Балакирев Н. Записки советского подводника

III. З А М П О Л И Т

ПЛ «С-392» справа на лево: Командир пл Н.Ф.Купцов, старпом В.И.Беляев, замполит Н.М.Балакирев, начальник медслужбы В.Цовбун

В 1960 году по окончании учебы на курсах, я был назначен заместителем командира подводной лодки «С-392» по политчасти в залив Владимира. Командовал лодкой капитан 2 ранга Купцов Николай Филиппович – по натуре горячий, эмоциональный человек. Если выпадало свободное время, он мог по нескольку часов кряду гонять с моряками футбольный мяч, выступая непременно в качестве форварда. Противную команду в игре неизменно возглавлял старший помощник командира капитан-лейтенант Ивлев Аркадий Васильевич, такой же импульсивный, как и Купцов. Одинаково жарко они выступали на занятиях по командирской подготовке, политических семинарах, партийных и прочих собраниях. Аркадий Васильевич не всегда был согласен с Николаем Филипповичем и, отстаивая свое мнение, напористо спорил. В таких случаях командир начинал кипятиться, тогда старпом переходил на спокойный тон и увещевал своего начальника: «Товарищ командир, каким же я буду Вам помощником, если стану только поддакивать». Купцов стихал. Удивительно, что в море оба они были неторопливо осмотрительны, даже осторожны – обладали лучшими качествами подводника.

В экипаже их удачно дополнял и был весьма к месту мой предшественник капитан 3 ранга Хованский Григорий Иванович, который в ожидании приказа об увольнении в запас некоторое время продолжал службу на лодке и при мне. Спокойный и рассудительный Григорий Иванович сглаживал острые углы, порой возникавшие в команде в силу горячности своих товарищей. Команда уважала его не только за то, что он был старше всех по возрасту, но больше – за справедливость, ровное отношение ко всем без исключения, готовность понять человека и помочь ему.

В сравнении с Хованским я со своими 25 годами от роду, званием старшего лейтенанта, нулевым опытом политработы вряд ли мог выглядеть в глазах командира и команды достойным доверия. Однако вопреки моим сомнениям, служба моя на новом месте и в новом качестве быстро наладилась. Этому способствовал ряд благоприятных обстоятельств:

1. Командир и его помощники А.В.Ивлев и В.И.Беляев, очевидно, пожалели меня, понимая, как нелегко будет мне завоевать авторитет в экипаже после Григория Ивановича, и оказывали всяческую помощь и поддержку. Вскоре я с ними тесно сблизился и, несмотря на разницу в возрасте, смею думать, подружился.
2. Мне повезло и с начальником политотдела бригады. Капитан 3 ранга Каменев А.В., человек умный, дельный, компетентный, да и другие работники небольшого политотдела оказали мне большую помощь в освоении новой профессии.
3. «С-392», перед моим приходом на нее, только что закончила длительный ремонт и переоборудование во Владивостоке, моряки соскучились по настоящему делу. Команда была на подъеме.
4. Соединение, куда входила лодка, отличалось четкой организацией службы и неплохо налаженным бытом подводников. Стараниями командира береговой базы капитана 2 ранга Гарусова, в прошлом замполита подводной лодки, вся служба базы была нацелена на заботу о подводниках. В любое время суток возвращающуюся с моря лодку встречал дежурный по базе. На пирсе он интересовался, не требуется ли команде автомашина, на какое время приготовить баню, нужна ли зарядка аккумуляторной батареи средствами базы, переводить ли команду питаться на береговой камбуз; предлагал всякие другие услуги. Может быть не такие уж великие услуги, но без них жизнь подводника на берегу бывает нудной. Бербаза имела крепкое подсобное хозяйство — столовая моряков, офицерские семьи, снабжались свежими овощами, мясом и молоком. В матросской столовой поддерживались чистота и порядок, людей кормили хорошо. Летом, почти ежедневно, к столу подавали свежую рыбу. Закинуть невод в обильный рыбой залив, входило в одну из обязанностей берегового хозяйственного подразделения. В клубе работал неплохой коллектив художественной самодеятельности. Жены офицеров проводили с моряками беседы по искусству, литературе, этике. Имелась хорошая библиотека. Рядом с казармами находился стадион. Спорту благоволил сам командир бригады контр-адмирал Рулюк А.А. В теплую погоду он выводил на рейд все малые плавсредства и устраивал с них массовые заплывы, при этом сам показывал пример. Он же был инициатором спортивных состязаний на стадионе. На футбольные матчи собиралось все население поселка.

Продолжая затронутую выше тему, должен сказать, что хотя в казарменном кубрике жили экипажи двух лодок, нам удалось создать кое-какой неказарменный уют. На окна повесили красивые шторы, прикроватные тумбочки накрыли рукодельными салфетками, на середину кубрика поставили кадки с цветами. В этом опять же помогли семьи офицеров и мичманов.

Правда, когда соединение посетил Командующий Тихоокеанским флотом адмирал В.А. Фокин и зашел в нашу казарму, ему не все там понравилось. Проходя по кубрику, он удовлетворенно отметил:

• Ну что ж, — хорошо.

Заглянул в каюту офицеров:

• Та-а-ак, хорошо, но нет портрета Никиты Сергеевича.

Замечание я принял на свой счет.

В каюте старпома и заместителя оглядел лишь стены и, не найдя изображения тов. Хрущева, сердито констатировал:

• И здесь нет портрета Никиты Сергеевича!

Движения Командующего стали резче, шаг  ускорился. Я знал, что и в следующем по коридору помещении – кабинете командира, отсутствует искомый портрет. Меня охватило ощущение чего-то дурного. Адмирал рванул дверь:

• И здесь нет портрета Никиты Сергеевича! Дальше казарму осматривать не буду! – окончательно возмутился он и вышел вон.

Уходя вместе с Командующим, Николай Филиппович с укоризной посмотрел на меня и горько произнес: «Э-э-эх», — махнул рукой.

Я стоял в замешательстве. Авторитет первого в государстве человека к тому времени уже поколебался в народе, и вряд ли портретами можно было утвердить его, но все равно нехорошо получилось: из-за меня так расстроился заслуженный и уважаемый на флоте адмирал, ведь обеспечивать казарму портретами вождей – моя обязанность. Других неприятностей визит высокого начальства мне не принес, но этого было достаточно. Урок я усвоил. Три года спустя (я уже служил на Камчатке) на флотилии ожидали высокую инспекцию. Теперь – то, думаю, по части портретов промашки не допущу – и закупил целый ящик портретов всех членов и кандидатов в члены Политбюро, кроме того, отдельно, в великолепной золоченой раме, копию портрета Хрущева кисти Налбандяна. Весь состав Политбюро в  портретах поместил на стенах спального помещения команды в казарме, а парадного Хрущева намеревался погрузить в лодку и устроить в кают-компании. Но с погрузкой вышла задержка – рама в люк не влезала. (Как тут не вспомнить заповедь Козьмы Пруткова «Купи сперва картину, а потом рамку».) Решил ждать случая, когда отдраят съемный лист для замены аккумуляторной батареи. Но раньше случилось другое – на октябрьском Пленуме ЦК КПСС Никиту Сергеевича сняли с высокого поста, а после Пленума и его портреты велели снять.

Коли затронул тему портретов, продолжу разговор обо всем висячем на стенах – о наглядной агитации и вообще, о бумажной стороне работы замполита.

Специальной директивой Министра обороны и Начальника Главного политуправления указывалось: в жилых помещениях военнослужащих стены плакатами и стендами не завешивать. Политработники вздохнули с облегчением. Но это произошло потом, а в мою бытность на политработе, наглядная агитация немало нашей кровушки выпила, не от этого ли она была по преимуществу красная.

Бывало придет в кубрик проверяющий из высокого политотдела и первым делом окинет взором своим стены:

• Ага! Есть незанятое местечко, значит с наглядной агитацией здесь не все в порядке. Ну-ка посмотрим заголовки стендов. Та-а-ак. «Доска отличников» — есть. «Партия – организатор и вдохновитель Вооруженных Сил» — есть. «Владимир Ильич Ленин – вождь и учитель» — есть. «Решения двадцать такого-то съезда в жизнь» — имеются. «Посещение Н.С.Хрущевым Тихоокеанского флота» — тоже есть. «Страна на марше» — есть. Висит и лозунг «Вперед к победе коммунизма». Чего же нет? – задумывается проверяющий. Стенгазета – есть. Вдруг лицо его озаряется радостью открытия.
• Нет морального кодекса строителя коммунизма! Как же допустили такой ляпсус, Николай Михайлович? – отрывается от стендов и обращается ко мне удивленное инспектирующее лицо.
• Пишется кодекс. Завтра готов будет. Повесим, — успокаиваю его, но

он не слышит меня, старательно записывая на бумажку крупный изъян в моей работе с тем, чтобы потом – на разборе результатов инспекции в присутствии командиров и политработников соединения сказать: «На подводной лодке, где командиром капитан 2 ранга Купцов, заместителем командира по политчасти старший лейтенант Балакирев, явно недооценивается нравственное воспитание личного состава в духе решений XXII съезда КПСС, в кубрике даже отсутствует «Моральный кодекс строителя коммунизма».

Записав замечание, проверяющий протискивается между койками к стендам и начинает углубленное их изучение по форме и смыслу.

• Николай Михайлович, куда вы смотрели? – укоризненно качает он головой.
• В чем дело? – недоумеваю я.
• Смотрите: на снимке за Владимиром Ильичем видна голова Сталина. Мы столько лет боремся с культом, а вы такое допускаете …

Следует новая запись в бумажке.

• Что это такое? Тут цифры еще с предыдущего съезда.

Гляжу – да, действительно так. Опять запись «Наглядная агитация своевременно не обновляется».

Наконец обозрение наглядной агитации завершается, и мы идем в кабинет. Начинается проверка бумаг.

• Ну – с, дайте мне планы партийно-политической работы, документы подтверждающие выполнение планов, и материалы по соцсоревнованию, — говорит проверяющий, прочно и надолго устраиваясь за столом.

Я выкладываю перед ним изрядную бумажную горку.

• Более вас не задерживаю, пожалуйста, занимайтесь своими делами. Если у меня возникнут вопросы, потом побеседуем и вместе разберемся, — милостиво отпускает меня.

«Потом» наступает не скоро, но все имеет свой конец. Заглядывая в плотно исписанный лист бумаги, проверяющий начинает «беседу».

• Полистал я Ваши документы. Партийно-политическая работа, в целом, на корабле спланирована. Имеются ваши месячные планы, планы работы партийной и комсомольской организаций, месячные и перспективные планы укрепления воинской дисциплины, планы самостоятельной подготовки. Должен сказать, что в планах отражена идейно-политическая и воспитательная работа с офицерами, старшинами, молодыми матросами и старослужащими, комсомольским активом. Но вот – в ряде планов не выделена работа с молодыми коммунистами.
• Товарищ капитан 2 ранга, кандидатов в партию у нас всего два человека, и тех в этом месяце принимаем в члены КПСС.
• Вот – вот – всего два человека. Примите их, и вообще кандидатов в партию на корабле не останется.
• У нас все офицеры и сверхсрочники коммунисты, все достойные матросы и старшины по последнему году службы в партии.
• Молодых, молодых нужно принимать. Мы, флот, отстаем от других видов Вооруженных Сил по части привлечения в партию рядового состава.

И продолжает:

• В целом в планах нашли отражение основные формы идейно-политического воздействия на личный состав: регулярно проводятся партийные и комсомольские собрания, заседания бюро, налажена политическая учеба – проводятся политзанятия и политинформации с матросами и старшинами, семинары и собеседования с офицерами, но вот инструктажи агитаторов планируются, а значит, и проводятся нерегулярно. В системе командирской подготовки запланированы мероприятия по обучению старшинского состава дисциплинарной практике и руководству соцсоревнованием, в целом (когда проверяющий в очередной раз произносит «в целом», я сжимаюсь в ожидании «но ….»), в целом запланированы мероприятия по дальнейшему укреплению дисциплины и правопорядка, но анализ дисциплинарной практики и фактического состояния дисциплины на корабле – формальный. Даже учетные данные по количеству и характеру проступков не стыкуется с записями в служебных карточках, старшинских тетрадях и протоколах собраний. На корабле скрываются грубые нарушения воинской дисциплины. Вот – смотрите: в старшинской тетради записано, что матрос Иванов получил наряд вне очереди от командира отделения за пререкания с ним. Подумайте только: за грубейший проступок – наряд вне очереди. Ладно, не будем придираться насколько мера наказания соответствует тяжести проступка, но ведь кроме старшинской тетради, этот грубый проступок не зафиксирован ни в одном другом документе, он не вошел и в сведения по дисциплине, представленные в штаб и политотдел соединения. Более того, комсомолец Иванов не подвергнут союзному воздействию.

Я молчу. Действительно, о пререкании Иванова со старшиной я не знал.

• Далее, — продолжает проверяющий свой монолог, — в планах работы партийной и комсомольской организаций и Ваших планах значатся беседы, лекции, вечера вопросов и ответов, тематические вечера. Но кроме конспектов лекций, которые Вы лично читали, никаких следов проведения мероприятий я не обнаружил. Согласитесь, возникает сомнение – а проводились ли вообще эти мероприятия?

И так далее и тому подобное …

Приведенный эпизод из служебной жизни замполита не документален, но, думаю, достаточно типичен. Если результаты вымышленного инспектирования соотнести с положением дел на «С-392», то следует признать, что проверяющий во многом прав. Лодка интенсивно плавала, выполняя не только учебно-боевые задачи, но и обширную программу испытаний новой гидроакустической аппаратуры, установленной в последнем ремонте. В этих условиях проводить все обилие обязательных форм партполитработы не представлялось возможным. В море я старался больше ходить по отсекам, беседовать с моряками на разные темы, выявлять их настроения и нужды, помогать им, в чем можно было помочь.

Что вспоминать об этом? Ведь у меня сохранились дневниковые записи, сделанные на переходе подводной лодки с Балтийского моря на Тихий океан Северным морским путем. Они, полагаю, дадут кое-какое представление о работе заместителя командира на лодке и, вообще, о партийно-политической работе. Записи я вел с целью облегчить составление отчета за переход, и это обстоятельство наложило на них свой протокольный отпечаток. Теперь, много лет спустя, когда я читаю записки, мною овладевает некоторое смущение. Тогдашний настрой души и мыслей ныне кажется наивно-романтическим, однако он соответствовал времени и моему возрасту. Несмотря на некоторые неладности, вроде кукурузной кампании, страна все же развивалась. Первыми запустили искусственный спутник земли. Советский человек первым взлетел в космос. В Сибири создали целый город ученых. В Арктике работал первый в мире атомный ледокол. В ранее глухих уголках страны сложились мощные народно-хозяйственные комплексы. Распахали и засеяли бескрайние казахстанские степи. Люди освободились от духовных пут времен культа личности Сталина. Появились художественные произведения на уровне кинофильма «Председатель». Думалось: вот-вот США догоним, у них – кризис, у нас – годовой рост производства свыше 10%. Хрущев грозился показать империалистам «кузькину мать». Зачастую желаемое принималось за действительное, но многие этого не замечали. В стране преобладал энтузиазм.

Вспоминается день 12 апреля 1961 года. Наша лодка стояла у одного из причалов Владивостока. Команда жила на корабле. Ужинали. Как обычно в это время, была включена трансляция передач Всесоюзного радио. Услышав радиосигналы о начале важного правительственного сообщения, все насторожились. Последовала весть о полете старшего лейтенанта Юрия Гагарина в космос. Мы бросили ужин и выбежали на пирс. Когда я пришел в курилку, там уже начался стихийный митинг. Кто-то из матросов стоял на скамье и возбужденно говорил, отчаянно размахивая руками. Но говорить хотели все и мало слушали оратора и друг друга. Покричав минут 10, люди немного успокоились. Я побежал писать заметку во флотскую газету «Боевая вахта» о митинге и своих впечатлениях от свершившегося. Город бурлил. На Ленинской улице творилось невиданное: люди пели песни, кричали «Ура Гагарину!», несли плакаты «Юра, мы с тобой!», «Юра, мы тебя не подведем!» В трамвае на задней площадке группа девушек счастливо хохотала над признанием подружки: «Я бы родила от него». В редакции дежурный показал на ворох исписанных листов бумаги на столе и развел руками: «Оставь. Только когда и где все это напечатать?»

Итак! Записи, которые хочу здесь привести, относятся ко времени моей службы на подводной лодке «Б-8», на которую я был назначен после «С-392», и которая в 1963 году по окончании постройки в Ленинграде, переводилась на ТОФ. Как я попал на «Б-8», напишу ниже, а теперь представляю некоторые выдержки из дневника.

3.06. Завтра выходим, наконец. Что хорошо? Что плохо? Есть хорошие дела… Но плохо, что еще не сложился тот крепкий коллектив, который без влияния извне правильно решает вопросы своей жизни. Это видно, хотя бы на отношении людей к нарушителям воинского порядка. Вчера на несколько часов с лодки ушли два бесстыжих разгильдяя Г. и Е. По существу совершено воинское преступление. Команда вроде бы обеспокоена происшествием, но созови собрание, выступит человек 5, и речи у всех будут стандартные: «Перед ответственным походом потеряли чувство ответственности …». В результате объявят строгий выговор. Но велик ли будет воспитательный эффект для нарушителей и для коллектива? Хотелось бы в адрес недисциплинированных услышать гневный голос товарищей в неофициальной обстановке, в курилке. Однако чувствуется в команде равнодушие. Нужно как-то встряхнуть людей, вовлечь в нормальную корабельную жизнь. Вялость коллектива в немалой степени связана с рахитичностью его скелета – партийно-комсомольского актива. Среди незнакомых людей тяжело определить и выбрать в бюро энтузиастов комсомольской работы. Теперь ошибки буду исправлять. Перед выходом нужно бы заиметь хоть пару свободных дней. Отдохнуть, осмотреться, расшевелить людей.

12.06. Плавание началось нормально. Как хорошо, что перед походом получилось несколько более или менее свободных дней. Они изменили погоду. Стрелка барометра настроения в команде показывает «ясно». Хорошо, что я ошибся в предположениях о характере собрания по разбору самовольных отлучек. Собрались прямо на пирсе. С Г. и Е. потребовали покончить с поведением, позорящим себя и корабль.

Полезно прошли политзанятия в группах под руководством замкомдива капитана 2 ранга Мустафина и офицеров штаба. Проведено партийное собрание о задачах коммунистов в походе и заседание комсомольского бюро. Члены бюро получили задания по оказанию помощи командованию в организации соревнования между боевыми сменами и боевыми постами за достойную встречу 60-летия партии. Я провел беседу с личным составом «Морской поход – лучшая школа для подводника» и проинструктировал агитаторов по особенностям работы в походе.

Все офицеры участвовали в организации отдыха матросов и старшин. Были футбол, волейбол. Ходили в город и на чудесный лиепайский пляж.

Г.Н.Балакирева

Может быть проведенные мероприятия не так уж оригинальны, но они способствовали улучшению климата в команде, подъему ее активности. Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Михайлин, провожая нас, сказал: «На корабле у вас настоящие советские люди, и есть полная уверенность, что задание выполните успешно». У меня от этих слов даже слезы навернулись на глаза. Ужасно стесняюсь этого чувства умиления.

14.06. Вышли в Северное море. Предложил офицерам потренироваться в определении места корабля астрономическим способом, ведь берег не так  часто будет баловать нас приметными ориентирами. Решил 2 задачки. Штурманы и минеры тоже качали секстаны, а нас качает море. От заливания спасает малый ход. Волна редко доходит до мостика. Морскую болезнь ощущают немногие. Хорошо, что перед походом на контрольном выходе нас изрядно качнуло. Теперь моряки храбрятся.

После обеда задумал провести беседу с подвахтенными боевыми сменами об идеологической диверсии империализма, но из-за болтанки от этой затеи отказался.

Нам удалось заблаговременно настроить людей на общественную работу, и такая работа ведется. Каждый вечер старпом капитан 3 ранга Клецов, секретарь парторганизации инженер капитан-лейтенант Куклинский, три члена комсомольского бюро и я подводим итоги несения ходовой вахты за сутки, каждому матросу и старшине выставляем оценки в графике хода соцсоревнования между боевыми сменами, боевыми постами и отсеками. По индивидуальным оценкам определяем, какая смена, отсек, пост какое место заняли. До личного состава итоги доводит Иван Афанасьевич Клепов по трансляции. Он очень толково характеризует каждое нарушение службы и порядка и объявляет победителей. По итогам плавания за неделю, будем вручать вымпелы «Лучшей боевой смене», «Лучшему боевому посту», «Лучшему отсеку», «Лучшей боевой части». Вымпелы уже готовит главный старшина Владюк.

Сегодня подходил ко мне старшина 1 статьи Каширин, показал боевой листок – там написано о мотористе Николаеве. «Каждый из нас выполняет свой гражданский долг по защите социалистической Родины. Но у разных людей разный подход к почетному долгу. Одни свои обязанности выполняют с большой добросовестностью, служба же других нередко отмечена печатью лености. К первым относится старший матрос Николаев Л.И. – исключительно старательный моряк, хороший специалист своего дела. Его действия на боевом посту отличаются инициативой, точностью, безукоризненной отработанностью. Чувствуется, что человек вкладывает душу в свою трудную специальность моториста. Николаева не нужно принуждать силой устава, он трудится по веления сердца, по совести. Вот пример истинно коммунистического отношения к делу».

• Ну, как? Хорошо? – спрашивает Каширин.
• Ваше дело, как писать, но мне кажется, излишне высокопарно.
• Нет. Так будет правильно.
• Раз правильно, повесьте на видном месте.

Сегодня второй раз открываю тетрадь. В 17.30 на волне Москвы сквозь помехи услышали о новом космическом полете. Полет совершает Валерий Федорович Быковский.

ПЛ «С-392» командир пл кап.2 ранга Купцов Н.Ф. и замполит кап.л-т Балакирев Н.М.

17.06. Норвежское море. Последние два дня больше всего разговоров о космонавтах. Тема волнующая, особенно волнующая в связи с запуском «Восток — 6» с Тележковой (так записано в дневнике, фактически речь идет о В.В. Терешковой, из-за радиопомех фамилия принята с искажением). Старшина 2 статьи Ковалев говорит мне:

• Да – а – а, товарищ капитан-лейтенант, теперь нам, мужчинам, как-то неудобно будет смотреть в глаза девушкам.
• А разве вы не читали в «Боевой вахте» интервью с Гагариным? Так вот, корреспондент спрашивает Юрия Алексеевича: «Перед людьми какой профессии вам хотелось бы снять шляпу?» И знаете, что ответил космонавт? – «Перед подводниками». Ясно?
• Ясно то ясно. Перед мужиками нам, конечно, нечего стесняться, но ведь в космосе девушка.

В словах Ковалева мне послышалась готовность принять на себя дело любой трудности во славу Родины.

18.06. Подходим к Нордкапу. Сегодня в Москве Н.С. Хрущев открыл Пленум ЦК КПСС. С докладом «Очередные задачи идеологической работы партии» выступил секретарь ЦК тов. Ильичев.

Идеологическая работа. … Не только через собрания, лекции, праздники и манифестации, кино и литературу должны вноситься коммунистические идеи, а весь быт, повседневная работа должны быть организованы по коммунистически. Так учит партия, однако зачастую не так бывает в жизни. В жизни еще очень много правильных разговоров и неправедных дел. Пленум важный и нужный, он должен помочь людям сбросить лень по части освоения коммунистической идеологии и культуры.

Лености еще много везде. Вчера в седьмом отсеке зашел разговор о нашем быте.

• Корабль, — говорю, — для нас дом родной. Жилье свое и себя в нем нужно содержать в чистоте и порядке.

Матрос Попов возражает:

• Лодка, – какой же дом? Лодка – суровое боевое оружие, а не дом.

Это он подвел под свою леность теоретическую базу. Спит не раздеваясь, постельное белье  не стелет.

Говорю:

• Зачем же трудные бытовые условия делать безобразными, не лучше ли так устроиться, чтобы и воевать и отдыхать можно было нормально?

Многие, не только Попов, унаследовали от кого-то привычку: на подводной лодке – значит можно быть неумытым, спать одетым, бриться от случая к случаю. Я с самого начала, с момента формирования экипажа упустил это из виду. Нужно поднять всех начальников на улучшение питания команды, быта, отдыха, повышение культуры общежития.

В Норвежском море

Беспокоят меня и появившиеся признаки ненормальных взаимоотношений между моряками. Недавно старшина 2 статьи Игнатьев с пылом, достойным лучшего применения, доказывал, что не дело служащего по четвертому году делать приборку, пусть молодые делают. Дескать, такова традиция, а против традиции выступать бесполезно. Действительно такая гнилая «традиция» появилась, но она отходит, и скоро, думаю, даже костей от нее не останется. (Как видите, я ошибся. Годковщина, зародившаяся в те годы, процветает до сих пор.)

Вошли в Баренцево море. Сегодня представилась возможность сдать дивизионному штурману зачет по практическому кораблевождению. С 08.00 до 12.00 нес штурманскую вахту. (В то время я сдавал зачеты на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой 641 проекта.)

22.08. Прошли сутки после ухода из Полярного. Мы снова в Баренцевом море. После продолжительной стоянки снова движемся на восток.

Балакирев

Политическая работа во время стоянки строилась, в основном, вокруг материалов июньского Пленума ЦК КПСС и III Пленума ЦК ВЛКСМ. Проведены партийное и комсомольское собрания. Владюк собрал три папки с материалами пленумов. Коммунистов Середу, Соловьева, Черняк, Котнова, Медведева партсобрание рекомендовало выдвинуть агитаторами. Оформлена наглядная агитация. Перед личным составом выступили офицеры соединения, флота и Главного Политуправления.

В Полярном и Росте было организовано более десятка коллективных посещений спектаклей, концертов, кино, постановок  Театра музкомедии.

Приятно удивило меня то обстоятельство, что некоторые матросы и старшины (Мисриханов, Старцев, Митько) из походной библиотечки берут книги по философии. Трое подали заявления о желании вступить в партию. На открытом партийном собрании по докладу командира корабля коммуниста Столярова Н.М. выступили в прениях все члены КПСС и многие комсомольцы, выдвинули толковые предложения. Старослужащие нашей лодки выступили (конечно, по подсказке политотдела) с обращением к старослужащим соединения с призывом быть примером в боевой учебе и дисциплине, опорой командиров в наведении уставного порядка, передать свои знания и опыт молодым сослуживцам, каждому за поход подготовить себе замену.

ПЛ «Б-8», Карское море, залив Бирули, И.Клецов и Н.Балакирев

24.08. Прошли Югорский Шар. Оба берега пролива похожи друг на друга – низкие, желтые. Небо серое и вода стального цвета. Лишь изредка, когда на короткое время расходятся облака, в небе проглядывает необыкновенно нежная голубизна, и море становится ультрамариновым. Вспоминается картина Рылова «В голубом просторе», вот только лебедей  не видно.

Настроение в команде бодрое. Все стараются работать хорошо. Даже коки стали лучше готовить. Сегодня в боевом листке о них стихи появились:

Было время, наши коки

Выпекали шлакоблоки,

Но минули дни лихие,

Нынче пончики такие,

Что можно с пальчиками съесть.

Моряки начали подготовку к сдаче зачетов на классность. Старший лейтенант Соловьев выпустил интересную радиогазету об организации занятий в боевых частях. Ежедневно по трансляции выступает штурман И. Чефонов – дает историческую, навигационную и гидрометеорологическую характеристику района плавания. В 4 отсеке висит карта, на ней отмечается маршрут перехода. Перед кинофильмом в 7 отсеке Котнов провел беседу на тему «Наш нравственный идеал».

25.08. Карское море. Холодно, но льдов пока не видно. Сегодня воскресенье, день шахтера. Мероприятия боевой подготовки не проводим. Нашлись охотники до затей. Организовали турнир козлятников. Приз за первое место – банка тараньки, за второе – по плитке шоколада, за третье – кочан капусты. Вручение призов проходило весело. Такие забавы сближают людей.

Старшему лейтенанту Чефонову И.Г. и инженер капитан-лейтенанту Заике С.И. (он в Полярном сменил Куклинского) дал задание побеседовать с личным составом о моральном кодексе строителя коммунизма. Проводить такие беседы, наверно, не так интересно, как забивать «козла», но полезно и офицеру и матросу. Офицер должен быть не только военно-техническим, но и политическим руководителем.

07.09. Завершилась короткая стоянка на рейде Диксона. Идем дальше. Во время стоянки на партийном и комсомольском собраниях обсудили итоги первого этапа похода. В боевых частях проанализировали состояние воинской дисциплины. Грубых нарушений уставов и наставлений нет, но разговор о взаимоотношениях людей, о необходимости  во всем придерживаться установленного порядка пойдет на пользу.

Командир издал приказ с объявлением лучшей боевой части – БЧ-5, лучшей команды – команды мотористов, лучшего отделения – отделения электриков старшины 1 статьи Иванова, лучшего боевого поста – БП-6.

С энтузиазмом готовили концерт художественной самодеятельности. Рассчитывали выступить на Диксоне, но не удалось. Командование отряда кораблей запретило сход на берег большого количества людей.

Помощник командира капитан-лейтенант Баркалов прочитал интересную лекцию «Литература и искусство – острое орудие партии в идеологической борьбе». Он выдумщик, лекцию сопровождал игрой на аккордеоне.

На семинаре старшин «Командирские качества старшины» поднимался вопрос обеспечения моряков теплой одеждой. Боцман мужик прижимистый, придерживает шерстяное белье и меховые рукавицы. Поругал его. Вечером проверил. Вроде все довольны, только у многих размеры великоваты.

16.09. Уже неделю стоим в заливе Бирули, вмерзшие в лед. Гражданские суда из состава каравана ушли с ледоколами вперед. Метет. Наши две лодки занесло снегом. По данным разведки лед в проливе Вилькицкого держался все лето. В этом году Таймырский ледяной массив практически не отступал от берега. Зимовка во льдах становится реальной.

Вынужденная стоянка требует от личного состава бóльших моральных сил, чем даже плавание в тяжелых условиях. В этой связи возрастает значение планомерной боевой подготовки, четкой организации службы, целенаправленной партийно-политической работы. Важно организовать досуг личного состава. Усиленно репетирует коллектив художественной самодеятельности, надеются блеснуть своим искусством на Камчатке (попадем ли мы туда в этом году?). Каждый вечер крутим кинофильмы. В воскресенье состоялся шахматный турнир с командой соседей. 12 человек ломали копья. Результат – 3:3.

Атомный ледокол «Ленин»

В субботу встречались с капитан-наставником тов. Замятиным. Он следует на соседней «Б-50». Ледовый капитан пол века работает в полярных морях. Его рассказ ребята слушали с большим вниманием.

На днях Иван Афанасьевич выступил перед личным составом по теме «Общественная собственность – материальная основа строительства коммунизма». Тема слишком обширная, но старпом умело сузил ее до потребностей нашей жизни.

В заливе Бирули

19.09. Наконец вышли из Бирулей. Идем под проводкой ледокола «Капитан Белоусов». Холодно.

21.09. На восток нисколько не продвинулись. Началось сжатие. «Белоусов» помочь не в силах. Выручил атомоход «Ленин». Несколькими галсами он разрушил перемычку, и мы вышли на нилас. Все восхищены мощью ледокола. Двое суток беспомощно толкались у восточной оконечности острова Русский, а «Ленин» в миг вызволил.

За сегодняшний день второй раз берусь за тетрадь. Путь в ниласе был не долог. Вскоре опять вошли в тяжелый лед. Поминутно приходится менять курс и ход, переходить от движения под дизелями на электромоторы и обратно. Корабль часто застревает. Внутри лодки стоит такой грохот, что невозможно разобрать команд, подаваемых по внутрикорабельной трансляции. От мотористов, электриков, трюмных, рулевых требуется великое напряжение сил.

Еще одна запись о сегодняшнем нелегком дне. Вечером корабль испытал особо сильное сжатие. Когда до чистой воды оставалось метров 100, два ледовых поля, между которыми находились лодки, сомкнулись. Лед полез на палубу. «Б-50» пришлось еще тяжелее. Видно было, как толстенные ледяные глыбы — обломки полей — лезут на ходовой мостик. Положение казалось безнадежным. Даже погрузиться нельзя – здесь мелко. Опять выручил «Ленин».

25.09. Дрейфуя во льдах, миновали мыс Челюскина. Пролив Вилькицкого был настолько начинен мелкобитым льдом, что даже ледоколы не могли двигаться, лед их выжимал из воды.  Вошли в море Лаптевых. Здесь легче.

30.09. Снег. Ветер 30 м/сек. Малые суда, в одном караване с которыми мы идем последние дни, двигаться вперед не могут. Весь караван удерживается на месте. Крутая, хлесткая волна – такой она и должна быть на мелководье – качает немилосердно. Как небольшие суденышки не переворачиваются на такой волне? Подобно гигантским поплавкам вокруг пляшут круглые, черные глыбы льда. Волна катает льдины по илистому дну, от этого такие шары получаются. Недалеко устье Лены.

Сегодня выпустили радиогазету целиком о рулевом-сигнальщике Нагорнове. Последнее время он хорошо служит. Публично похвалили. Это ему, наверно, больше по душе, чем наказания и упреки за лень-матушку, что раньше не один раз случалось ему изведать.

Есть упущения в несении вахты у личного состава БЧ-3. Нужно разобраться.

10.10. Бросили якорь возле чукотского побережья Берингова моря в бухте Провидения. Прошли Северный морской путь. Дальше льды не предвидятся. Обстоятельства нередко складывались так, что казалось: в этом году до Тихого океана не добраться. Достаточно вспомнить форсирование Айонского ледового массива. Но вот – добрались.

Пройдя северные моря на новом корабле в сопровождении современных ледоколов, мы постоянно помнили о первопроходцах, проложивших своим трудом, неимоверными страданиями, зачастую и ценой жизни этот Великий путь. Мы восхищаемся их упорством, героизмом, их пламенной любовью к Родине, заботой о преумножении ее богатств. С собой у нас имеются исторические материалы и штурман, отчасти и я, рассказывал морякам об освоении россиянами северных окраин нашей страны.

Русские к берегам северных морей европейской части континента, очевидно, вышли еще в X веке. Из рукописной книги Ивана Новгородца известно, что в XIV веке русские освоили плавание на шитиках до Новой Земли, обогнули морем Скандинавию, ходили с Севера на Готланд, тогда же, вероятно, обосновались на Груманте (Шпицбергене).

В 1639 году казачий отряд Ивана Москвина вышел к Охотскому морю, в то же время Иван Ребров и Яков Перфильев по восточносибирским рекам спустились к Ледовитому океану. В начале XVII века на реке Таз основан город Мангазея, туда морем вокруг Ямала ходили суда с товарами. Тогда же неведомые русские обогнули мыс Челюскина, на острове Фаддея  найдены останки судна, в избе — серебряные монеты.

В 1644 году Исай Игнатьев плавал от устья Колымы до Чаунской губы, а в 1648 году Семен Дежнев и Федот Попов через Берингов пролив вышли в Тихий океан.

Впервые системное изучение берегов Северного Ледовитого океана было произведено по замыслу Петра I отрядами Великой Северной Экспедиции 1733-1748 годов. Навеки в истории отечественного мореплавания останутся имена участников экспедиции Степана Гавриловича Малыгина, на кочах и ботах исследовавшего побережье от Архангельска до Обской губы; лейтенанта Овцына Дмитрия Леонтьевича и его сподвижника штурмана Федора Алексеевича Минина, изучивших Обскую и Енисейскую губы, побережье Карского моря до мыса Стерлегова; Василия Прончищева, на дубль-шлюпе «Якутск» исследовавшего морское побережье от дельты Лены на запад и скончавшегося от цинги в устье Олекмы вместе со своей женой Марией. Люди всегда будут помнить штурмана «Якутска» Семена Челюскина, который после гибели своего командира на собаках обогнул Таймыр и описал побережье. Навеки в географических названиях останутся имена Харитона Прокофьевича Лаптева и его двоюродного брата Дмитрия Яковлевича Лаптева, которые возглавляли отряды исследователей после своих командиров – соответственно Прончищева и Питера Лассинуса и завершили обследование побережья Таймыра до мыса Большой Бараний.

К XIX веку стало ясно, что на парусных судах сквозной проход по Северному морскому пути осуществить не возможно. Попытки возобновились с появлением судов с винтовыми движителями. Среди кораблей первопроходцев следует назвать ледокол «Ермак», который до сих пор в строю. В 70-е годы в устья Оби и Енисея неоднократно заходил пароход «Диана» под командованием англичанина Виггенса. В 1878 –1879 годах Норденшельд на паровом судне «Вега» прошел весь Северный путь с одной зимовкой. В поисках легендарной Земли Санникова без вести пропала экспедиция Э.В. Толля на парусно-паровой шхуне «Заря». В 1912 году предприняли попытку пройти с запада на восток Г.А. Брусилов на паровой шхуне «Св. Анна»  и В.А. Русанов на зверобойном судне «Геркулес». Суда погибли. В том же году Г.Я. Седов на «Св. Фоке» отправился к Северному полюсу, на пути к цели погиб в 1914 году.

В советское время большое значение в освоении Севера сыграли экспедиционное судно «Персей», канонерская лодка «Красный Октябрь», поднявшая советский флаг на острове Врангеля (флаг России там был поднят ледоколом «Вайгач» в 1910 году, а в 1913 году они вместе с «Таймыром» открыли Северную Землю), ледокольные пароходы «Малыгин» и «Г. Седов», ледорез «Литке», пароход «Челюскин». В коротком перечислении разве назовешь всех подвижников Севера? Наш народ вечно будет благодарен тысячам соотечественников, отдавшим свою энергию, здоровье, а нередко и  саму жизнь делу освоения северных морей.

На этом мои записи о походе заканчиваются. После Провидения до самой Авачинской губы на Камчатке нас сопровождали предзимние штормы. Первое мое знакомство с Камчаткой состоялось в 1962 году на «С-392». Второе  — год спустя, когда получил назначение на формируемый экипаж «Б-8». И вот теперь нашел здесь «постоянное место базирования».

Камчатка – край удивительный. Описывать ее природу – безнадежное для меня дело, настолько она богата и своеобразна, а способности мои, увы … Камчатская земля, как и пучины моря, требует к себе уважительного отношения и не терпит высокомерной уверенности пришельца – вот это я обязан поведать читателю и в подтверждение сказанного, сошлюсь на собственный опыт. Приведу три примера моего столкновения с камчатской природой зимой, осенью и весной соответственно.

В конце 1964 года лодка встала в док судоремонтного завода, который располагался в семи километрах от поселка, где жили наши семьи, если считать по прямой, через бухту. Командир, Николай Михайлович Столяров, решил, что Новый год ему лучше встречать со своим экипажем, чем со своей семьей – родная команда тоже семья для командира – и утром накануне праздника отпустил меня и командира БЧ-5 Заику Станислава Ивановича домой. Бухта, которую нам предстояло пересечь, была скована льдом. На льду лежал снег. Небо являло собой чистую голубизну совершенно спокойной атмосферы. Только что вставшее из-за окружающих бухту сопок солнышко, наполняло мир торжественным сверканием. Недлинное путешествие обещало быть легким и приятным, и мы в радостном настроении отправились в путь по хорошо выбитой в неглубоком снегу тропе. Слева сияли снегами сопки Корякского, Авачинского и Козельского вулканов, справа голубела затененным своим склоном Вилючинская сопка, впереди в поселке на нас глядели окна наших домов. Но не прошло и четверти часа, как вдоль бухты задул северный ветер. Ветер усиливался на глазах и вскоре все потонуло в непроглядной метели. Тропа исчезла. Держать требуемое направление движения стало возможно лишь сверяясь с направлением ветра. Я знал, что слева, недалеко от тропы, лед пробит ледоколами. Сбиться с пути в такую погоду не составляло труда, а попасть в полынью означало верную гибель. Такая перспектива меня беспокоила, но высказать товарищу свои опасения не посмел и старался держать правее полагаемого направления. С каждой минутой шагать становилось все труднее, и вскоре перед нами встали такие заносы, что пробивать их приходилось уже грудью. Время от времени мы ложились на снег отдыхать. Когда двигались, идущий сзади, держался за полу шинели переднего, чтобы не потеряться. Постепенно наши силы в борьбе со снегом и ветром таяли и расстояние между очередными лежками сокращалось, а затем продвижение вперед вообще прекратилось.

• Николай Михайлович, вы охотник, вы доползете, пришлете людей за мной, — закончил сражение с пургой Станислав Иванович.
• С ума сошли?! Кто вас найдет в этом аду? Уже четыре часа идем, дом должен быть рядом.

Сил не было, но все же встали, потащились и почти тут же уткнулись в береговой обрыв. Близость жилья вдохновила нас, и мы кое-как вскарабкались наверх. Нужно же так случиться: вышли к знакомой березе, здесь начиналась тропа, ведущая в завод. Отсюда наши пути к своим домам расходились.

• Сидите здесь. Пришлю людей. До дома не больше 200 метров, — сказал Заике и побрел дальше. На берегу вьюга играла с не меньшей силой, чем на льду бухты. Когда по расчетам я уже должен был стоять на дороге перед пятиэтажками, вдруг увидел перед собой телевизионную антенну. «Что за черт, — думаю, — откуда здесь антенна? Наверно мальчишки перед Новым годом озорничали: нашли брошенную антенну и воткнули посреди дороги». Но тут нащупал под ногой что-то твердое. Разгреб снег и увидел кирпичную печную трубу. Выходит, ряд одноэтажных домиков над прибрежным обрывом полностью занесло снегом.

Вот и мой дом. Ввалился в квартиру. Жена побежала к жене механика собирать людей и вызволять Заику из беды. Но никуда идти не пришлось: механик, собравшись с силами, сам вышел к домам.

Рассказываю следующий случай, связанный с моей небрежностью в отношениях с камчатской природой. Тогда я служил на «Б-39» старпомом. Среди корабельных офицеров процент увлекающихся каким-либо неслужебным занятием, так сказать – хобби, очень не велик, ну а ружейных охотников и того меньше. Какая уж охота может быть у человека корабельной службы? Однако я имел несчастье родиться охотником. Каждую осень охотничий зуд прямо таки овладевал мной. Я не находил себе места и искал любой случай, чтобы часок, другой побродить с ружьем.

В ту осень лодки нашего соединения осваивали удаленную безлюдную бухту Бечевинскую на камчатском побережье, и я задумал разведать, не проходит ли в вершине этой бухты маршрут перелета гусей (при отливе там оставались обширные мелководные лужи, на которых гуси могли кормиться). На охоту со мной вызвался идти командир отделения рулевых-сигнальщиков старшина 2 статьи Неупокоев, тоже страстный любитель. На место мы добрались своевременно, хотя путь наш по узкой полосе между прибрежными скалами и водой был усеян валунами. Увлекшись охотой, не заметили, как наступила ночь. Подул ветер. Со стороны океана поползли низкие тучи с дождем. Стало темно – хоть глаз коли. Поминутно натыкаясь в темноте на камни, мы пошли домой. Однако посуху шли не долго. Начался прилив, усиленный нагонным ветром. Побрели по воде. Поднятая ветром волна быстро залила наши сапоги. От дождя и брызг, образованных ударами волн о камни, насквозь промокла одежда. Начали искать проход, чтобы одолеть скалы и уйти от воды. Но где его найдешь в кромешной тьме? Ощупывая скалистую стену, наконец, нашли расщелину и начали по ней  подниматься. Однако расщелина постепенно сузилась настолько, что  продвижение по ней остановилось. Уже рады были вернуться в морскую купель, да осуществить это стало невозможно. Спускаться с горы бывает труднее, чем на нее забраться.

В мудрости правила «Не лезь туда, если не уверен, что оттуда вылезешь» я имел возможность убедиться еще в лейтенантские годы на «Б-11». Тогда лодка стояла на якоре в бухте Суходол Уссурийского залива. Яков Шлемович послал меня, боцмана и еще одного моряка с 30-ти литровой флягой на тузике за молоком в Петровку. Подгребли к берегу, вытащили шлюпку. Боцман уверил меня, что с заданием командира они с моряком справятся без меня. Согласившись с боцманом, я решил прогуляться по берегу к скалистому мысу. Около скалы захотелось посмотреть, что скрывается за мысом, но снимать ботинки, чтобы обойти мыс по воде, не хотелось, к тому же вода была холодная. Тут кстати обнаружил в скале опоясывающее углубление с уклоном в мою сторону и полез по этой нише. По мере моего продвижения вперед и вверх, ниша становилась все уже и уже. Когда поднялся метров на 15 – 20 над уровнем моря, углубление сошло на нет, и я повис над водой в таком положении, что любое движение, даже поворот головы назад, неминуемо привело бы к моему падению. Оставалось одно – прыгать. И я сиганул. Просвистев в воздухе, пробил слой воды и лег на грунт. К счастью, грунт оказался песчаным, и мои кости остались целы.

В создавшемся положении прежний опыт, к сожалению, не годился. Я твердо знал, что внизу из воды торчат камни, кроме того, как определишь, с какой высоты предстоит падать? – ни зги не видно. Ах, дурья башка, — ругаю себя, — погубил парня.

• Залезай мне на плечи, — говорю моряку, — если сможешь. Прощупай, нельзя ли выше за что-нибудь уцепиться.

Забрался.

• Держусь за что-то. Кажется корень дерева.
• Проверь, выдержит ли тебя.
• Выдержит.
• Лезь.

Через некоторое время слышу:

• Обрыв кончился. Я у дерева. Подаю конец ремня.

Вылезли… Вылезти то вылезли, да тут же в темноте завязли в кедровом сланнике. Кто видел камчатские кедрачи, тот знает, что даже днем по ним невозможно пройти, а ночью … и думать нечего. Что делать?… Ночевать? – Спички намокли, сами мокрые, к тому же знаю: на службе тревожатся, искать будут. Нужно пробираться … где на четвереньках по веткам, где ползком под ветками, натыкаясь на жесткие сухие сучья, изорванные, исцарапанные, вконец измученные часа через полтора мы все же преодолели участок сланника, а затем и до казармы добрались. Командира, капитана 2 ранга Федорова В.А. и заместителя по политчасти Коротенкова Б.К., я обнаружил в командирском кабинете. Они спали сидя, положив головы на стол, оба одетые в шинели. Тут же на столе стоял зажженный фонарь. Я посчитал за благо их не будить, полагая, что утро вечера мудренее.

Должен сказать, что не только охотничья блажь овладевает душой служивого на море и отправляет его в небезопасный поход по суше, бывают и другого рода мотивы, заставляющие переться туда, где легко можно сломать себе шею.

«Я на землю смотрю с голубой высоты,

Я люблю эдельвейс – неземные цветы,

Что растут далеко от обычных оков,

Как застенчивый сон заповедных снегов».

(Константин Бальмонт)

Прочитав такие стихи, разве останешься сидеть в прочном корпусе подводной лодки, если лодка ошвартована к подножью горы, на вершине которой, по слухам, растут эдельвейсы, и если у тебя появилось вдруг свободное время. И мы – Игорь Чефонов, Костя Никонов и я – не выдержали, пошли в гору высотой в километр. Стоял июнь. Склоны сопок уже кудрявились молодой зеленью, а в распадках еще лежал снег. Маршрут наметили по распадку, поскольку иной путь, через заросли ольхи и кедрача, представлялся нам невозможным. Там, где был снег, деревца были согнуты, с зимы их в этом положении удерживал наст, приморозив нижние ветки, но верхние уже от гнета снегов освободились и торчали на воле. Сначала восхождение шло легко и быстро. В лежалом подтаявшем снегу ноги не проваливались, но и не слишком скользили. Однако по мере подъема снег становился плотнее, а гора круче. Вскоре деревца совсем исчезли под снегом, и мы оказались на голом, гладком, голубом от ледяной корки, скользком склоне. Небо и земля стали одноцветными, линии их разделяющие растворились. Каждый шаг к цели стал даваться все с большим трудом. Прежде чем найти току опоры, требовалось долго долбить каблуком сапога лунку во льду. Достижение цели становилось все менее вероятным, а спуск все более опасным. Ко мне пришло запоздалое раскаяние. «Так тебе и надо, несчастный романтик, — ругал я сам себя, — свалишься, черт с тобой, но зачем ребят соблазнил».

И тут сердце мое упало в пятки: за спиной послышался вопль. Повернув голову, вижу: шедший последним Никонов, кубарем катится вниз. Прошла секунда, другая, и он исчез из поля зрения и слуха, словно растаял в воздухе. Угнетенные случившимся, мы с Чефоновым начали рискованный спуск. Когда спустились на сотню метров, стала видна нижняя часть горы. Там, внизу, в ольшанике, на ветке дерева недвижно висел Костя. Костя …? Может не Костя, а его прах?

• Никонов! — заорали мы враз.
• Снимите, — послышался скорбный хриплый голос.

Радости нашей, как говорится, не было предела. Мы стащили Костю с дерева. Он лежал на снегу и осторожно из стороны в сторону качал головой, наверно, для того, чтобы убедиться, что она у него еще соединяется с туловищем.

• Ну как? Ну как? Цел?
• Вроде цел, — отвечает несколько бодрее.

Торчащие из снега гибкие ветки деревьев смягчили падение и сохранили нам Костю.

Кто полагает, что мы успокоились на этом, тот ошибается. Мы выбрали другой маршрут – по самой кромке снегов – и достигли свободной от снега вершины, и нашли таки три или четыре некрупных нежных, лимонно-желтых цветка. Вряд ли цветы были эдельвейсами, но мы их посчитали таковыми.

Увлекшись описанием встреч с камчатской природой, я невольно ушел от хронологической канвы моего повествования. Вернусь к исходу 1963 года, который был такой же вьюжный для меня, как и упомянутый выше, канун 1965-го.

Опять о ветрах? Что поделаешь, если атмосферные и житейские бури – вечные спутники флотского офицера, его планида. Только плохо, что далеко не всегда ветры дуют ему в спину.

По завершении перехода Северным морским путем на Камчатке встретили нас тепло. Экипажу выделили кубрик  на береговой базе, офицерам — две каютки. Квартир же для семейных в ближайшее время не предвиделось. Часть офицеров с командиром ушло в отпуск, а на оставшихся навалилось столько работы, что для дома и семьи (будь там семьи), им не оставалось бы времени. Предстояло залатать дыры в легком корпусе лодки (когда встали в док, дырок насчитали несколько десятков), завести новую документацию, регламентирующую жизнь экипажа на новом месте, отработать береговую часть курса боевой подготовки.

С многочисленными заботами мы справились. По итогам года лодка заняла второе место на соединении. Поэтому, вернувшись из отпуска, командир с легким сердцем разрешил Ивану Афанасьевичу и мне с 30-го декабря убыть в очередной отпуск.

На календаре 29 декабря – Новый год на носу. Семей своих полгода не видели. И билеты на самолет еще не достали. Надо ли говорить, как мы с Иваном заторопились? Побежали на плавбазу. Тамошнему скучавшему без дела дантисту, было вменено в обязанность выписывать военнослужащим соединения проездные документы. Сияющие от радости, влетели к нему в каюту. Предъявили отпускные билеты. Он долго изучал листочки, пристально посмотрел на чемоданчик в руках старпома, и … скривив рот, промолвил:

• Не буду выписывать. Через 10 минут у командира корабля совещание, я должен быть там.
• За 10 минут все можно оформить, — недоумеваем мы.
• Это вы такие быстрые, а я не успею.

Зубной техник не спеша выкурил сигарету и предложил нам удалиться из каюты. Мы ушли в рубку дежурного дожидаться конца совещания, а когда оно закончилось, через час, снова пришли к медику. Но каюта благодетеля оказалась запертой. Бросились искать. Не нашли. Потом проходящий мимо мичман шепнул мне: «Он у себя в каюте. Спит наверно». Стали бить кулаками в дверь. – Вылезает во гневе:

• Что ломитесь? Сегодня суббота. Я не обязан работать в субботу.
• Ты человек, или кто? – закипел Клецов, — нам в аэропорт сейчас нужно ехать. Новый год через два дня.
• Нет, не буду, — снова загораются огнем заплывшие поросячьи глазки.

Мы к командиру плавбазы. Капитан 2 ранга тут же позвонил зубнику: «Немедленно выпишите документы офицерам!»

Возвращаемся к чиновнику – сопит, сердится. Нехотя вытащил бумаги из сейфа, посидел, подумал и … и снова затолкал их в бронированное хранилище.

• Нет чернил.

Мы обомлели.

• Да вот же, возьми мою авторучку.
• Мне нужны специальные чернила, — буркнул дантист, — сидите здесь. Схожу в корабельную канцелярию.

Ушел.

• Сволочь, не иначе как взятку вымогает, — бесится Иван, и, повернувшись, задевает носком ботинка какой-то громыхающий металлический предмет под кроватью. Поднял край одеяла и обнаружил бак литров на 50 из нержавеющей стали. Пнул по баку ногой. Послышался плеск жидкости внутри.
• Ясно, что делает, мерзавец?

Тут возвратился хозяин каюты. Молча в пять минут заполнил бланки проездных. Вдруг его мрачная физиономия расплылась совершенно неожиданной улыбкой:

• Товарщи, я ведь тоже в отпуск собираюсь. Принесите пару бутылок «шила» и летите на здоровье.

Сказал и спрятал заполненные проездные в сейф. Тогда Иван одной рукой хватает зубного техника за грудки, другой берет телефонную трубку. Дантист трепыхается, пытается нажать на рычаг аппарата. Но я заламываю ему руки назад. Иван звонит начальнику штаба эскадры капитану 1 ранга Проскунову.

• Капитан 3 ранга Клецов. Извините, товарищ капитан 1 ранга за беспокойство, но терпеть больше невозможно. С 30 декабря я и заместитель числимся в отпуске. Проездные документы нам должен выписать на плавбазе старший лейтенант (называет фамилию). Мы у него в каюте, но он отказывается выдать проездные – требует спирт.

Мы отпускаем старшего лейтенанта. Он в бешенстве плюхнулся в кресло, загородил собой заветный сейф и заурчал подобно коту, у которого пытаются отнять селедочный хвост. Не проходит и двух минут, как в каюту влетает командир плавбазы.

• Трое суток ареста! Немедленно выдать документы, — приказывает он старшему лейтенанту.

Так мы получили возможность ехать в аэрокассу за билетами. Вернувшись в соединение после отпуска, узнали, что медик уволен в запас. За долгую службу мне неоднократно приходилось быть свидетелем опускания в бытовую яму человеческой личности, но такой степени падения среди флотских офицеров, я больше не встречал.

Зубной техник оказался самой серьезной преградой на моем отпускном пути к семье, но не единственной. Другие препятствия носили приватный характер. Однако военный человек, в какой то мере, лицо официальное даже в отпуске. К тому же кроме него редко кто в отпуск за минувший год едет накануне нового, а такая задержка всегда связана со служебной необходимостью и, стало быть, имеет государственные корни. После этих рассуждений, быть может, появится у читателя интерес к моему путешествию с востока на запад. Таких вояжей в оба конца за годы службы наберется несколько десятков. Но не обо всех же рассказывать.

Итак, у нас появился реальный шанс провести Новый год в кругу родных и друзей – к вечеру того же дня билеты на 30-е число на утренний рейс Петропавловск – Хабаровск – Москва были у нас в кармане. Однако утром разгулялась пурга. Вылетели только 30-го вечером. Потом была задержка в Хабаровске, затем внеплановая посадка в Иркутске и в Москву мы добрались лишь к вечеру 31 декабря. Мой спутник был опечален – ему предстояло пересаживаться в другой самолет и лететь в Донбасс. Я же надеялся встретить жену в Москве. Попрощался с Иваном Афанасьевичем и помчался в Останкино к тете Нине. Поохав, тетя Нина сказала, что Галя ждала меня несколько дней, потом засомневалась, не проехал ли я как-либо мимо Москвы, и вчера уехала в Калинин. Я поспешил на калининскую электричку. В Калинине, у моей сестры, новогодние гости были в сборе, готовые сесть за праздничный  стол, но жены среди них я не нашел. Оказывается, она еще утром уехала к моей матери в Стан, по пути собираясь навестить родственников в Калашниково. Я схватил со стола бутерброд и побежал на станцию. Там успел таки вскочить в последний вагон пригородного поезда на Калашниково.

В Калашникове праздник был в разгаре – провожали Старый год. Провожали без моей жены — в обед она пешком ушла в мою родную деревню. Не снимая шинели, я выпил рюмку водки и, пожелав столующимся здоровья и счастья в новом году, отправился в след за супругой на Стан. До Стана 20 километров, из них 12 – лесом. А погода начала портиться. Негусто пошел косой снег. В лесу дорога еще держалась – ветер шумел в вершинах елей и низа не достигал, дорогу не заметал. Лес миновал благополучно, хоть и устал – сказались бессонные предыдущий сутки. Дорога вышла к полю. В поле играли бесы. Дорога пропала.

Как одолеть последние несколько километров на длинном пути от Камчатки к дому ночью, в метель, в ботинках на ногах, без дороги и без сил? Ответа я не нашел и … сдался. Решил искать ночлег в Яблоньках – попутной деревеньке. Здешние места мне до такой степени знакомы со школьных лет (десятилетку я заканчивал в Калашникове), что Яблоньку я нашел бы с завязанными глазами. И теперь, в метель, мимо деревни не прошел.

Яблонька уже встретила Новый год. Деревня мирно спала, лишь в одной избе тускло светились окна. Я подошел к дому. Во дворе стояла запряженная в дровни маленькая, занесенная снегом лошадка и хрумкала корм, отыскивая его закуржавленной мордой в сугробе.

Я толкнул дверь, она оказалась незапертой, и вошел в неосвещенные сени. Ощупью нашел другую дверь. Постучался. На стук никто не отозвался и я вошел. Попал в кухню. За столом, заставленном грязной посудой, спал мужчина. Из кухни распахнутая дверь вела в обширную комнату со шкафами, комодами, столами, стульями, цветами в горшках, кроватями. На одной из кроватей поверх одеяла, не раздевшись, спали две женщины. Настенные часы в черном деревянном футляре с двумя медными гирями пробили два часа, но на звон никто не отреагировал.

Я проголодался, но на кухонном столе ничего привлекательного не нашел. Отодвинул заслонку русской печи, в ее открывшейся черной пасти насилу угадывался закопченный чугунок. Чугун поддел ухватом и вытащил. Открыл крышку – пахнуло изумительно вкусным запахом мясной тушенки.

Едва принялся за еду, как мужик заерзал на табуретке, поднял голову и заговорил удивительно трезвым голосом по-карельски:

• А ты откуда? Кто такой? Никак моряк? Вот диво-то! Чай заблудился? Замерз, поди? Выпей маленько, — он пододвинул мне граненый стакан с водкой.

Из серии вопросов я успел отозваться лишь на последний:

• Да нет, не замерз. Ноги только промокли.
• Ну выпей, выпей. Куда идешь?
• На Стан.
• И чей же будешь из становских?
• Балакирева Михаила.
• Миши Балакирева сынок стало быть. Знал я твоего отца, царствие ему небесное. Меня Василием зовут. Из Высочки за бабами приехал, в гости хотел забрать, да видишь, застрял тут. Ну, ничего, ничего, сейчас растолкаю их, и поедем ко мне, все-таки ближе к дому тебе будет.
• Так пурга же, — возразил было я, но дядя Вася не стал меня слушать, встал с табуретки и пошел в комнату.
• Вставайте, бабы, вставайте, — подергал он за спинку кровати.

Спавшие быстро проснулись, как и все деревенские женщины, сели и начали поправлять волосы. Увидели меня – ахнули:

• А этого, откуда привел?
• Он сам пришел. Ему в Стан надо. Одевайтесь, сейчас поедем.
• Куда поедем? Времени смотри сколько. А погода? Слышишь, ветер гудит?
• Ничего, три километра – не велик путь.

Женщины согласились и вскоре мы выехали из Яблонек. Пурга злобствовала пуще прежнего. Вскоре лошадь, по-видимому, дорогу потеряла. Она стала по брюхо утопать в снегу и поминутно останавливаться. Василий выскакивал из саней, стегал бедное животное кнутом, хватался то за одну, то за другую оглоблю, пытаясь помочь лошади тащить зарывавшиеся в снег сани и сам тонул по пояс. Я увещевал его не трогать лошадь – она сама нащупает дорожную твердь. Он соглашался, но как только валился передок, сани останавливались.

Долго ли, коротко ли, но в Высочки мы все же приехали. Дядя Вася накрыл тулупом мокрую, вздрагивающую усталой дрожью лошадку, бросил ей охапку клевера и мы поднялись к нему в избу.

• Согревайся, моряк, отдыхай, утро вечера мудренее, авось погода утихнет, я тебя отвезу на Стан.

Через час я вышел на улицу. Непогода не унималась. Заглянул в заулок, в котором была оставлена запряженная лошадь. Там угадывались занесенные снегом сани, на тыне огорода висел прижатый ветром тулуп, но лошади не было – на ее месте был сугроб. Я пригляделся: из сугроба пугающе торчала лошадиная нога. Крикнул дядю Васю. Увидев беду он всполошился:

• Мать честная, что делать? Ой, горе!

Я почувствовал себя крайне неуютно. Оделся. Извинился, что без спросу вторгся в их дела.

• Да брось, при чем тут ты? – горестно произнес дядя Вася. – Виноват я.

Мне не удобно было оставлять его в таком положении, но и чем-либо помочь был не в силах. Еще раз неловко извинился и ушел в ночную метель, проваливаясь в снегу.

Домой добрался к рассвету. Дверь открыла жена и бросилась мне на шею.

После отпуска Иван Афанасьевич перевелся в Севастополь. Его супруга серьезно болела, и жить на Камчатке ей было противопоказано. Расставался я с Иваном огорченным. Вместе нам работалось согласовано, легко и плодотворно.

Вместо Ивана Афанасьевича из Севастополя к нам пришел другой старший помощник командира. Наша лодка готовилась к выходу в удаленный район Тихого океана, и новый старпом до похода не успел сдать положенные зачеты. По тогдашним правилам лодку в автономное плавание отправлять полагалось с двумя офицерами, допущенными к самостоятельному управлению кораблем. Правило было соблюдено – помимо командира такой допуск имел и я.

Нужно сказать, что все годы службы в должности политработника я непрерывно сдавал зачеты (а их о-о-ё-ё-ёй сколько) на допуск к самостоятельному управлению лодками разных проектов – стремился быть мало-мальски грамотным подводником во всех отношениях, считая, что это не будет лишним и в исполнении своих основных служебных обязанностей. В то же время, очевидно, в голове гнездилась подспудная мысль со временем стать командиром корабля.

Подготовку начал еще на «С-392». Проэкзаменовавшись у всех флагманских специалистов, на завершающую проверку собрался идти к комбригу – контр-адмиралу Рулюку А.А. Николай Филиппович Купцов, узнав о моем намерении, посмеиваясь, посоветовал захватить с собой кроме зачетного листа, лист стекла. Я удивился:

• Зачем это?
• Бери стекло и ступай. Попроси адмирала разрезать лист на малые куски для своих замполитовских надобностей. Увидишь: двух зайцев убьешь.

Совет своего командира я воспринял как шутку и к адмиралу явился лишь с зачетным листом.

• Сколько раз вы самостоятельно швартовали лодку к пирсу? – задал первый … и последний вопрос комбриг.
• Три раза, товарищ адмирал, — бодро ответил я.
• Прекрасно. Когда тридцать раз проведете швартовку, тогда и приходите ко мне сдавать зачет.
• Тридцать швартовок мне и за год не удастся сделать.
• По мне хоть три года швартуйтесь.

Не солоно хлебавши, я вернулся на лодку. Николай Филиппович хохотал:

• Ну, что я тебе говорил? Со стеклом, со стеклом нужно было идти.

Конечно же, дело было не в стекле. Очевидно, адмиралу не хотелось ходатайствовать перед командующим флотом о допуске к самостоятельному управлению кораблем 2 ранга старшего лейтенанта, притом политработника. Однако Анатолий Антонович, действительно, мастерски кроил стекло. У него имелся превосходный алмаз и резать стекло было его хобби.

Сдачу зачетов я завершил при новом комбриге, когда контр-адмирал Рулюк ушел на Камчатку к новому месту службы.

Однако судьба распорядилась так, что Анатолий Антонович несколькими годами позже все же был вынужден подвергнуть меня испытаниям на годность к управлению подводной лодкой, так и не дождавшись моей просьбы покромсать стекло. Пути господние, приведшие к новой встрече с адмиралом, были довольно извилисты.

Сдав зачеты в первый раз, я подал рапорт с просьбой направить меня на учебу в Ленинград – на командирские классы. Командование просьбу удовлетворило и я стал ждать начала занятий. Но не дождался. Меня внезапно вызвал к себе во Владивосток начальник политуправления ТОФа адмирал М.Н. Захаров и предложил должность заместителя командира той самой «Б-8», о которой я упоминал раньше. Я стал вежливо отказываться, ссылаясь на решение продолжать службу по командирской линии. Моя позиция адмиралу не понравилась и он ни с того ни с сего потребовал доложить обязанности заместителя командира корабля по политчасти согласно Корабельного устава, причем непременно наизусть. Наизусть обязанности я, конечно же, не знал. Тогда он вытащил устав из ящика своего стола и заставил прочитать соответствующий раздел вслух. Когда обязанности были прочитаны, адмирал вынес неожиданное резюме:

• И, тем не менее, отправляйтесь в свое соединение, рассчитывайтесь и, не медля, выезжайте на Камчатку, там уже началось формирование экипажа. Вам оказана большая честь – быть заместителем командира новейшей большой подводной лодки.

Это прозвучало как приказание, и   мне не оставалось ничего другого, как только подчиниться. Так я попал в экипаж «Б-8», в составе которого, пройдя Северным морским путем, приобрел новое место службы – Камчатку, где снова встретился с контр-адмиралом Рулюком, который командовал там эскадрой. К тому времени процедура сдачи зачетов на самостоятельное управление кораблем значительно усложнилась. Сначала требовалось пройти полную проверку у флагманских специалистов и командования бригады навыков управления подводной лодкой, боевого  использования ее оружия и технических средств, знания во всех деталях операционной зоны соединения. Затем комбриг представлял испытуемого экзаменационной комиссии эскадры во главе с ее командиром.

На заседание комиссии нас, соискателей доверия управлять кораблем, собралось со всей эскадры человек шесть: молодые командиры, старпомы и я –  замполит. Экзаменаторов в конференц-зале сидело раза в три больше, да все в хороших чинах. Каждый из них раздал нам по билету с тремя — четырьмя вопросами. На подготовку к ответу милостиво дали 15 минут – прочитать вопросы едва успеешь. Председатель комиссии объявил очередность. Меня назвали последним. Обрадовался: времени на подготовку будет достаточно. Но радость моя оказалась преждевременной. В течение получаса все мои сотоварищи отправились восвояси – их подготовленность к командованию кораблем признали недостаточной. Наступил мой черед. Отвечал часа полтора. Когда все означенные в билетах вопросы исчерпал, Анатолий Антонович поинтересовался, знаю ли я, сколько степеней свободы имеет гирокомпас. Ответ, видимо, удовлетворил его, и он предложил членам комиссии задавать мне дополнительные вопросы. Еще пол часа успешно отбивался. Наконец, заметив что сидящие в зале утомились без антракта, адмирал решил закончить «истязание младенца»:

• Последний вопрос задаст флагмех эскадры товарищ Шнипко и на этом завершим запланированное мероприятие. Пожалуйста, Шнипко.
• У меня такой вопрос, — весело начал инженер-капитан 1 ранга. – В каком месте на прошлой неделе сломался привод вертикального руля на «Б-135» и по какой причине. Схему рулевого привода желательно нарисовать на доске.

Схему то я нарисовал и знал, что недавно «Б-135» вернулась в базу с неисправным рулевым устройством. Но какой узел сломан и почему – не имел представления. Наступило тягостное молчание.

• Та-а-ак. Как я понял, все члены комиссии знания Балакирева оценивают положительно, кроме флагмеха. Какая ваша оценка, товарищ Шнипко?
• По моей части, товарищ адмирал, экзаменуемому оценку выше двух баллов поставить нельзя – не знает аварийных происшествий на кораблях своего соединения.
• Коли так, общая оценка тоже не может быть выше двух баллов. Все свободны, — закрыл заседание командир эскадры.

Я был сражен последней пулей Шнипко и насилу выговорил вслед уходившему из зала адмиралу:

• Когда разрешите пересдать зачеты?
• Через две недели.

Две недели спустя я зачеты сдал, и мы ушли в более чем двухмесячное автономное плавание к Гавайским островам. Среди других задач похода наша лодка выполняла задание по обеспечению полета космического корабля с экипажем на борту. Тогда космонавт Леонов впервые выходил в открытый космос. В походе кроме обычных служебных обязанностей замполита я нес, так называемую, командирскую вахту, то есть замещал командира на ГКП в то время, когда он отдыхал. Все задачи похода были выполнены и по возвращению в базу я написал рапорт с просьбой послать меня на командирские классы.

Так завершилась моя пятилетняя служба в качестве политработника. Наверно не все получалось на поприще, не связанном напрямую с моей профессиональной штурманской подготовкой, но я старался следовать в своей работе тому, чему учили на краткосрочных курсах и что подсказывала моя совесть.

Перед уходом с лодки пришел приказ Главнокомандующего ВМФ о награждении меня ценным подарком – охотничьим ружьем «за успехи в боевой и политической подготовке». Бумагу с приказом видел и даже расписался в ней, а подаренного оружия увидеть не довелось – затерялось оно в штабных коридорах, пока учился в Ленинграде. Тогда же Николай Михайлович Столяров был награжден орденом «Красная Звезда». Так было заведено: командир со своим заместителем по-братски делили пироги и пышки, синяки и шишки. Командиру, правда, обычно того и другого доставалось чуть больше, а заместителю немного меньше. Но случались и исключения. Например …

С лодкой Столяров и я расставались в один день. Оба уезжали на учебу. Он в академию, я – на классы. В тот же день «Б-8» с новым командиром на борту и опекавшим его старшим начальником уходила в очередную автономку. Из похода лодка вернулась через полтора месяца и, едва ошвартовавшись, попала в объятия комиссии Министерства Обороны, которая проверяла соединение. О проверке лодки  я конечно не знал, но результат ее через несколько месяцев ощутил на себе. Когда половина курса обучения осталась позади, нежданно-негаданно меня вызвал к себе начальник факультета контр-адмирал Богатырев и показал мое личное дело, в котором рукой Члена Военного Совета Камчатской флотилии капитана 1 ранга Кузьмы Терентьевича Серина было выведено: «В том, что подводная лодка «Б-8» грязная, а знания личного состава слабые, — повинен товарищ Балакирев», дальше вывод – «Занимаемой должности соответствует».

Когда я закончил читать мнение начальства о своей служебной деятельности, адмирал несколько смущенно заговорил:

• Товарищ Балакирев, я в затруднительном положении. С одной стороны Вас нужно отправить к месту прежней службы на должность заместителя командира корабля по политчасти, поскольку вы соответствуете этой должности и в выводах из аттестации не указано о целесообразности вашего обучения на командирском факультете; с другой стороны – запись Членом Военного Совета сделана через два месяца после Вашего ухода с корабля и вряд ли Вы могли быть виновником его загрязнения и слабых знаний своих обязанностей членами экипажа. Я полагаю, если не делать приборок, лодку в свинарник превратить можно за неделю.

Я хотел было сказать, что перед самой учебой за хорошую службу поощрен Главкомом, но смолчал. Начальник факультета минуту, другую шагал по кабинету, затем махнул рукой:

• Ладно, продолжайте учебу.

В тот же день я позвонил Николаю Михайловичу и спросил: знает ли он, что стряслось с лодкой после нашего ухода? Тут Столяров и поведал мне об инспекции. Я поинтересовался, каким крылом последствия проверки корабля коснулись его, бывшего командира. Оказалось, что все обошлось. На это я «возмутился»:

• Как же так, Николай Михайлович, помните, год назад за хорошие показатели в политучебе моряков меня наградили связкой книг с докладами Никиты Сергеевича. В том же приказе за высокую политическую подготовку личного состава и вы были поощрены, а тут выходит я один «награжден».
• Поздравляю с наградой. С тебя причитается, — ответил Столяров.

Рассказ о служебных и неслужебных «муках» моих в должности заместителя командира пришел к концу, но поставить точку и перейти к следующей главе, после некоторых раздумий, посчитал что рано. Ведь цель моих записок, рассказывая о себе, сказать в меру своих способностей о том, как и чем жил подводник – мой современник. Будет ли правильно, если я умолчу о сердечных страданиях (хотя бы о внешних проявлениях страданий, и то ладно) подводника? Нет, молчать об этом я не вправе. И хотя приглядываться к особам противоположного пола подводнику очень недосуг, тем не менее, он изредка и накоротке такую возможность имеет. Стало быть – женщина в его судьбу так или иначе вписывается, и об этом я должен упомянуть. Это во-первых. Во-вторых, вникнуть в душевное состояние членов команды корабля, мне кажется,  обязанность политработника. Значит, разговор о любви будет уместен именно в этой главе.

Знакомясь с вышеприведенными рассуждениями, читатель резонно заметит: «В чем же дело? Валяй, рассказывай о своих амурах». Отвечаю: нет, я лучше о чужих. «О чужих не совсем корректно будет». Я изменю имена героев.

Итак, приступаю к рискованной теме.

Как-то летом, под вечер, я и мой сослуживец попали в город (имеется ввиду Владивосток) и вознамерились посетить кино. До очередного сеанса времени было достаточно много и мы решили прогуляться по Ленинской.

• Видишь, впереди наш младшенький штурман шествует? Я думаю, он очень неравнодушен к девице в сиреневом, которая чуть дальше его идет, — обратился ко мне мой спутник.

Действительно, среди публики, довольно густо заполнявшей левую сторону главной улицы Владивостока, я увидел молодого лейтенанта Бориса и светловолосую девушку. Когда толпа на мгновенье редела, ее фигура целиком попадала в поле зрения. Даже малого времени было достаточно, чтобы разглядеть, что она хорошо сложена и без затей, но со вкусом одета. Ее легкое, по моде короткое сиреневое платье, на изгибах переливалось рябиновым цветом, подчеркивая положенные выпуклости и вогнутости девичьего тела и удивительную согласованность движений всех его частей. Платье оставляло высокооткрытыми стройные, мягко очерченные ноги в золотистом загаре. На ногах были черные легкие туфли. На плече висела черная небольшая сумка.

• Откуда ты взял, что лейтенант неравнодушен к ней? Может ты сам не совсем ровно дышишь на нее?
• Заместителю нелишне примечать повадки подчиненных, тем более касательно женщин.
• Не похоже ли это на подглядывание в замочную скважину?
• Скважина слишком широкая – во всю Ленинскую. Я тебя призываю не подсматривать, а изучать поведение молодого офицера в неофициальной обстановке. Отношение к женщине – зеркало мужской души, — наставлял меня товарищ.

Нам все равно было, как коротать время, и я стал невольно присматриваться к  лейтенанту. Он шел за девушкой так, словно был привязан к ней невидимой нитью. Он явно боялся порвать эту нить, если вынужден был замедлять шаг в толпе, но еще больше боялся сблизиться с ней на только ему ведомое расстояние, как будто такое сближение чревато для него смертельным ударом электрического разряда. Вот девушка остановилась у газетного киоска и заглянула через плечо мужчины, загородившего окошко. В тот же момент Боря резко остановился, как бы вздыбился перед внезапно возникшей непреодолимой преградой. Девушка повернулась, чтобы продолжить свой путь. Видимо в этот момент для лейтенанта создалась реальная угроза, вдруг она заметит его интерес к ней и сурово пресечет непрошеное внимание. Чтобы избежать катастрофических последствий такого поворота ситуации, Борис задрал голову и стал внимательно изучать совершенно пустое небо, если не считать низкого солнца, светившего вдоль улицы.

Маневр удался: девушка не обратила на него никакого внимания и зашагала дальше, почти не касаясь туфельками панели. Как только дистанция, отмеренная невидимой нитью, была набрана, Боря продолжил свой ход в режиме непрерывного скрытного слежения.

Так мы дошли до сквера у Спортивной гавани. Я и мой товарищ сели на высокий каменный бордюр возле лестницы, ведущей к пляжу, а девушка и лейтенант спустились вниз. Она остановилась у свободной садовой скамейки недалеко от пляжной кабины. Он тут же плюхнулся на другую скамью (хорошо, что скамья рядом случилась, он мог сесть и на землю) метрах в десяти от нее и надвинул фуражку на глаза. Она повесила на спинку скамейки сумку, скинула туфли, элегантно стянула платьице через голову и, не заходя в кабинку, пошла к воде. Войдя по грудь в воду, она поплыла без шума, без плеска, почти не нарушая нетронутой ветром глади бухты. Искупавшись, девушка вышла из воды. На какое-то время солнце, молодые люди и мы состворились и девушка растаяла в лучах заходящего солнца. Было видно, как Боря напружинился всем телом: его шея вытянулась, голова подалась вперед, фуражка поднялась над бровями. Очевидно, он, как и мы потерял из виду девушку и сейчас походил на пойнтера, застывшего перед затаившейся куропаткой.

Из солнечного сияния она вышла совсем близко к Борису. Снова обнаружив ее, он весь ужался – голова ушла в плечи, а туловище, казалось провалилось в щели между рейками сиденья.

Она взяла вещи и скрылась в кабине. Для Бориса наступил критический момент – сейчас она оденется и уйдет, необходимо предпринять решительные действия по знакомству. Но он сидел. Через несколько минут девушка вышла из кабины и направилась в город, на ходу промокая влажные концы волос. Он продолжал сидеть в том же придавленном положении. Еще миг и она пройдет мимо него, пройдет и исчезнет навсегда. Миг истек и только теперь Боря вскинулся, встал, сделал шаг вослед ей, но шаг робкий, неуверенный, даже приоткрыл губы, собираясь что-то крикнуть, но звук так и не вылетел из него. Она уже поднималась по лестнице. Он горестно махнул рукой, и, как мешок с мякиной, опять шлепнулся на скамейку.

Девушка прошла мимо нас. Мы окликнули штурмана. Он вяло подошел.

• Борис, пойдем-ка с нами в кино, — предложил я.

Откуда-то из глубин его души вылетел хриплый стон:

• Пойдемте.

Мой товарищ любовно смотрел на лейтенанта и смеялся.

Ах, друг мой, не рано ли смеешься? Не пройдет и пол года, как лейтенант с не меньшим основанием будет иметь возможность посмеяться над тобой по аналогичному поводу.

Хотя наша лодка на Владивосток не базировалась, нам довольно часто приходилось заходить туда. На этот раз стояли на бочках в бухте Улисс, обмотанные кабелями судна размагничивания. На судне магнитное поле лодки перекидывали так и эдак, но удовлетворительного результата не получалось. Начался декабрь. Мы уже свыше месяца были в отрыве от своей базы, жили на лодке и кое-какие личные запасы наши истощились. У меня закончился одеколон, а у моего товарища курево. В этой связи командир отпустил нас в город. На берег с корабля убыли на рейдовом катере. Прежде всего, решили зайти в парфюмерный магазин на Ленинской. Фасад магазина был облицован зеленой керамической плиткой и в народе был известен под названием «Кирпичики».

То ли по причине раннего часа, то ли из-за промозглой погоды, но покупателей в магазине не было. За прилавком скучала и зябла молодая продавщица, одетая в многочисленные одежды, отчего ее туловище приобрело бочкообразную форму, и маленькая коротко стриженая головка  на длинной, почему-то открытой шее, выглядела нелепо. На лице выделялись влажные глаза и довольно длинный с горбинкой нос. Она своим обликом, исключая темные, красивые глаза, напоминала мне индюшку.

Я купил одеколон и собрался уходить. Табачными изделиями магазин не торговал, и моему другу тоже не было причин задерживаться. Однако он не спешил выходить и пристально изучал содержание витрин.

• Пойдем, — говорю ему.
• Иди-ка сюда.

Я подошел. Уткнувшись в стекло витрины, он быстро приглушенно заговорил:

• Познакомь меня с ней.
• Но я сам не знаком.
• Ну и что? Возьми деньги, — он сунул мне в руку 25 рублей, подумал … и добавил еще 25, — купи что-нибудь для подарка и скажи, что я с ней поговорить хочу.
• Ого! В честь чего подарок? Может быть по случаю Дня Конституции? – попробовал было я пошутить.
• Иди, иди, — нетерпеливо зашептал товарищ.

Я подошел к продавщице.

• Завтра День Конституции, по этому поводу, что бы вы могли предложить в подарок … любимой женщине?

Она засмеялась.

• На такой случай у меня сохранился флакончик превосходных французских духов, — и поставила на прилавок красивую коробочку.
• Сколько стоит?
• Вообще-то дороговато – 45 рублей.
• Что вы говорите, это разве дорого для желанной? – радостно воскликнул я и попросил перевязать подарок ленточкой.

Я получил духи и тут же обратился к девушке с торжественной речью:

• А теперь позвольте от имени и по поручению моего чрезвычайно застенчивого друга, — я сделал жест рукой в сторону своего спутника, — преподнести этот подарок вам, очаровательная незнакомка. — Глаза продавщицы округлились, а я продолжал, — и выразить надежду, что вы проявите хоть капельку благосклонности к нему и  позволите пусть изредка, но видеть вас, — с этими словами я вручил ей подарок и, сославшись на неотложные дела, покинул магазин.

Вскоре и мой товарищ вышел. Он сиял лицом, будто на него снизошла небесная благодать.

Закончив свои дела в городе, мы вернулись на лодку. К вечеру похолодало. На следующее утро я поднялся на мостик – там стоял мой товарищ, нахохленный и унылый.

• В чем дело? – спрашиваю.
• Видишь, бухту льдом затянуло. Катера не ходят, а я договорился с ней встретиться сегодня в 20 часов.
• Авось днем растает, — попытался успокоить его.
• Нет, не растает. Прогноз плохой.

Вечером страдалец подошел ко мне.

• Пойдем к командиру, вместе уговорим его, может быть отпустит.
• Да ты что? Как пойдешь? Катера не ходят, человека лед не выдержит.
• Мы в заводе доски прихватили, привяжу к животу и поползу. Пойдем.

Он так просительно смотрел на меня, а вид его был такой несчастный, что я согласился, хотя не был уверен в благоприятном исходе переговоров. Но командир отпустил его и он возликовал. Побежал мыться, бриться, чиститься.

Не доверяя вахтенному офицеру в обеспечении опасного предприятия, провожать друга я вышел сам. Прошли на кормовую надстройку. Ночной мир был объят тишиной и лунным светом. Из надстройки вытащили не струганную четырехметровую доску. Очарованный женщиной вытянулся в струнку, я приставил к его груди доску и принайтовал бросательным концом к туловищу. Около флагштока кормового флага с великим трудом удалось спустить его за борт.

• Ну, с богом, — напутствовал я.

Он ничего не ответил и пополз, загребая руками и ногами. Полз трудно – движители не находили должной опоры на скользком молодом льду. С надстройки я ушел только тогда, когда услышал условленный свист, который означал, что ледовый переход завершен успешно.

Прошло часа четыре. Перед сном я опять поднялся наверх. Было так же тихо, так же ярко светила луна, как и с вечера. Проинструктировав вахтенных офицера и сигнальщика что и как делать, если заметят человека на льду, собирался уже идти спать, как увидел недалеко от лодки темное пятно. Пятно шевелилось. «Ага, — думаю, — счастливец возвращается». Не прошло и четверти часа, он подгреб к борту. Я помог ему подняться. Он был мрачен.

• Ну, как? – задал я бестактный вопрос.
• Никак. Не пришла, — буркнул уныло и, освободившись от доски, спустился вниз.

Что ж, бывают в жизни огорчения. Не даром мудрыми сказано:

«Да будут все наши желания умеренными, без излишка.

У тех, кто чрезмерен в желаниях, на лбу появляется шишка».

(Из индийского эпоса «Панчатантра»).