Чечельницкий В. (полковник Чечель). Знаки Судьбы или теория звонков

«Добиться воплощения своей Судьбы – это единственная, подлинная обязанность человека»  (Пауло Коэльо  «Алхимик»)

    «Не далайте «умное» лицо, Вы же офицер» — постоянно напоминает себе автор слова Командующего ВВС БФ Анатолия Ивановича Павловского, — «Очень умное лицо — это признак старческого маразма!»

   Во многих эзотерических книгах, учениях и просто в жизни иногда звучит выражение «Знаки Судьбы» — типа, прежде чем какие-то важные события произойдут в нашей жизни Боги или Бог посылает нам предупреждающие знаки, символы или ещё что-то, поняв которые, мы сможем избежать опасности и выполнить предназначение своей жизни. Применительно к авиации – это иногда называют «теорией звонков». Я впервые услышал это выражение от кого-то из наших ребят на «банкете» в честь 20-летия выпуска из Оренбургского лётного училища, когда мы поминали наших десятерых однокашников, погибших в авиационных катастрофах. Когда назвали фамилию Хоцкалёв, кто-то сказал: «Да, а для Коли был «звонок» годом раньше, когда они столкнулись на танкере с Витей Мазитовым, который при выполнении пристраивания для выполнения  заправки в воздухе допустил ошибку. Тогда оба экипажа сели чудом».

    Потом, размышляя над тем или иным лётным происшествием, приходилось констатировать факт, что «да», предупреждающие «звонки» были, и если бы на них обратили внимание, катастрофы, возможно, можно было бы избежать. Я попробую это доказать на своём примере.

                Пролог

   (Это я взял с Интернета) — Лётчик-испытатель — горизонт возможностей человека:

   Посмотрим на человека в деле летчика-испытателя, к чьей профессии отлично подойдет выражение: «Сами пляшем и поём и билеты продаем!» Жизнь одного человека наполнена здесь таким множеством красок, что впору будет в этой профессии объединить путешественника, писателя, ученого, физика-математика, учителя младших классов (профессора университета), аналитика, руководителя небольшой фирмы, военного стратега, политика, спортсмена-экстремала…

          Профессия летчик-испытатель

Существует условная классификация профессии летчик на три главные группы: гражданский, военный и летчик авиационной промышленности. А категория «гражданский летчик» распадается на следующие вариации: летчик-любитель (пилот-любитель), летчик-инструктор РОСТО (Российская Оборонная Спортивная Техническая Организация), летчик-инструктор училища гражданской авиации, линейный пилот гражданской авиации (пассажирские и транспортные перевозки), летчик-испытатель гражданской авиации. Среди этого многообразия остановимся на наиболее загадочной и редкой профессии летчика-испытателя.

В России, как и во всем мире, летчики-испытатели — очень редкая профессия! Всего в нашей стране около 50 летчиков-испытателей, хотя точную цифру определить сложно. Ведь уже одно обучение доступным отнюдь не назовешь, есть не так много школ в мире: две школы в России, (Государственный летно-испытательный центр ВВС им. В.Чкалова (ГЛИЦ) в городе Ахтубинск и Школа летчиков-испытателей им. А.В.Федотова (ШЛИ) в г. Жуковский), две школы в США, одна в Англии, одна во Франции.

       «Поймал Иван Царевну-лягушку и давай на ней жениться…»

   Я уже писал в одном из своих рассказов, что на меня, когда служил в Быхове (Белоруссия, 57 мрад), в 31 год, вдруг пришёл персональный вызов со Школы военных лётчиков-испытателей им. В. Чкалова в городе Ахтубинске. Сказать, что я не поверил своим глазам – это выразиться очень мягко о том шоке, который я первоначально испытал, прочитав эти строки. Как сейчас они стоят у меня перед глазами: «Тов. Чечельницкий, несмотря на Ваш возраст, (31 год), Вы рассматриваетесь кандидатом для поступления в ГЛИЦ в городе Ахтубинске. Ждём Вас на конкурсные экзамены, при себе иметь следующие документы…»

    В испытатели тогда брали до 30 лет, и я три года до этого пробивал поступление в эту Школу. Сначала мне отказали под предлогом, что я летаю на старом типе ЛА – фронтовом бомбардировщике ИЛ-28, а затем, что я ещё не освоил дальний бомбардировщик-ракетоносец ТУ-16к-10-26, на который пересел после Ила в 1977 году. Я уже «сложил крылья», как удача вдруг забрезжила вновь. Получить такой вызов, не имея родственников в лице «дяди-адмирала» или на «худой конец» тёщу, «заведующую крупным магазином в Москве» — это надо иметь очень «волосатую руку у Бога» и быть если не Чкаловым, то одним из братьев Коккинаки точно.

    Я не обольщался насчёт своих лётных способностей, и понимал, что это ребята-кашники постарались – Олег и Костя Припусковы. Олег закончил первый выпуск Школы военных лётчиков-испытателей, когда она открылась в городе Ахтубинске, а Константин на тот момент там уже учился. С Олегом мы несколько дней пили в городе Омске в декабре 1975 года, каждый вечер в новом ресторане отмечая неожиданную встречу. А почему в новом ресторане? А из принципа – такие уж мы  непредсказуемые «птички» — выпускники ОВВАУЛ им. И.С.Полбина – 69 года, «абортники» — ускоренный выпуск, с блгоговением говорили про нас курсанты других курсов. А мы раз уж застряли по погоде, так надо это дело «прилично» отметить, чтобы потом стыдно не было перед внуками, когда дедушкам и поведать нечего о своих похождениях…

     И я, и Олег, туда прилетели за самолётами ИЛ-28 на Омский ремонтный завод. Я вслух, без всякой лести восторгался Олегом, и его непростому пути в испытатели. Кто не ленив, может найти мой рассказ «Добро 28-ым», там более подробно описан этот эпизод. А с Костей потом пили неделю в Свердловске, куда он усадил свою пару ЯК-28 по дороге в Каменск-Уральский, но уже по ресторанам часто не ходили, бо, денежки к тому времени «тю-тю», да и к тому же у ребят был спирт – «шило» называется. А когда он стал кончаться, Бог подсадил к нам ещё четвёрку МИГ-25, а у тех этого добра навалом.

    С Костей же, когда общались, я всё восторгался его братом и говорил, что тоже хочу стать испытателем и буду обязательно пытаться поступить в Школу. Вот ребята и вспомнили про морского пилота Васю Чечеля, послав ему этот «спасательный круг» в виде персонального вызова на конкурсные экзамены. Ну, и чтобы у читателей не сложилось мнение, что достаточно было с братьями  Припусковыми выпить на брудершафт, как они тут же, в порыве умиления, слали эти вызовы всем подряд, обнародую такой  факт. Я ведь в Омск, а потом и в Свердловск не один прилетел, а тоже в паре с другом и корефаном Генахой Напёрсковым. Он, когда пил, комплименты Олегу не говорил, при тостах сачковал иногда. В результате – довыпендривался, ему вызов в испытатели не пришёл, а кончил лётную работу вообще «бездарно», командиром 846 омшап на СУ-17, а ведь мог бы «приличным бомбёром»  стать, как 99% его однокашников. В 45 лет летать как пацан кверху жёпой – это себя не уважать, никакой солидности, блин.

   А чтобы вы поняли, что я это говорю на полном серьёзе, приведу пример: «Бомбардировщик прилетает на истребительный аэродром, на запасной прислали, поскольку свой закрыло туманом, и первые слова в радиообмене с руководителем полётов: «Разгони мандавошек, корабль сажать буду!» И тот своих дисциплинированно разгоняет, потому как корабль прилетел.

    Так у нас на курсе «не повезло» только двоим. «Самару» (Славу Лукашевича) угораздило попасть на МИГ-25, да вот Гена Напёрстков встрял на СУ-17, а все остальные выбились в «солидные, степенные» люди: ТУ-16, ТУ-95, ТУ-142м, ИЛ-38, ТУ-22р и ТУ-22м, БЕ-12 наконец, тоже ещё тот птеродактиль, зато две палубы, блин. Про испытателей и тех, кого оставили в училище инструктором, я не говорю – это вечные «рабы на галере». Но, если честно, конечно, я этим ребятам, что на истребителях полетали, по-хорошему немножко завидую, (только не инструкторам). Но мне тоже грех жаловаться. Бог учёл, что я стремился в испытатели и дал возможность полетать и на сверхзвуковых «Бэкфайерах» ТУ-22м3,2, и корабельных вертолётах КА-27, т.е. стать универсальным лётчиком. Однако, чем закончилась история с вызовом? Я уже об этом писал в одном из рассказов, но кратко повторюсь.

    Я написал рапорт и неделю уламывал командира полка Сергея Прокопыча Диденко, чтобы он его подписал и пустил дальше по команде. Наконец визу он поставил: «Не возражаю, при условии замены выпускником академии подполковником Абрашкиным Н.М.» Дальше рапорт ушёл, как я считал, наверх, а я занялся подготовкой к экзаменам. При этом, летал как на крыльях – такое было приподнятое настроение.  При этом произошёл один феномен – у меня резко улучшилась память на запоминание всех цифирек и моментов, указанных в РЛЭ, особенно тех, от которых зависит жизнь экипажа и целостность самолёта. Лучше меня РЛЭ в эскадрилье знал только один лётчик, у которого была фотографическая память. А так, сама мысль, что я готовлюсь поступать в испытатели, а там на экзаменах поблажки не будет, привела к скачку в мозгах в плане запоминания.

        Ероплан по прозванью дельтаплан

   Я никому не рассказывал, что готовлюсь поступать в ШЛИ, чтобы не сглазить и не спугнуть удачу, но видно информация где-то просочилась. В один прекрасный день в моей квартире раздался звонок. Когда я открыл дверь, на пороге стоял однокашник Володя Шишкалов, впоследствии заменивший свою фамилию на Оссавицкий: «Вася, я слышал, ты в испытатели собираешься. Я предлагаю тебе испытать новый аппарат тяжелее воздуха, который я построил своими руками, называется дельтаплан». Дальше Володя рассказал, что саму схему модели он взял из журнала «Техника молодёжи» за 1976 год. В общем, заворожил он меня своим рассказом сразу. Но главное слово, которым он меня купил – «испытать». И хотя я на тот момент  отлёживался дома с температурой 38,3 градуса (накануне перекупался в лесном роднике), тут же дал согласие, оделся, и мы поехали на машине Вовкиного штурмана, который нас ждала во дворе.

    Приехали к горушке за городом в районе Дальнего привода, если мне память не изменяет, остановились у подножия. Володя занялся сборкой дельтоплана, а мы со штурманом подавали ему ключи и работали в роли ассистентов. Через час аппарат был собран. Пока собирали, однокашник рассказал, что он уже летал на дельтаплане в Уфе, причём под руководством  дипломированного тренера.  Далее Володя подлез под аппарат и потащил его наверх на гору. Там мы поочереди подержали дельтаплан на плечах. Володя попутно объяснил мне принципы управления этим экзотическим средством передвижения по воздуху, которое я увидел своими глазами впервые.

     Наконец наступил момент, ради которого мы приехали. Володя надел подвеску, и стали ждать сильного порыва ветра. Как только ветер подул, Вова побежал, с бугра толкнулся, пролетел метров 15 и шлёпнулся на склон. Потом он сделал ещё пять попыток, но самый удачный полёт, точнее подлёт был не более 20 метров. Настала моя очередь. Я был легче Володи на 12 кг, значит шансов на полёт у меня больше. Так и получилось Две попытки по 30 метров, а потом налетел более сильный порывчик. Я стартанул и полетел на высоте метров десять. Ощущение непередаваемое. Крылья несли меня над землёй. Я пролетел до конца пологой горы, и дельтоплан стал снижаться. А мне так захотелось продлить это ощущение полёта, что я машинально стал отдавать трапецию от себя. В результате произошло сваливание на правое крыло. Оно зацепило законцовкой за землю. Положение аппарата при этом – крен около 90 градусов.

   Порыв ветра переворачивает дельтаплан на спину. Меня бьёт страшным скользящим ударом о троса. Ребята подбежали, отсоединили подвеску, дотащили до машины, сняли штаны. Шишкалов-Оссавицкий зацокал языком, а потом сказал: «Вася, ты легко отделался. Тебя спасло то, что лопнул трос, и что удар получился скользящим, в итоге синяк от жёпы до спины, точнее, от жёпы до пяток, в основном, с правой стороны, но жить будешь», — они «заржали», но я чувствовал, больше для того, чтобы меня поддержать, но страху натерпелись все. Привезли меня домой, была суббота. Жена по образованию медик, оказала первую помощь, а мы с Володей стали думать, что сказать на службе, откуда травма, т.к. оба понимали, что слово «дельтаплан» произносить нельзя. Его у нас отнимут, да ещё «клизьму» вставят за несанкционированные полёты без заявки в районе аэродрома. Так для меня прозвучал первый «звонок»

    Ничего путного не придумали, решили, будем врать по обстановке, но делать этого не пришлось. В Чкаловске под Калининградом разбивается наш однокашник Валера Евстигнеев из-за отказа управления на ТУ-22р после взлёта. И оказалось, что экипаж полтора года не был в отпуске. Так бывает, когда в один год тебя отправили в отпуск в январе, а на следующий год тоже в «…бре» (октябре, ноябре, в общем, в … бре). Т.е. требование НПП соблюдено – один отпуск в год, вот только разрыв между отпусками получается великоватый. Сразу сделали новое Наставление по производству полётов, которое узаканивало отстранение лётчика от полёта, если он год не был в отпуске. Чтобы дать ему возможность полетать, его надо было на 14 дней отправить в профилакторий, потом он мог летать ещё 2-3 месяца, после чего однозначно подлежал отстранению от полётов, пока не побывает в отпуске.

    Но применительно к нашей ситуации сразу проверили руководящий состав, и у кого срок между отпусками больше года, направили в профилакторий дивизии «Чёрную речку». Туда попал и я. В итоге, на отдыхе в баню я не ходил, чтобы не приставали с ненужными вопросами насчёт синяков, а в основном, бродил по лесу, или читал книги у окна. В общем, за две недели «раны я зализал» и согласно плану приступил к полётам. Володя за это время отремонтировал дельтаплан и предложил продолжить испытания, на что я с радостью согласился. Но дельтаплан летать не хотел. Во-первых, была пологая гора, с которой сложно совершать нормальные полёты. Но с этим мы ничего не могли поделать, в округе города Быхова больших гор не было.

    Значит, выход был один, улучшить лётные качества аппарата. Мы подвесили его в спортзале, проверили центровку и увеличили кривизну профиля с тем, чтобы сделать больше подъёмную силу. Но после доработок наш дельтаплан вообще отказался летать. Чем сильнее был ветер, или чем быстрее ты бежал на разбеге, тем охотнее аппарат втыкался  сразу в землю после отрыва. Мы ничего не могли понять. Опять вывесили его в спортзале, и давай ходить вокруг дельтаплана, обсуждая вслух, почему он не летит. А кроме нас в зале был всего один ребёнок, пацан лет восьми, который бросал баскетбольный мяч в кольцо. И вот он подошёл к дельтаплану, посмотрел на него и спросил: «Дяденьки, а у вас это не сильно изогнуто?» — и показал на латы, которые мы вставляли в крыло, чтобы придать ему нужный профиль. И нас как осенило. Изогнутый сильно профиль увеличивал подъёмную силу, но точка приложения её была позади центра тяжести. Лётчики знают, у устойчивого самолёта центр давления и фокус крыла находятся позади центра тяжести, т.е. подъёмная сила создаёт пикирующий момент, который уравновешивается хвостовым оперением. А у дельтаплана – то его нет. Поэтому он у нас и пикировал. Блин, 8-летний пацан всё сразу понял без «авиационного образования», а взрослые дяди только с его подсказки стали умными.

    Да, я забыл рассказать, что стало с моим рапортом в испытатели. Через месяц-полтора он вернулся обратно весь исписанный мелким убористым подчерком сначала начальника штаба дивизии полковника Литовченко по прозвищу «Дуче» и начальника политотдела полковника Анохина Владимира Ивановича. Комдиву даже места на рапорте не хватило, так он прямо на вызове, крупными буквами, с левого верхнего угла вниз направо начертал: «З А П Р Е Щ А Ю» и подпись – генерал И. Пироженко. Я сразу авиаписьмо Олегу Припускову отправил в Ахтубу, где обрисовал обстановку и вопль о помощи: «Помоги…». Олег мне прислал телеграмму: «Вася, ты только приедь». Я ему в ответ: «Так я приехать как раз не могу, не дают документы на руки…» Потом я вышел напрямую на Командующего… В общем, не буду сыпать «себе соль на рану» — повторять то, что уже описал в рассказе «Как попадают в испытатели».

    Разочарование у меня было сильнейшее, т.к. я понимал, что если однокашники Олег с Костей уломали начальника Школы подписать мне персональный вызов в 31 год, то они учли всё и прислали мне его не для того, чтобы я пополнил количественный кворум среди кандидатов на поступление. Сыграли свою роль и то, что я школу закончил с медалью, а училище с отличием, и то, что нормально летал, и то, что на командирских должностях успел послужить. В общем, при равенстве набранных баллов с другими пилотами ребята мне безусловно бы помогли, но увы, «голубая мечта розового детства» осталась не реализованной. Но скучать мне долго не дали. Во-первых, должность командира эскадрильи очень интересна сама по себе. Даёт возможность много летать самому, а ещё больше инструктором обучать и воспитывать подчинённых. Один старшина эскадрильи коммунист Панькин чего стоил. Мы много с ним вместе поработали, чтобы в эскадрилье не было элементов «дедовщины». Во-вторых, жизнь в дивизии, и спортивная, и общественная кипела как чайник на плите. Одна самодеятельность в приказном порядке чего стоила, когда по приказу командира полка первая эскадрилья на сцене пела «первым голосом», а вторая – «вторым». Не последнюю роль сыграл и дельтаплан, чтобы отвлечь меня от «горестных» мыслей из-за того, что не пустили поступать в испытатели.

    В общем, выправили мы профиль лат, выверили центровку, ещё раз прочитали всё, что нашли о полётах на дельтоплане, в том числе как Рапсанг Лампа летал в ураган на  воздушном змее. Этого удостаивались только самые выдающиеся монахи в Тибетском монастыре – с высоты птичьего полёта увидеть нашу матушку-Землю. Выбрали погоду и поехали на очередные полёты. Мы тогда ещё не соображали, что с нашего склона нормально полететь не получится в силу его пологости.

     Приехали к подножию горы, собрали дельтаплан, Шишкалов-Оссавицкий заволок его наверх и начал пытаться взлететь. Минут 30 мучился, взмок весь, но кроме прыжков-подлётов по 10-15 метров у него ничего не получалось. Настала моя очередь. Я решил не тратить силы, а дождаться очень сильного порыва ветра. И вот он пришёл. Я пробежал около 10 метров, толкнулся с бугра, и дельтаплан пошёл в набор: 3-5-8 метров высоты. Я летел над землёй, и только ветер свистел в расчалках. Это было восхитительное ощущение, сродни детскому сну. Но я одновременно помнил, что в своём первом полёте я не  справился по крену, и поэтому всё внимание уделил их парированию. Пролетел около 100 метров и уже начинал готовиться к приземлению, как вдруг сильный порыв ветра бросил аппарат вверх. Он пошёл в набор, одновременно увеличивая угол тангажа. Я проворонил момент, когда ещё можно было что-то сделать. Потянул трапецию на себя, но бесполезно, дельтаплан взмыл на высоту метров 20, и его положило на спину. Чётко помню ощущение линии горизонта кверху ногами, и мысль: «Ё-маё, совсем как петли на «Элке» крутил». А потом мгновенный страх и мысль: «Ну, п…здец!»

    Но, Удача не  отвернулась от меня, или Ангел-хранитель вмешался. Дельтаплан сделал фигуру типа «колокола с отмашкой на спину» и стал падать вертикально килевой трубой вниз. Ударился концом этой трубы о землю. Она сломалась, но погасила собой весь удар. А потом свалился я. Ободрался и ушибся о троса. Но всё это было ерунда, ударься я темечком или любым другим местом без амортизации. Там бы точно был бы «пипец». Самое интересное, Володя перепугался намного больше, чем я. Он подскочил, и когда я поднялся, всё трогал мои руки и ноги, и восклицал: «Неужели жив? Неужели жив?» Так Бог послал мне второй «звонок», что не надо мне заниматься этим делом. Но я ему не внял и не оставил мысли полететь на этом аппарате, который меня дважды чуть не убил.

    Только это моё второе падение, когда я чудом остался жив, если называть вещи своими именами, повернуло, наконец, мои мозги в нужную сторону. То, что я лётчик с большим соответственно апломбом, тут не действует. Обучение надо начинать с самых азов, т.е. с нуля. И тут меня выгнали в отпуск. Я ничего толком не объясняя жене, беру ей билеты с детьми на Оренбург, а себе билет на самолёт в Уфу и лечу к дипломированному тренеру по дельтапланеризму Нефёдову Павлу Васильевичу, адрес которого мне дал Володя. Вообще-то, это было смелое решение. Я его никак не предупреждал, он мог быть занят или просто в командировке, но мне почему-то казалось, что он меня ждёт. Оказалось, когда я на такси приехал по указанному адресу, там, в частном доме шёл третий день свадьбы. Нефёдов выдавал свою дочь замуж.

    Он долго не мог понять, чего я от него хочу, а когда дошло, что целый морской лётчик, пилот 1-го класса, майор, да ещё к тому же командир эскадрильи прилетел к нему аж с самой Белоруссии, чтобы научиться летать, он сразу наполовину протрезвел и жене сказал буквально следующее: «Маша, ты тут кончай сама, а нам некогда, человек издалека приехал, ждать не может». Мы тут же прыгнули в его «Жигули» и выехали со двора. Я сделал характерный жест, показав руками за воротник: «Вас это не смущает? А вдруг ГАИ?»

    «Не боись», — невозмутимо ответил Нефёдов, надавив педаль газа, — «Всё схвачено. Я мимо них часто езжу с пацанами тренировки проводить». В дороге познакомились. Я рассказал, как дважды чуть не убился, переворачиваясь на дельтоплане, Нефёдов — что будучи курсантом лётного училища, попал под Хрущёвское сокращение авиации и армии – миллион двести тысяч. Год умудрился пролетать вторым пилотом на ЛИ-2, не имея диплома, потом, когда сократили окончательно, нашёл себя в дельтопланеризме. Сначала летал сам. А потом организовал секцию для студентов Уфимского авиационного института и с успехом её ведёт. Его ученики периодически занимают призовые места на соревнованиях по этому самому молодому в СССР на тот момент техническому виду спорта. Сама база секции находится у него на даче, а рядом гора, с которой они и летают.

   Приехали на место. Павел Васильевич показал ангар, где стояли или лежали, блин, не знаю, как правильно сказать, три аппарата, все разных конструкций, но ни одна не походила на нашу. У нас тип «Булкапп», что в переводе «Шляпа», он на неё и походил, кстати. А здесь стреловидные или треугольные крылья, сразу видно, что это дельтапланы для спортивных и скоростных полётов. Потом прошли к реке Белой. Погода стояла изумительная. Заходящее солнце отражалось в реке. Берега усыпаны чарующей желтизной листьев деревьев вперемежку с багрянцем кустарников. Именно такую русскую осень любил рисовать Левитан. Вдоль склона горы дул встречный ветерок метров пять – вечерний бриз – идеальная погода для первых полётов, подумал я.

              Знакомство с горой

    «Но кто ж в первый день летает?» — произнёс Нефёдов, прочитав мои мысли, — «Это не по христиански. Пошли в избу, пасеку я тебе потом покажу». Растопили печь. Пока я рассматривал фотографии на стенах, которых было довольно много, Павел Васильевич нажарил картошку с луком и грибами на сале, достал из погреба банку солёных огурчиков, я соответственно — бутылку армянского коньяка 4 звёздочки, которую предусмотрительно взял в Быховском ресторане, и «коррида» началась. Под неспешный разговор за «жисть» со мной стали проводить первый теоретический урок по дельтапланеризму.  Когда мы первую бутылку коньяка «приговорили», приказав ей долго жить, Павел Васильевич, с которым мы перешли на «ты», достал из шкафа трёхлитровую банку «Медовухи». Но потом, со словами: «Завтра лётный день», — поставил её обратно.

   «Пойдём лучше на гору сходим перед чаем», — предложил он. Мы поднялись наверх, и я ахнул. Шатёр яркого звёздного неба простирался над нами, а вдали светились огни аэропорта, и были видны взлетающие самолёты. Длина горы, точнее склона, откуда я завтра, а точнее уже сегодня, т.к. стрелка часов перевалила через полночь, собирался летать, была метров 400, а высота метров 150 над рельефом. Так я определил на свой военно-морской выпуклый глаз. Вдруг Нефёдов, для меня теперь просто Паша, стал называть созвездия, которые светились у нас над головой. Он назвал их почти все, что видел наш глаз, чем меня ввёл в очень сильное смущение.

             Как получают медали

    Дело в том, что в школе я большинство уроков небольшого курса Астрономии, особенно её практическую часть, проездил на соревнованиях, то по боксу, то по лёгкой атлетике. Более того, так и быть – выдам «страшную тайну» — я благодаря этим соревнованиям получил серебряную медаль за окончание средней школы. А дело было так: я сдал на отлично два выпускных экзамена – математику и физику, а за сочинение по русскому языку мне поставили «четыре», как в школу, на меня одного пришёл персональный вызов, срочно убыть во Владивосток на первенство Приморского края по лёгкой атлетике. А я входил в сборную Хасанского района сразу по двум видам: прыжкам в высоту и бегу на 400 метров. Мама меня наотрез отказалась отпускать, мол, сын тянет на медаль, поэтому никуда не поедет.

    Тогда прямо домой пожаловал директор школы с заучем, и маме клятвенно пообещали, что при сдаче остальных экзаменов мне разрешат пользоваться своими тетрадями и учебником, но сейчас я должен выполнить требование ГОРОНО, а именно – убыть завтра в славный город Владивосток дабы прославить школу и себя лично. Что на следующий день я и сделал. Соревнования шли три дня, + день приезда, день отъезда, в общем, я отсутствовал почти неделю, наслаждаясь удивительным чувством свободы, что ты не такой как все. Особенно это ощущалось вечером. Мы с какой-то девчонкой, имя уже точно не помню, каждый вечер перед сном гуляли по морской набережной в районе гостиницы «Динамо», где мы жили, и всё повторяли: «А наши – то, сейчас чахнут на экзаменах, а мы такие сильные, здоровые, красивые наслаждаемся тут в своё удовольствие – вот она – настоящая жизнь, а мы её баловни». Правда, этим «баловням» днём приходилось сражаться друг с другом, не щадя живота своего, но кого такие «мелочи» интересовали, блин?

    На этих соревнованиях мне не удалось занять призовое место, но выступил я достойно, везде дошёл до финала, т.е. был в первой десятке и принёс своей школе зачётные очки, а в прыжках в высоту удалось установить свой личный рекорд, взять метр 65 сантиметров, что при росте 172 см очень даже не плохо, учитывая, что специально лёгкой атлетикой  я никогда не занимался. А прыгали тогда способом, который назывался «перекидным» или «перекатом», «фосбюри флоп», когда планку проходишь спиной, пришёл позже. Крайний день соревнований закончился в 15 часов, затянулось награждение участников, и передо мной встала дилемма – ждать завтрашнего автобуса, который ходил раз в сутки, и приехать поздно вечером в свою деревню Занадворовку, где стоял батин танковый полк, преодолев 138 км по просёлочной дороге,  или сегодня переплыть на вечернем катере на полуостров Песчаный, и преодолев пешком 40 км, часам к 12 ночи добраться домой, с тем, чтобы уже завтра приступить к сдаче остальных экзаменов. Я выбрал второй вариант, хотя большую часть дороги предстояло преодолевать по тайге.

    Сейчас, когда я вспоминаю то время, в который раз думаю, насколько деревенские дети сильнее в моральном плане и самостоятельнее городских, в каких бы спортивных секциях они не занимались.  Городской пацан такое решение, как я,  не принял бы, предпочёл ехать на автобусе. В общем, в 7 часов вечера я сошёл с катера на причал полуострова Песчаный, переоделся в спортивные трусы, на ноги одел шиповки и побежал мелкой трусцой по тропе, которая уходила вглубь леса. Дорога мне была относительно знакома. Мы уже ходили по ней в прошлом году в 10-ом классе, когда отправились в поход на Сахалин. Предстояло через тайгу пересечь полуостров, это 8-10 км, далее 10 км по узкоколейке железной дороги и 20 км с «хвостиком» до своего гарнизона опять по тайге. Но там местами тропа выходила на заброшенную просёлочную дорогу, так что на первый взгляд путь мне предстоял не очень сложный. Главное, это надо было до схода с железной дороги на тропу добраться засветло, до того, как настанет ночь. Поэтому я сразу надел шиповки, в которых соревновался, и побежал.

    Когда выскочил на узкоколейку, переоделся в кеды и уже пошёл быстрым шагом, т.к. бежать по шпалам было неудобно. В довершение всего, пошёл дождь, мелкий, моросящий, характерный для влажных субтропиков, к коим относится юг Приморского края. Иногда он может идти неделю, но чаще два-три дня, когда приходит циклон с Японского моря. Я достал из спортивной сумки болоньевый плащ, но уже минут через 40 быстрой ходьбы был мокрый, как «цуцик». Но холодно не было. Дождик был тёплый, и к тому же я двигался. Наступили сумерки, когда я подошёл к характерному повороту старой заброшенной узкоколейки, к которому выходила тропа, ведущая к нашей деревне. Пройти осталось всего – ничего, 20 км с «хвостиком». «Хвостик» зависел от выбора пути, то ли часть (километров десять) пройти по старой просёлочной дороге, срезая все углы по тропе и потом идти вдоль реки, или сразу стать на тропу и чесать только по ней. Фонарик у меня был, дорогу я знал, поэтому выбрал более короткий путь.

    Сейчас самому интересно вспомнить то время. Ведь уже с 15 лет я начал сам ходить на охоту, иногда и с младшим братом. В одиночку приходилось ходить по Уссурийской тайге, в том числе и ночью. Сначала страшно до ужаса, ведь это даже не сибирская тайга, где есть рыси, волки, медведи и росомахи. Тут ещё тигры, леопарды, удавы… Но ничего, постепенно привык. Так и во время этого перехода, весь превратился в глаза и слух. Фонарик почти не включал. Появляющаяся в разрывах облаков полная луна помогала ориентироваться. Несколько раз проваливался в ямы с лужей, но в начале третьего ночи я переступил порог родного дома.

   Маманя всплеснула руками, такой я был потный и грязный. Тут же поставила чай, нагрела кастрюлю с горячей водой, помогла обмыться. У меня ещё хватило сил съесть пол бутерброда с салом, наказать матери, что к 10 часам утра меня разбудила, чтобы я пошёл в школу, и я провалился в нирвану. Проснулся сам после 4-х часов дня. Мама сказала: «Жалко было тебя будить, ты так сладко спал». На следующий день я пошёл сдавать экзамены, и за три дня сдал на «отлично» все шесть или восемь, что оставались. Сдача происходила так. Я тянул билет, называл его №, садился на место, где у меня в парте уже заранее лежала тетрадь и учебник. Преподаватель стыдливо выходил, придумав «уважительную» причину, типа, я в туалет. После чего за отведённые мне на подготовку 20-30 минут оставалось только набросать «скелет» ответа. А дальше было делом «техники» — учился я на пятёрки, все предметы знал, так что «герою школьной олимпиады» — заработать отличный ответ – было «ноу проблем». В общем, как и обещал директор школы, мне вместе с дипломом вручили серебряную медаль, кстати, моему брату через три года вручили тоже, но уже безо всяких поблажек и в Забайкалье.

                Ученики Нефёдова

    Но вернёмся к нашим дельтапланам. Спустились мы с Нефёдовым с горы, попили душистый чай на травах с мёдом и завалились спать. Утром, часов в десять, нас разбудили два его ученика, которые, прознав про гостя, приехали пораньше. Мы проверили дельтапланы, позавтракали и уже собрались ползти на гору, как погода неожиданно  испортилась. Пошёл дождь со снегом, и резко усилился ветер. «Нет худа без добра, зато познакомимся», — сказал Павел Васильевич, навешивая амбарный замок на ангар. Прошли в дом. Ребята без команды тут же стали чистить картошку, Нефёдов делать зажарку для борща. Было видно, что это очень сплоченная команда, и каждый знал свои роли назубок. Пока готовился обед, приехало ещё четверо студентов Уфимского авиационного института. Кто-то привёз водку, кто-то вино, в общем, спустя час стол был накрыт как лучших домах Лондона (ударение на втором слоге) и Порижа (ударение на первом слогане).

    Павел Васильевич представил меня, потом своих учеников. Я хорошо запомнил двоих. Андрей, стройный, спортивный парень – чемпион Башкирии по дельтапланерному спорту. И «Борода» (по имени его никто не звал) – высокий, статный, похожий на русского война, призёр зональных соревнований на первенство Российской Федерации. В общем, обед у нас продолжался до самого вечера. Ребята навспоминали множество своих приключений и особых случаев, каждый поделился своим путём в эту непростую малую авиацию. Почему непростую? Маршал Покрышкин, это который трижды Герой Советского Союза, возглавлявший ДОСАФ (добровольное общество содействия армии и флоту), из-за того, что на дельтаплане погиб его близкий друг, будучи «Заслуженным лётчиком-испытателем Советского Союза», эту малую авиацию всячески гнобил и вставлял ей «палки в колёса», чтобы она не развивалась.

    В итоге, дельтапланеризм в СССР в то время существовал безо всякой финансовой поддержки и держался только на плечах энтузиастов, которые ради своего любимого дела – возможности летать на «воздушных змеях» не жалели ни сил, ни времени, ни денег. Вечером ребята уехали, мы опять с Нефёдовым попили чай и потом, сидя у открытой печи как у камина, долго говорили про жизнь. От обращения на «ты», к которому мы перешли вчера в конце «банкета», не осталось и следа. Когда я увидел, с каким подчёркнутым уважением обращаются к Павлу Васильевичу его ученики, понял, что обращаться к нему на «ты» — это надо ещё заслужить.

     Кстати, скажу пару слов о его медовухе. Я впервые пил этот напиток. На первый взгляд, он не очень крепкий, вроде голова соображает, и ты почти «трезвый», но ноги после него не идут. Так прошло ещё четыре дня. Погода словно издевалась над нами. Вторичные холодные фронты приносили дождь со снегом или ясное небо после их прохождения, но ветер оставался порывистым и сильным, и главное, он дул поперёк склона. Зато я хорошо познакомился с ребятами, а с Бородой и Андреем даже сдружился. Андрей, как и я любил горные лыжи, а у Бороды была одна «слабость». Он коллекционировал необычные алкогольные бутылки. Я имел неосторожность рассказать о подарке, который мне сделала сестра жены — бутылке, у которой было 24 грани, ежевичного ликёра «Тайга». А ей в свою очередь этот божественный напиток густого лилового цвета подарил капитан западногерманского судна в Мурманске. У него был изумительно приятный вкус, а послевкусие держалось во рту полдня.

    Так «Борода» каждое утро начинал с вопроса: «Василий Васильевич, за сколько Вы продадите мне эту бутылку, и при этом каждый раз набавлял цену». Я отшучивался, но чувствовал, что просто так он от меня не отстанет. В один из этих нелётных дней Нефёдов с ребятами занялся расчётом дельтаплана новой конструкции, а я решил сходить за грибами. Побродив часа два, вышел к излучине реки и присел на замшелый камень. В душе почему-то звучала органная музыка, а колеблющиеся по воле течения водоросли навевали какие-то странные философские мысли, как будто я куда-то улетал и прощался с землёй. В таком бездумно-взвешенном состоянии я просидел на камне, наверно, полчаса, не отрывая взгляда от воды.

    Когда потом через два года в Ленинграде я впервые смотрел фильм режиссёра Тарковского «Солярис» по роману польского писателя Станислава Лемма, я вздрогнул. Насколько водоросли, которые несёт река под «Хоральную прелюдию» Баха, были похожи на те, которые я видел, сидя на камне, на реке Белой, и как точно они передавали состояние космонавта, который улетает на звёзды и прощается с Землёй. Ведь у меня тогда было такое же чувство почему-то. Потом я прочитал книгу и ещё два раза посмотрел фильм, и каждый раз это ощущения прощания повторялось. Сейчас я думаю, что это подсознание просчитало, что я уже два раза на дельтоплане чудом остался жив и собирался лететь в третий раз, несмотря на такие предупреждающие знаки. Вот подсознание мне и выдало элемент прощания с Землёй в такой форме. Я не пишу – прощания с жизнью. Хочется верить теории реинкарнации, что Душа не умирает…

   Так и не слетав, закончился пятый день моего пребывания у Нефёдова. Завтра был шестой, а в седьмой я должен был уже улетать в Оренбург, т.к. на эту командировку я отвёл себе неделю, и кто же мог знать, что погода преподнесёт такой сюрприз. Поэтому перед сном Павел Васильевич услышал от меня ультиматум: «Завтра, какая бы погода не была, я должен слетать хотя бы один полёт». Нефёдов сказал: «Гут, не вопрос, посмотрим по погоде». С утра была морось. Потом к обеду приехали ребята, и стало проясниваться, но ветер был строго попутный 7, порывы до 10 м/сек. Я загрустил, но «Борода» сказал: «Василий Васильевич, не расслабляйтесь, при таком ветре мы иногда летаем с противоположного склона». В общем, для ребят изобразили «перекус», и Андрей, как самый  молодой и спортивный, поволок дельтаплан наверх. Было видно, как его сносит ветер,  и Нефёдову с «Бородой» приходилось его держать, чтобы он не улетел назад.

    Наверху, положив и закрепив аппарат, подошли к краю противоположного склона. Он был немного круче, местами валялись валуны, да и профиль в плане безопасности приземления оставлял желать лучшего. Но самое главное, под горой была большая лужа после прошедших дождей метров 30 в диаметре, а метрах в 50-70 за лужей уже стоял лес. В то же самое время я нутром почувствовал, что лететь можно, ветер ведь строго встречный. Тут же подлез под дельтаплан и стал готовиться к старту. Нефёдов этого не видел. Они стояли возле края горы, где я их оставил, и о чём-то ожесточённо спорили. Тут Борода обернулся, увидел меня с дельтапланом на плечах, сказал об этом Нефёдову, и они рысью побежали ко мне: «Василий Васильевич, ну Вы что хотите лететь не по лётчиски? Сначала ведь в авиации перед полётами разведка погоды положена. Сейчас Андрей её сделает, тогда и полетите».

                Полёт Андрея

    Ну, с «начальством» спорить – это как писать против ветра, я вылез из под аппарата и уступил место Андрею. Опять же, «со своим уставом в чужой монастырь не лезь», короче, поговорок на эту тему придумано масса. Андрей надел каску, нацепил подвеску, долго стоял, ожидая одному ему удобного момента, а потом, сделав буквально три шага, взмыл в воздух. Склон с этой стороны горы был круче, но короче. Андрей сделал два доворота градусов под 30-40 и полетел над лужей, намереваясь пролететь над ней и сесть перед лесом. Нефёдов выругался матом, одновременно нисходящий поток, завихрения от леса, так называемый «ротор», бросил дельтаплан метров с 10-ти вниз. Андрей даже ноги не успел приготовить для приземления. Прямо как был в лежачей подвеске, так и забурился в воду, как глиссер. Всё произошло так быстро, что ни он, ни мы не успели даже  слово «мяу» сказать. Теперь понятно о чём ребят пытался предупредить Нефёдов. Он как старый аксакал убеждал их, что надо производить посадку до озера, т.к. дальше будет влиять «ротор». Но орлы возражали, что тогда полёта будет совсем мало, и что они успеют нормально сесть, не долетая леса. Опыт, как видите, победил.

    Мы бросились стремглав с горы на помощь незадачливому планеристу, т.к. вообще-то он мог попросту утонуть или удариться в воде головой о камень. Но всё обошлось. Когда мы подбежали, пилот, мокрый как «цуцик», выплёвывая водоросли изо рта, с квадратными глазами, по пояс в воде, вытаскивал дельтаплан из лужи. Зрелище было настолько комичное, что мы заржали как лошади, хотя ещё 30-40 секунд назад сердце у всех сжалось от страха за Андрея. «Полётам отбой, красная ракета», — обрадовано закричал Нефёдов, когда убедился, что аппарат цел, «экипаж» жив, значит, посадка удалась. Мой жалкий лепет: «Дайте и мне одну попытку», — слушать никто не стал, и вся компания дружно заковыляла вниз.

   Андрею тут же налили «боевые 100 грмм» водочки, ну и мы заодно, чтобы ему было с кем чокаться. Потом отполировали это медовухой, после чего, сидя у печи, как у камина, ребята нарассказывали мне «страшилок», сколько раз они переворачивались, пока научились строить и летать на дельтапланах. Кстати, Нефёдов подметил такую деталь, сказав, что если бы у аппарата, на котором я падал «сухим листом», килевая труба была сделана не из алюминиевого спортивного шеста для прыжков через планку, а как у них, из более прочной трубы, то я бы так легко не отделался. Алюминиевая ломалась достаточно медленно и успела погасить кинетическую энергию удара, после чего грохнулся я. А ихняя труба, скорее всего, просто воткнулась бы в землю, и меня бы стряхнуло как надоевшую козявку, не погасив скорость. Но не будем о грустном…

    Поскольку это была суббота, ребята остались ночевать. Утром мы тепло простились, и Павел Васильевич на своих «Жигулях» отвёз меня в аэропорт, благо от его дачи это было километров десять. Уже когда я сидел в машине, Борода мне крикнул: «Василий Васильевич, так посылку с бутылкой я от Вас жду». Эх, если бы я знал, при каких обстоятельствах мне придётся выполнять его просьбу. Через месяц после моего возвращения из отпуска от Андрея пришло письмо, где он сообщил печальную новость – при облёте нового дельтаплана в предгорьях Урала Борода сорвавшись в штопор, упал с большой высоты. Парашютов тогда для дельтапланов ещё не было. В итоге, перелом позвоночника, две операции – жить будет, но нижняя часть тела обездвижена, и врачи не могут дать гарантию, что он когда-нибудь сможет ходить. Я тщательно обложил ватой и упаковал суперовую бутылку, (честно скажу, никогда не видел такой необычной формы), и отправил, снабдив сентиментальными словами надежды на скорейшее возвращение Бороды в строй пилотов… В своей старой записной книжке, моём первом дневнике воспоминаний я нашёл адрес безо всяких пояснений, но я думаю, что это «Борода»: 450054, г.УФА, ул. Шафиева, 31 — 123, Дунюшкин Влад. Дмитриевич». Уфимцы, если кто-то прочитает эти строки, пожалуйста, зайдите по указанному адресу, и если это «Борода», передайте от меня привет и скажите, что я его помню. Ему будет приятно.

   Вот так сообщением о падении «Бороды» для меня прозвучал «третий звонок», но я ему не внял.
                Помянем…

     Так совпало, что сегодня, примерно в это же время, что я пишу эти строки, 44 года назад, 12 января 1972 года разбился наш однокашник по училищу Валера Гребцов. Погода, как и сейчас, была изумительной – яркий солнечный день с лёгким морозцем. Не забуду, какое колоссальное впечатление на меня произвела тогда эта катастрофа ИЛ-28 из-за позднего вывода из пикирования. Очевидцы рассказывали, что прямо по полосе пронёсся огненный шар на полтора километра. Мы тогда летали на соседнем аэродроме, и когда до нас довели информацию, что 30 минут назад погиб Гребцов, мозг отказывался в это верить.  Я помню, как  повторял: «Как же так? В такую погоду невозможно погибнуть!!! Как же так?»

    Как разбился Валера, я рассказал в самом своём первом рассказе, который опубликовал в Интернете «Морская авиация как она есть», поэтому не буду повторяться, кому надо, тот прочитает. Добавлю лишь одну деталь. Кто-то из наших рассказал, что командир эскадрильи, а потом и командир полка достаточно сильно на разборе полётов «пороли» Гребцова за то, что все лейтенанты  уже привозят нормальные плёнки с данными фотоконтроля при имитации стрельбы с пикирования из передней пушечной установки НР-23, и скоро самостоятельно начнут летать на полигон для выполнения боевой стрельбы и топ-мачтового бомбометания, а у него всё двоечные оценки. Поэтому Валера в эту роковую, последнюю для себя смену решил во что бы то ни стало выполнить фотострельбу на «отлично». Возможно, это и стало одной из причин, что он вовремя не увидел свою ошибку, что из-за попутного ветра «взад» пикирует с большим углом, чем обычно.

    А начальникам, которые проводят разбор полётов, надо учитывать, что психика лётчика довольно хрупкая вещь. Одного можно и матом крыть для большей «убедительности», а ему «по барабану», как с гуся вода, а у второго грубое словцо может вызвать желание выполнить задачу любой ценой, лишь бы больше не «пороли». Вот и идёт превышение нормального риска. Только не надо думать, господа уважаемые читатели, что автор такой уж безгрешный «херувим», и может только других учить, а сам в этом плане ошибок не допускал. Бывало, что и я «перегибал палку». Один мой мат, которого я от себя не ожидал, когда мы чуть не столкнулись ночью с Витей Лукиным, чего стоит. Я описал этот случай в рассказе «Мои правые лётчики и не только», но поскольку он очень поучительный, кратко напомню суть. В контрольном полёте с Петром Ремпелем, которого я взял к себе на должность командира эскадрильи и по ускоренной программе вводил в строй, я как сторонник нестандартных методов обучения решил показать ему, как можно пристраиваться к танкеру, в данном случае к ведущему, ещё на коробочке в районе аэродрома до отхода в зону заправки. А всё потому, что в первом полёте Пётру, чтобы занять строй, потребовалось пролететь более 100 км, так он медленно и осторожно подходил к ведущему, чтобы занять строй один на один.

     Во втором полёте, после взлёта с минутным интервалом от Лукина я соответственно «раскочегарил» скорость с тем, чтобы уже после разворота на 180 градусов занять своё место в строю, запросил разрешение на пристраивание, и ведущий мне его разрешил. А сам, когда мы резко пошли в набор, чтобы по гусарски, одним махом занять своё место в строю, вдруг молча, никого не предупреждая, стал делать отворот на нас, чтобы лечь на курс в зону заправки и полётов строем. Это было до того неожиданно и неправильно, что я выругался таким матом, которого честно скажу, до этого никогда не произносил, и даже не знал, что способен на такое.

    Одновременно я завалил бомбардировщик ТУ-16к-26 в правый  крен, не знаю какой, но точно более его ограничения в 60 градусов, и мы пронеслись от ведущего в считанных метрах. Сколько там было, не видел, т.к. я потерял самолёт Лукина из виду, сидя в правом кресле. Но такой холодок опасности враз сделал мои яйца мокрыми от пота, хотя обычно в таких случаях они у меня холодеют. Мы избежали столкновения чудом. После этого «показного пристраивания» мой комэска Пётр Ремпель навсегда потерял любовь к полётам строем ночью и достаточно быстро ушёл на капитанскую должность руководителя посадки на РСП. Я не хочу сказать, что именно этот «неправильный полёт» его вынудил принять такое решение, я просто этого не знаю, потому, что с Балтики перевёлся на Юг, но то, что он ему способствовал, у меня сомнений нет.

    Более того, чтобы показать, как от «нервов» всё зависит, и жизнь в том числе, приведу такой пример. Нас было три комэски в 240-ом мрап: Валерий Иосифович Бумагин – будущий Командующий ВВС ТОФ; Иван Дмитриевич Федин – будущий Командующий Морской авиацией России и «Ваш покорный слуга» — будущий командир 12 омрап в городе Острове Псковской губернии.  Генерал-лейтенанту Федину удалось уйти с армии на дембель относительно здоровым человеком. Генерал-лейтенант Бумагин умер в 53 года, последние пол года до смерти он почти ежедневно употреблял алкоголь. Мы все трое дружили и были в курсе дел друг друга. С Валерием Иосифовичем мы как-то через полгода, как его назначили Командующим, пересеклись в Москве. Я спросил: «Валера, как дела?» В ответ раздался площадной мат, хотя я никогда не слышал до этого, чтобы Бумагин ругался. А мы контактировали тесно, т.к. наши жёны дружили и работали в одной зубной поликлике. Так вот, после мата Валерий Иосифович сказал: «За полгода Командующий флотом (ТОФ) дал всего один выходной – в воскресенье, и то, с обеда вызвал на службу наводить порядок в авиации, и при этом «порет нещадно, как сидорову козу». Вот нервы у генерала и не выдержали такой нагрузки и оскорбления личности. Сначала начал пить, чтобы как-то снять стресс, а потом и сердце не выдержало. Попробуйте без выходных полгода поработать… 

     В общем, помянем ребят, и тех, кто погиб, в данном случае экипаж Гребцова в годовщину их гибели, и остальных тоже, кто не дожил по разным причинам до этих дней — сколько за эти годы они могли пережить, перечувствовать… А их нет, тела в земле сырой, а их души сейчас на небесах смотрят на нас. Значит надо жить за них, а о них помнить… Пока наша память жива – они с нами…

   Песня о небе
 муз. Е. Зубцов,
 сл В. Карпеко

 Небо, ты радость и ты наша беда,
 Небо полёта счастья, но иногда,
 В небе ломаются крылья,
 И сыновей прячет Земля навсегда.

 В небе, в небе над головой
 Вьётся белая нить
 Слышу, слышу я голос твой
 За высоту, за красоту надо платить.

 Небо, ты блещешь у меня на крыле,
 Звёздами путь мне устилаешь во мгле,
 Небо ты только не знаешь
 Как тяжело, если не ждут на Земле.

 В небе, в небе над головой
 Вьётся белая нить
 Слышу, слышу я голос твой
 И чистоту, и красоту надо хранить.

 Небо, ты близко и ты так далеко,
 Небо, ты низко и ты так высоко,
 Прячешь загадок немало,
 И открывать тайны твои не легко.

 В небе, в небе над головой
 Вьется белая нить,
 Слышу, слышу я голос твой,
 Будь терпелив, мало меня только любить.

 Небо глазами провожаемый клин,
 Небо мальчишек превращает в мужчин,
 Небо — суровое небо,
 Но всё равно в гуле турбин я твой сын.

 В небе, в небе над головой
 Вьётся белая нить,
 Слышу, слышу я голос твой
 Без высоты, без красоты нам не прожить.

      Хотя я обещал Нефёдову приехать в Уфу на следующий год продолжить обучение, попасть в этот прекрасный город мне удалось только через 30 лет, но это тема для другой истории, а пока вернёмся к моему отлёту.

                Хоккеист Валера Костин

   В аэропорту мы очень тепло простились с Павлом Васильевичем, и каждый отправился по своим делам. Тренер и Наставник молодёжи поехал к своим ученикам, а я стал в очередь на регистрацию на свой рейс. Её прошёл, получил посадочный талон и, отойдя к витрине возле входной двери, стал дожидаться объявления о посадке. Так получилось, что в поле моего зрения попало подъехавшее такси и два спортивных, здоровых парня которые из него вышли. Один был на костылях, а второй тащил его здоровую спортивную сумку. Тот, который на костылях, прошёл регистрацию, и тут же объявили посадку на наш рейс. Самолёт был АН-24, поэтому багаж не отбирали, каждый пассажир нёс его с собой сам. Здоровый парень дотащил сумку калеки до выхода на перрон и посадки в автобус, а дальше калека должен нести сумку сам. А как? Руки – то заняты костылями.

   Я сразу сориентировался, подскочил и предложил свои услуги носильщика «на пол ставки». Предложение, естественно, с благодарностью было принято. Прошли в самолёт, я уговорил соседа этого парня поменяться местами, сели рядом. Начали знакомиться, тут стюардесса вместо : «Пристигните ремни», — объявила: «Этот самолёт неисправен, просим выйти, через пару часов будет другой на замену, слушайте объявления».

    Пассажиры, матерясь, поползли обратно, мы тоже. Время решили скоротать в ресторане. Заказали стандартный обед, и парень сразу попросил официантку принести счёт, чтобы мы могли сразу стартовать из ресторана, как только объявят посадку на наш рейс. Официантка назвала сумму, парень небрежно бросил пачку денег на стол со словами: «За двоих, сдачи не надо». Я попытался ему отдать половину, он отмахнулся: «Когда будете получать больше, чем я, будете платить, а пока заберите Ваши гроши». Это был вызов. «А Вы знаете, кто я, что так говорите?» — с апломбом и пафосом вырвалось у меня, — «Я – Василий Чечельницкий, командир эскадрильи морских ракетоносцев-бомбардировщиков», — думал, что при этих словах он упадёт «ниц» и скажет что-нибудь, типа: «Простите подлеца, Ваше Благородие, не узнал».

    Но вместо раболепного почтения парень ответил: «А я Валера Костин – защитник  первого состава СК «Салават Юлаев», — и продолжил: «Вася, всё равно я больше тебя получаю». Ну, я в своё время был в сборных по хоккею школы и училища, поэтому мне не надо было объяснять «ху из ху», я отслеживал события в одном из своих видов спорта. А в тот год команда «Салават Юлаев» не только уверенно вошла в высшую лигу по хоккею, но и умудрилась ободрать самую сильную команду СССР «ЦСКА». «Хорошо, давай считать», произнёс уже я миролюбивым тоном, — «У меня оклад (не помню уже, какую сумму я ему озвучил, скажем) 350 рублей + питание по реактивной норме».

   «А мне, сказал Валера, — как рабочему-токарю 9 разряда платят 250 рублей, плюс, ежемесячно и ежеквартально начисляют премиальные, а также – командировочные. Кроме того, за каждую голевую передачу или забитую шайбу платят ещё по 100 рублей, да за победу над сильной командой ещё добавляют. В общем, сумма у него получилась в 2,5 раза больше моей, но когда я узнал, в каком режиме он живёт и тренируется, сказал: «Валера, тебе мало платят». Судите сами. Семья у него в Орске, в Уфе квартиру ещё не дали, хотя он второй год в команде. Машину он ещё не купил.  Девять месяцев в году  приходиться проводить вне дома на сборах, тренировках, соревнованиях. Вот сейчас он сломал ногу, ему дали три недели, чтобы «аклимался» в семье, а потом он уже должен к такому-то числу сам прилететь в Киев на игру с Киевским «Соколом», и никакие отсрочки по болезни не принимаются.

    В то же время хоккей с шайбой официально считается самым травматическим видом спорта, т.к. там всю игру идёт силовая борьба на бешенных скоростях. А работать на тренировках и соревнованиях всегда приходится в полную силу. Сачковать и поберечь себя нельзя, т.к. на скамейке запасных сидит целая толпа «оглоедов», которая спит и видит, как скорее занять твоё место, потому что запасным игрокам платят намного меньше, чем основному составу. В то же время считалось, что у нас спорт, в том числе и хоккей, любительский, поэтому зарплата канадских профессионалов была на порядок выше, чем платили нашим игрокам, хотя сборная СССР регулярно побеждала сборные Канады, Чехословакии и прочих разных «Шведов». Тогда ещё песня была: «А наши ребята за ту же зарплату… творят чудеса…»

    В общем, в городе Орске я помог выйти хоккейному защитнику Валере Костину, мы с ним очень тепло простились, а сам полетел в Оренбург, где меня уже ждала моя семья в лице жены с сыном и дочкой, а также тёщи, которая души не чаяла в своём зяте-лётчике.

     «Параходная школа», она же ВМА

     На следующий год руководство дивизии, чтобы как-то залечить моральную травму, нанесённую мне отказом в направлении в Школу лётчиков-испытателей, предложило поступать в Военно-морскую академию им. Крылова (тогда) в городе Ленинграде. Я сначала отказался со словами: «Три года без полётов не для меня», т.к. как на духу говорю: «Никогда не мечтал и не ставил перед собой цель – сделать карьеру в авиации, мне главное было летать, и чем больше, тем лучше». Но штурман полка Костя Дахновский, который ко мне благоволил, сказал, взывая к моей логике: «Вася, каждому офицеру хотя бы один раз в жизни положен трёхгодичный академический отпуск от личного состава с сохранением прежнего оклада», — а потом добавил, — «Ты что, в Ленинграде не хочешь пожить?» В этом городе пожить я хотел, т.к. мама у меня коренная Петербурженка, даже блокаду там пережила.

     Так я оказался в этой «параходной школе», где для меня и прозвучал последний звонок по моим полётам на дельтоплане. Причём, что это именно последний звонок, а не «крайний», я понял с ужасающей ясностью. А дело было так.

      Я уже писал в одном из рассказов, что в Питере всецело отдался спорту. Шесть тренировок в неделю: три по каратэ, три по лыжным гонкам, когда нет снега — это значит многокилометровые кроссы, а в воскресенье всей семьёй проводили на горных лыжах или на природе. Катались мы обычно в Кавголово или Юкках, так назывались эти местечки, где были горки с подъёмниками. В Юкках кроме того был дельтадром, и я не раз любовался полётами дельтапланеристов. А в один прекрасный солнечный день понял, что я снова хочу попробовать полететь на этом аппарате. Я уже решил, что после очередного спуска на лыжах, подойти к тренеру этих летающих ребят с просьбой, за коньяк дать мне совершить пару полётов, сославшись на мой предыдущий богатый теоретический опыт. То, что он теоретический, я бы естественно, не упоминал.

    И надо же такому случиться – в ту самую секунду, как я принял решение снова полетать на этом аппарате тяжелее воздуха, дельтаплан, который пролетал мимо меня в стороне в метрах в 50-ти вдруг свалился на правое крыло и, описав дугу, стал падать точно в то место, где стоял я, закантовав лыжи поперёк склона. Всё произошло так быстро и неожиданно, что у меня волосы стали дыбом, но реакция не подвела. Кстати, есть возможность хлопнуть себя по голенищу.

     Мне признался врач, проводивший на нас исследования как на подопытных кроликах, что у меня оказалась самая быстрая реакция на нашем курсе на звуковой раздражитель  – 0,13 – 0,15 сек. Нам одевали наушники, и как только ты слышал в ушах сигнал, надо было нажать на кнопку, которую давали держать в руках. Исследование проводили до полётов и сразу после. Но честно признаюсь, дело не только в моей реакции боксёра на удар, а вот ещё в чём. Из 50 с лишним спортивных грамот и дипломов, что я заработал за свою жизнь, одна – по пулевой стрельбе. А там одно из правил — надо заранее выбрать холостой ход, и потом уже плавно жать на курок, чтобы выстрел происходил как бы сам собой, не дёргаясь. Так и здесь, я аккуратно выбирал холостой ход кнопки, а дальше при одной только мысли, что пора нажимать, цепь замыкалась, и у меня оказалось самое короткое время реакции. Да, блин, чуть не забыл, ещё я единственный, кто делал на нашем курсе на батуте двойное сальто, причём освоил его сам. Сей знаменательный факт напомнил моей жене недавно однокашник Юра Михаль, разговаривая с ней по скайпу, а так бы я про него и не вспомнил. Но вот, теперь совесть чиста, можно рассказывать дальше, а то сам себя не похвалишь, так целый день и ходишь как… Дальше не продолжаю, сами знаете какой.

     Короче, реакция меня не подвела и в этот раз. Я успел прыжком поставить лыжи по склону и отпрыгнуть метров на пять вниз. Дельтаплан врезался в склон в то место, где я стоял секунду назад со всей дури. Я это не видел, это было у меня за спиной, но хорошо слышал возглас «бля…» и звук ломающегося дельтоплана. Когда обернулся, картина была ещё та – дельтапланерист со стоном матерился в обломках того, что ещё недавно было аппаратом для парения в воздухе, а сверху с горы бежал его тренер. Парень, увидев его, перестал стонать и заорал: «Дмитрич, скажи мне, почему я упал?» А тот ему в ответ: «Так это я у тебя хотел спросить!» Вот тут до меня дошло, если при идеальных условиях для полётов (строго встречный ветер 5-6 м/сек, температура воздуха -5 градусов, зимнее солнышко и ровный тугой воздух безо всякой турбулентности) эти двое не знают, почему дельтаплан упал, то это мне знак. Если я на него полезу, он меня убьёт или покалечит. Не случайно дельтаплан воткнулся точно в то место, где я стоял.

    «Отныне, — сказал я себе, — я полечу на этом аппарате только под дулом пистолета или за большие деньги, ну, очень большие». Но не прошло и десяти лет, как я нарушил данное себе слово. Почему? Сейчас объясню, но сначала выскажу свои мысли, почему в тот период мне нельзя было летать на дельтаплане. Во-первых, я тогда интенсивно летал, а в дельтаплане всё наоборот, тянешь трапецию на себе, он идёт вниз, от себя — вверх. Когда нормальный полёт , ты это помнишь, но в стрессе можешь всё перепутать. Во-вторых, есть такое выражение — предрасположенность к какому-то типу ЛА. У меня более 800 прыжков с парашютом, поэтому я безо всяких проблем сразу сам полетел на параплане в горах Кавказа, потом продолжил это в Карпатах, и лишь на горе Клементьева прошёл курс обучения у Валеры Хегая. А на дельтаплане — это балансирный полёт, который требует постоянного отслеживания и вмешательства в управление, к чему я не предрасположен. Т.е. чтобы мне вылететь самому уверенно на дельтаплане потребовалась бы увеличенная вывозная программа, а как? На нём же спарок нет. Т.е. мне надо очень много времени потратить, чтобы в тот период уверенно залетать на этом аппарате, а времени на это у меня не было. Поэтому, продолжая попытки летать, я бы убился точно.

    А теперь, почему я всё-таки на нём полетел спустя много лет, умнее стал? «Фигушки» — Мой друг, поэт, композитор и лётчик-спортсмен заодно Константин Фролов подарил мне свой клип, где он под свои песни и музыку летает на ЯК-52, планере и мотодельтаплане. «Костя, где это волшебное место?» — спросил я его. «Коктебель, гора Клементьева в Крыму», — ответил мне поэт. При звуке этих названий что-то у меня там ёкнуло в душе. Я тут же собрал рюкзак, прихватил жену в качестве кока и «Пятницы», как у Робинзона Крузо, и на следующий день мы были уже там – в «Мекке всех воздухоплавателей Советского Союза».

                «Климуха»

    Гора Клементьева встретила нас сурово. Накануне целый день лил сильнейший дождь, и наверху не было ни одного сухого места, где бы не стояла палатка или палатка с машиной. Всё остальные места были в лужах. Мы обошли территорию в районе двух баров и кучи ангаров и вагончиков с мачтой, где развивался «полосатый колдун», но  нормального места для установки нашей палатки не нашли. Но, как говорил мой первый штурман – замполит Владимир Аниканович Дмитриченко: «На свете нет таких преград, которые не смогли бы взять коммунисты». Так и я, обнаружил полочку на склоне горы, под вагончиком, который стоял наверху. Спросив разрешения у хозяина, мы установили свою оранжевую палатку из парашютного шёлка под его жильём. Потом пошли знакомиться и тусоваться с народом. Место и публика там оказались изумительными. Во-первых, обалденно красивый вид на массив Карадага, море и посёлок Коктебель вдали. Во-вторых — народ, влюблённый в полёты, который приехал со всех концов света. При нас была семейная пары с Австралии, Германии, Польши, но особенно поразили муж и жена с Москвы. Они дизайнеры. Пол года работают, зарабатывая деньги, а потом пол года ездят по странам и континентам, летая на парапланах, где понравится, но гора, как её все ласково зовут «Климуха», их любимое место. И в-третьих, там я не увидел мусора, хотя народу при нас, это был конец августа, было много. Поверьте, это дорогого стоит. Я лет 15 отработал в Крыму в отпусках инструктором по горному туризму – и везде был мусор. Особенно меня убил Тарханкут, где я был директором палаточного лагеря. Насколько мне понравилось это место в начале июня, когда мы только ставили свои палатки, и насколько оно было ужасным в августе, когда всё побережье было в стоящих машинах, палатках, вырытых ямах туалетов за ними, и везде тонны разносимого ветром мусора. Единственное светлое пятно тогда – удалось за бутылку водки нырнуть в море с аквалангом, это у меня было впервые.

    Кроме того, довелось лазить на Кавказе, на Севере в Кировске, Сибири и Дальнем Востоке, и везде на туристских стоянках оставался мусор. Здесь его не было. А что было? Два мусорных бака, копеечный сбор за машину, палатку и человека и просьба «Не свинячить». Всё — для народа, который сюда приезжает, этого оказалось достаточно. На горе два бара – дельтопланеристов и парапланеристов. Каждый уникален по своему. Всё, больше рассказывать ничего не буду, потому что о горе можно говорить бесконечно.

    Скажу о главном, ночью пришёл шторм с дождём. Я стал накрывать палатку полиэтиленовым тентом, частично его сорвало. Мы лежали с женой в мокрых спальниках и еле удерживали руками стойки палатки. Когда эта долгая ночь прошла, мы выпозли наружу и обомлели. Все круглые палатки с горы сдуло вниз, т.к. большинство их хозяев попрятались в машинах, барах и вагончиках друзей. А все квадратные палатки разорвало на мелкие ленточки. Наша палатка устояла, потому что была внизу на полочке, плюс – она пошита из нашего списанного спасательного парашюта, с которым можно катапультироваться даже на сверхзвуке.

    На горе мы встретили друзей, во-первых, Серёжу Силевича, авиационного инженера, с которым вместе служили в Николаеве, и его жену Олю (хозяйку бара, а в прошлом интруктора по дельтопланерному спорту), а во-вторых, познакомились с аксакалами горы, инструкторами по парапланам Сергеем Жукариным, в прошлом авиационным техником самолёта СУ-24, и Валерой Хегаем, МС СССР парашютного спорта. В-третьих, перезнакомились с ещё кучей удивительного народа, который приезжает на гору Клементьева летать. Кстати, через два года я встретил здесь своего КОУ (командира огневых установок) прапорщика Володю Герасименко с ТУ-16. У него уже был свой параплан, и на полёты он приехал с сыном.

    А на следующий день мы попали на территорию бывшего ЦАГИ, и я слетал на планере. Как это было, я уже описывал в своих воспоминаниях, поэтому не повторяюсь, лишь добавлю. Когда мы отцепились от лебёдки и пошёл свободный безмоторный полёт, я поразился ощущению, которое у меня возникло, что со мной всё это уже было. Я уже когда-то летал так, бесшумно как птица, слышал шум рассекаемого потока за фонарём кабины, и что интересно, как будто уже видел эту местность, над которой летел. Но предаваться долго этому оргазму души не получилось. Помните, как в анекдоте: «Иванов привалился к телу жены и отдался истоме. Правда, истома была недолгой и досталась только Иванову».

   Впереди и ниже метров 100 вдруг обнаружился ещё планер.  Во мне проснулась курсантская лихость. Отдачей ручки от себя и вправо я спикировал, получив втык от инструктора в задней кабине, Вячеслава Гурьяновича: «Василий Васильевич, осторожно, не превысьте ограничение по скорости». «Блин, а кто-нибудь мне про него говорил?» — мелькнула мысль и тут же исчезла. Мной овладел азарт, я так давно не летал строем. Более 20 лет, начиная с училища на Л-29 мы летали строями, потом в Минно-торпедной авиации на ИЛ-28, в Морской ракетоносной и даже в Разведовательной авиации на ТУ-16 строями днём и ночью занимались очень плотно, а после перевода на юг в 33 ЦБП навыки в этом виде спорта лётчиков почти потерялись. Несколько случайных полётов удалось сделать на 22-ом, когда эшелоны в зоне между двумя бортами почти совпадали, я имитировал, что лечу «в паре» с разницей по высоте 300 метров. Поэтому я по строям просто соскучился, ничем другим этот экспромт души я объяснить не могу.

    В общем, я догнал этот планер и простоял строю более пяти минут, хотя никаких РУДов  у меня в руках не было,  сразу вспомнив урок комэски Юрия Романовича Стропилова, который на «спарке ИЛ-28у» показал мне в течение 20 минут, что можно выдерживать дистанцию за счёт колебаний по высоте, не меняя тягу двигателей.

    После посадки заплатил инструктору заранее оговоренную сумму за полёт, а потом достал из пакета «бонус»: «Вячеслав, поскольку я теперь на горе буду бывать каждый год, вот Вам подарок, чтобы Вы меня запомнили», и вручил бутылку молдавского коньяка «Белый аист» и бутылку Крымского вина «Белый мускат Красного Камня». Но Слава сказал: «Василий Васильевич, за полёт Вы заплатили, этого достаточно, мне ещё летать, но Вашим бутылкам я найду достойное применение. Сейчас здесь отдыхают два  лётчика-испытателя: Виктор Андреевич Россошанский – ведущий «Украинских Соколов и «Заслуженный лётчик-испытатель СССР» Владимир Макагонов с семьёй. Они как раз отмечают день рождения дочери, я думаю, Вы там придётесь ко двору».

    Блин, конечно сразу захотелось посидеть с такими уважаемыми людьми, тем более с Россошанским мы не раз встречались в домике Командующего, когда я приезжал в гости к Тимуру Апакидзе. Он-то вряд ли запомнил рядового полковника Васю, но я его запомнил хорошо, тем более с ним как-то пришлось даже полимезировать по поводу военного опыта для испытательной работы. В общем, идея класс! Но как её осуществить? Я ж не настолько наглый, чтобы ввалиться в незнакомую компанию, куда меня никто не приглашал. Но тут опять пришёл на память замполит со своей фразой, во — привязался: «Нет таких преград, которые бы не брали коммунисты».

    Говорю: «Вячеслав, передайте имениннице бутылку как подарок, скажете: «От мужчины, который пожелал остаться неизвестным». Вячеслав: «Какую?» Я тут же вспомнил Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Позвольте, как я могу предлагать даме водку? Только чистый спирт». Спрашиваю: «А дочке сколько исполнилось?» Кажется 18», — ответил Слава. «Тогда девушке бутылку очень вкусного вина».

    Короче, мы оказались с женой в их дружной компании, очень классно и тепло пообщались. Скажу честно, меня чем-то поразила жена Владимира. У неё сестра – МС СССР по альпинизму погибла в лавине, и она взяла на воспитание её дочь. В итоге, у них три девочки, живут дружной семьёй, и всему душой мама. После «банкета» мы все сфотографировались (фото приведу в 5-ой книге, которая сейчас готовится к печати), а потом снова пошли летать. Жене повезло больше чем мне. Они с инструктором Юрой под кучовкой нашли восходящий поток, забрались на 1200 метров и летали более часа. А у меня полёт получился лишь 36 минут.

    К вечеру мы с аэродрома ЦАГИ вернулись в наш лагерь (это где два бара) и оказалось, что у меня ещё остались деньги на один полёт. А тут как раз вовсю начали летать мотодельтапланы – это такая свиристящая этажерка с мотором и крылом, как у Змея Горыныча. Я долго смотрел, как эти отважные «безумцы», дельтапланеристы называются, летают, зная, что я на этот аппарат ни в «жисть» не сяду. И тут подошёл Серёжа Силевич: «Саша, обратился он к пилоту, который только зарулил и получил деньги за полёт от очередного дрожащего пассажира, — Василия Васильевича прокатишь? Только учти – он «Заслуженный Военный Лётчик СССР».

    «Не вопрос, — ответил коренастый, невысокий, улыбчивый мужчина, — Таких мы тоже катаем. Прошу садиться», — сказал он, протягивая род родной ЗШ-5. Блин, это решило дело. Стал я его одевать, не веря самому себе, что влезаю опять в авантюру, а ведь как зарекался не связываться больше с дельтапланеризмом. «А Вас время суток не смущает, ведь ночь на дворе?», — сделал я попытку улизнуть. «Нисколько, — ответил Саша, — У меня есть допуск к ночным полётам». И тут я дал маху. Я ведь видел, что мужик, который летал до меня, в два раза толще, а это значит, что привязные ремни после него надо подтянуть. Но понадеялся на Сашин опыт, который быстро и ловко застегнул пряжки у меня на «пузе» — так называется то место, где у нормального мужчины должен быть живот, а у моряка – всё, что выше пупка – это «грудь». У меня в силу худосочного телосложения не было ни того, ни другого.

    Короче, взлетели мы по истребительски, с крутым набором высоты, и инструктор сразу завалил крен. «Мама мия» — я почувствовал, что я выпадаю из лямок. Лихорадочно одной рукой хватаюсь за стойку, другой за «стул», на который меня посадили, и прижимаю зад к подушке сиденья. Вывод из крена, проносимся на высоте метров 10 над ангаром, возле которого стоит жена. Изобразив на лице улыбку, судорожно машу ей рукой. Она радостно машет в ответ. Берём курс на Карадаг. Немного не долетая до него, Саша начинает пилотаж, который я и на Л-29 не «делал». Пикирования, горки, глубокие спирали, косые петли и бог ещё знает что, чему я сразу и названия в тот момент не подобрал. Что-то, типа «аброкадабры» на ЯК-52. Я знаю, что дельтаплан такую фигуру не делает, но тогда скажите, почему я летал в лямках от борта к борту и молил Бога, только бы они не расстегнулись. И всё это ночью под светящимися звёздами, молодым месяцем, светящимся морем и массивом грозных гор, которые были не так уж и далеко с точки зрения высоты, пролетаемой над ними.

    Короче, полёт был супер!!! Я сразу поверил, что Александр – лётчик-ас. Другому меня Сергей Силевич просто бы не доверил, поэтому страх, которого у меня поначалу было полные штаны, уже через минуту прошёл. Но полное наслаждение от этого полёта смазалось борьбой за жизнь, как у обезьяны, с лямками, точнее, чтобы из них не вылететь. После полёта я поблагодарил Сашу, но про себя подумал, всё-таки ему ещё далеко до «профи». Военный бы лётчик пассажира с неплотно притянутыми привязными ремнями на пилотаж не повёз.

    В последующие годы я так влюбился в это место, гору Клементьва – родину планеризма Советского Союза, что привёз сюда семью брата с Иркутска полетать, а потом  начал брать с собой на гору всех своих близких и дальних друзей, знакомых, а иногда и вовсе незнакомых людей, (признаюсь, в основном, девушек), которых набирал просто в поезде, интригуя захватывающими ощущениями, которые они больше нигде не испытают. И вы знаете, ещё ни одна не пожаловалась, что я её обманул. Более того, некоторые признавались, что в полёте получили оргазм. А диктор Николаевского телевидения Оксана Михайлюк после полёта на ЯК-18т так прямо и сказала на камеру: «Вы знаете – это лучше, чем секс!»

                Эпилог

    В заключение этой истории приведу слова, которые обнаружил в своей первой записной книжке, когда я стал записывать впечатления от наиболее запоминающихся полётов:

     К. Кобозев, военный лётчик в отставке (Москва): «Мне 62 года, всю жизнь отдал авиации, но и теперь, несмотря на возраст, хочу летать. Так вот, для нас, старых лётчиков, дельтапланеризм – единственная возможность подняться в воздух. Неважно, что ты, привыкший к огромным скоростям и высотам, мощнейшим двигателям, гермокабинам и совершеннейшему оборудованию поднимаешься лишь на сотни метров, на летательном аппарате, который весит всего 15-20 кг и состоит из 25 метров труб, тросов и 25 квадратных метров ткани. Дельтаплан прост в изготовлении, но дарит такое ощущение полёта, какое я не испытывал, пожалуй, за всю свою лётную биографию!»   (16 апреля 1978 года)

    Н. Калашников, инженер (г. Киев): «Человек, управляющий параглайдером, раскрепощён, не связан с механизацией, не ограждён от стихии тесными рамками кабины. Чувство полёта самое сильное. Оно сродни летанию во сне…»

    Вывод – теория «звонков», на мой взгляд, существует. Нужно слушать себя, замечать знаки, которые посылает нам судьба. У меня твёрдое убеждение – если бы я продолжил свои попытки полётов на дельтаплане, я бы точно убился или покалечился. А так, как видите живу и продолжаю изредка летать, когда представляется такая возможность. Но сразу скажу, эта теория не подходит к оценке работы лётчиков-испытателей. Она у них настолько не предсказуема в плане риска, что там за «звонок» можно считать каждый полёт. Поэтому «впечатлительным пилотам» нечего делать в этой профессии. Для всех же остальных категорий лётной братии не надо путать полосы «невезения», которые бывают у многих начинающих лётчиков, со знаками-«звонками», которые, якобы посылает нам судьба. Для пояснения своей мысли приведу пример:

    Был у меня в звене лётчик Коля Хартав. И вот пошла у него полоса неудач. Сначала сел до полосы. Потом ещё что-то случилось. Сейчас уже не помню точно, но что-то было. Затем при взлёте ночью с комэской Кондрашёвым Владимиром Стефановичем на «спарке» ИЛ-28у фонарь кабины по своей вине сбросили. А дело было так – накануне нам зачитали аварийный материал, что на одном из истребителей в полёте из-за недозакрытия слетел фонарь. Ну и как водится требования – провести тренажи, повысить, усилить контроль и т.д. И вот мы слушаем магнитофон после полёта Хартава:

     Перед запуском двигателей комэска спрашивает: «Хартав, у нас фонарь закрыт?»
«Закрыт, командир». После запуска двигателей идёт читка карты обязательных проверок, где идёт доклад лётчика: «Фонарь закрыт, кабина загерметизирована». Потом на предварительном и сполнительном старте Кондрашёв опять дважды задаёт этот вопрос: «У нас фонарь закрыт?» Хартав, каждый раз проверяя дожатие рукоятки фонаря левой рукой, докладывает: «Закрыт, командир». После получения от РП разрешения на взлёт, командир эскадрильи опять вдруг задаёт этот риторический вопрос насчёт фонаря. И лётчик, задолбанный предыдущими запросами, машинально хватает ручку фонаря, слегка её отводит на себя, а потом жмёт обратно. Но кабина – то загерметизирована, в шлангах воздух. В итоге, фонарь на замок не встал. И как только после взлёта они стали набирать высоту, он у них сошёл. Хорошо, не убил никого, упал в лес.

    А через неделю случай ещё прикольнее. Мы уже летали в Эстонии, и старшему лейтенанту Хартаву поручили выполнить полёт на обеспечение ракетных стрельб кораблей флота. Для чего надо было перелететь на аэродром постоянного базирования Храброво, там подвесить мишени М-6 и вылетать на задание. Перелёт был намечен на утро, а вылететь они смогли только перед обедом. Причину задержки уже не помню. В общем, Хартав код «свой-чужой» выписал только до обеда, рассчитывая по новой его уже взять перед вторым полётом. И вот летят они, и командир треплется со своим радистом прапорщиком Казначеевым.

    Мы потом, когда слушали магнитофон, чуть не уписались от восторга, что можно так безалаберно летать. Никогда не поверишь, что этот разговор в боевом самолёте. Скажешь, да это два мужика на телеге едут и «лясы точят». Радист спрашивает: «Командир, ну ты Машку-то уговорил отдаться?» «Не, не дала, зараза, продинамила. А я ей ещё мороженое покупал. И всё зря, оказывается». А эти оба тогда были холостяки яркой сексуальной направленности, как и положено вообщето в их возрасте. И вот радист Петрович начинает давать советы Хартаву, что надо делать, чтобы девушка отдалась. И за этим трёпом не заметили, что их уже СУ-15 с Вайнёде перехватил и летит рядом. Вдруг Петрович его заметил: «Командир, а смотри, кто с нами летит». Тут весь экипаж загалдел, и начали его обсуждать: «Ты смотри, какие у него ракеты висят, а воздухозабортники. А киль какой!» И тут вдруг штурман спрашивает: «Мужики, а почему он так с нами летит? Может у нас СРЗО отказало?»

    Мат Хартава: «Бл… в 13.00 смена кода, а я его дальше не записал». Голос радиста: «А ты ему 2-3 правых крена, и дай зелёную ракету. Если не угадаем, 2-3 левых крена и красную ракету. Не поможет, пали все сразу». В общем, СУ-15 от них отошёл, а дальше началась «коррида». Подходят они к району аэродрома, а там идут полёты. Летает транспортный полк, плюс гражданские борты периодически подходят. Руководит полётами командир полка полковник Лифаненко. Обычно, из-за того, что летает много разнотипных самолётов, завести их сразу на посадку сложно, и многим приходится ждать в зоне ожидания на эшелоне. Голос радиста: «Командир, а ведь так мы на обед опоздаем. Проси посадку сходу». Хартав: «Так это ещё обосновать надо, чтобы нас без очереди посадили». Петрович: «А скажи по остатку». И командир, которому тоже жрать хочется, эту команду радиста бездумно выполняет. Выходит на связь с РП и просит обеспечить посадку сходу по топливу. Лифаненко перепугался, гражданский АН-24 с пассажирами угоняет на второй круг без снижения, дав команду «Первый разворот выполнить над Дальним приводом, т.к. ИЛ-28 на посадочном курсе, и у него скорость больше. В общем, Микола сел, а РП вдруг выдал команду своим техникам, проверить на самолёте остаток топлива и ему доложить. А там топлива «вагон и маленькая тележка». Хартаву опять «втык».

    Он когда прилетел обратно, чуть ли не со слезами на глазах, мне, как его непосредственному командиру: «Василий Васильевич, ну когда эта невезуха кончится? Что ни неделя, то приключения. Может мне больше к полётам готовиться надо?» Говорю: «Не надо. Ты соберись. Повторяй это слово сам себе чаще – «соберись» — и всё будет нормально. Так и получилось. Вскоре залетал лётчик уверенно, безо всяких эксцессов. А когда получил капитана и 1-ый класс назначили командиром ТУ-134, возить Командующего флотом. А туда слабых лётчиков не посылают. Т.е. видите, тут не «звонки» были, а просто расп… (разгильдяйство).

     Ну, и поскольку мы говорили о дельтапланах, закончить сей «опус» хочется их гимном, который я услышал ещё 18 июля 1978 года.

                Мы ищем ветер

   Мы ищем ветер! Только встречный ветер!
   Чтобы расправить крыльев паруса!
   Чтобы себя на мужество проверить,
   И с птицами поспорить в небесах!

   Мы ищем ветер! Души – нараспашку!
   Разбег – и крылья начинают петь…
   Не страшно падать с высоты. Не страшно!
   Нам страшно не подняться. Не взлететь!

   Мы ищем ветер! Пусть он бьёт в лицо нам.
   Несёт тревогу дальних гроз и бурь.
   Пьянит и кружит голову ознобом,
   И пусть зовёт нас в звонкую лазурь…

   Мы ищем ветер! И когда поломка,
   И он победно просвистит в ушах.
   Как трудно встать порой из под обломков,
   И вновь навстречу ветру сделать шаг…

   Но мы упрямы, и мы ищем ветер!
   Мы пробуем – никто из нас не Бог.
   Счастливей нет для нас мгновений этих,
   Когда земля уходит из под ног!

   Мы ищем ветер! Стала былью – небыль!
   Пока сердца стучат и жизнь зовёт.
   Мы ищем ветер! Мы уходим в небо
   За облака. И вечен наш полёт.

   Мы ищем ветер! Мы себя открыли,
   И мир покоя попросту нам чужд.
   Взываем к людям: Обретайте крылья!
   И да придёт к вам окрылённость душ!

                (В. Овчаренко)

P.S. На фото – так летают на горе Клементьева. Кстати, поделюсь — одним из самых запоминающихся впечатлений, вынесенных оттуда – был сильнейший шквалистый ветер, более 20 м/сек. Все попрятались, кто куда. Моя команда сидела в стеклянном баре. Вдруг с аэродрома ЦАГИ, с ровного места поднялся простой дельтаплан. Я не знаю, он был на тросу или нет. Но полтора часа пока мы слушали гитару и пили вино, дельтаплан находился в воздухе над аэродромом. Перед такими ребятами «хочется снять шляпу» и вспомнить слова Горького «Безумству храбрых поём мы песню!»

   Поскольку мой ответ на полученную рецензию от подводника Альберта  Ивановича Храптовича Интернет полностью не печатает, в нём получилось более 1000 знаков, вынужден вынести в конец этой маленькой повести.

   Рецензия на «Знаки Судьбы или теория звонков» (Полковник Чечель)

 Василий Васильевич, не отрываясь, с большим интересом прочитал Ваш рассказ. Признаться, был удивлен еще раз — снова богатейший материал на разные темы собран в одном месте. (Мы о том говорили). В итоге, мне кажется, в многообразии тем теряется основной смысл Вашей задумки — рассказать конкретно о «звонках», которые предупреждают летчиков о возможной опасности. Что, безусловно, важно и полезно знать и понимать. Причем, всем, а не только летчикам.
 Должен еще раз отметить Ваш талант рассказчика, хороший русский литературный язык. Заметил только две небольших, на мой взгляд, помарки. «С Москвы», (украинизм),в русском языке пишется «Из Москвы». Ну и «дельтоплан» всегда был «дельтапланом», даже в песне, которую исполняет Леонтьев.
 Надеюсь на понимание. За рассказ большое спасибо! С уважением, А.Х.

Альберт Храптович   26.01.2016

© Copyright: Полковник Чечель, 2016
Свидетельство о публикации №216012500279