерий Иваныч, у меня и вторая имеется, это я, чтобы потом не бежать. Это в училище Фрунзе был один капраз, татарин, кстати, так он всегда покупал семь бутылок водки. Чтобы, как он говорил, «потом не бежать». Да, и вот бутылку минералки принес. Литровую. Я уже не могу, как раньше – не запивать. Но зато вставил зубы. Надо это дело обмыть. Чего я и организовал это сегодняшнее мероприятие.  Кучу бабла  вбил  и операцию перенес из остатков сил.  И моё геройство вы обязаны оценить.

Потом Максимыч осмотрелся:

-О! Новый диван, кстати, кстати: не стареют душой мареманы. Иногда надо вспомнить былое на диване-то.  Тисочки новые, точило. Всё под рукой! Молодец. Эх, аж завидки берут. Хорошо-то как у тебя в гараже. Всё на месте и все своё. И поговорить можно, и умное лицо делать не надо. И, главное, ни одна звизда, над душой не стоит и не звиздит, японский городовой!

Валера поднял руки:

-Петрович, чего ты его моешь?  Ты что и вправду подумал, что его не мыли два месяца. Ну, ты даешь! Его два года не мыли! Его водкой моют! Какая разница, грязный-мытый?  Ставь его сюда.  Трипер к сифилису не пристает. Водка жрёт гонококки как мышь крупу. Гигиена враг подводника. Ты же в танке должен был под водой броды преодолевать? Значит – тоже подводник! Я не прав про гигиену?

Петрович аккуратно поставил мокрый гранёный стакан на пластиковый туристический столик, присел осторожно на грязный табурет, впрочем, с наброшенным на него не очень чистым полотенцем, посмотрел с тоской на свою «Столичную»,  на два «Абсолюта» и извлекаемую хозяином из стола поллитровку «Царской», пропролонгировал перспективы и неубедительно вздохнул:

-Я, пожалуй, воздержусь. Гастрит у меня.

-Гастрит?  Забудь! Ты ошибся в диагнозе. Когда я тебя в прошлый раз домой доставил, у тебя болели почки и печень. Не гастрит у тебя, Петрович, а полная потеря самостоятельности.  Ну что тебе с бутылки будет, да хоть бы и с семиста грамм. Ну, с двух бутылок? В кои-то веки! Да знаю я: жена ругается? Боишься?  Так она сюда ни за какие коврижки не сунется. Бабам на корабле нет места. А здесь – мой теперь боевой пароход. И что, что гараж? Слова им никто здесь и никогда не даст. Оттрахать могут, но никакого равноправия. Жена, жена. Сколько с ней живешь, а всё боишься.  Больше, чем начальства. Эх, могила тебя исправит. Дома-то тебе будет, как выпьем,  всё равно, так чего бояться? А ещё на танках за водкой ездил! К китайцам, что ли? Вы же в Славянке, наверное, всю водку на пять лет вперёд выпили. А тут: я воздержусь! Вы же – черные дьяволы, черная смерть, морпехи! И поверь, после трех стаканов, если придешь на своих двоих, ты будешь чувствовать себя минут десять главой дома, хозяином и начальником!

И Валерий Иваныч разлил в три стакана.

-Давайте, за всё хорошее и за встречу.

Несмотря на гастрит и подорванное окончательно женой и службой здоровье, Петрович выпил с облегчением?

-Как пошло?

-А ты боялся. Жена… Огурчиком осади. И чилимчик  обязательно. Петрович, я все контролирую: закусывай.  Вначале чилим, потом сальца.

Я и говорю, Максимыч, они — пехота,  царица полей за ближайшими  огородами.  Не пьют они теперь, видишь ли, очень больные и интеллигентные стали, а даже географии не знают, в смысле где купить , когда всё закрыто.. А может, потому и не знают, что жены боятся: их же никуда не пускают.  Нет у них географии дальше полигона. Ограниченные люди. А перед нами, вспомни, Максимыч, был весь мир!  Передо мной,  например,  лежала операционная зона: на левой ладони Индийский, а на правой – Тихий океан!  Налево – Аден,  направо – Сан-Диего, а по дороге к нему – атолл Кваджалейн. Вот так!

И всё мы успевали со своим парадным 10-узловым ходом, бывало без воды, без жратвы, без винтов, а весь мир в своих сетях радиоэлектронных держали. И никто, никто, при советском строе сквозь наше сито не прошмыгивал, не просачивался и не продавливался. Вот так держали! И не возражай, Петрович!

Настроение у меня… Ладно, расскажу, для тех, кто в танке с семиградусным обзором местности. Вы же не пьянствовать тупо сюда пришли, а на встречу культурных боевых офицеров.

-Да, не обижайся, полковник, с тобой же целый капраз  беседы ведёт! Бесполезно обижаться. Ты лучше наливай.  Пойми, ты был пехотой, и это – твоё призвание.  А в гараже – все равны, как в бане, и режут правду-матку. Рождённый  ползать в моря не выйдет. Танки плывут от аппарели  только к берегу и по-собачьи.  А куда деться?  Наливай. Да что ты льёшь, как украл!

Ладно, вот вам ликбез географический!  Нет, нет, ты до краёв наливай! Правил, что ли не знаешь: между первой и второй…

-Ну, чтобы стоял и деньги были. Ибо с деньгами ты мужчина, а без них – просто самэц, понимаешь.

И три стакана  негромко звякнули в полумраке гаража, хотя осеннее солнышко заходить пока не собиралось.

-Нормально. ..  Закусим. Так бы и давно, а то – гастрит, противно прямо.  А теперь уж расскажу, чтобы жены не боялся.

Максимыч, смотри, вот и психологический момент. Наш Петрович после двух стаканов начал приобретать достойный вид. И уже не боится жены.

-Чего ты, Валера, взял … боюсь, просто уважаю. Не боюсь совсем. Кто у меня в доме хозяин,  Дашка, мать её?  Хрен ей с бугра.  Я – в доме хозяин!  И своих друзей не брошу.  Давай третий тост!

Максимыч  аккуратно налил из второй бутылки «Абсолюта», пододвинул  пару кусочков сала и пол луковицы  Петровичу. Осмотрелся.

_-Валера, попробуй сала.  Лучше колбасы.  Или горбуши? А теперь, ребята, предлагаю за нас, хоть наш флот и еле существует, и хотя на Балтике одна лодка и та без хода, а вторая – в качестве музея, а у нас герои-адмиралы все украли. Но мы-то еще живы! За военно-морской флот! За нашу бескорыстную молодость в нем. Мы были честны перед Родиной, а она перед нами? Да… Но это замнем! За маремаза!

Трое немолодых людей встали, и три стакана опустели.

Анатолий Максимыч   налил минералки, и оказалось, что запивает теперь не только он один. Валерий Иваныч пошарил в столе и вытащил ещё одну бутылку минералки.

-Ну,  что?  Готовы к литературному вечеру и культурной программе?  И не спать на лекции, товарищи офицеры. Итак!

Посмотрим на карту Тихого океана. Сюда, сюда смотрите. Вот она как раз перед вами. Со службы притащил. Она висит, а за ней отлично бутылки прятать можно.

Валера подошел к карте и к удивлению еще понимающих обстановку, гостей извлёк бутылку «Финляндии», полной на треть.

-То-то. Это заначка с прошлого раза.

Потом Валерий  Иваныч ткнул пальцем прямо в середину океана:

-Видите? Точно так: он очень большой и пустой, сплошной синий и тёмно-синий цвет. Большой он и глубокий. Танк, Петрович, уж точно утонет. Он же железный. И только в западной его части, ближе к цивилизации видны коричневые пятна.  Но всё, что правее Японии, Филиппин  и Индонезии – сплошной синий цвет. Я, понятно, не совсем точен: Океан очень велик, и имеются отклонения. Например, светло-голубые моря Сулавеси, Яванское, Банга. Но речь здесь совсем не о них. Речь мы ведем о ярко-синем с темно-синим шрамом Мариинской впадины – Филиппинском море.

Пусто это море: редко пройдет по нему корабль. Вот и на карте кораблей не видно. Оно и понятно: основные торговые пути левее  –  через Восточно-Китайское море в Китай и Японию. И границы Филиппинского моря на востоке примерны и условны. Но в его восточной части можно разглядеть расплывшуюся точно с севера на юг коричневую инфузорию. Глядите, вот она.

И рука лектора ткнула палец непонятно куда, где с расстояния трёх метров никакую инфузорию разглядеть было невозможно. Но все согласились, что очень ясно её видят. И сделали понимающие морды лица.

-Её и примем за западную точку на условной линии границы.  И опорной точкой моей лекции. И эта точка на крупномасштабной карте при достаточно близком рассмотрении окажется вовсе никакой не инфузорией, а тропическим островом Гуам. Это как раз тот, что раньше был «весь покрытый зеленью» и действительно «абсолютно весь»! Но это – раньше, когда там жили счастливые и сексуально раскованные папуасы, не отягощенные благами цивилизации. Но это раньше…, когда и я сам был достаточно раскован.

В 1976 году цивилизация цвела на Гуаме махровым цветом. Но не для советских людей. Нам её блага тогда не доставались. Кстати, мало кто из  не только советских, из русских людей бывал там. А в далёких семидесятых 20-го неспокойного века, наверное, вообще – никто!

Нормальным советским людям на нём, при всём их корыстном или даже редком бескорыстном желании, делать там было нечего, поскольку их туда не пускали. Не пускали, конечно, во-первых, наши бдительные органы. Кто тебя туда, родного, отпустит?  Вдруг ты поддашься на приманку сладкой жизни  посреди Тихого океана и, забыв честь и совесть, захочешь остаться в капиталистическом раю?  Да и что потерял простой советский человек на Гуаме, когда некому убирать картошку на осенних дождливых полях, когда стискивает своими базами горло советской стране гнусное  капокружение, когда надо не на Гуамах разлагаться, а строить фундамент коммунистического завтра и помогать, кстати, братским странам социализма и прочим народам, сбрасывающим путы капиталистической эксплуатации.

Спросили бы в те года рядового нашего человека про Золотые пески Болгарии, то он про них что-то бы и сказал. А про пляжи Гуама – вряд ли. На хрен он нужен был ему этот Гуам! Он даже и не знал, что это подмандатная территория США. Тогда бы он, может, и изменил бы своё мнение. Да и денег, чтобы отдыхать на гуамских курортах, у наших людей статистически не водилось, а торгового порта там не было.

Во-вторых, ни один нормальный контрразведчик-американец никого бы из нас туда и близко не пустил, как козла в огород. А вернее, шпиона советского в режимную зону. Так и не попадали ни под каким соусом советские люди на далёкий чудесный остров.

Вот так: вход туда был закрыт для нас со всех сторон. Но были исключения из правил.  В эпоху развитого социализма, на пороге светлого коммунистического завтра, существовала определённая узкая категория людей в нашей стране, которая день и ночь из года в год не выпускала эту «инфузорию» из своего корыстного внимания. И очень этот курортный островок её привлекал.

Сильно манил, спать не давал: как бы попасть туда, как бы посмотреть этот туристический рай. А удалённость  вообще и роли никакой не играла. Притягивал эту прослойку людскую Гуам, как мотылька, горящая в ночи керосиновая лампа, в какой-нибудь сельской тьмутаракани. И что же это за категория любознательных пионэров, которым и денег не надо, а лишь бы глянуть, хоть одним глазком.

Я как раз и относился к этой узкой категории.  И таких как я было в нашей стране совсем и совсем не много!  Но мы – были! Герои пустынных горизонтов и спиртовых батонов. Пионэры в известной степени приближения.

Спиртовых, Петрович, потому что это такая гадость в полиэтилене, которую и вспоминать не хочется. Детище советского военпищепрома. Только после пропарки их жрать и можно было. И так месяцами.

И пришлось мне не один раз этот самый мной до боли любимый Гуам разглядывать месяцами в любую погоду, а прослушивать-то, так и днём и ночью!  В двух средах и на границе их раздела стремился я узнать о Гуаме как можно больше, и заставляли меня о нём узнавать по максимуму, в определённых, понятно, информационных секторах. Но при этом на остров не пускали, как и других, но уже простых советских людей. Не пионэров.

И побывать там именно в неформальной обстановке мне очень даже хотелось. Может быть, даже и разложиться на полную катушку. В смысле не только на пляже, конечно. Не скрою. Но не довелось. Вот так: близок локоть, а не укусишь! Не разложился ни разу. А был я тогда молодым командиром и целым каплем. Командиром чего, спросите?  Ну, если я — каплей, а это — звание небольшое, то и командовать мог я тральщиком, к примеру. А чего ему тогда делать за тыщу верст от родной бухты? Может быть, был я командиром бпк третьего или даже второго ранга или эсминца?

Нет, нет, полковник, это не банно-прачечный комбинат и не бэ потасканная портовая. Ты не о том подумал. Это – большой противолодочный корабль.

Но нет, не был я командиром кораблей подобных рангов и классов. Командовал же я пароходом, изначально построенным для ловли рыбы. Что-то вроде мрт – или малого рыболовного траулера, с ограниченной дальностью плавания и мореходностью. В обычной гражданской жизни со штатной и сильно пьющей командой человек в 15 и парадным ходом 9-12 узлов.

Но практические потребности Родины превратили это чудо гэдээровского судостроения образца 1960г. в МРЗК со странным именем «Гидрофон», с неограниченной дальностью плавания, с повышенной живучестью, с выходящей за пределы разумного перенаселённостью и мореходностью. Непотопляемое морское чудо, не иначе.

Корабль, это понятно, но что такое   МРЗК?  Что это?- спросит любознательный советский человек.

Отвечаю:

-Это даже домохозяйка с Сахалинской знает, и это тривиально, так как говорим мы о малом разведывательном корабле.

У гражданских – пароходы, дизель-электроходы, балкеры, сухогрузы, капитаны, а у нас – рыцарей пустых океанских просторов и патриотов тонких стаканов с шилом – только и только корабли и командиры.

А вот что такое «Гидрофон»? Водяной шум? Шум или фон водной стихии,  звуки океанских глубин? Это даже не название, а вроде партийной клички, с намеком. На что-то научно-неопределённое тянет. Но не на военное. Не боевое какое-то название. Не так ли?

Ну, вот, допустим, был на ТОФе эсминец «Вызывающий». Здесь всё понятно: у него пушки, и этот корабль в случае чего вызовет на бой какого угодно Голиафа, особенно из позиции корабля непосредственного слежения. И вмажет ему в борт столько боезапаса, сколько успеет, пока не потопят!

Или стоял  в 201-й бригаде, по соседству с нами на 33 причале  бпк «Строгий». На нём мой друг служил – тоже каплей. И здесь понятно: «Строгий», значит тоже в случае чего спуску супостату не даст, тем более что оружия на нем, как у Жучки блох.

А тут — «Гидрофон». С намеком на научное изучение фонических тайн Мирового океана: типа никто не догадается?

В общем, стояли мы на боевой службе  по охране  дальневосточных рубежей нашей Родины за тыщи кэмэ от этих самых рубежей в самом логове максимально вероятного противника. Это значит на входе в бухту Апра.  Но в соответствии с инструкцией — за пределами  пятимильной зоны от береговой черты (как же!), и разведывали далёкий, маленький и ненашенский остров Гуам.

Наш гордый и секретный разведчик только внешне напоминал рыбака. Вместо пятнадцати, на нём поселили 90 человек личного состава. Наделали переборок и организовали в тесных клетушках массу спецпостов: и связи, и радио- и гидроакустической разведки, и фотолаборатории и т.д. и т.п.  Вот и объяснение семантическое слову «Гидрофон»: надо было посторонним людям показать, что это плавсредство с механическим двигателем на борту занимается исключительно научными изысканиями. И его исключительно интересуют только фоны водной стихии.

Легенда, прикрытая термином для глупого супостата. Он же — дурак, всё проглотит, что на заборе напишут. Это потом уже такие корабли стали именовать нейтрально-неопределённо суднами связи – СС.

Кроме того, если уж мы пока о моём боевом корабле говорим, то заметим, что была у него сложная судьба. Какой-то он невезучий был и по характеру мстительный: не любил, когда к нему не на «Вы» относились. Вот тогда он и взбрыкивал. И не везло ему вдобавок.  Что-то с ним всё время происходило. Особенно хреново дело обстояло с командирами.  Судьба командирская на этом корабле шла всё время вдоль черной полосы тельняшки.

Судите сами, что пришлось пережить этому незаметному труженику  радиоразведки, только пару строк, и вы всё поймёте.

Начнем с того, что корабль обстреливался южновьетнамскими разведывательными катерами при ведении разведки в районе Сайгона. Это понятно – война и есть война, и «Гидрофоном» никого не обманешь. Но это чепуха – мы созданы для войны, и пулемётом вьетнамским нас не напугаешь.

Но затем с него пытался убежать и попросить политического убежища в капиталистическом раю матрос при ведении разведки у того же о.Гуам. Даже шлюпку спустил, негодяй. Предатель Родины, несостоявшийся наймит капитализма. Это было серьёзней: поснимали начальников, и клизм со скипидаром и патефонными иголками было вставлено выше крыши. Досталось всем!

Затем, проявив несвойственную прыть, наш корабль зачем-то таранил владивостокскую «Аврору» —  на хрен никому не нужный кораблик  — «Красный вымпел»,  мирно стоявший на якоре в бухте Золотой Рог.  Вони-то было! Лучше бы он сам утонул.

«Гидрофон» не успокоился  и по случаю сразу же боднул  плавдок 178 завода  — тоже в бухте Золотой Рог.  Но нам повезло: замах был широкий, да масса мала. И большого ущерба наш маленький герой-забияка большому плавдоку причинить не сумел. Зато сразу же сняли командира. Разобрались и отправили этого офицера на очередную боевую службу, не с повышением конечно, что разумно. Понимали, что пока БС пройдет, все забудется, а там и повысить можно немного не рассчитавшего манёвр кораблеводителя.

Но с него, и это ещё помнится, высаживался «десант» на сидящий на мели  японский сухогруз, после чего долго  шли разбирательства по поводу данного визита и снятой с сухогруза бытовой техники.

Но это были годы тотального дефицита! Это понять можно. Чего гнать волну?  И стукнули, считаю, не по делу. Подумаешь, пара холодильников для любимого личного состава. Ну, и по мелочи там… для себя любимого. Но что мы наших советских бескорыстных людей не знаем: ну, никак не смогли промолчать и не доложить бдительные советские патриоты. Наверное, не им достался холодильник и чего-то по мелочи.

В общем, командиры с него снимались и переводились на нижестоящие должности и убирались с бригады в другие соединения флота.

Я не был уверен, что черная командирская полоса, по которой исправно шли каплеи  и  каптри, с  моим приходом на мостик закончилась.  Я вам скажу, что, по моему глубокому убеждению, у каждого корабля есть своя судьба, своя душа, характер, наверное.  И эта (вроде бы, как и неживая) металлоконструкция начинает влиять на судьбы совершенно случайно попавших на нее людей.  Думаете метафизика?

Конечно, можно не согласиться, но и я тоже не стал исключением!  При всём моём материалистическом и атеистическом мировоззрении склоняюсь я к осторожной оценке такой тонкой материи. И теперь докажите, что не измеряемая метафизика не влияет на вполне измеряемые должности, воинские звания, социальные положения, а также на регистрируемые и легко учитываемые болезни, физическое состояние, продолжительность жизни и даже на расплывчатую категорию семейного счастья? Можно ведь всегда сказать, хорошо ли ты прожил с женой, или блядью она оказалась и сукой последней, пока ты околачивал груши на «Гидрофоне».

Итак, я – молодой командир и целый каплей — стою на мостике боевого МРЗК и обозреваю окрестности Гуама.  Зачем нас так далеко занесло? Пришло, как пишут в мемуарах, время рассказать. И тайны тут нет, да и не было.

Гуам, это не только туристический рай. Это база ВВС США «Андерсен», что в северной части острова, откуда в 1976 году исправно летали на бомбежку Вьетнама стратегические бомбардировщики «Б-52». Там же постоянно базировались и самолёты базовой патрульной авиации

Мы отслеживали взлёт каждой единицы и немедленно докладывали по инстанции, а вьетнамские товарищи были потому в курсе и бдительно ждали летающие крепости нарядом сил и средств ПВО. Должны нам товарищи из Северного Вьетнама. Они нам наливать до конца жизни могли бы, но не наливают и долгов своих не помнят!

Но в этом ларце Пандоры имелся и еще один сюрприз в виде передового пункта базирования 15 эскадры подводных лодок США.  Это как раз те самые лодки –  ПЛАРБы – подводные лодки атомные с баллистическими ракетами  —  угроза миру и прогрессивному человечеству во всём мире. До них Северному Вьетнаму дела нет. Это, как говаривал нам один преподаватель во ВВМУРЭ им. Попова, прерогатива исключительно её выпускников, а также – Минобороны СССР и Тихоокеанского флота.

Потому, мы должны были вскрыть и, как сейчас говорят, мониторить, её  деятельность.

-Да нет, эскадры, конечно.

Всё мы должны были знать и своевременно докладывать: какие лодки в базе, в доке, на ремонте, кто пришел, а кто и погрузился в терводах в океанскую пучину, уходя на патрулирование. Вскрыть обстановку надо было до конкретной лодки. Т.е. четко знать какой бортовой что делает и где находится. Замечу, что бортовые номера на рубках бдительные американцы не наносили.

И как тогда любопытному пионэру узнать их в лицо? Как свою прерогативу реализовать? Так вот, были умельцы – ВВМУРЭ, это вам не какое-нибудь Череповецкое радиоразведки,-  а училище работников эстрады:  мы знали «в лицо» все лодки этой (и не только, конечно) эскадры. Знали каждую заклёпку и вмятину рубки, корпуса, согнутую леерную стойку, физии командиров и вахтенных офицеров.

Да вот, чтобы не соврать: вот гляну я, к примеру, в визир на построение личного состава любой пл поутру, и сразу скажу, сколько принял накануне на грудь их командир, которого звать так и так, женат двое детей и любовница.

Мы выискивали и запоминали мельчайшие отличия отштампованных на верфях близнецов. Я и говорю: были спецы в нашей стране, были!

И в один прекрасный субботний банный день, когда солнышко неторопливо покинуло зенит, я нагло вторгся в терводы потерявшего бдительность вероятного противника, нарушил целостность и, так сказать, неприкосновенность границ суверенного государства, самого мощного в мире, между прочим. Заодно нарушив и служебную инструкцию о пятимильной запретной зоне, инструктажи моего руководства и обманул бдительность замполита и особиста. И, конечно же, нарушил все нормы международного морского прав!

Сделал я это нагло, вызывающе, при ярком свете и сознательно. Да, вот такой я был офицер и командир!

Так и хочется сейчас хлопнуть правой ладонью по стиснутому кулаку левой.  Впендюрили мы слегка америкосам в тот субботний день! По сааамые помидоры!

(И в гараже действительно раздался тот самый обещанный хлопок.)

Дело-то простое. Сами посудите, как не нарушить. Лодка стоит в доке. Это мы смутно усекли. Но какая? Не разглядеть за пятимильной чертой на карте её индивидуальных особенностей. К сожалению… А начальству очень не нравится расплывчатость и неконкретность доклада.

-Вы, командир, не уклоняйтесь и не ссылайтесь на плохую видимость, это Ваш долг, в конце-концов! Ищите способы и приёмы!  Родина Вас не на прогулку послала! Творчески применяйте инструкции и техсредства. Но за пределами пятимильной зоны, чтобы не привезти дипломатические осложнения.

Ну, и в таком ключе.

А ты, Петрович, нарушал когда-нибудь без спроса, но хотя бы с молчаливого одобрения начальства на танке границу Китая? То-то. А я – многократно трахал неприкосновенность границ разных государств, в рот им ноги! Ладно, продолжаю.

Док стоит воротами к морю, к выходу-входу в единственную гавань острова – бухту Апра.   Но часть обзора закрывает с юга мыс. Поэтому симметрично рассмотреть, что творится в доке не получается и полоса слежения с юга сужается. Опять же, если следить с пяти миль, то общая дистанция до дока составит по пехотному где-то километров 12 или чуть больше, поскольку добавим километра три расстояния уже в самой бухте. В ту оптику, что была на вооружении, с качающейся низкой надстройки поста визуального наблюдения даже с объективом МТО-1000 всё не разглядишь. Приходилось искать в периоды максимальной освещенности визуальный максимум. А это – пожалуйте в терводы.  И мы, зная беспечность супостата по субботам, аккуратно забрались  метров на пятьсот в запретное место. Ну, как к даме: невзначай, но точно. В пятно максимально доступной сексуальной и визуальной зоны забрались: в самые доковые ворота смотрим. В щель…. доковых ворот  узкую  интимную жизнь особы женского пола – лодки подводной рассматриваем. Половой акт с ней и ей не предусмотренный проводим. Расслабься, дорогая, ведь тебя уже трахает  минут пятнадцать целый «Гидрофон» в моём лице. Вот так, назло всем, в позе стоя и спереди, «Гидрофон», твою мать!

Вахтенный на ухо (чтобы замполит не услышал, и особист не пронюхал) доложил:

-Товарищ командир! Мы в территориальных водах США уже двадцать минут!

Как будто я сам не знаю. А вот и максимальная зона видимости!

-Группе визуальной разведки наверх!

Надо спешить, и пока есть минуты, отщелкать максимум плёнки. Фотографировало и снимало на кинопленку всё, что было в наличии. Драгоценные минуты не упустили, конечно.

Стараясь удержаться в удобном для наблюдения месте   и использовать максимум освещенности, мы понемногу маневрировали в пятне максимума наблюдения.  Но вот всё сделано. Рисковать дальше смысла нет, чтобы по приходу в базу не было разборок. Ещё ноту пришлют.

-Руль лево 15. Вперёд малый.

В это время раздаётся глухой удар в корпус корабля.  И сразу же доклад рулевого:

-Товарищ командир, корабль руля не слушается.

Дал команду на средний, потом на полный вперед. Бесполезно. Зову механика и вместе с ним идём на корму и смотрим за борт. И хотя на телеграфе установлен «вперед полный», буруна за кормой нет.

Чувствую себя, как после удара током. Слабость некоторая, можно сказать. Вспотело под пилоткой. Думаю, от жары.

Сразу в голове мелькают мысли о будущем: а если прижмет к берегу? И тогда уже не уйти.  Так: ни под каким соусом не допустить америкосов на борт. Могут  утопить, захватят всё. Тогда что? Начать уничтожать секреты, готовиться к бою? Но я сумел успокоиться и решил решать проблемы по мере их поступления.

Итак: сижу в терводах противника, винта, скорее всего, нет. И берите меня тепленького со всей начинкой, если ветер и течение к берегу. Значит, узнаем, а это легко, куда нас дрейфует.

Штурман обнадежил, что, похоже, относит нас из тервод. Отлично, и первая проблема – самая страшная, скорее всего, снимается: пока они очухаются, нас из тервод вынесет.

Да, а что делает в это время любимый личный состав? Кроме группы визуальной разведки и вахты? Всё верно, без них, родимых.

А нас как раз был банный день!  Я уже говорил. Сегодня в душевую дали пар, порцию пресной воды каждому по списку! Да, каждый матрос получил один обрез пресной воды. Обрез это тазик, шайка, в каком-то смысле – даже ведро, товарищ, полковник.

Этим объемом литров в 7 надо было помыться, постираться и ни в чём себе не отказывать! Личный состав радостно плескался, стирался и мылся в коричневой воде с серым налетом грязного мыла. Да, была суббота, и был вечер! И я не стал ломать кайф личному составу: воды-то нет. Пусть пока радуются.

Вызвал тогда я на ют нашего начальника РТС старшего лейтенанта Сивкова.  Он у нас спортсмен-аквалангист и одновременно – подводный диверсант-любитель. Объясняю ситуацию, ставлю задачу. Он побежал за снаряжением. Но на душе всё равно скверно: куда несет течение?  Может штурман ошибается? Куда?  Прямо в лапы супостату,  или на выход, на свободу, в бескрайнюю, блин, синь? Как я туда сейчас хотел! Посильнее, чем час назад в терводы США!

Иду на мостик:

-Штурман, место! Стоп машина.

Подскочивший штурман опять же на ухо  (замполит же  говно был, всё шифровки слал в свою политуправу, стучал без остановки, но про терводы не знал! А мы для отмазки: для таких мудаков, как он и особист, ну, и в случае международного скандала, вели параллельную прокладку за пределами пятимильной зоны!):

-Товарищ командир! Мы за пределами тервод.

Фууу, хорошо-то как! Течение сделало своё дело. Слава богу! И сразу отлить захотелось!

А тут и доклад по «Каштану», что Сивков к спуску готов и находится на правом шкафуте.

Пришел на правый шкафут. Там в полном боевом наш подводный спортсмен и механик с лысым черепом.  А куда он денется, механик, винт – его заведование! На всякий случай подстраховали Сивкова тонким концом.

-На, конец, владей, механик без хода!

И Сивков пошел под воду. Минут через пятнадцать поднялся по штормтрапу и доложил:

-Товарищ командир, вал чист, винта нет!

… Немая сцена. А надежды на лучшее всё же были. И хоть механик без винта, а пароход – без движения, но есть, зато, ещё и ток и напряжение.

Механик, совершенно не унывая, передавая фал боцману, заметил, что раньше при постройке на пароходе был ВРШ, и немцы, скорее всего, сделали всё, как надо. По крайней мере, он до сих пор не слышал, чтобы у рыбаков такого проекта слетали винты. Но МРЗК гнали на ТОФ северным морским путем, ВРШ сняли, и силами наших умельцев насадили обычный винт. Вот тут-то, скорее всего, и причина. Так что теперь особисту будет работа, но ни хрена он не накопает.

Механик, почесав свой лысый череп, пошел в ПЭЖ, а я — на ходовой думать трудную командирскую думу. Звиздец подкрался незаметно, но глубоко ожидаемо: лапы-то у меня нет. Потому и дали проблемный пароход. Хотя начальники всех его проблем знать не могли и даже не представляли, что какой-то винт вдруг слетит в океанскую бездну.

Всё же играю большой сбор. Под звонки большого сбора:

-Ти–тааааааа, ти-тааааааа, ти-таааааааа…. привожу мысли в порядок.

Отмытый и отстиранный личный состав собрался под тентом на юте. Строго осматриваю шеренги. Все в пилотках с ручкой, шортах и тапочках, и голый торс.

Оптимистично, с юмором и полной уверенностью, веду речь, что такое незначительное происшествие никак не снизит нашу боеготовность. Что мы еще больше повысим бдительность и ответственность на вахтах. Что такие далекие рубежи нашей Родины в логове самого вероятного противника будут все равно   нами защищены! Что наша Коммунистическая партия и Советское Правительство не оставят нас  и незамедлительно окажут нам помощь! Тем более что наши корабли и суда бороздят Мировой океан во всех его районах.

Надо сказать, что личный состав как-то даже и не воспринял сложность ситуации. Скорее всего, просто верили в меня. Опять же: не штормило, зыби крупной не было, ветер 1-2 балла, помылись, поужинали, сока выпили.  Чего боятся?

Но каково было мне? Я-то все знал: черная полоса тельняшки на мне не закончилась! (И она еще долго будет бежать впереди курса «Гидрофона»…)

И кто этот пароходик так сглазил? Колдунья немецкая, пожалуй. Или бутылка шампанского не разбилась при спуске на воду?

Наконец, иду на переговоры с ОД ТОФ. Я им, конечно, приподнёс нормальный субботний подарок. Они там отдыхать намылились, а тут…  И хотя все понимали и сложность и форсмажорность ситуации и невиновность командира, но никто не хотел принимать решения, да и не было ни у кого хоть какого-то решения. В общем, информацию я донес, а они пусть решают, кто нас спасать будет и за ноздрю тащить в базу. Что они решить могут, это я и сам знаю: пароход за нами прислать и взять на буксир. Не высшая математика. Но и этого не было. А время во Владике было уже 2 часа ночи воскресенья, когда все доклады я совершил и переговоры провёл. Во, как время пролетело!

Ещё в рубке ЗАС, ведя переговоры, проворачивая ситуацию на месте и представляя реакцию поднятых с постелей командиров и начальников, я почему-то стал смеяться. Смех раздирал меня, наверное, полчаса.  Что, интересно, подумал радиотелеграфист ЗАС, не знаю. Наверное, у меня был стресс. И хорошо, что он проявился таким образом.

В общем, я и отсмеялся и доложил. На их решение. Но они решат когда-то ещё  и там, а как мне быть сейчас и здесь? Я-то — здесь, и   я именно здесь за всё отвечаю,  здесь я –  и самый умный, и самый решительный, и самый смелый: и бог,  и царь, и воинский начальник!  И именно здесь нас без хода на диких глубинах качает океанская зыбь лагом к волне. И негде здесь стать на якорь! А если начнется шторм, именно здесь нас просто перевернет. Сыграем, как говорят, оверкиль. Здесь нас ветром и течением может запросто выбросить на Гуам со всей секретной аппаратурой, кодами, ключами, собранной информацией. И здесь нам и бой принимать  и  взрывать же придется, и топить, и жечь, и крушить.

Ты, Петрович, читал когда-нибудь Корабельный Устав ВМФ СССР? Ну, так знай, цитирую на память важнейшую часть статьи 2: «Ни одно иностранное правительство не имеет права вмешиваться в жизнь военного корабля СССР.» (Это пишется жирным текстом.) И дальше, следи: «Всякая попытка в этом направлении должна пресекаться самым решительным образом, в крайнем случае,  силой оружия». А попроще, так: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»!».

А лет мне было всего 29, а чувствовал я себя на все сорок. И надо какое-то решение принять. И чтобы его понял личный состав и почувствовал, что за мной о,н как за каменной стеной, что командир знает,  как из этой задницы выбраться. И тогда всё будет нормально. Но что это за решение? Что придумать?  Ночь, и я в ней с мыслями: что делать, как выбраться из ситуации? Голова у меня не болела, чему болеть – там же кость. Но серое вещество работало в ускоренном режиме. И на грудь я ни капли не принял: найду решение – тогда можно!

Штурман регулярно по громкой докладывал место. Это единственное, что внушало оптимизм: мы удалялись от Гуама. РСЛ контролировала полеты. Сети управления силами американцев все без исключения были под контролем. На берег в установленное время шли разведдонесения, как будто, ничего не произошло.

Без сна прошла ночь. Вот и кровавый солнечный диск. Серый рассвет ползет сквозь туман. Голова шумит. Захотелось прикемарить. Но я уже придумал и был готов к испытаниям, так сказать. Треугольник, япона мать, будет выпит! Но во сне пить не получается.

— Играть «Большой сбор»!

Команда стоит на юте и качается в противофазе с качкой корабля. Интересно наблюдать.

И я выдерживаю многозначительную паузу, привлекая внимание.  Я бодр, резок, выбрит, наодеколонен, отглажен, уверен в себе и весьма оптимистичен. Сон улетел на Гуам, наверное.

Команда и господа, пардон, товарищи офицеры это и видят и чувствуют. Смотрю на команду весело и с каким-то боевым азартом: как перед дракой. Приказ мой  — дитя бессонной ночи – краток, однозначен  и  для всех полностью неожидан:

-Положение нормальное!  Проверенный выход имеется! Начинаем авральные работы! Будем немедленно шить и устанавливать парус! Называется этот парус «Кливер». Это – штормовой парус со времен парусного флота. Он нам не только поможет стать носом к волне и не перевернуться в шторм, но и позволит в определённой степени выбирать курс и  удалиться от Гуама. Ответственным назначаю старшего помощника, а руководителем работ – боцмана. Поддерживается всякая инициатива и бодрость духа.

Сказал я также (для поднятия тонуса), что через сутки подойдёт корабль ВМФ СССР.

И мы сшили треугольный парус. Экипаж не подвёл. Прониклись! Шили двое суток из всех подручных материалов. В ход пошли чехлы от шлюпок, вьюшек, имеющийся брезент в трюме. Личный состав был занят работой, и дурные мысли не лезли ему в голову.

Изделие оказалось вполне сносным и очень крепким. Но несколько разноцветным. Это ничего. Косынку натянули между фок-мачтой и баком, используя для перехода  с  галса на галс брашпиль и носовые клюзы.

Да, для 1976 года зрелище было экзотическим.  Оно нашло своих зрителей. Я же говорю, что Гуам – туристический рай. Океанские яхты и катера любопытно кружили у самого борта. Немыслимые красотки и в бикини и в чем мать родила приветливо махали лифчиками и руками, принимали соответствующие позы, поднимали ножки, опирались на фальшборта, рубки и леера.  К нам на борт, к ужасу замполита, летели бутылки с чуждой нам идеологически натуральной колой, жвачка – роскошь капитализма — и пачки презервативов. Светило солнце. Сверкали белые яхты, в десятке метров качался без прикрас яркий, богатый, чужой и чуждый нам «загнивающий» капитализм. И он в лице мужиков, протягивающих виски и щупающих тёток, и женщин, сладострастно изгибающих свои неслабые фигурки и швыряющих нам колу и жвачку, был совсем не враждебен. И, как мы понимали, очень богат.

Нас фотографировали и нам дружески белозубо улыбались. Нас откровенно жалели или, по крайней мере, – сочувствовали нам. На палубах играла музыка. И везде что-то выпивали (за наше здоровье, наверное). Ну, мы так считали. И тут я вспомнил, что на этом островке для местных имеются жесткие ограничения. Что туземцы, кстати, они все – и мужики тоже — права голоса не имеют, но почему-то на это не жалуются. Так вот, ни одна туземка не имеет права выйти замуж до получения сексуального опыта.  Попроще?  А целки замуж не выходят! И для того там есть профессия уважаемая: дефлоратор. Пойдёшь работать дефлоратором, Петрович? Или у жены разрешения попросишь?

То-то! Ну, наливай тогда. Нет, думаю по полстакана. Куда гнать лошадей.

Вспомнил я про дефлоратора, и в качестве благодарности местному населению  за колу, жвачку и презервативы приказал выставить автоматчиков на баке и юте. По два человека. С приказом стрелять на поражение на нарушителя госграницы СССР. Вот так.

-Ты бы стрельнул, Михайлыч? А ты, Петрович? А я? Эх, жизнь, ты, блин, жестянка. А куда денешься? И застрелили бы морячка.

Это успокоило замполита: а вдруг кто на яхту перепрыгнет? Но праздник продолжался. Колу всё равно бросали, кино про нас снимали, фоткали нас. Телевиденье местное  с вертолёта репортаж про русских агрессоров снимало:  мы видели  себя потом по телеку. Матросы глазели на тёток и отпускали соответствующие замечания и жесты. А дефлорированные и ласковые тетки принимали для них соответствующие позы. Красивые тетки в Америке, что есть, то есть!

Потом командование на Гуаме что-то сообразило, подняло вертолёты и «Орионы». Эти уже виски не протягивали и колу не бросали. Это было уже противостояние. Как раз тот безжалостный капитализм с крылатыми ракетами на консолях во всей красе.  Потом буй гидроакустический бросили. На хрена? И так ясно, что хода нет. Мы, конечно, шлюпку спустили и его, родного, на борт.  Ну, а чего вы хотели, чтобы они нас или мы их в попу целовали?

И так продолжалось пять суток: облеты «Орионов», катера, яхты, вертолёты.  Ветер усилился. Парус действительно помогал и не рвался. Дрейф скорректировался.  РЗК лагом к волне не ложился.  Личный состав нёс вахты по распорядку и расписаниям. Т.е. мысль с парусом – мысль хорошая — пришла вовремя!

Я постоянно находился в радионаправлении слуховой ЗАС: связи с Родиной не теряли.

Не на другой день, но к нам  повернули ледокол «Вьюга», шедший  из ремонта из Сингапура, который через пять суток взял нас на буксир. Он дотащил нас до середины Японского моря, где и передал гидрографу «Антарес», который благополучно доставил нас на 37-й причал Владивостока.

Почти как в песне:

-Конец простой: пришел тягач,

А там был трос и там был врач!

И РЗК попал,

Куда положено ему…

Так закончилась моя 1-я боевая служба или БС.  А впереди их было еще 17. В разные районы мирового океана. И не только в райские места для курортно отдыхающих  в дефлорированном состоянии в загнивающем капитализме. Всего где-то около шести лет жизни на БС. Кстати, без заходов.

Да, а как с черной полосой?  А на очередной БС у Гуама, в мой упрямый  «Гидрофон»  врезался, сменяющий нас  СРЗК «Г.Сарычев» и чудом не утопил. Спасло наше высокое профессиональное мастерство, разумеется. Немного повезло, не без того: вовремя назад отработали, и удар пришелся не по миделю, а в правую скулу.  Но везет тому, кто не дрейфит и держит удар!

Но и на этой истории моя черная полоса не закончилась!

Ну, что, по пять капель? И за маремаза!  Ведь не бывает красивых и недефлорированых женщин! Я, по крайней мере, не встречал.

 

Владивосток-Калининград.

Июнь 2012г.