Чечельницкий В. Третий тост ….

Светлой памяти Ивана Ивановича Бачурина и Владимира Семёновича Высоцкого посвящается.

«Встречается порою человек

И вашу душу странно освещает

Как та звезда, что совершая бег,

Вам свет даёт, но вас не замечает.

От одного присутствия его

Встаёт мечта неясная о счастье.

Но он прошёл, не ведая того,

Что жизнь его и вам близка отчасти.

Так капитан, отняв бинокль от глаз,

Когда прощально гавань отзвучала,

Не думает о том, что битый час

Волной вздымает лодки у причала.

Иван Иванович Бачурин

после полёта на аналоге “Бурана”

Так, направляя точный свой полёт

Среди светил расставленных как вехи,

Совсем о том не думает пилот,

Что в вашем телевизоре помехи…

(Константин Ваншенкин)

Ivan Ivanovich Bachurin

Опыта космических полетов не имеет.

Статус — космонавт-испытатель ГКНИИ ВВС.

«Заслуженный лётчик-испытатель СССР»

Дата и место рождения:

Родился 29 января 1942 года в селе Берестовенька Красноградского района Харьковской

области, Украинской ССР.

Дата и причина смерти:

Умер 20 сентября 2011 года. Был подобран в поселке Чкаловский Московской области каретой “скорой помощи” в состоянии тяжёлого переохлаждения и доставлен в больницу г.Фрязево, где вскоре скончался. Из-за отсутствия документов личность установить не удалось, и он был похоронен в номерной могиле на кладбище Щёлковского района Московской области. В ноябре 2012 года перезахоронен на кладбище деревни Леониха близ Звездного городка.

Награды:

Награжден орденом Красной Звезды, орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» III степени (1990, за работу по программе «Буран») и 9-ю медалями.

Увлечения

Увлекался горными лыжами, шахматами, путешествиями, парашютным спортом.

Вот на такую информацию я наткнулся совсем не давно в Интернете, и она меня потрясла. Сразу вспомнилось, как благодаря необычному стечению обстоятельств, мы познакомились с Иваном Ивановичем Бачуриным, и какой неизгладимый след общение с ним оставило в моей памяти.

Но прежде чем рассказать об Иване Ивановиче, вспомнилась ещё одна встреча, которая к тому же закончилась «приключением», которое невозможно забыть, и у этого человека день рождения тоже в конце января, как и у Ивана Ивановича Бачурина.

На зимние каникулы 1967 года я, курсант 2 курса Оренбургского лётного училища, прилетел в Ленинград. 10 дней пролетели как один, и настала пора прощаться с этим замечательным городом. Я заранее приехал в аэропорт Пулково, толкаться в очереди на регистрацию билетов абсолютно не хотелось, поэтому встал в самый её конец. Минут 15 за мной никто больше не подходил, как вдруг я услышал негромкий, с небольшой хрипотцой голос: «Вы крайний на регистрацию?»

Я ответил: «Да», — и только потом, повернувшись, увидел мужика в пальто, чуть ниже меня ростом. Зрительная память у меня хорошая, стою, размышляю: «Где-то я этого мужика  видел?», — и не могу вспомнить. Обернулся на него ещё раз: «Ну, точно видел», — но, сколько не напрягал «мозговые извилины», которых у нормального курсанта не так много, так и не вспомнил. И только когда дошла очередь до мужика, он взял сумку и гитару в дорогом кожаном чехле, которые заранее были оставлены на скамейке напротив весов, где взвешивали багаж , до меня дошло: «Господи, да это же Высоцкий, только там он с бородой был». А я как раз недавно посмотрел фильм «Вертикаль», где Высоцкого наконец увидела большая часть Советского Союза. До этого он уже был очень известен, его песни крутились практически во всех студенческих общежитиях на бабинных магнитофонах.

В накопителе я бочком-бочком и стал рядом с Высоцким. Минут 5-7 мы стояли рядом, периодически Владимир Семёнович пробегал ко мне взглядом, чувствуя, что я что-то хочу спросить у него, но я так и не решился задать вопрос, который заранее приготовил: «Владимир Семёнович, а как Вы пишете свои песни о лётчиках? Я курсант Оренбургского авиационного училища, которое заканчивал Юрий Гагарин и через три года буду пилотом.

Я видел, что его узнали. Вокруг нас образовалось какое-то пространство метра три в диаметре. Народ весь смотрел в его сторону. Но я видел и другое. Высоцкого это нисколько не доставало. В то же время он не разыгрывал «ложную скромность», он просто был самим собой. Мне тогда было 18 лет, я уже слышал его песни, и они мне нравились. Чётко помню, что у меня тогда возникло ощущение чего-то необычного, что со мной происходит. Это я вам, уважаемые читатели, говорю, совершенно искренне, не рисуясь… Видно, где-то на подсознании отложилось, что ты стоишь рядом с человеком, который в будущем станет легендой. И вся наша мимолётная встреча много лет назад, как сейчас стоит у меня перед глазами.

Кончилась она для меня ох, каким приключением… Пришёл автобус, нас погрузили в самолёт ТУ-104, минут 20 мы там просидели, примеряя привязные ремни, а потом красивая стюардесса объявила: «Просим покинуть самолёт, рейс по техническим причинам переносится на два часа». Может именно тогда у Владимира Семёновича возникла идея написания песни «Аэрофлот – открыт Париж, но мне туда не надо»… В общем, оказались мы снова в здании аэровокзала. Высоцкий куда-то ушёл, а я стал напрягать «фантазию», где мне прождать эти два часа? На глаза попалась вывеска «Ресторан», и я мгновенно принял правильное решение – мне туда. В кармане оставалось целых 13 рублей (3 – на такси в Оренбурге, 10 – резерв именно на такой случай). Захожу, а там два курсанта за столиком мне рукой машут:

«Парень, тебе сюда»… Подхожу, познакомились, оказалось два курсанта с Качинского училища «коротают» время до своего самолёта, тоже второкурсники. Я сразу «бросил свои 10 рублей в общий котёл», и посиделки трёх бравых будущих пилотов начались.

Выпили за «бомбёров», за меня в смысле. Потом за «истребителей», дальше за содружество родов авиации, потом ещё за что-то… А когда ребята узнали, что я только что разговаривал с Владимиром Высоцким, их восторгу вообще не было предела. В разгаре нашего «банкета» прозвучало очередное объявление о завершении посадки на какой-то рейс. А там акустика в зале такая, что не разберёшь толком, что объявили. Один курсантик меня толкает: «Вася, это же на твой рейс закончили посадку». Я вылетаю из вокзала на улицу в сторону лётного поля. Ору тётечке в форме: «Что на Оренбург закончили посадку?» Она мне: «Да, вон самолёт».

А на лётном поле стоят два самолёта, точнее один стоит, а от второго трап уже отъезжает и его начинают буксировать. Я перескакиваю через забор, слышу: «Куда? Нельзя, Вернитесь…» Куда там – я уже включил максимальную скорость и бегу к самолёту, который буксируют, на бегу что-то ору и размахиваю сумкой. Смотрю, буксировку остановили, и трап поехал к самолёту обратно. В хвосте открылась дверь, стюардесса машет рукой: «Скорее…»

Залетаю в самолёт, в конце салона свободно одно единственное место, плюхаюсь в него. Самолёт потащили дальше. Потом запустили двигатели, взлетели, набрали высоту, и только тогда ко мне подошла стюардесса: «Давайте Ваш билет». Я дал. Она развернула, и брови полезли вверх: «Позвольте, но это не ваш рейс!» У меня душа ушла «в пятки» — денег то нет, три рубля на такси осталось: «А куда мы летим?»

«Рейс Ленинград – Куйбышев – Симферополь», — ответила стюардесса. Потом мне говорит: «У Вас выход только один, сойти в Куйбышеве (сейчас это Самара).

Выбора у меня нет – соглашаюсь.

В аэропорту Курумучи (Куйбышев) я еле пробился к кассе для транзитных пассажиров, а кассирша меня и слушать не хочет, чтобы на основании этого билета выдать новый Куйбышев-Оренбург. Народ шумит: «Курсант, не задерживай очередь».

Короче, вытолкали меня оттуда. Думаю, что делать? Смотрю, идут четверо мужчин в форме лётчиков Гражданской авиации. Я как-то сразу понял –это экипаж, и как «утопающий за соломенку» к ним:

«Извините, кто у вас Командир?»

«Ну, я, предположим», — ответил один. Я сбивчиво изложил пикантность ситуации и суть моей просьбы, помочь будущему лётчику долететь до своего родного училища.

«Ну, тебе повезло, пацан», — сказал Командир, — «Мы как раз летим грузовым рейсом на Оренбург. Короче, в 5 утра быть у этого входа».

В общем, утром на каких-то тюках и ящиках в фюзеляже грузового ЛИ-2 я летел в сторону моего родного училища, и никак не мог поверить своей удаче…

Лет через десять по радио я услышал интервью Владимира Высоцкого.

Корреспондент спросила» А Вам не докучают «сильные мира сего». Через паузу Высоцкий ответил: « Бывает, я сатанею, когда в час или два ночи за мной приходит «Чайка» или чёрная «Волга» и отвозит развлекать кого-то из ЦК. Отказаться я не могу, сразу стану не «выездным». Но иногда бывают смешные случаи, как вот на этой неделе. После часа ночи я уже собирался ложиться спать, как вдруг раздался резкий, требовательный звонок в дверь, причём не один. Подскакиваю к двери, думаю, набью хулиганам морду, открываю. А там стоят вусмерть пьяные три лётчика Морской авиации, три старших лейтенанта, держась друг за друга. Сразу понял, бить их бесполезно – не поймут, за что.

Один из них, заплетающимся языком: «Владимир Семёнович, мы большие п… почитатели Вашего таланта, п…пришли послушать Ваши песни». Я так вежливо:

«Ладно, ребята, проходите».

Лётчики прошли в коридор, еле стянули друг с друга шинели, потом в комнату. Я их усадил на диван, сам на стул, взял гитару и начал петь. А стул оказался под часами. И вот после третьей песни в поле зрения лётчиков попали часы, а после четвёртой песни до них дошло, что время пол — второго ночи, и они у меня в гостях. Ребята у меня на глазах начали трезветь и ещё через песню покинули мою квартиру, как нашкодившие коты. Но утром под телефоном я нашёл конвертик с деньгами. Так лётчики извинились за своё неожиданное вторжение.

Конечно, я на них не обиделся. Ну, перепили, «малость», с кем не бывает…»

Если встреча с Владимиром Семёновичем Высоцким закончилась «приключением», то знакомству с Иваном Ивановичем Бачуриным оно предшествовало, только началось он за несколько лет до этого. А дело было так:

В тот год на свою любимую военную турбазу «Терскол» я первый раз прилетел в чине новоиспечённого майора. Хотя я знал, что «майор» — это ещё не старший офицер, гонору у меня стало, хоть отбавляй. Вы, конечно, можете мне возразить: «Парень. Ты что-то путаешь. Как это майор не старший офицер?»

Отвечаю популярным анекдотом: «Капитан получил майора и пригласил своего начальника, командира полка, полковника на «обмывон» звания. Сели за стол, и новоиспечённый майор, которому не терпелось, произнёс первый тост: «Выпьем за старших офицеров!»

А полковник говорит: «Нет, майор ещё не старший офицер, а почему, послужишь с моё, поймёшь». Через год нагрянула ЦИБП, устроила внеплановую проверку полку Боевой готовности. И по её результатам полковника, командира полка, сняли с должности и разжаловали до подполковника, а майора сделали капитаном. После чего подполковник спросил капитана: «Ну, понял, почему майор ещё не старший офицер?»

Впрочем, я отвлёкся. «Гонор» у меня подскочил, поскольку я знал, что на военной турбазе «Терскол» к офицерам всегда относились с уважением, а к старшим – особенно. Это выражалось, прежде всего, в том, что старших офицеров селили в 2-х местные номера. Про остальные «льготы» рассказывать не буду, типа – лыжи получше или «столик в баре»…

В данном контексте важно другое. В тот мой приезд мне 2-х местный номер сразу не дали. Дежурный администратор извинилась и сказала: «На одну ночь мы Вас поселим в 4-х местный номер, т.к. свободных 2-х местных просто нет, но завтра очередной заезд выедет, и мы Вас обязательно переселим». Я сказал: «Хорошо»,- и пошёл заселяться. Подхожу к своему номеру на 7-ом этаже, слышу, оттуда шум, постучал. Открываю дверь, и «челюсть у меня отвисла» — за столом сидят человек 15 «абреков» кавказской национальности. Тамада, который сидел лицом ко мне, и я его как-то сразу вычислил, спросил: «Тебе чего?»

«Так новый жилец – жить прислали», — нерешительно ответил я.

«Ну, тогда садись за стол, — предложил тамада, — вон та койка свободна, бросай рюкзак».

Я как глянул, на столе стеклянная бутыль литров на 10 и ещё ряд бутылок коньяка и водки, толпа мужиков, в основном, с бородой и суровыми лицами, и пить мне с ними сразу расхотелось. Говорю: «Не, я спортсмен, вообще не пью, у меня режим…»

Тамада мне: «Ну, как знаешь» … В общем, бросил я на койку рюкзак, и скорее из номера. Погулял часов до без десяти одиннадцать вечера и пришёл в наивной уверенности, что гости разошлись.

Разошлись, но четверо ещё сидели, а в бутыли оставалось литра три прозрачной жидкости. «Ну, ты, новый жилец, лучше садись к столу, иначе ты тут не уживёшься».

Это было сказано таким тоном, что я понял, что выбора у меня нет. Присел. Мне тут же налили почти полный стакан, (тогда это называлось –«штрафная»), и тамада произнёс: «Представься и скажи тост». Ну, я к тому времени уже третий раз на эту турбазу приехал, успел кое-чему «научиться». Поднял стакан и произнёс: «Вася, Калининград, Морская авиация. Я предлагаю выпить за эти горы, что притягивают столько замечательных людей. А также за мужчин, которые сидят сейчас за этим роскошным столом в этом уютном номере!» (закуска на самом деле была «роскошная» и её оставалось много)

Тамада сказал: «О, сразу видно, наш человек, ну вперёд!» Начал я пить, а там чача.

До этого я пил её всего раз, и она мне тогда не понравилась, сладковатая, противная.

Но тут, как-то на «вдохновении» осилил сразу, надо ж марку морского лётчика держать. Короче, утром голова гудит, на завтрак я не пошёл, на вступительную беседу тоже. Попросил Гурама, так звали нашего тамаду из Грузии, записать меня в какую-нибудь двухсотую группу. Первый день катания я пропустил, до обеда провалялся на койке. Без аппетита пообедал и пошёл часа на 2-3 проветриться на свежий воздух. Гуляю, и никак не могу решить, стоит мне переселяться из этого номера в 2-хместный или нет. Потому что помню – мне вчера с Гурамом и его тремя друзьями было крайне интересно. К тому же, я себя таким «орлом» ощущал, т.к. от них шли сплошные «комплименты», не говоря про то, что «ты меня уважаешь» …

Так я ничего не решил, думаю, зайду в номер, а там по обстановке… Захожу, Бог ты мой, сидит опять человек 15, на столе полная бутыль, 10 литров – военно-морской глазомер меня не подвёл, «море закуски» кроме ряда ещё бутылок, и Гурам мне:

«Вася, ну где ты бродишь? Только тебя ждём, садись, начинаем». Я ему: «Гурам, ты что забыл, я же вчера сказал, что всё, «пить завязываю», отдаюсь горным лыжам, и ты мне это подтвердил, сказал, хорошо. Это твоё право».

Тут Гурам мне: «А ты забыл, что ты мне ещё вчера сказал? Что твоя мечта, поступить в Школу лётчиков-испытателей, так я ради тебя собрал этих замечательных людей. Вот сидит Заслуженный лётчик-испытатель с фирмы Микояна, две недели назад только катапультировался, сюда приехал на реабилитацию. Вот Заслуженный штурман-испытатель с фирмы Туполева. Остальные тоже лётчики-испытатели или военные лётчики. Ты что с такими людьми выпить не хочешь?» Все 15 пар глаз как по команде повернулись и уставились на меня. Ясно, что при таком представительном кворуме язык у меня не повернулся сказать «Нет». Гурам меня представил и «понеслась»… При каждом тосте меня наставляли, как надо летать, подкрепляя всё это примерами из личного опыта. Как лётчик, я в своих глазах вырос «на порядок», но утром история повторилась, на лыжах кататься я не поехал.

Чтобы уважаемый читатель не подумал, что я что-то сочиняю, приведу такой факт. В 1989 году имел честь быть личным «водилой» на моём катере у двух Заслуженных лётчиков-испытателей, Героев Советского Союза Остапенко Петра Максимовича и Фастовца Авиарда Гавриловича. Они учились в нашем Николаевском Центре на курсах Руководителей полётов корабельной палубной авиации. По просьбе зам Начальника Центра Василия Васильевича Городецкого я их вывез «на шашлык».

И вот в самый разгар «банкета» у костра на берегу Днепровско-Бугского лимана, я имел неосторожность похвастаться, что уже как-то пил с лётчиком-испытателем с фирмы Микояна после его катапультирования с МИГ-31, и назвал дату. На что Пётр Максимович, зевая, произнёс: «А это мы с Витькой тогда уходили (имя могу перепутать). Он тогда ушёл с 200 метров, а я с 60-и». Сами понимаете, провести ночь у костра на реке с такими великими лётчиками, это дорогого стоит…

Но вернёмся к Гураму Николайшвили, прирождённому тамаде из города Тбилиси, постояльцу номера №709. После встречи с лётчиками-испытателями я не только лыжи пропустил, но завтрак и обед тоже. Пить тогда, пропуская тосты или пригубливая, я ещё не научился. Еле выполз на улицу, часа два побродил в районе турбазы, часов в пять зашёл к себе в номер. «Мама мия! Картина маслом, опять человек 15, полная бутыль, и все новые лица. «Гурам мне: «Вася, скорее, начинаем».

Я ему: «Ты что, Гурам, офонарел? Я же вчера сказал, что больше пить не буду, и не уговаривай».

Гурам: «Вы посмотрите на него. Он вчера признался, что хочет стать инструктором по горным лыжам на этой турбазе. Я ради него пригласил за этот стол весь руководящий состав «Терскола». Вот сидит зам. Начальника турбазы, подполковник Муса Султанович Махов, который сменит скоро полковника Самодурова Бориса Викторовича. Остальные инструктора турбазы, у которых ты будешь перенимать опыт и учиться них горным лыжам. Ты что, с такими людьми выпить не хочешь?»

«С такими хочу», — уныло ответил я и сел за стол. Следующий день я тоже не катался. Но больше такого не было, я заставил себя собрать свою волю «в кулак» и по одному двум спускам с Чегета я всё-таки делал. За оставшиеся 12 дней кого только не перебывало в нашем номере: космонавты, член-корреспонденты наук, профессора, видные альпинисты и т.д. Я не знаю, где их Гурам находил, но перед его обаянием устоять было невозможно. Причём, я подозреваю, не последнюю роль играла бутыль с экзотическим напитком и стол с шикарной закусью. В отношении бутыли – у Гурама везде были связи. Рано утром специально обученное лицо забирало у нас пустую “тару”,на “Жигулях” увозило в Нальчик, а после обеда привозило полную бутыль.

Прошёл год. Я снова приехал в зимний отпуск на свою любимую турбазу. Первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я переступил порог холла турбазы Терскол:

«Господи, хоть бы только Гурам снова не приехал!» Не успел я подумать, вижу, стоит Гурам с огромным рюкзаком и лыжами, озирается, увидел меня, прямо просиял от радости.

«Вася, только о тебе подумал. Хоть бы ты снова приехал».

Я при этих его словах так и сел на свой рюкзак. Но мне повезло. В этот раз Гурам приехал с сыном, Сураб зовут. Его поселили в один 2-х местный номер, а меня в другой. В итоге, в этот раз мне удалось полноценно покататься на горных лыжах дней пять или шесть. Главное было с обеда сбежать так, чтобы Гурам не перехватил с приглашением на очередной «банкет». Но для этого мне свой обед надо было глотать как «баклан», что у меня по молодости не всегда получалось. Самое интересное, что одна из «посиделок» получилась с Мусой Султановичём Маховым, который к тому времени стал уже Начальником военной турбазы «Терскол», и он мне всё потом «учёл при разливе» и случилось это лет через пять…

Для начала расскажу, что представляла собой военная турбаза «Терскол» и почему, практически всех, кто на ней побывал, туда тянет снова и снова. Вместимость около 600 человек, заезд идёт в 4 дня. В первый день обязательно проходишь мед. осмотр и соответственно допуск на пребывание. Высота 2200 метров, некоторые за 14 дней так и не могут к ней акклиматизироваться. Потом вступительная беседа, в основном об опасностях, которые поджидают зазевавшегося туриста, главные из которых, это лавины и опоздание на завтрак. Беседу, как правило, много лет подряд проводит Начальник КСС, аксакал турбазы, альпинизма и горных лыж Белиловский Владимир Львович. Мужик уникальный во всех отношениях. Я скажу о нём только одну вещь – он единственный в мире альпинист, который пишет стихи во время восхождения, и стихи замечательные. Скажете, что здесь особенного? А вот что – все альпинисты мира, а поверьте, я перечитал много книг на эту тему, пишут стихи или перед восхождением, или после, в лучшем случае их Муза может посетить на вершине. У Владимира Львовича в душе они рождаются во время восхождения, хотя это каторжный труд, и мало видов спорта сравнятся с альпинизмом по длительным физическим нагрузкам. Я встречался с ним крайний раз 4 года назад, и несмотря на свои 70 лет, он как “молодой” водит “туристов”по Эльбрусу или обучает vip-клиентов на горных лыжах.

Ещё чем примечательна была тогда турбаза Терскол: отменная кормёжка лучше нашей реактивной нормы, и главное, на ней невозможно было скучать. Потому что всех разбивали на группы по классу катания и все 14 дней шли соревнования по волейболу, плаванию (там самый высокогорный бассейн в мире), настольному теннису, шахматам и второму виду после домино по интеллекту – перетягиванию каната, а также по горным лыжам. А в конце заезда каждая группа давала свой концерт художественной самодеятельности. В общем, там было весело, и скучать было просто невозможно. А ещё там прекрасная библиотека с редким собранием уникальных книг, и, конечно, люди – молодые душой и телом…

В общем, я ещё много могу рассказывать взахлёб об этой турбазе, любви моего сердца, но вернёмся к главному герою нашего повествования. Встреча с Иваном Ивановичем Бачуриным произошла так. Нас распределили по группам, я попал в 300-х сотую, куда берут горнолыжников с высоким классом катания. 300-х групп обычно на турбазе несколько, а 400-х сотая всего одна. Там катаются асы, (кстати, на следующий год я уже катался в ней). Так вот, утром второго дня катания меня неожиданно рано разбудили и приказали до завтрака явиться на планёрку и постановку задачи на очередной катальный день. Прибыл я на этот представительный кворум, и Начальник турбазы, полковник Муса Султанович Махов объяснил мне

«диспозицию». Инструктор нашей группы неожиданно заболел. Больше свободных инструкторов на турбазе нет. Он принял решение с общего согласия инструкторов турбазы предложить мне поработать инструктором по горным лыжам у себя в группе, учитывая мой 10-летний стаж пребывания на турбазе и звание подполковник. Но я по глазам Начальника прочитал, что он меня помнит ещё по «банкету» у Гурама Николайшвили. Именно это сыграло решающую роль, потому что в группе у нас были и полковники, тот же Иван Бачурин, и более опытные горнолыжники. Я, конечно, дал согласие, польщённый доверием такого представительного коллектива, несмотря на то, что работать предстояло бесплатно, т.к. оклад идёт инструктору, который болеет.

В общем, представили меня моей группе 18 человек. Объяснили, что отныне мои указания должны выполняться неукоснительно, и я приступил к приятным, но очень хлопотным и ответственным обязанностям инструктора по горным лыжам. Для информации – в посёлке Терскол весь горнолыжный народ катается в двух местах: горе Эльбрус, самой высокой вершине Кавказских гор, и горе Чегет, сложнейшей горе по своему профилю в пределах всего Советского Союза. Каждый год в Терсколе не обходиться, к огромному сожалению, без летальных исходов. В основном, народ гибнет в лавинах, а иногда разбивается на лыжах, поэтому безопасность катающихся, прежде всего, зависит от инструктора, который ими руководит. Поделюсь в плане обмена опытом таким горьким фактом. За год до этого, со мной за столом в столовой сидела красивая молодая пара с Москвы, которая только поженилась и приехала в Терскол в свадебной путешествие.

На десятый день катания Володя, старший лейтенант, за завтраком вдруг мне говорит: «Что-то у меня предчувствие нехорошее, сегодня на гору не пойду». А погода в тот день была изумительная. Я ему: «Ты что, Володя, пропускать такой красивый день не «по-государственному», путёвка всего 14 дней, и всегда к тому же ты отдыхал. Я бы на твоём месте пошёл». А тут его жена Лена добавила: «Да брось ты хандрить, поехали». В общем, Володя, с нами согласился. Остальное всё произошло на моих глазах. Я остановился отдохнуть на самом крутяке, метров 300 ниже от начала поворота в солнечную мульду. Туда траверз идёт поперёк склона метров 800-1000. Вытер пот со лба, посмотрел наверх и увидел Володю в характерном, серебристом, болоньевом комбинезоне. Он выскочил на траверз на большой скорости, обычно даже опытные горнолыжники её здесь сбрасывают, т.к. ты не видишь, что творится за бугром. А там стоял «чайник», потому что только «чайник» может стоять и отдыхать на лыжне, где нет обзора. В итоге, Володя пытается его объехать, падает и летит по склону, проносится мимо меня вниз головой, лыжи отстрелило, а в болонье он скользит как «болид», скорость огромная. Метров 200 ниже врезается головой в опору бугельного подъёмника. Я сразу погнал поперёк склона к одно кресельному подъёмнику между 1-м и 2-м Чегетом. Ребятам, которые едут в креслах, ору: «Срочно сообщите спасателям наверху, внизу крутяка перед солнечной мульдой лыжник сильно разбился. Лежит возле опоры ВЭЛ-1000. После чего помчался к упавшему Володе. Он был без сознания, народ пытался оказать первую помощь. А через 4 минуты подъехала «акья» со спасателями. Это такая лодка с ручками, и два лыжника её буксируют. Володю погрузили в неё и увезли.

На третий день он умер, не приходя в сознание. Как я себя ругал, что уговорил молодого старшего лейтенанта поехать кататься в этот день. Ведь у него было предчувствие, что нельзя ему сегодня ехать на гору…… В тоже время на меня такое впечатление произвело зрелище, как он скользил в своём болоньевом костюме и не мог остановиться, а ведь у меня такой же. Что я на следующий день костюм снял и одел «брезентовые», демисезонные, лётные штаны-ползунки и потом катался только в них. При падении они не скользят, только ткань на больших скоростях подгорает. Теперь вы понимаете, что я чётко представлял свою ответственность, как инструктора нашей группы.

В общем, катальный день шёл по плану, одно огорчало – огромные очереди на подъёмники. На Чегете стояние в очереди, особенно с утра, доходило до полутора часов, пока поднимешься на самый верх, а на Эльбрусе до трёх часов. В 9 утра становишься очередь, а к 12 лишь поднимаешься к верхней станции Гора Баши на кресельном подъёмнике или к «Приюту 11» — и на ратраке на высоту 4200 метров.

После очередного спуска с Чегета подъехали мы группой к однокресельному подъёмнику, а там толпа в очереди. А искусство инструктора состоит ещё и в том, что он нюхом чувствует обстановку, где меньше стоять, и соответственно ведёт туда группу. Я тогда говорю: «Стойте здесь, а я сгоняю вниз к двух кресельному, может там очередь меньше». (Но потом мне надо пешком с лыжами в руках подниматься вверх метров 100 обратно).

Только я погнал на скорости вниз, как услышал негромкий возглас: «Не авиационное решение». Я мельком оглянулся, запомнил стройного мужчину, который это произнёс, и помчался дальше. Несусь, а сам размышляю, такое мог сказать только лётчик. Убедился, что очередь внизу даже больше, чем наверху, снял лыжи, полез обратно к своей группе. Откатались мы первый день нормально, а в конце я объявил: «Ребята, нельзя нарушать традицию, сегодня вечером после ужина собираемся у кого-то в 4-хместном номере для знакомства. У кого, определите сами, мне потом скажете. С собой взять немного закуски, и кто, что пьёт».

Здесь я вам сейчас опишу обычай, который придуман давным — давно, и в горах свято соблюдается. Вот вы представьте, на турбазу приехал народ со всего Союза.

Катаемся всего 14 дней. Как группе сразу подружиться, выявить таланты, учитывая, что сборная от группы должна в самых разных соревнованиях выступать, а потом ещё концерт подготовить. Поэтому наливается чаша вина и пускается по кругу.

Когда до тебя доходит очередь, ты должен сказать своё имя, (отчество категорически произносить нельзя, в горах все «молодые»). Потом назвать город, откуда ты приехал, чтобы сразу земляков найти, и проглаголить три своих увлечения, чтобы сразу найти «родственные души». Только после этого ты имеешь полное право приголубить из чаши и передать её дальше. Но самое неправильное, относиться к этому ритуалу со всей серьёзностью. Допустим, встаёт девушка: «Здравствуйте, меня зовут Маша.

Я из Москвы… Люблю слушать классическую музыку… пауза, девушка «морщит лоб», — ещё вышиваю крестиком, — пауза, долго думает, ну что ещё про себя сказать, надо же три увлечения назвать, а народу же выпить не терпится – думают про неё: «Какая зануда!» Наконец Маша «рожает»: «Да, ещё люблю горные лыжи». Но сами понимаете, авторитет её по первому впечатлению безнадёжно испорчен.

Встаёт следующая: «Я Люся, родной город Питер. Люблю высоких, красивых мужчин, которые ездят на дорогих “Жигулях” последних марок и умеют красиво ухаживать за женщинами». (тоже «три увлечения»). Выпивает глоток и быстро передаёт чашу дальше по кругу. Естественно у неё сразу полное взаимопонимание с мужским полом.

В общем, собрались мы в номере, мужчины выставили, кто что принёс, женщины накрыли стол. Нашли чашу, в которую поместилось сразу две бутылки вина, (графин называется), и я объявил начало ритуала. Народ дружно потребовал, чтобы чашу первый опробовал я, вдруг «отравлено», а за безопасность группы я же отвечаю.

Ну, меня такими вводными смутить невозможно, «Школа» всё-таки, я поднял графин: «Вася, город Остров Псковской губернии, летать, пить, заниматься спортом и встречаться с интересными людьми, включая женщин». (Пользуясь правом инструктора, в целях рекламы, я сразу выдал даже четыре «своих» в некотором роде, взаимоисключающих «увлечения»). Народ дружно зааплодировал, потом чей-то голос спросил: «А давно летаешь?» Отвечаю: «Не очень, всего 22 года». Выпил глоток и передал «чашу дружбы дальше».

Дошла очередь до Бачурина. Он поднял графин: «Иван, Москва, остальное, как Вася». Тот же голос спрашивает: «А ты, сколько уже летаешь?» Иван: «29 лет», — отпил, и чаша пошла дальше. Я слушаю, что народ рассказывает про себя, мысленно намечаю сборные команды, этот вопрос тоже надо решить сегодня, чтобы ребята успели сыграться в тот же волейбол, например, а сам всё думаю про Ивана: «Блин, в каком же он звании, если летает 29 лет, и место службы Москва. Или испытатель, или в Штабе сидит».

«Банкет» заканчивается, народ начинает расходиться, мы с Иваном встаём, и он говорит, глядя на меня: «Ну, что пойдём знакомиться?» Отвечаю: «Пойдём, только сейчас за бутылкой сбегаю». Он: «Не надо, у меня есть». Отвечаю: «Это дело принципа». Сгонял к себе, взял коньяк, специально предусмотренный для таких случаев, и вместе с Иваном спускаемся на третий этаж в его номер. Заходим в конце коридора направо, и я обомлел: «Мама родная! Я уже 10 лет на турбазе, но даже не знал, что здесь такие номера есть». Шикарные двухкомнатные люксовские апартаменты». Говорю: «Иван, это что же ты за «птица», что в таких хоромах живёшь?»

Он: «Это не я птица, птица вон на койке дрыхнет, это ему такой номер дали, а я тут только сбоку примазываюсь. Эй, птица вставай, у нас гости». Тело, лежащее на койке, встало, потягиваясь, и Иван представил нас друг другу: «Это Вася, мой инструктор, лётчик Морской авиации по совместительству. А это космонавт Анатолий Арцебарский, ещё не летал, но скоро полетит». Я про себя: «Вот это да, такие люди!!!» Откупорили коньяк, начали знакомиться ближе. И тут я понимаю, чтобы соответствовать рангу этих людей, надо сделать что-то неординарное. Когда первый этап, так сказать, поверхностного знакомства прошёл, я говорю: «Мужики, вы не против, если я минут на 10 отлучусь? Вы только спать не ложитесь». Те мне: «Конечно, нет».

Выскакиваю, хотя сам ещё не знаю, куда? На секунду останавливаюсь, так, в бар или на дискотеку? Ноги сами выбрали второе, хотя зачем я туда иду, не знаю.

Пришёл в зал, осматриваюсь — вдруг вижу девушку, которую случайно слышал, как она играла на гитаре. Решение пришло мгновенно: «Вот кто нам нужен». А тут как раз музыка заиграла на какой-то медленный танец. Смотрю, к ней уже мужик направляется, чтобы танцевать пригласить. Я пробегаю все 20 метров зала, как спринтер на «стометровке», последние три метра прыгаю и приземляюсь прямо перед мужиком, который уже делает «реверанс» приглашения на танец.

Вообще-то, на турбазе за такие вещи «морду бьют», но мне не до «сентиментов», выпаливаю: «Девушка, можно Вас пригласить?» Та милостиво кивает и идёт со мной танцевать. Боковым зрением вижу, как мужик показывает мне кулак, мол, потом разберёмся. Мне не до его амбиций, мне надо девушку «обаять», учитывая, что по внешности и фигуре я далеко не Ален Делон.

Спрашиваю: «А Вы здесь откуда?» Отвечает: «С первого Североморска». Пипец, вот Удача! Говорю: «Я знаю Ваш город, не раз там садился, там же аэродром Морской авиации». Ира, так звали девушку, отвечает: «Я знаю, у меня муж моряк, но у него много знакомых среди лётчиков».

Тут я понял, что пора брать «быка за рога»: «Ира, у меня два друга –космонавта, сейчас скучают в номере и очень хотели бы послушать гитару. Вы не могли бы нам спеть несколько своих песен?» Она мне: «Вы знаете, я уже собралась уходить с дискотеки, ноги ещё не отошли после катания, но для таких людей я, конечно, спою». И мы прямо с середины танца мы уходим. Ира по дороге заскочила в свой номер, взяла гитару, и мы зашли в «люксовские апартаменты». Иван с Анатолием хотя и сидели за столом, но по их виду, я видел, уже собирались идти «кемарить». 

Обнаружив, что я пришёл не один, а с красивой женщиной, сон у обоих, как «рукой сняло».

На столе, как по мгновению волшебной палочки появилась бутылка шампанского, и Ирина нам вместо трёх песен закатила концерт часа на полтора. Пела она действительно прекрасно. Ребята были так растроганы, что, прощаясь, сказали, что она теперь может заходить к ним в гости в любое время дня и ночи без приглашения.

Поскольку я стоял рядом, я посчитал, что это ко мне тоже относится и не ошибся. Все остальные вечера мы проводили вдвоём с Иваном или к нам подключался Анатолий.

Он катался в другой группе, и там у него были свои друзья, и своя программа. Ира к нам больше не выбралась ни разу. Когда народ раскусил, как она поёт и играет на гитаре, поклонники её таланта её просто никуда одну не отпускали, а с «кузнецом» идти к нам она постеснялась.

Но я не прогадал. Во-первых, мы с Иваном теперь всегда катались вместе. Мне не было необходимости кого-то учить в группе, кататься на горных лыжах. По классу катания мы все были примерно равны. Моя задача была придерживать тех, кто любит «лихачить», определять трассы для очередного спуска. Как оказалось, я действительно знал Чегет лучше всех. И главное, чётко следить за нагрузкой и настроением группы, утверждая предложения: «А не пора ли по шашлычку перед обедом или обойдёмся хачапури с глинтвейном?»

А во-вторых, Иван, как старший по званию, помогал мне руководить тренировками сборных команд группы и подготовкой отчётного концерта. Вдвоём с Иваном у нас это получалось ненавязчиво и авторитетно. Когда же оставались одни, я сразу заводил разговор о полётах. Выспрашивал у Ивана «тонкости» лётного мастерства и «ньюансы» работы лётчика-испытателя. Хотя я сам был уже далеко не новичок, как-никак, зам.командира полка по лётной подготовке, но от Иван Ивановича я столько наслушался бесценных советов и лётных премудростей, которых ни одна академия не даст. Вот только некоторые из них:

Иван к тому времени освоил уже более 70 типов летательных аппаратов.

Спрашиваю: «Вань, а как ты запоминаешь такое огромное количество особых случаев на разных типах. Ведь на одном «Бэкфайере» (ТУ-22м) памятка по ОСП как гроссбух?» А он мне: «Вася, а ты укрупняй. Допустим, при отказе таком-то в РЛЭ (Руководстве по лётной эксплуатации) идёт: «Прекратить выполнение задания, перейти на дозвук, переставить крыло на стреловидность 30 градусов, перед посадкой на траверзе включить ТНУА третьей гидросистемы и т.д. А ты себе пиши одно слово «Домой», а все остальные действия они одинаковы для нескольких особых случаев. Или, есть отказы, при которых можно продолжить выполнение полётного задания, только надо для этого произвести какие-то действия. Ты пишешь «Вперёд» и рисуешь, допустим кружок с символом крана перекрёстного питания.

Тебе это говорит, что его надо включить, соответственно, более тщательно следя за правильностью выработки топлива и центровкой».

«Второе, — говорит, — чётко разберись насколько опасен тот или иной особый случай, и какой дефицит времени у тебя есть на него». И тут же привёл пример, как они летят на разгон максимальной скорости на стратегическом бомбардировщике ТУ-160 с Веремеем Борисом Ивановичем, ведущим лётчиком-испытателем фирмы Туполева. Вдруг в полёте возник какой-то зуд, а потом мелкая-мелкая вибрация.

«Я, — говорит, начал дёргаться, что-то проверять, а Веремей меня спрашивает: «Ты чего? Самолёт летит? Летит. Ну, и летим, значит. На земле разберёмся. То есть он сразу вычислил, что прямой большой опасности в этом звуке нет.

Ещё Иван очень много внимания уделял рабочему настрою на полёт, и как он его добивается. Рассказал, почему такие виды спорта, как горные лыжи помогают ему в работе лётчика-испытателя. Что помогает сохранить самообладание в воздухе.

Рассказал, почему ему запретили прыгать с парашютом, и ещё «кучу» интересных вещей… В общем, я под руководством Ивана Ивановича Бачурина за эти 14 дней такую науку прошёл как лётчик, что с тех пор считаю его одним из своих лётных учителей, хотя ни разу не поднимался с ним в воздух на одном самолёте.

Потом довелось побывать у него в гостях в Звёздном городке. На «огонёк» дома у Ивана пришёл космонавт Анатолий Арцебарский, и на эту встречу попал мой правый лётчик Юра Лончаков вместе с воспитанником нашего полка, лётчиком-испытателем Анатолием Полонским. Мечтали с Иваном на следующий год поехать на горных лыжах в Чимбулак. Но не случилось…

Как память об Иване у меня осталась книга писателя Ивана Ефремова “Час Быка”. Когда мы гуляли по Звёздному городку, то зашли в книжный магазин, там я и приобрёл этот роман. А поскольку Ефремов мой любимый писатель, я сказал:

“Иван, благодаря тебе я нашёл книгу, которую давно искал. Напиши что-нибудь, будет как память”. И Иван подписал: “ВВ с благодарностью за любовь к небу” и расписался. Сейчас я иногда перечитываю все книги Ефремова, и когда смотрю на летящий, отрывистый почерк Ивана, сразу вспоминаю те радостные, не забываемые минуты общения с этим очень светлым человеком…

Уже потом, в городе Ахтубинске, где школа лётчиков-испытателей, я услышал песню, посвящённую Иван Ивановичу Бачурину, которую исполнял ансамбль «Цвет Пегасов» в составе: подполковник Малышев – лётчик-испытатель 1-го класса, и подполковник Павлов – лётчик-испытатель 1-го класса. Одна из строк песни: «Иван Иваныча давно ждут взлёты новые быстрее всех и выше…» (Игорь Волк отобрал Бачурина к себе в отряд для испытаний советского Бурана). А ещё мне тогда на всю жизнь запомнились «посиделки» в ресторане «Пеньки» по поводу получения звания полковник и квалификации «Лётчик-испытатель 1-го класса». Меня тогда взяли с собой мои однокашники братья Олег и Константин Припусковы и Миша Поздняков. Впоследствии Олег и Михаил получили почётные звания «Заслуженный лётчик-испытатель СССР» и «Заслуженный лётчик-испытатель Российской Федерации», а Костя был Начальником Управления в Чкаловском на генеральской должности.

Я хорошо помню начало. Нас было человек 50. Все по гражданке, я один в форме лётчика Морской авиации, у меня при себе «гражданки» просто не было. Приехал генерал, и первые его слова были: Ребята, здесь все свои, поэтому я буду называть вещи своими именами». Тут его взгляд замечает меня в конце стола. Пауза, смотрю, задаёт вопрос своему заму, сидящему рядом: «А это у нас ещё что за «фрукт»? Тот футболит этот вопрос дальше. Доходит до Кости Припускова. Костя встаёт из-за стола, подходит к генералу, что-то шепчет на ухо. Генерал продолжает: «Повторяю, здесь все свои. Ребята, спасибо Вам, что Вы живы…» Дальше о смысле труда лётчиков-испытателей, который далеко не всегда ведёт к долголетию… Генерал закончил: «За именинников!». Второй: «За Учителей!», произнёс его зам. — моложавый полковник, выпускник Балашовского училища. Третий: «За тех, кто не вернулся из полёта с перечислением имён и фамилий… А потом, пошло такое веселье, какого я ещё не встречал, чтобы так весело было в одной мужской компании.

Выходят перед публикой два мужчины, один повязан платком, размалёван под Бабу Ягу верхом на гитаре, другой тоже в каком-то экзотическом костюме с гитарой Начинают петь. Баба Яга объясняет, мол, до этого она 1000 лет летала на своей ступе, которая служила ей верой и правдой. А потом, слегка износилась, начала «барахлить».

Ей добрые люди посоветовали: «Там в Ахтубе есть Испытательный Центр, ты её сдай в ремонт, ребята её починят». Короче, досталась она ремонтировать лётчику-испытателю Кащею Бессмертному. Он её починил, доработал всякими закрылками – предкрылками, стала ступа летать лучше прежнего. Я так радовалась. Но тут прилетел полковник с Москвы, инспектор с Безопасности. Сказал: «Надо ступу ещё раз облетать, написать Инструкцию по эксплуатации, проверить ограничения и только потом ступу можно допускать к полётам». Короче, полетел на ней на облёт и чуть не убился. После чего полёты на ней вообще запретил. Вот я сейчас и мыкаюсь, летаю, на чём попало, а ступа бедная в музее стоит».

И всё это в стихах и в песне. Народ тут же дружно поднял тост: «За испытателя Кащея!» Потом пошла песня от «бомбёров» нашим собратьям по Управлению – «истребителям». Приведу несколько строк, по памяти:

…Планшет пристёгнутый к штанине –

вот истребителя портрет…

Залез в кабину мальчуган…

Фонарь закрыв, как чемодан…

Окинув взглядом 8 стрелок,

на трёх приборах в два ряда.

Он отыскал топливомеры –

всё остальное ерунда.

Гудит форсаж, ревёт машина.

Движок работает, урча.

На перегрузке минус 8

ударит в голову моча.

А через 7 минут полёта

в эфире вопль уже стоит.

Скорей ведите на посадку.

«Остаток топлива» горит…

Естественно прозвучал тост: «За наших собратьев по оружию, истребителей!»

В общем, повторяю, более весёлого «банкета» в компании, где одни мужики, я не встречал…Помню, у меня тогда мелькнула мысль, так веселиться от души могут только люди, для которых риск — это каждодневная профессия, и они, как никто умеют ценить жизнь.

Но вернёмся к Бачурину. Читая биографию «русского ламы» Гурджиева Георгия Ивановича, наткнулся на такую вещь. Оказывается, у славян, в древности существовала традиция. Когда погибал или умирал воин, в его доме собирались только самые близкие друзья и родственники, кто хорошо знал его лично, а не по рассказам. И три дня вспоминали и говорили о нём только «плохое». Подчёркиваю, не вспоминали его подвиги, а говорили только о том, что он не так сделал или не таким был. В этой традиции была заложена огромная воспитательная суть, чтобы живые задумались, если о таком человеке так говорят, то что будут говорить обо мне?

Потом церковь всё это переделала. «О мёртвых только «хорошо» или ничего. Хотя тот же Булат Шаллович Окуджава поёт в одной из моих любимых песен: “Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву…”

Если с этих позиций посмотреть на моих друзей, я о каждом могу что-то сказать.

Допустим: «Тимур слишком доверял людям и некоторые этим пользовались». Юра Лончаков до сих пор «гусарит» не по возрасту. Когда мы встречаемся, наливает коньяк в стаканы, и когда я говорю: «Юра, зачем так много?» Он мне отвечает:

«Командир, 5 лет не виделись, меньше нельзя». При споре с Виталием Сундаковым я всегда вспоминаю армию: “заходишь в кабинет начальника со своим мнением, выходишь с мнением начальника” — он просто в давит своим “авторитетом”, из-за этого ему своё, более правильное мнение, “блин”, навязать ох как тяжело… И так далее… Так вот, об Иване Ивановиче Бачурине у меня рука не поднимется написать что-либо подобное в этом плане, хотя он был далеко не “ангел”, и не всё у него было “гладко” в жизни, судя по её заключительному периоду. Но для меня он самый удивительный человек в жизни, которого я встречал. Я понимаю, что этому моему восприятию во многом способствовала обстановка, в которой мы оказались на турбазе. Горные лыжи — это всегда праздник! Но это не суть важно.

«В этом нету трагедии, полноте.

Лишь бы только сердца не остыли.

Вы живёте, покуда вы помните

Всех, кого хоть немного любили»…

(Константин Фролов)

Цель моего рассказа — вспомнить о двух людях, с которыми меня свела судьба, с Владимиром Высоцким всего на 5 минут, с Иваном Бачуриным на 14 + 1 день, но оба оставили неизгладимый, светлый след в памяти, я думаю, всех, кому посчастливилось с ними пересекаться на жизненных перекрёстках дорог. Тем более, скоро у обоих дни рождения: Высоцкому было бы 75, Бачурину – 71. Поднимем за них третий тост и помянём добрым, словом…

“Будем жить за троих,

Не забудем о них.

Молча пьём во весь рост

Третий тост…”

Эту песню поёт Александр Маршалл.

В заключение, да простит мне Иван, что делаю это без его разрешения, представляю его отчёт о полёте на аналоге Бурана «двойке», который есть в Интернете. Я думаю, не только лётчики оценят лаконичность и строгую красоту стиля изложения. Кстати, обратите внимание, как Иван Иванович говорит о приятном, привычном состоянии души перед испытательным полётом, и как он к нему мысленно готовится… “Буран” с экипажем на борту

И.И.Бачурин.

Чтобы лучше понять процесс непосредственной подготовки экипажа к каждому полёту и процесс его выполнения, приведу мои заметки, как командира корабля, о выполнении одного из полётов на “Двойке” в октябре 1987 года.

“О предстоящем полете объявили за неделю. Разработку задания закончили после предварительного облёта его режимов на стенде. Составили планшетки. Распределили обязанности в экипаже, отработали взаимодействие. На пилотажном стенде выполнили несколько тренировок строго по заданию с отработкой всех нештатных ситуаций. Получили зачёт. Накануне дня полётов присутствовали на заседании методического совета по определению готовности к полёту корабля, наземных средств и экипажа. Доклады руководителей и специалистов лаконичные.

Вопросов к ним немного. Наземный комплекс и корабль исправны. Экипаж готов к выполнению предстоящего задания в полном объёме. Председатель уточнил:

— Есть ли необходимость командиру выполнить полет на Ту-154ЛЛ по данному заданию?

— Да, есть.

— Самолет готов?

— Готов.

— Полет выполнить после заседания методсовета.

Выполнили полет на самолете-лаборатории по предстоящему заданию без замечаний. Прошли тренаж в кабине корабля и выполнили тренировочный запуск двигателей.

Ночевать остались на аэродроме в комнате отдыха, так как полет назначен на раннее утро. Вечером о предстоящем полете не говорили — наговорились за неделю.

Утром поочерёдно выглядываем в окно — как условия? Обещали усиление ветра. Туалет, завтрак, медицинский контроль. Ждём команду на выезд. Мысленно в который раз, теперь по-крупному, прокручиваю предстоящий полет. Ни за что не зацепился, но рабочего состояния пока не ощущаю. Через несколько минут звонок:

— У нас все готово. Автобус за вами вышел.

— Поняли, будем вовремя.

Одеваемся, выходим к автобусу. Ловлю ощущение привычной приятной готовности выполнить полет. Проехали мимо проходящей подготовку к полёту “Двойки” к стартовому домику. В помещении все заняты, никаких признаков суеты.

Проходим в одну из комнат. Нам никто не надоедает.

Иван Бачурин во время подготовки к космическому полету

Через минут пятнадцать поступила команда: “Экипажу занять рабочие места”.

Направляемся к трапу. Одинокий оператор ведет съемку. В тамбуре крытого трапа специалисты помогают надеть индивидуальную парашютную подвесную систему. На коленях пролезаем через люк корабля в кабину экипажа. Занимаем рабочие места. Специалисты покидают кабину, закрывают люк. Пара самолётов сопровождения и видео съёмки доложили о готовности. Нам разрешён запуск.

Во взаимодействии с механиком и пунктом управления лётным экспериментом (ПУЛЭ) проводим подготовку к запуску, запуск и перевод систем корабля в рабочее состояние. Специалисты на ПУЛЭ контролируют прохождение команд на борту корабля и в любой момент готовы нам помочь. Взлетают самолёты сопровождения и видео съёмки. Отключаем наземные источники питания и выруливаем на взлётную полосу. На рулении самолёт хорошо управляем, торможение эффективное. Стараюсь запомнить высоту до земли — непривычно высоко.

На полосе прогреваем двигатели. Самолёты сопровождения и съёмки занимают исходное положение в воздухе, чтобы после взлёта корабля занять своё место рядом с нами. По команде лётчика самолета сопровождения выводим двигатели на взлётный режим, проверяем параметры двигателей и систем.

Начинаем разбег. На разбеге самолёт устойчив, хорошо управляем. Подъем носового колеса на заданной скорости происходит практически без запаздывания на отклонение ручки управления. Отрыв. Плавно уменьшаю отклонение ручки, самолёт сохраняет заданный угол набора.

Доклад правого лётчика, Алексея Бородая:

— Убираю шасси.

— Температура второго и третьего двигателей плавно подходит к ограничению.

Командир:

— Немного прибери, не превышай.

— Прибрал, температура стоит.

Хорошо, что справа сидит лётчик, активно включённый в контур управления кораблём, в постоянной готовности разгрузить командира.

— Шасси убрано.

На режимах взлёта характеристики устойчивости и управляемости корабля мало отличаются от характеристик, полученных на стенде. Самолёт “плотно сидит на ручке”.

— На месте, — доклад лётчика сопровождения. Осматриваюсь — рядом заботливо стоит боевой истребитель, и подальше — Ту-134, с которого ведут съёмку.

Предупреждаю лётчика сопровождения и выполняю ряд типовых манёвров, применяемых в лётных испытаниях для определения характеристик. Проверяю работу воздушного тормоза.

Высота, заданная. Разворот для выхода в исходную точку. Штурман ПУЛЭ чётко даёт наше место. Исходная точка. Перевожу двигатели на малый газ. Включаю автомат. “Двойка” охотно, даже слишком, выполняет манёвр по выходу на заданную траекторию спуска. Контролируем режим полёта по крутой траектории спуска, работу систем и воздушного тормоза. Скорость расчётная. Самолёт быстро приближается к земле. Есть начало выравнивания. “Двойка” плавно уменьшает скорость снижения. Шасси вышло. Моя рука возле ручки управления кораблём.

Неправда, что в автоматическом режиме мы летаем сложа руки. Ту-154ЛЛ был бы “разложен”, не вмешайся в доли секунды в управление Александр Щукин, когда в одном из полётов в автоматике самолёт “клюнул” у самой земли.

Высота 200, 100, 50 метров. Самолёт на пологой глиссаде.

— Тридцать, двадцать метров, — помогает второй.

— Уходим, — отключаю автомат и увеличиваю тягу двигателей. Второй лётчик сложил воздушный тормоз и отключил режим посадки. Повторный заход в той же последовательности с включённым режимом автоматического управления до полной остановки корабля на ВПП — Высота десять, пять, три, два, один метр. Касание, — докладывает лётчик сопровождения.

— Есть тормозной парашют, — подтверждает правый лётчик.

Отклонение от осевой линии посадочной полосы не более двух метров. Пробег устойчивый. Рядом проходит истребитель сопровождения, завершая работу красивой горкой. Опускание носового колеса плавное.

Торможение колёс эффективное. Автоматический сброс парашюта на заданной скорости. “Двойка” останавливается на полосе. Заруливаем на стоянку и после выключения двигателей покидаем рабочие места и сходим по трапу на землю. Корабль обступили радостные рабочие, техники, инженеры, руководители. С благодарностью смотрю на тех, кто всю ночь проводил многочасовую автоматизированную подготовку “Двойки” к полёту, и с внешней сдержанностью разделяю понятное профессионалам счастье творческой реализации каждого из них в совместном достижении.

Затем разбор полёта и наш отчёт по заданию. Руководитель испытаний называет дату очередного полёта”.

И так же следующий полет. Все заново, с некоторыми особенностями, но с той же тщательностью и согласованностью, без единого отклонения от программы подготовки корабля и экипажа.

А 15 ноября 1988 года мы видим на большом экране в центре управления полётом, как наш “Буран” плавно выполняет переход на пологую глиссаду и, уменьшая вертикальную скорость, мягко касается посадочной полосы. Выпускается тормозной парашют, и орбитальный корабль останавливается на осевой линии ВПП.

Первый орбитальный полет корабля в автоматическом режиме без экипажа на борту завершён. Все, как и в предшествовавших полётах “Двойки”.

Мы поздравляем друг друга, видим восторг специалистов Центра управления полётом и гостей и вспоминаем тех, кто не сможет разделить с нами радость успеха.

Двое из лётчиков-испытателей “Двойки”, Толя Левченко и Саша Щукин, несколько месяцев не дожили до этого дня. Но мы знаем: их вклад в развитие авиации и космонавтики останется в памяти тех, кто идёт их путём.

Ноябрь 1988 года.

P.S. Уже после того, как эта история вышла в свет, ребята, а именно: воспитанник 12 омрап, штурман-испытатель 1 класса Виктор Васильев, и мой однокашник по училищу, Заслуженный лётчик-испытатель Российской Федерации Михаил Поздняков, прислали мне дополнительные материалы про Бачурина И.И. Кое-что из них я решил добавить:

Когда встал вопрос о подготовке к полётам на Буране, надо сначала было найти тренажёр-аналог, на чём можно было бы сначала потренироваться, прежде чем летать на самом “Буране”, именно Иван Иванович предложил использовать для этого самолёт ТУ-22м3. Для начала надо было ухудшить его качество до 4-х. В общем, Иван всё рассчитал. Заход на посадку начинался с высоты 10 000 метров, выпускалось всё, что только можно: интерцепторы, закрылки, шасси, створки бомболюка. Самолёт падал почти “колом”. Датчики на теле лётчика показали, что максимальное напряжение достигает при пересечении высоты 1500 метров.

Грудной клетке становится мало места. Она пытается вырваться наружу. Пульс доходит до 130 — 150 ударов в минуту, резко поднимается давление в крови, не хватает воздуха, и полной грудью получается вздохнуть только после касания колёсами ВПП или набора высоты снова 10 000 метров Посадочная скорость 400 км в час.

Двойное выравнивание… Лётчики, представьте, каково строить заход на посадку с 10 000 метров, это вам не высота круга…

Когда Иван выполнял третью посадку, на неё приехали посмотреть зам.командира в/ч 15650 генерал-майор авиации Коваленко Е.С. и командир отряда космонавтов генерал-майор авиации Леонов А.А. Реакция обоих была прямо противоположной.

Коваленко кричал: “Это цирк. Это трюкачество. Я это запрещаю…” А Леонов: “отлично, хорошо, похоже…”

Благодаря помощи Леонова, работы были продолжены. Всего выполнено 19 посадок по траектории Бурана, итогом которых были рекомендованы методы выхода в контрольную точку “с прямой”, “по спирали”, “разворотом на 180 градусов”, отработаны заход на посадку и посадка по штатной траектории, определена методика лётной подготовки лётчиков-испытателей и космонавтов на динамически подобном “Бурану” самолёту ТУ-22м3. Выданы рекомендации по объёму подготовки.

При докладе результатов научно-исследовательских работ “Плоскость” ГК ВВС маршалу авиации Ефимову А.Н. генерал Леонов А.А. задал Бачурину вопрос: “А сможет ли лётчик-истребитель, закончивший училище и летающий на самолёте МИГ-21, справиться с Вашим тренажёром?” И после получения отрицательного “Нет” первоначальный неподдельный интерес у Командующего, и в первую очередь у космонавтов, пропал (М. Куклин.)

Я бы хотел, чтобы читатели обратили внимание на два момента: “первый, в каких сложных и рискованных полётах зачастую проходит работа лётчиков-испытателей.

И второй, как порой обесцениваются результаты их труда из-за субъективной оценки тех, кто по долгу службы и должности должен быть беспристрастным. В связи с этим вспомнилось вдруг, как мы смотрели первый полёт Т-4 “сотки”, самолёта, который на поколение обогнал все самолёты мира. Самолёт сделал 7 полётов, а потом программу закрыли. Кто, почему??? “темнят” до сих пор. Не забыть слёз Николая Алексеевича Алфёрова, который был штурманом у Владимира Сергеевича Ильюшина, поднявшего этот самолёт в воздух, когда мы вместе смотрели первый полёт “сотки” в Саках.

Ну и вот чем хотелось закончить этот рассказ. Не должен “Заслуженный лётчик-испытатель СССР” хорониться в номерной могиле без документов, а потом перезахораниваться уже с памятником. В стране, в которой это происходит что-то не так? Но страна-страной, а это упрёк всем нам, друзьям. Как же нас разобщили, что иногда собутыльники по гаражам оказываются ближе чем друзья в трудную минуту? И человек потом так уходит…

Резюмэ: “Мужики, мой “дружбан” Виталий Сундаков в самом начале нашего знакомства сказал замечательные слова: “Вася, могу позволить себе такую роскошь — дружить с несколькими людьми, независимо от их конфессии, вероисповедания, богатства, политических взглядов, связей и меркантильной выгоды, могут они мне что-то дать или нет. Дружу, потому дружу, они мне близки по духу”. И ещё: “Богат не тот, кто не нуждается. Богат тот, кто помогает нуждающимся”. И здесь речь идёт не только о материальной помощи, прежде всего — о моральной. Вот вам примеры:

1) Прихожу со службы, зима, вечер, перед домом бегает жена с годовалым ребёнком на руках и куча вещей в тюках, как попало завязанных, валяется на снегу — выгнали… Первую ночь ночуем у однокашника Лёни Волобоя, вторую — у штурмана Валеры Черкесова в его однокомнатной квартире. На третий вечер столкнулся с Геной Кустовым, Мастером Спорта СССР, Начальником Парашютно-Десантной подготовки нашего 33 Центра. Он: “Вася, на тебе лица нет, что случилось?” Объясняю ситуацию, что оказался на улице, частную квартиру снять не удаётся. Везде требуют оплату вперёд за три месяца, а нам получку задерживают. Гена выслушал: “Вот тебе ключи от моей однокомнатной квартиры, которую я приготовил для сына, он только женился. Дом ещё не сдали, воды нет, плита не подключена, 14 этаж, лифт не работает. Но крыша над головой есть, живи сколько понадобиться”. Мы прожили в этой квартире год, потом Центр сподобился выделить комнату в общаге боевому лётчику. Если бы не помощь Геннадия Кустова, я не знаю, чтобы я делал.

2) Игорь Ларьков, друг космонавта Лончакова, выложил 2000 баксов, чтобы мы с Константином Фроловым могли слетать на Байконур, помахать космонавтам “ручкой”, всё-таки мужики на полгода в космос улетают — это вам “не хухры-мухры” …

Правда, был там один небольшой “казус” с моей стороны. Туда мы летели на Ту-134. Пассажиров было немного: в первом салоне генерал-лейтенант Циблиев Василий Васильевич с небольшой группой единомышленников, во втором салоне бывший командир полка ракетно-космических войск Серёга с двумя “телохранителями”, в третьем салоне, возле туалета, (самое почётное место, кстати) — “Я” и Фролов с Ларьковым. Уже потом, после посадки я узнал, что генералу Циблиеву дали “добро” с нами лететь только потому, что он мой тёзка, тоже Василий Васильевич, а так бы пришлось ещё один самолёт выделять…

Уже в воздухе специально обученное лицо нас “обилечило”, не спрашивая, кто мы и зачем туда летим, А вот обратно мы “поставили не на ту лошадь”, попали в самолёт ТУ-154, и пассажиров было, как “сельдей в бочке. Из-за того, что Игорь как-то сел неудачно, сразу на два стула и встать, чтобы потом сесть на один, ему “было лень”, мне пришлось пройти вперёд салона. После набора заданного эшелона появилось другое “специально обученное лицо” и давай всех опять “обилечивать”.

Доходит оно до меня: “Ваша фамилия? С Вас такая-то энная сумма (в рублях, в долларах не принимаем)”. Я назвал фамилию. Лицо нашло меня в списке пассажиров, приготовилось уже брать деньги, как вдруг обратило внимание, что против моей фамилии больше ничего не написано, прочерки в графах, кто ты и откуда, стоят.

Лицо спрашивает: “А Вы от какой организации?” Говорю: “Ни от какой. Мы сами по себе”.

Лицо: “А тогда почему Вы здесь летите?” Отвечаю: “Потому что, я первый командир полка, экипажа и первый тренер по каратэ космонавта Лончакова”, и кстати, на горные лыжи его первый поставил — это тоже “Я”.

Лицо взяло под козырёк и сказало: “Тогда с Вас денег не надо”. Помню, я тогда ещё подумал: “Блин, что ж я по дороге туда сразу не признался в этом факте, оказывается можно было пролететь на “халяву”, тогда б ресторане на Байконуре не пришлось бы “экономить”. Вот уж точно говорят: “Скромность — это шаг в неизвестность!”

Нет, а хорошо всё-таки я своих лётчиков воспитал! Одно огорчает — тот же Ларьков уже 10-ый или 12-ый год подряд в отпуск собирается к “слонам” в Таиланд.” Никакой фантазии, блин”. Нет, чтобы с командиром на Кавказ на горных лыжах поехать!

Эх, мало я “порол” этих лейтенантов!

3) После этого Нового года и Рождества решили мы с женой поголодать три дня, поскольку на праздники “слегка” переели. Первый день прошёл, тяжело, голова болит, жрать хочется. Я со своим астеническим сложением голодовки вообще тяжело переношу. И вот только я хотел “дрогнуть”, Бог с ней, этой “чисткой” организма, как-нибудь в следующий раз… Как вдруг звонит Голтис, а мы после майской встречи в Крыму вообще не общались. “Василич, Командор, как дела?” Отвечаю:

“Первый день терпения, Голтис”. Он мне: “Молодец, так держать! Мы Вам сейчас с Наташей “колядки русинские” споём. Включите телефон на громкую”. И потом пол часа с женой пели нам свои “колядки”. Ну разве после этого могли мы дрогнуть и допустить “слабость духа?” Конечно, нет. Вот что значит моральная поддержка друга, пришедшая вовремя. Я тогда ещё Тимура вспомнил, как он говорил о Викторе Георгиевиче Пугачёве: “Он никогда до этого на “трамплин” не ходил. Он первый раз туда зашёл, но именно тогда, когда это нужно было, и спас этого лётчика”. Так и Голтис, он мне полгода не звонил, но наконец позвонил именно тогда, когда я больше всего нуждался в “пендале,” чтобы преодолеть очередной барьер, который сам же для себя поставил.

4) На Новый год позвонил нам из Калининграда Николай Семёнович Падра, Мастер Спорта СССР, бывший Начальник ПДП ВВС Балтики. Когда мы после 20-илетней разлуки встретились в прошлом году в г. Очакове на день ВМФ и вместе с нами лучшие парашютисты Морской авиации, жена была просто покорена его манерами, оптимизмом, галантностью в лучших гусарских традициях, до которого современному офицерскому сословию ох, как далеко. Так после его звонка, голоса, комплиментов, жена неделю летала как на крыльях, соответственно, я мог с этим делом (“комплиментами”) посачковать. Вот что значит помощь друга, для неё не страшны никакие расстояния…

Закончу тем, с чего начал — завтра день рождения Владимира Семёновича Высоцкого, а через две недели у Ивана Ивановича Бачурина. Помянём мужиков и будем помнить про войсковое товарищество и наше лётное братство…

В небесах мы летали одних. Мы теряли друзей боевых.

Ну, а тем, кому выпало жить, будем помнить о них и дружить…