Левин почувствовал себя крайне нелепо – на такую мощную откатную реакцию своей мальчишеской выходки он не рассчитывал. И оценки – прямо политические! Это надо уметь! Хохму должны были разоблачить сразу, но, тем не менее — вон во что вылилось … Все одно к одному … везучесть его закончилась, когда он вытащил свой израненный корабль из того проклятого ледового поля и довёл его сквозь штормовое море до стенки завода, не потеряв ни одного человека. … Даже травмированных и капитально простуженных нет — а за это надо платить, по сути законов теории вероятности.
Признаваться в содеянном пока не хотелось – не боялся, нет. Просто как-то нелепо получилось … По-мальчишески совсем! Да и про проверяющего узнал поздновато. «А, плевать – разберутся!» — решил он.
Хотел было пойти и сдаться проверяющему, да того уже сдуло. На флоте произошло что-то более серьёзное, чем дурацкая шутка, и Васю срочно затребовали в столицу флота, ещё и хвост накрутили за опоздание. Так и забыли о заводском дивизионе, более и не вспоминали — не было бы счастья, да чужое несчастье помогло.
Утром следующего дня, пробираясь вдоль причальной стенки в опостылевшее в своей безнадёжности, заводоуправление, на установочное совещание к главному строителю, командир бросал искушённый взгляд на соседние корабли — как там порядок. Часть надстроек кораблей было окружено лесами. Что-то варили, что-то чистили, куда-то загружали агрегаты и аппаратуру — это ремонт. Вдруг Егор обратил внимание на шум и крики около одного из кораблей.
Он узнал своего старого знакомого, ещё по учёбе на командирских классах в Ленинграде, Вадима Рыкалова. Вадим командовал однотипным СКР из бригады противолодочных кораблей, стоявшей в дальнем гарнизоне флота, в одной из укромных глубоких губ у старого рыбацкого посёлка.
Мельком пробежавшись взглядом по причалу, Егор все же отметил, что на сторожевике чего-то явно не хватает. И тут же понял − чего!
Рыкалов, распалившись до красна, кого-то отчитывал, не стесняясь в сочных выражениях.
− Ну и где ваше баковое орудие, товарищ командир БЧ-2? Куда вы его дели, я вас спрашиваю? А, матерь вашу в загробные рыдания в крестовину, и оградочный шпингалет? Где ваша гордость, артиллерист? Почему я вашу башню не вижу? Умело замаскировали? Когда дежурный по кораблю мичман Ластиков мне доложил, что пропала пушка, я, по своей простоте подумал, что вы куда-то засунули пистолет. Хреново, но – бывает! Ладно, думаю, найдём!
Подхожу к нашему ещё не очень прославленному кораблю – смотрю – а чего-то явно не хватает! Ага, нет бакового орудия, туды его два раза через брашпиль! Где пушка, говорю, обормоты, лихорадку вам на все ваши вялые конечности!? Артиллерист, блин, что вы мне можете показать, кроме вашего деятельного раскаяния? Где тот самый Гарри Гудини, стыривший вашу матчасть, как он к нам на причал проник без визы и взвода слабоодетых ассистенток и поклонниц? Или это был Дэвид Коперфильд? Хоть какую «визитку с автографом вам подарил?
Командир перевёл дух и лёг на новый боевой галс.
—Помощник!!! У вас в составе дежурства и вахты – цельный десяток человек! И что – как только я сошёл с корабля, все услышали команду «смирно» и увидали три зеленых звонка в тумане, и – сразу же, как в той детской колыбельной – «Рыбки уснули в пруду, службу послали в …» Да, помощник, да! Именно туда и послали! По рифме! Скажете – нет!
Сразу и надолго! Ваша–наша вахта так устроена – кого не возьми – у всех мысли в том самом «черном треугольнике» Это не обязательно у матросов – у офицеров тоже, в тех же координатах!! Ну, дождетесь у меня!
Егор пригляделся – первой башни точно не было, на ее месте над палубой сиротливо возвышался лишь нагло распахнутый беззубый зев открытого барбета. Н-да-аа! Такое не часто бывает!
Стакан барбета выделялся на общем фоне девственностью своей окраски. Завод, однако, не зря дивмех предупреждал – знал товарищ сермяжную правду! Чудеса! Куда там этому Гудини − замучается!
— Дык это, была вчера … я же два раза ночью корабль обходил, и верхнюю палубу тоже. Была, чтоб мне шляпу съесть — была! А утром – нету! – растерянно отвечал мичман с повязкой «рцы» на рукаве потёртой шинели.
—Ага! Нетути, значит? Пропили! Чую, пропили пушку-то вместе с артиллеристом! На дачу кому — ворон пугать? – издевался взбешённый командир – Что, скажете вы, кто-то положил орудие в карман и незаметно вынес? А? Ваши версии, о бдительные стражи? Говорите же, о обширный инфаркт организации корабельной службы!
Помощник командира, командир БЧ-2 тихонько стояли рядом, лихорадочно соображая. Чуть поодаль (чтобы не слышали разноса офицерам) стояли все вахтенные у трапа, дежурный по низам, дежурный по артиллерийской боевой части. По всей видимости, никто ничего вразумительного сказать не мог. А если и мог – то по своей дремучести не признавался. Однако, рано утром барбет был прикрыт выцветшим брезентом орудийного чехла.
Рыкалов вертел в руках фуражку, рыжие волосы стояли дыбом. Он повел всю толпу причастных лиц прямо на бак. Все расположились кружком, как раз там, где еще вчера ночью была башня с грозно торчащими стволами двух семидесятишести миллиметровых орудий.
Там все дружно, не сговариваясь, заглянули в издевательски скалившийся зев стального стакана подбашенного барбета, стараясь что-то там разглядеть, а вдруг башня, в самом-то деле, просто туда провалилась? Ведь загоняют же некоторые умельцы целое яйцо прямо в горлышко бутылки из-под портвейна!
Увы, кроме разных приводов и прочих железяк там ничего не было. От избытка чувств Рыкалов плюнул вниз.
Башня не появилась, морок не рассеялся! Холера ясна, как говорят наши бывшие заклятые друзья поляки! Это был не страшный сон, не кошмары похмелья, эта была жизнь!
Дело небывалое – надо докладывать, орудие все-таки, но тогда точно станешь посмешищем на весь Краснознаменный флот! Рыкалов чувствовал, что объяснение этому существует самое простое, из серии «головотяпства со взломом», как говаривали бессмертный Остап Бендер, и начальник штаба родной бригады
— Вы, о жертвы недосдачи хромосом и порождения греха махрового размандяйства! Начинайте расследование, подымите на дыбу всех вахтенных и дежурного по низам! Они все точно знают, но не признаются! Я пошел в заводоуправление! Буду через полчаса!
— Артиллерист! – глянул он на старшего лейтенанта Целкина уничтожающе-испепеляющим взглядом: — А вы берите корабельного пса Полкана, называйте его Мухтаром и ищите свою пушку по следам и запаху пушечного сала – надеюсь, хоть стволы-то иногда ваши обормоты смазывали?!
Надев фуражку, решительно сдвинув ее на затылок, он заспешил к Левину.
—Ты понимаешь – сказал Вадим, пожав на ходу руку Егору, — пушку еще вчера должны были увезти на артзавод – что, верно и сделали. Только, как и когда – пока не знаю! Куда она еще, к дьяволу, денется? Кому она нужна? Но весь ужас в том, что никто и не дернулся. И правды на корабле, похоже, мне не найти, как у змеи ног! И— точно! В диспетчерской завода нимало этому не удивились, и поведали им простецкую историю. Даже подтвердили ее документально: материальные пропуска. Номера автомашин, фамилии старших, допуск к погрузо-разрузочным работам, виза диспетчера завода. А дело было так – в четыре часа утра, предъявив на КПП судоремонтного завода пропуска и накладные, все – честь-по-чести, две спецмашины — автокран и здоровенный тяжелый грузовик, облепленные знаками всевозможных допусков, въехали на территорию и двинулись на причальную стенку. Дело-то знакомое! Разыскав нужный корабль по лаю собак, опросу местных жителей и бортовому номеру, они подкатили к нему. Бригада рабочих была опытной, спокойно прошли на корабль – вахтенный и дежурный по низам были чем-то заняты они сами нашли кубрик комендоров, растормошили ворчащего старшину первой статьи, вручили ему накладную с печатью, уже подписанный акт демонтажа орудия, размонтировали крепления, застропили башню, крановщик ее подтянул и — на раз-два — перегрузили ее в кузов грузовика на специальные подушки, закрепили и отбыли восвояси, сопровождаемые сонным взглядом зевающего вахтенного. Он думал — до появления взбешенного командира—что так оно и должно было быть! Заботливо прикрыв осиротевший барбет чехлом, работяги споро покинули «пароход» − смена заканчивалась. У Рыкалова отлегло от сердца, теперь он выхватил из ножен остро заточенную саблю имени справедливого гнева, и резво помчался воздавать по заслугам честно заработанные звездюли всем причастным. Их у него в запасе было много – все аккуратно разложенные, с индивидуальным подходом! Хватит всем причастным и отмеченным его метким глазом! Вот так-то! А оказалось, что героический отличник, старшина-годок Леха Водограй не без оснований решил, что он ударно потрудился ночью, и, следовательно, имеет право поспать до обеда. А чтобы его не разбудили раньше, он пошёл досыпать на свой любимый боевой пост, где была оборудовано по-спартански простое, но вполне уютное и тёплое лежбище деклассированных котиков, как говорил замполит. И никто его точно не нашёл – пока помощник не построил экипаж по большому сбору.
Посланный за ним молодой матрос, рискуя получить по голове, тряс старшину Лёху минут пять, пытаясь вырвать его изо сна
— Мать-мать! – испуганно воскликнул Водограй, и, с лицом человека, узнавшего о потере всего своего состояния, простонал: — так они гирю вместе с башней умыкнули! Она там пришхерена мною была! Во гады, во ворьё! – возмущался старшина.
— Я тебя сейчас положу за борт! Прямо на грунт! С твоей гирей на шее! – мстительно шипел разъярённый «Бычок».
— Нет, вот она, твоя хох—цкая природная натура – что пушку увезли, в неведомые дали – это фигня. А когда родную годковскую гирю прихватили – так это чисто шекспировская трагедь! Ну, Водограй, ну, обормот!
Мрачные мысли одолевали и помощника Кошкина – всё-таки блестяще проваленная организация службы − это, как не крути, его вина. В кубрик служб и команд, называемый бойцами заглазно «Кошкин дом», были собраны все прямо- и косвенно – виновные или назначаемые виноватыми.
И им был устроен полный разнос – с применением Уставов, организацией зачётов, определением новых графиков нарядов и вахт. Этот исключительно похабный случай должен остаться в памяти!
Дело ещё в том, что служить строго по уставу боятся все − независимо от возраста, служебного положения и звания. А вы не замечали?
Прибывший командир сначала продолжил воспитательный процесс, и лишь потом смилостивился, объявив, что все обошлось, но выводы будут в специальном приказе о кастрации личного состава.
− Помощник! Карательную экспедицию распельменить , потом назначим полномасштабный строевой смотр − вроде как в благодарность!
Старший лейтенант Целкий заспешил на артзавод − оформлять все должным образом.
Водограю тут же всей братвой утвердили прозвище − Гарри Гудини. Со временем оно упростилось до Лехи-Гудка. Все в этом мире со временем и возрастом портится …