Человек предполагает, а Бог располагает!
— У тебя был оперативный псевдоним «Валет»? А сейчас? — спросил Степанов.
— Тот же, что и был. А вы против? спросил Валет, искоса поглядывая на Степанова.
— Почему против? — усмехнулся Степанов — пусть будет так. Рассказывай. Что же произошло с тобой?
Валет немного помолчал, смахнул внезапно слезу с правого глаза. Такое за ним не наблюдалось никогда, даже в самых сложных ситуациях. Но видимо его воспоминания заслуживали этого.
— Вы меня отправили раненым из Бучи на том открытом КАМАЗе с ранеными на Гомель в кузове в сопровождении фельдшера из десантуры. Нас туда навалили навалом друг на друга.
Валет затянулся сигаретой помолчал немного и продолжил:
— Нас перехватили нацисты сразу после выезда из Бучи. Там небольшая речушка — ручей и мостик сразу за Александрией. Лесок с двух сторон от дороги. Мостик наш подбитый Т-72 перегородил. Его подбили прямо на мостике. И всё встало в обе стороны. С той стороны стоят наши колонны с боеприпасами, вооружением. А с этой стороны санитарки с ранеными, буксируемая подбитая техника. Паника, все орут, командования нет никакого. А здесь их вертолет начал садить из НУРСов, а из леса пулеметы, и наш КАМаз свернул в лес. На лесную дорогу! — «Валет» опять затянулся, подумал немного и продолжил. — В лесу нас расстреливали, как на полигоне, из гранатометов и пулеметов. Там за каждым деревом по паре ПТУРсов.
— А сопровождение были? — спросил Степанов глядя в глаза Валета, который старательно свои глаза отводил и старался не смотреть на Степанова.
— Какое сопровождение? А у нас оружия никакого между прочим. У шофера и фельдшера тоже. Обидно до соплей. Перед нами подбили скорую с ранеными. Она загорелась. Наш шофер попытался свернуть вправо на лесную дорогу, но и оттуда прилетела граната из «Корнета» что ли? — задумался он, но потом опять продолжил, — угодила в аккурат в движок. КАМАЗ подбросило, перевернуло на бок, и он улетел в лес. Меня выкинуло, и я потерял сознание. Когда пришел в себя уже стемнело. По лесу ходили с фонариками нацисты и собирали убитых и добивали раненых. Я слышал грузинскую, русскую и украинскую речь. Раненых они достреливали сразу, особенно десантников. Сам видел. А потом клали на носилки и уносили.
— А зачем им убитые? — спросил Алексей.
— Они говорили на хохляцкой мове, что им надо их в Бучу и Ирпень везти их зачем-то. Приказание такое. Я как мог залез в кусты. Голова разбита вдребезги — ничего не соображает, ног вообще не чувствуется, как будто их нет. Заполз в ямку кусты и лежу. А там фонарики, веселый смех и выстрелы.
— И как долго ты там лежал?
— Ну, наверное, до утра. А утром меня нашел их солдатик. Осветил фонариком, хотел крикнуть, но потом решил, наверное, проверить, что у меня в карманах, наверно не хотел делиться добычей, залез в мою ямку, в кустарник и стал шарить по карманам. Тут я его и принял по-нашему. Он и пискнуть не успел. Теперь у меня было его оружие — автомат, десантный нож и его документы. Полежал я немного, а потом, собравшись с силами переодел его в наше, то есть в свое, а сам оделся в ихнее с желтой повязкой на рукаве и на шлеме. Я понимал, что никуда не смогу уползти со своими ранениями. Закидал его ветками, засыпал, как смог землей. А сам пополз к дороге. Ходить то я не мог — только ползти. Там и меня нашли ихние захистники Украины. Документы проверили. Я уже знал, что я теперь Игнатенко Прокоп с Волыни, 2 механизированный батальон 62 мехбригады из разведывательной роты. Когда меня нашли, то я вроде был уже без сознания, а они между собой разговаривали и запрашивали по радио командование мех бригады про меня. Так я узнал, что командир мехбригады полковник Мороз Александр Сергеевич, а зам Мусиенко Сергей Викторович. Они подтвердили, что у них действительно был такой боец Игнатенко Прокоп Иванович, который пропал в районе Александрийского леса. Но сейчас их уже перебрасывают под Херсон и попросили, чтобы меня отправили в госпиталь. Связь у них классная. Они меня сфотали и отправили фотку на опознание этому Мусинеко. А я что? Голова разбитая, лицо в крови, обросший, как обезьяна — не брился, как минимум, неделю. Опознали меня начальнички и подтвердили мою личность. А дальше военный госпиталь в Киеве.
— И тебя так и не раскололи? А язык?
— Так я ж с Луганску. Это же моя земля. Мову ихнюю понимаю и знаю. Правда, первое время я и не разговаривал. Привезли меня в центральный военный госпиталь на Леси Украинки. Это я потом узнал. Сначала не до разговоров было. Гангрена началась. Температура за сорок. Потом хирурги ногу мне отчекрыжили, даже не спросили. Лежал, наверное, неделю на уколах. Когда я более или менее пришел в себя, то разговаривал со мной их контрик из СБУ. Наплел ему чего-то интересного для него. Записывал. Я же уже все знал, что говорить. И он мне рассказал много интересного. Оказывается, они заранее знают все наши планы, что у нас в штабах сидят их люди, что о планах нападения и направления главных ударов они знали минимум за неделю, движение всех колонн, нанесение нами всех ударов. Что благодаря этому им удалость сохранить значительную часть авиации, перелетевшую перед нашими ударами в Польшу и Румынию. Удалось нанести нам значительные поражения. Про Гостомель знали минимум за двое суток до начала. Рассказал про Бучу и Ирпень, о многих сбитых ими наших летчиков и захваченных пленных. Я сам видел, что пленных они не брали. Наших в госпитале не было совсем. Госпиталь очень хороший, правда, раненых, особенно в хирургии, было полно и привозили каждый божий день. А врачи хирурги французы, израильтяне, американцы в основном. Украинцы ближе к линии фронта. Было отделение, где потрошили на органы умирающих. Солдаты рассказывали. Для офицеров свои палаты, отдельные, с хорошим обслуживанием, хорошим питанием — не чета нашему.
— А война в Киеве ощущалась?
— Тревоги были. Баррикады были на въезде. Это сам видел, когда уезжал. Люди с автоматами и в форме были. По мне вообще война там никак не ощущалась. Радио работает, телевидение тоже, транспорт ходит, люди гуляют с детьми. Поезда ходят и даже самолеты и вертолеты летают по ночам. Нет там никакой войны сейчас.
— Ладно, дальше рассказывай! — предложил Алексей.
— А дальше что? Неделю осматривали, а потом врач американец сказал, что надо делать протез. «Денег нет на протез!» — говорю им, понимая, что это стоит больших денег. А они с переводчиком смеются. Говорят, что США взяли Украину на свой кошт. Протез мне будет бесплатно. Вернее платно, но за него потом украинская власть заплатит. А пока за все платит ихний Байден. Вот и соорудили мне ентот протез! — показал «Валет», еще раз задрав штанину, — за деньги ихнего Байдена. Хоть что-то с них слупил задарма. Еще неизвестно, что мне бы поставили у нас. Может, и совсем на тележку загрузили на подшипниках!
— А потом?
— Расстались мы с тобой, командир, в конце марта. Во-о-от! — протянул «Валет», видимо, что-то вспоминая. — А сейчас середина июня. Месяц я у них с лишним проболтался в госпитале, потом предложили реабилитацию в Германии. А мне это надо? Сказал им, что мне надо домой, где ждут меня мама, папа и ненаглядная. В Харьков к тетке надо бы заехать. Харьков в то время был уже не в осаде. Ушли наши, как они и попросили на всякий случай.
— И что?
— Купили билет и отправили в Харьков на поезде к тетке. Лекарств кучу надавали на дорогу. Ну а дальше все просто. Был у меня дядька в Харькове, а не тетка! — он усмехнулся. — Родная душа. Казак, как и я. Подбросил почти до Балаклеи на своей «копейке». Там в селе Задонецком жил его друган дядя Миша. Вот он и помог мне перейти линию фронта. Какими-то лесными дорогами провез меня на луганскую сторону. Вокруг война, стреляют, а мы с ним проскочили почти до Сватово. А оттуда я уж до своей станицы добрался. Родичи помогли.
— Так что, у тебя везде родичи?
— Не везде, но на Луганщине есть. Так вот! Добрался. У сеструхи Валентины остановился. Родителев же нет ужо наших. Самое сложное было потом легализоваться с документами этого Игнатенки. Других не было. Сходил в администрацию. Все доложил и рассказал, как было, что произошло, рассказал, почему нет документов. Поговорил со мной наш контрик из России. Мучал, мучал, а потом сказал, что пришел ответ из части, что меня похоронили, а отряд наш разбили и уничтожили. Поэтому и не рассчитывал вас увидеть на ентом свете. Сделали мне временные документы там. Так что я луганский теперя. А здесь вдруг радость, Алексей Иванович! Вдруг вы и живые!
— Ну, не все живые, много у нас двухсотых и трехсотых. В самом пекле побывали. Жалко ребят. В другое время поднимем с тобой бокалы за них, а заодно за вас и за наш спецназ! — Алексей протянул кулак правой руки вперед, и «Валет» со слезами на глазах ответил встречно своим правым кулаком, коснулся и прошептал, как заклинание:
— За нас, за вас и за спецназ! — в его глазах стояли слезы, а потом спросил, — а котики с нами?
— С нами! — заулыбался Алексей, — куда они денутся? Их, наверное, ихние начальники тоже похоронили, как и нас.
— А Шершень живой?
— Живой, кубанец! Пленных приволок нам ночью!
— Ай молодца, Серега! Рад! Мы с ним много чего хорошего под Гостомелем сделали хорошего. Можно, я к ним сегодня с племянником?
— Подожди немного, Миша, давай пока к своим! — улыбнулся Алексей, — я пойду руководству докладывать и вам потом буду ставить задачи вам.
Они пожали друг другу руки и, не выдержав, обнялись и расцеловались.
Алексей, заходя в землянку, увидел, как «Валет», прихрамывая, шел к своим луганским.
В землянке начштаба уже доложил и теперь обсуждали нюансы.
Степанов коротко рассказал про Валета. И внезапно этим заинтересовался полковник Вересов.
— А можно мне поговорить с этим Валетом? — спросил он.
— Отчего нельзя? — улыбнулся Степанов, поняв, что у начальника уже появились свои мысли.
Когда Валет прибыл Вересов уединился с ним в дальнем углу землянки.
Когда все нюансы операции были обговорены, Вересов подошел к столу и обращаясь к генералу сказал:
— Виктор Николаевич. Мысли наши такие. Нам нужны люди на той стороне. Если мы разобьем этот батальон, то какое-то количество людей все же выйдет к своим. Среди них мы должны внедрить им своих людей. Я вижу, что мы можем использовать этого их командира разведвзвода Миронова — он наш человек, радиста Савельева, а заодно наших Валета, Шершня и кого-нибудь еще из спецназа или луганских. Как вы смотрите? — пытливо он посмотрел в лицо генералу.
Генерал задумался, а потом сказал:
— С вашей конторой Игнатий Васильевич ссориться себе дороже. Только как это сделать, чтобы наши ребята не пострадали, чтобы этот Миронов или Савельев их не выдали, чтобы пройти опознавание со стороны должностных лиц батальона и бригады. — это вопрос.
— Беру подготовку операции на себя — сказал улыбаясь Вересов.
Глаза его горели веселыми огоньками.
Степанов тоже почувствовал какое-то чувство заинтересованности. Это же их работа спецназа.
— Игнатий Васильевич. Мы же спецназ. Это наша работа и мы готовы хоть куда в их тыл.
— Ты не горячись майор. У тебя впереди тяжелый бой. И еще не известно как он закончится — остудил горячие головы с горящими глазами командир корпуса — сначала побеждаем. Потом все остальное. А вы Игнатий Васильевич готовьте все и документы должны быть натуральными, чтобы не придраться было.
— Сделаем товарищ генерал-майор — заверил Вересов генерала — у меня с собой мастер по документам. А легенду с командиром спецназа придумаем вместе и старшим лейтенантом Мироновым посоветуемся — посмотрел он на Степанова. Пойду заниматься подготовкой. А вы мне, как минимум сберегите Валета и Шершня для последующей работы. Ваш Валет для нас находка высшей пробы. Наш человек с их чистыми документами и правильной биографией в их армии.
— Бой есть бой Игнатий Васильевич. Будем стараться сохранить — заверил Вересова Степанов.
— Так черт побери, вы его и сберегите даже в бою. И вообще это не обсуждается. Он нам больше нужен с той стороны, нежели с этой.
— Тогда по коням товарищи офицеры — тяжело вздохнув подвел итоги совещания командир корпуса — а вы Степанов все же продумайте, что сделать чтобы Валет и Шершень остались живы. Это не обсуждается — это приказ.
Степанов сжал губы, но ничего не ответил.