Ветра летом щедро приносили с собой угрюмые свинцовые тучи, словно полные мешки серого брезента, под завязку залитые холодными дождями. Да и снег часто срывался с небес — назло людям. Но всё северянам нипочем! А бесконечной зимой с морей приносило черные косматые тучи, набитые до отказа колючим снегом… И всякие дожди, снег, град часто хлестали рубку и корпус лодки зло, безжалостно, наотмашь. Но гордой старой «Катюше» тоже всё было нипочем! Ной, не ной, исход такой — терпи.
По зализанным, обтекаемым скулам стального корпуса сбегали чистые слезы. Соленые волны уже никак не тревожили их. Давно! Старая лодка терпела, сжимая скулы. Да-да, на кораблях и старых лодках тоже бывают скулы. Они обычно плотно сжаты, у форштевня, ибо не пристало подлодкам боевым кораблям нюниться.
Она смотрела, как под ударами штормового ветра большие корабли важно раскачивались на волнах, гулявших по всему, покрытыми пенными «барашками» большому заливу. Привычное дело, им-то что!
Эти корабли-мастодонты на фоне прочих, с аккуратно закрытыми брезентом орудийными башнями, пусковыми установками, в которых дремали – до поры –до времени, сверхзвуковые противокорабельные ракеты, умные и хитрые ракето-торпеды.
Они сейчас надежно ошвартованные у плавучих причалов, с важностью гигантов на спортивной арене, неторопливо раскачивались, поскрипывая большими черными пневмокранцами. Теперь нипочем им этот шторм! Не такие видали!
Они снисходительно посматривали на «Катюшу». Эти вечные бродяги приходили и уходили, а она все время стояла на своем месте, провожая и встречая их, со скрытой завистью смотрела на залив. Там, по фарватеру кто только ни ходил! Но сама она уже и забыла, как вращаются ее винты, поскрипывают надежные подшипники. Катюша плохо помнила, как вскипает волна под форштевнем, как шумит воздух, вырываясь из клапанов вентиляции при погружении…
«Катюша» услышала их неторопливый разговор — так, от нечего делать. И у людей так бывает, откуда же еще у стальных кораблей такие же манеры?
— Смотри-ка, стоит старушенция, красуется, как на подиуме! — беззлобно сказал мускулистый, плотный, как борец-классик, БПК.
— Рисуется на несведущую штатскую публику, будто море и вправду стережет! А по сути — простой памятник, каких много! Только – оригинальный! — ехидно вторил товарищу громадный, самоуверенный крейсер с горячим ядерным сердцем, набитый до отказа мощным оружием. — Уж без неё как-то справимся! У кого где чешется — пущай подходят! Уж почешем!— хорохорился он, глядя свысока своих антенн и надстроек на остальные корабли, как-то даже робевшие перед ним где-то внизу. А то! Водоизмещение у него – больше чем у целого дивизиона малых противолодочных, или там – ракетных кораблей.
— Справлялись же раньше! — поддакнул новый корабль, недавно пришедший с другого моря на испытания своего нового, неотразимого и секретного ракетного оружия, стараясь поддержать степенный разговор старых товарищей.
Новенькие, мало кому известные ракеты на его борту, спокойно могли перелететь древнее море, откуда он недавно пришел, вдоль и поперек. Запросто переплюнуть можно такое море — говорили бывалые корабли. Они, наверное, знали!
А вдруг чего? Кто знает? Всего не усмотреть, всех соседей тогда перепугаем! В гениальных головках боевых частей этих ракет вдруг чего не так? Вдруг залепят в какой-то замок-музей на берегу? Или в садик королевского дворца – их там много! Вдруг какое недержание у аристократов случится? И так заголосят на весь мир: мол, караул, притесняем их, бедолажек!
Подумало большое командование, подумало, да и отправило корабль к нам, на Север. От греха подальше. А вот у нас просторы северные, бескрайние. Стреляй — не хочу. Ни в жизнь не дострелишь, не добросишь ни до какого соседского берега! Хотя… говорят, когда черт воду мутит, можно выстрелить так, что снаряд или ракета перелетит все предельные дальности и обязательно угодит туда, куда не надо, где можно сделать самый большой вред! Если всерьез целиться – ни за что не попадешь. А если случайный пуск – так, как ковбой, в копеечку навскидку! Бывали такие случаи. Моряки знают! Морей здесь — всем хватит, Северный Ледовитый океан почти под рукой!
— Тише, тише! Эй, молодежь! — вступились за ровесницу старый самолет-торпедоносец с постамента и деревянный торпедный катер известного каждому приличному моряку, катерника Дважды Героя Советского Союза Александра Шабалина.
— Это катер единственного корабельного офицера среди дважды героев могучей армии и флота! — для ликбеза напомнил кораблям торпедоносец, гордый за своего товарища.
Деревянный легкий катер опирался своим килем и реданом о бетонный постамент. Только и брони в нем было, что скорость, ум командира да мастерство и бесшабашная лихость русских моряков!
Заслуженные ветераны, смотрели сверху за морем зорко. Только легкая грусть тихой нотой была слышна в их голосах.
— Вот повоюете — не дай вам Бог! — со старушкино-то, тогда уж и критикуйте! — жестко одернул ворчунов торпедоносец. Его было слышно даже сквозь свист ветра, обтекавшего старые рули, кокпит и крылья.
— А мы чего? Да мы ничего! — смутились «мастодонты». — Мы по-доброму, а как же на флоте – да без дружеской подначки?
И тут же дружно, не сговариваясь, наперебой «наехали» на новичка в их солидной компании:
— А тебе кто разрешал на ветеранов рот, или чего там у тебя, открывать? Ты сначала курсовые задачи сдай, оружие отстреляй! Да хоть куда-то попади, но не в наши борта, если сможешь, а уж потом…
В ответ тот обиженно зашипел, стравливая пар из вспомогательного котла.
— Годковщина! — обличающее вякнул было своей визгливой сиреной разъездной катер высокого начальства. Моряки между собой звали его «адмиральский», чем он ужасно гордился, заносился и даже позволял себе иной раз покрикивать на корабли первого ранга, делать им высокомерные замечания. А вдруг пройдет? Вдруг старые бойцы смолчат, да и послушаются. Не смолчали! Не в этот раз…
Он был красивым и щегольски ухоженным. А краску, всякое шкиперское и запчасти получал вне всяких норм и очередей. Его командир знал волшебное слово, открывающее перед ним любые склады и даже личные кладовки тыловского начальства.
— Молчал бы лучше! — хором рявкнули сиренами заслуженные боевые корабли. — Ты бы у себя в кубрике порядок навел! А то все туда же… Вон, концы на кранце все излохмачены! Не видишь? Пользуешься тем, что наш флотоводец улетел в Москву по делам! Не до вас ему пока, дела серьезные творятся. А ты расслабился и хвост распушил! Петух гамбургский!
— Возле каждого Шер-хана всегда найдется свой персональный шакал Табаки, — усмехнулся возрастной эсминец, вернувшийся из очередного докового ремонта.
— Мы-то по южным морям да океанам много раз хаживали, пиратов от мирных караванов отваживали… — подключился проснувшийся собрат, БПК с дальнего причала.
С него чего-то сгружали, чего-то загружали. Словом, корабль готовился к дальнему походу, а куда — секрет! На нем урчали прогреваемые маршевые турбины, шла рабочая суета.
— Ну, а ты что такое военное сотворил? — откровенно насмехался корабль.
— Будет вам, недотепы! — повысил голос Торпедный катер. — У каждого на флоте своя работа, ни у кого не бывает ни легкого хлеба, ни дармового топлива!
Но лодку эта ленивая ругань нимало не волновала. Она стояла, не шелохнувшись, только слышно было, как в ее борта бьют заряды дождя пополам с ледяной крупой, а с ограждения рубки стекают ручьями слезы. Потому что она стояла на постаменте и всегда чувствовала себя, будто бы только что всплывшей из гранита, базальта, прорвавшейся к небу и солнцу сквозь светлый, тяжелый, как сама планета, прочный бетон. Она знала о том, что есть еще лодки, всплывшие из гранита и базальта, с силой отбросив камни Забвенья. Значит, время пришло!
И уж точно — никакой ветер, даже ураган, никакая волна не покачнет лодку на ее последнем причале. Все крепления и опоры были рассчитаны грамотными опытными инженерами на любой, даже маловероятный случай!
Она, конечно, была просто старой подводной лодкой, бережно сохраненной людьми в память о подвигах моряков в той далекой, страшной войне. Еще не столько знала, сколько чувствовала всем своим стальным нутром, что у нее живая душа. В этой душе содержались частички души каждого из ее моряков со всеми их страстями: отвагой, ненавистью к врагам, нежностью и любовью к близким, оставленным ими дома, в городах и весях всей необъятной родной страны. За эту страну, за своих близких, за будущих друзей каждый из моряков был готов умереть, преграждая путь беспощадному врагу. Но настоящий воин должен сначала победить врага, а уж там дальше — как получится!
И это не для красного словца — так оно и было! А как раз душа у нее, у старой лодки «Катюши» действительно была живая!
И многие моряки ее боевого экипажа военных времен были бы с ней согласны — если бы только были живы и могли говорить. Она знала, что всплывающие из гранита ли, базальта ли, бетона подлодки или их легкие корпуса, ограждения рубок напоминали о героях и подвигах, не давали нам заболеть грибковой плесенью забвения! К ним прилетали ночами павшие подводники, неосязаемо лаская старую сталь своими бестелесными пальцами.