Чечельницкий В. (полковник Чечель) Ты, рыжий, будешь старшим. Пойдёте парой…

 Лётчик, хоть и некрасивый, а пожрать любит, особенно в приличном ресторане…

      Сейчас самому странно вспомнить, что в 70-е годы любой советский лётчик и даже «простой инженер» мог запросто зайти в ресторан отужинать, имея 10 рублей в кармане. И практически все рестораны после 19.00 вывешивали надпись «Мест нет». Основная масса народа могла себе это позволить, не то, что ныне – информация к размышлению – туда ли мы идём? Особенно Украина?

       Вернувшись со своего первого «транс — атлантического» перелёта, я доложил командиру эскадрильи, что задание выполнено без замечаний, и сразу вписался в дальнейшую лётную работу. Прошло месяца  два, вопрос о перегонке авиационной техники на завод, встал снова. Но здесь вопрос осложнялся тем, что надвигались крупные учения, и надо было и лётный, и технический экипаж вернуть на аэродром базирования в кратчайшее время. Поскольку в эскадрилье более «матёрого» перегонщика среди молодых пилотов – смеюсь, не было, командир АЭ не стал «напрягать фантазию», и выбор снова пал на мой экипаж.

       В этот раз на контроль готовности к перелёту генерала со Штаба авиации почему-то не прислали. Вот что значит «завоевать доверие вышестоящего начальства!» Короче, подготовились мы тихой «сапой» к перелёту и полетели. Особенность состояла в том, что для того, чтобы нас вернуть сразу в часть, сразу за нами взлетел АН-12, который на борту вёз, аж одного человека, а именно, моего техника самолёта старшего лейтенанта Марченко.  Для истории Морской авиации гораздо важнее, другое. Командиром АН-12 был подполковник,  Иван Васильевич Коренев. Когда в 45 лет в должности Командира отдельной транспортной эскадрильи ему «предложили» уйти на пенсию, он упросил Командующего оставить его на лётной работе в должности командира отряда. Пролетал так ещё 5 лет, эскадрилья вошла в состав транспортного полка, и снова стал вопрос о «дембеле». Коренев опять написал рапорт о продлении службы, но уже в должности «рядового» командира корабля.  Рапорт Командующий подписал, может потому что, на всю военно-морскую авиацию Балтики, таких лётчиков, летающих после 50 лет, было всего двое: сам Командующий, Герой Советского Союза, Сергей Арсентьевич Гуляев и подполковник Коренев. Когда они встречались где-нибудь на аэродроме, Гуляев хлопал Коренева по плечу со словами: «Ну, что Иван, одни мы такие «старые» за штурвалом остались»…  Такие «неумные» законы существовали в нашей авиации в то время, когда лётчиков увольняли без учёта реального состояния здоровья. К сожалению, эта «дурня» продолжается и сейчас. Нам бы у американцев поучиться, они такими опытными кадрами не разбрасываются, и там пилоты летают, пока позволяет здоровье.

         Произвели мы посадку на аэродроме Остров, закончив первый этап перелёта. И для меня было полной, но приятной неожиданностью, что вскоре, следом за нами, «шлёпнулся» ещё один ИЛ-28, прилетевший с Риги. Он зарулил на стоянку рядом с нами, и вылез из него мой однокашник по училищу Вася Перетятько. Обнялись, от Васи я узнал, что он тоже, как и мы, гонит свой самолёт в Челябинск. На КДП поехали вместе. Там нас уже поджидал мой «старый знакомый» — заместитель командира полка Олег Григорьевич Полетаев. Он лично проследил, чтобы нам выдали приемлемые условия для перелёта. Мы должны были идти одиночно, на десятиминутном интервале, на эшелоне 7200 метров. И только мы собрались уезжать с КДП по своим самолётам, Полетаев вдруг нас остановил: «Ты, «рыжий»,- показал он на меня, — будешь старшим. Дальше пойдёте парой». К такому варианту нас никто не готовил, и хотя я, вроде, был не против, но на всякий случай спросил: «Так мы же из разных частей».

      «Ну и что,- ответил Полетаев, — строем летать умеете. Тем более вы с одного училища. Я и так вместо предполётного отдыха перед ночными полётами из-за вас тут на КДП торчу. А так хоть 10 минут сэкономлю». Последний довод решил всё.  «Предполётный отдых – дело святое!»

     Взлетели, я подождал Васю, пока он пристроится, и пошли по маршруту. АН-12 соответственно за нами, прихватив по дороге и Васиного техника, чтобы моему одному не скучно лететь было. Произвели посадку в Калинине, разместились в гостинице, переоделись из комбинезонов в морскую форму, и мой экипаж на правах «старожилов» пошёл показывать рижскому экипажу достопримечательности города. Погуляли часик, вдруг смотрю, что-то рижский экипаж с моим  экипажем шушукаются. Потом от этой группы в количестве 5 человек отделился мой боевой штурман Коля, а если официально —  старший лейтенант Ноговицин и мне на ухо сообщил «секретную» информацию: «Командир, сегодня у рижского штурмана день рождения. Ты старший, тебе принимать решение, как будем отмечать».

   «Да, вы что, ребята, какое отмечание? Вылет завтра по заявке на 8 утра. Как доктора будем проходить?» Вяло начал сопротивляться я. «Командир, нас же «рижане» засмеют, если узнают, что мы не дали человеку день рождения отметить. Этот позор потом до конца службы не смоешь». Возразить ему у меня «фантазии не хватило».

          «Хорошо, заходим в ресторан, берём бутылку сухого вина на шестерых и ни грамма больше».  «Командир, конечно, разве мы  не понимаем, что завтра лететь»,- радостно загалдели все от того, что я так быстро согласился. Зашли. Заказали ужин и бутылку полусухого вина «Мурфатлар». Только начали пить за здоровье именинника, как объявили «дамский танец», и нас всех шестерых разобрали местные девушки, которых мы, и рассмотреть, толком-то не успели. Да, тогда военная форма, особенно морская, среди гражданского населения пользовалась уважением. Поскольку все мы в Прибалтике прошли «великосветское воспитание», сразу сделали ответный «визит» — теперь сами пригласили девушек на танец… В общем, минут через …надцать мы все уже сидели за одним столом. Не успел я продумать с «командирских» позиций, как нам себя вести в этой «пикантной ситуации», как официант принёс за наш столик 4 бутылки шампанского. ( Как сейчас помню, «полусладкого – кто заказал, до сих пор не знаем»). Я сразу встал  и, как мне показалось, очень жёстко произнёс: «Девушки, нам завтра лететь, пить я своим лётчикам запрещаю».

      «Конечно, конечно, — ответили девушки, —  мы всё понимаем, поэтому пить будем мы. Но танцевать-то вам можно?» Против танцев у меня возражения не нашлось. Потанцевали, вперемежку с тостами. Первые три бутылки  девушки «одолели» без нашей помощи, но на четвёртой у одной из них вырвалось: « Блин, да что вам с одного глотка шампанского будет? Что, вы, не мужики что ли? Вы же лётчики!» И все сразу посмотрели на меня. Я понял, что от моего решения зависит «честь морской авиации». Ну, сами понимаете, честь уронить нельзя. Я еле заметно кивнул головой, «намёк» был понят мгновенно, тут же выпили за приближающийся день медработника, и все пошли танцевать. Когда вернулись, на столе  стояло 2 бутылки коньяка 4 звёздочки и 2 бутылки ликёра «Амаретто», (если честно – моя слабость). Сколько времени я сопротивлялся, пока разрешил обоим экипажам «приголубить», уже не помню, скажу только одно.

        Нас захватила стихия «свободы». Чтобы читатель понял, о чём идёт речь – поясню. Взять транспортного или гражданского лётчика. У них, что не полёт, то посадка на другом аэродроме, в другом городе – новые места, новые лица. А боевой лётчик 99% своих полётов совершает на своём одном аэродроме. С него он взлетает, на него же и садится, даже дальняя авиация. И он всегда под контролем. Не успел сесть, тут же командир звена начинает «драть» за не «мягко» выполненную посадку. Не успел отойти от одного «втыка», как уже средства объективного контроля продешифрировали, и с ними бежит комэска «воспитывать», почему ограничения по скорости и перегрузке на восьмой минуте полёта превышены и т.д. Я уж не говорю про дисциплину, любой «банкет» в гарнизоне сразу становится гласным – кто с кем пил, по поводу чего и поскольку – это, конечно, шутка, в которой есть и доля шутки. Тогда это называлось «партийной информацией».

       И вот представьте себе состояние молодого лётчика, когда он впервые оказывается в обстановке, когда над тобой ни одного командира. Точнее, они есть, но где-то там, далеко. Это «испытание» по силам далеко не каждому – не выдержали его и мы. Когда я понял, что «народ», глядя на девушек, начал пить, тем более «Амаретто», решил упростить себе задачу, Бог с ним. Каждый свою «меру знает» – главное потом, вывести свою изрядно захмелевшую группу хотя бы за полчаса до закрытия ресторана, и желательно, «без потерь личного состава». Я не помню, как уходил из ресторана рижский экипаж. Мой — уходил так:

      «Своей» девушке Наташе я сразу сказал, что на меня, как на «мужчину», она не рассчитывала, только танцуем и то, часов до десяти. Потом после назначенного срока я увидел своего штурмана, вальсировавшего с девушкой в одном конце зала, а радиста в другом, и было видно, что мои «командирские» заботы им абсолютно «до лампочки». Я понял, если сейчас не принять экстренных мер, ситуация может выйти из-под контроля. Извинившись перед Наташей, как «спринтер с низкого старта», я помчался сквозь танцующие пары в сторону, где был штурман. Схватив его за руку, вместе с девушкой потащил в сторону, куда «по идее» должно было  вынести стрелка-радиста в танце, с учётом упреждения. Расчёт оказался верным. Валера Фартушный самозабвенно продефилировал мимо своего командира, но я, изловчившись, смог схватить его за руку. Потом со всей убедительностью, на которую только был способен в тот критический для нашего экипажа момент, произнёс, обращаясь к девушкам, туда же, кстати, подошла и Наташа: «Девушки, это мой экипаж, а я их командир. У нас завтра в 8 утра вылет. Но вы все настолько красивы, что я вам обещаю, обратно мы будем лететь транспортным самолётом. Специально залетим в ваш город и будем гостить неделю. Но сейчас я ребят должен увести на предполётный отдых. Ради Бога, только не мешайте». Мои «Орлы» что-то лепетали, но я их уже не слушал. Просто тащил обеих силой на выход.

       Когда удалось выйти за пределы ресторана, успел подумать с благодарностью о Васе Перетятько: «Какой он молодец, что заставил нас рассчитаться с официантом раньше, чем мы кончили банкет». Правда, думать о судьбе его экипажа, сил уже не было – мне бы свой экипаж до аэродромной гостиницы довести.

      Начал ловить такси, бесполезно, все заняты. И тут идёт пустой трамвай с надписью «Мигалово», ё-маё, так нам же туда и надо. Успели вскочить в него, пару остановок ехали практически одни, как вдруг на третьей остановке народу набилось как «сельдей в бочке», наверно, вечерняя смена какого-нибудь завода кончилась. Мы с радистом сразу встали, уступили дамам место. Но штурман уже спал, не стали его будить. И надо же было такому случиться, что рядом с ним села какая-то бабулька, по виду лет под 60. Коля почувствовал рядом женское плечо. И ему сразу пригрезилась та, с которой он недавно расстался. Он одной рукой бабульку  обнял, вторую положил ей на грудь, начал её ласкать и объясняться в любви на весь трамвай: «Ах, ты моя любимая! Я тебя искал всю жизнь, где же ты была раньше?!!!» Народ в трамвае лёг от хохота. Бабулька вся зарделась, но руку Коли не убирала. Было видно, что ей это нравится…

      На конечной остановке мне удалось выгрузить свой экипаж, довести до гостиницы, уложить в номере в свои постели и, с чувством выполненного долга, тут же улечься самому. Мои «орлы», как только увидели, что командир заснул, тут же встали, поймали такси и помчались искать своих подруг, т.к. душа требовала продолжения «банкета». Каким-то образом, они попали в мотель за городом и «спустили» там все деньги. Как мне потом сказал штурман: «Я помню, что последние 25 рублей я отдал негритянке. Она бежала мимо меня вся такая «загорелая» в белом фартучке. Я подумал, что она официантка: «Девушка, нам ещё шампанского». Негритянка на меня удивлённо посмотрела, сунула мои 25 рублей куда-то за лифчик и умчалась». Больше мы её не видели.

    Лишь к шести утра они непонятно на чём доехали до гостиницы, а в семь утра нас уже разбудил мой техник старший лейтенант Марченко: «Командир, подполковник Коренев «ногами топает». Вам уже добро на вылет дали. Надо немедленно проходить доктора, бегом на аэродром и в 8 утра взлёт. По тому, что про завтрак разговор уже не шёл, я понял, «дело серьёзно». Поднял я свой геройский экипаж с коек, но  как глянул на их «помятые лица», понял, что доктора нам пройти не удастся. Точнее, штурман ещё может проскочить, у него давление от алкоголя не подскакивало, но радист точно не пройдёт. Волевое решение нашлось сразу. Хватаю куртку от комбинезона радиста, бросаю Марченко. «Так, ты вчера пил?»  «Никак нет, тов. Командир», – щёлкает каблуками мой техник. «Тогда пойдёшь проходить доктора за радиста»,- не долго думая, отдал приказ я. Прямо на погоны старшего лейтенанта надели куртку радиста, и пошли на поиски «медицины». Кабинет нашли, заходим.

        Сидит врач – молодая женщина. Я представил экипаж, сажусь первым. Женщина посчитала пульс, три раза  измерила давление. Я старался на неё не дышать, естественно. Наконец, записала в журнал показания и роспись «годен». Сел штурман. Врач сделала положенные «манипуляции» и говорит: «Да, 120». Я говорю: «Так это же отличное давление».
      «Это не давление. Это пульс», — уточнила врач: «Так, вы вчера пили,я Вас не допускаю, давайте следующего». Я, чтобы Марченко чего-нибудь не перепутал, говорю за него: «Это сержант сверхсрочной службы Валерий Фартушный,  мой стрелок-радист». Врач записала всё в журнал и потом говорит: «Раздевайтесь», — и пытается снять с него куртку комбинезона. А под ней-то форма старшего лейтенанта. Короче, мы её все уговариваем, измерять давление так, а она пытается на технике расстегнуть молнию и снять куртку. Марченко не даёт и тянет молнию обратно. В общем, парень сильно разволновался. Через минуту-полторы такой борьбы, врачиха согласилась наложить манжету для измерения давления на куртку комбеза, под которым одета тужурка, а под ней ещё рубашка с погонами. Посчитала пульс, измерила давление и говорит: «160 с переходом на 170 на 90. Вы вчера тоже пили.  Я экипаж к полётам не допускаю».

        Хорошо, что старшие товарищи успели передать мне свой опыт, как вести себя в подобных ситуациях: «Девушка, — вскочил я, —  вы настолько красивы, что ребята, молодые, к тому же холостяки, при виде вас просто разволновались. Я их командир, и за них отвечаю. Пожалуйста, пропустите, на обратном пути они уже к вам привыкнут». С этими словами я достал три заранее приготовленные плитки шоколада. Не знаю, что подействовало, шоколад или мой «убедительный» тон, но к перелёту она нас допустила.

        Забегаем на КДП, берём условия и на самолёт. Рижане уже там. По их довольному виду понимаю – они позавтракать успели. Сразу вспоминаю поговорку: «В столовой друзей нет». Ладно, думаю, «злодеи», мы ещё потом учтём вам это дело «при разливе», разбудить не могли, товарищи, называется.  Запускаю двигатели. Об этой «процедуре» стоит рассказать особо, т.к. с неё потом всё началось. Поскольку садиться при перелёте приходилось на разных аэродромах, в том числе и истребительных, мы в бомболюк брали всегда переходной жгут от АПА (это машина такая, которая поставляет ток на самолёт, пока он не запустит двигатели или не включит ВСУ). Истребительные АПА нам не подходили, разъём для подключения электрического кабеля там  другой. Поэтому подсоединяли на клеммы АПА наш кабель, вес его, кстати, килограмм 30, вставляли разъём в бок ИЛ-28 и запускали один двигатель. Переходили на питание от своих генераторов, а радист в это время отсоединял клеммы нашего кабеля от АПА, засовывал его в открытый бомболюк и залазил в свою кабину. «Подавал голос», что всё нормально, штурман закрывал створки бомболюка, а я запускал второй двигатель. Дальше читка карты обязательных проверок и выруливание обычным порядком.

       Всё было как всегда, за исключением – я сразу приказал экипажу надеть кислородные маски и перейти на чистый кислород. Обычно прибор чистый кислород начинает подавать выше 4000 метров. Но чтобы быстрее «проветрить мозги» после вчерашнего банкета, мы использовали все средства, в том числе и это. Результат это принесло, но ненадолго. Километров за 400 до Йошкар-Олы, аэродрома нашей следующей посадки, РЦ ЕС УВД нам сделал замечание, что мы отклонились 30 км южнее линии пути и потребовал исправить ошибку. Говорю: «Коля, идём южнее, на сколько, довернуть?»

      «Командир, сейчас я посчитаю, ты только сам не доворачивай», — а сам никак посчитать не может. РЦ уже более нервным тоном кричит: «351, вы уклонились на юг уже 40 км. Исправляйте ошибку». Я в ответ: «Да, мы уже взяли поправку в курс».

      «Коля, я доверну градусов на 10 ?  «Командир, без моей команды только не доворачивай, я потом поправку в курс не посчитаю», бормочет штурман.  А сам, повторяю, никак не может сообразить, что делать, «шарики за ролики заехали» и чистый кислород не помогает. Если у меня состояние, если честно сказать, не боевое, но я хоть спал часов шесть, то,  что говорить про штурмана,  он-то спал всего час – посочувствовал я ему. В это время надоедливый РЦ опять «гнусавит»: «351, идёте южнее линии пути 50 км, исправляйте». Только я хотел сам довернуть, как вышла на связь Йошкар-Ола. Там аэродром ПВО, локаторы далеко видят. Заловила нас своими «щупальцами», приказала занять курс такой-то и вывела нас на себя.  Да, забыл сказать, что когда взлетели с Калинина, я получил доклад от Васи Перетятько, что у него не запускается левый двигатель, и что он сделал уже три попытки. Я ему «проглаголил»: «Сделай перерыв 30 минут и пробуй снова», а сам продолжаю полёт по маршруту. Произвели посадку в Йошкар-Оле, жара под 30, пошли в столовую обедать. По дороге все «глазели» на полёты истребителей СУ-15, я их видел впервые. Сразу прониклись уважением к пилотам, летающим на такой современной технике. Но когда пришли в столовую, ахнули. Всюду грязь, огромное количество мух и совершенно невкусные блюда. До того стало обидно за местных лётчиков – летать на такой технике и так их кормить, это «база вообще обнаглела». Но поскольку «со своим уставом в чужой монастырь не ходят», ругаться не стали, поглотали всё как «бакланы», и скорее на аэродром, лететь дальше.

      Запустили двигатели обычным порядком с помощью нашего переходного жгута, Валера его засунул обратно в бомболюк, взлетели, идём с набором высоты 11000 метров. Никак не могу отделаться от ощущения, что с самолётом что-то не так, гул какой-то стоит. Только при пересечении 6000 метров обнаружил по горящей сигнальной лампочке, что у нас не закрыты бомболюки, теперь понятно, откуда «звон». Кричу: «Коля, люки». Он их сразу поставил на закрытие, и тут начались периодические, «леденящие душу» удары по фюзеляжу – это я так образно описал наши ощущения в тот момент. Я сразу понял, что дело связано с тем, что у нас было в бомболюках, но я туда даже не заглядывал. Кричу радисту: «Валера, что это может быть»? Он в ответ: «Там часть оборудования, что передаётся с самолётом,  крепилось с помощью каната с массивным железным крюком на конце. Наверно, канат зажало створками бомболюка, а сам крюк болтается и бьёт по фюзеляжу». Так потом и оказалось. Помню, меня тогда удивило другое, почему крюк молотит по фюзеляжу не постоянно, а периодами через 6-10 секунд.     Начали держать «совет», что будем делать. Штурман: «надо доложить РП Йошкар-Олы и возвращаться». «Ну, да, говорю, Москва дала «добро», а мы возвращаться. Да меня потом с должности снимут, всё ведь по нашей вине». Радист: «Командир, придём в Челябинск, сделаем пару проходов над стартом, пусть внимательно посмотрят, что там у нас с фюзеляжем, а потом примем решение, садиться нам или с парашютом «сигать».  «Валера, — говорю, у нас уже из-за открытых бомболюков расход топлива на полтонны больше. Пока наберём эшелон и по такой жаре долетим, у нас резерва топлива не будет никакого, надо садиться только с первого захода».  В общем, не пришли ни к какому решению. Прислушиваемся к ударам и скрежету, идём с набором высоты, и гадаем, сколько так будет продолжаться.
Набрали 11000 метров, слава Богу, удары прекратились. Думаю, наверно, канат перетёрся, и крюк улетел.  Летим, уже без уклонений, штурман «очухался».
     Пришли в Челябинск, аэродром Штурманского авиационного училища «Шагол», Коля его как свои «пять пальцев» знает.  Летал здесь курсантом – завёл на посадку, как по «ниточке», сели, катимся по полосе, а я всё гадаю, что там у нас с фюзеляжем? Зарулили на стоянку, штурман открыл бомболюки, выскочили из кабин и сразу туда. Заглянули, а там чисто. Нет ничего, всё улетело. У меня просто «челюсть отвисла». Сели прямо на землю возле самолёта, Коля достал карту, и мы стали прикидывать, на кого это всё могло упасть – ту деревеньку пролетали, эту… Потом штурман подвёл итог нашим горестным размышлениям: «Командир, если кого убили, нам сообщат, а сидеть, не переживай, если что будем вместе, мы тебя не бросим». Если бы не мысли, на кого это всё могло упасть, я бы расплакался от умиления к своему экипажу. Стали смотреть фюзеляж – весь исполосован глубокими царапинами, но, в общем, ничего страшного, боялись, будет хуже. В это время над нами прошёл ИЛ-28. Я понял, что это пришёл рижский экипаж. Вася всё-таки смог запустить «упрямый» левый двигатель, и  часа через полтора вылетел за нами. Его самолёт зарулил на стоянку рядом с нами. Смотрю, зачем-то открываются бомболюки, и оттуда вываливается почти всё наше «добро». У меня просто «шары на лоб», протёр глаза – боюсь поверить в неожиданное «счастье». Спрашиваю: «Как???»

       И Вася поведал, как случаются «чудеса в авиации». Когда мы улетали, в Йошкар-Оле шли плановые полёты истребителей СУ-15. А с противоположным курсом между ближним и дальним приводами работал батальон строителей (стройбат), строил какой-то «стратегический» объект. Командовал ими бравый лейтенант, жалко не знаю его фамилию и не могу отблагодарить лично. И вот он видит, что взлетает самолёт не такой, как все (бомбардировщик). И у этого самолёта прямо после взлёта начинает выпадать «всякая всячина». Вещей было много, падало всё со свистом, и было страшно. Солдатики разбегались как муравьи в разные стороны. Нашему экипажу просто очень повезло, что солдатики оказались «проворными», и смогли увернуться от падающих предметов. Чтобы читатель лучше представил, как это всё летело, перечислю часть того, что падало: две алюминиевых стремянки длиной по 2,5 метра, чехлы, заглушки на двигатели, контейнер с инструментом весом килограмм 150, жгут для АПА весом килограмм 30 и т.д. В общем, всё, что придаётся к самолёту, когда его сдают на капремонт. Не успел стройбат «очухаться» от этой «бомбардировки», как вдруг лейтенант увидел, среди истребителей, которые продолжали летать, над аэродромом прошёл бомбардировщик, который «только что» взлетел. Это прилетел Вася Перетятько, который с пятой попытки сумел запустить «капризный» двигатель в Калинине, и как раз заходил на посадку минут через 20 после моего взлёта.

      Бравый лейтенант, обладая нормальным чувством долга, и радостный, что его личный состав не пострадал, построил солдатиков цепью и дал команду, прочесать «поле боя». В общем, погрузили они в машину всё, что нашли, (а нашли они много), и сразу повёз это всё на аэродром. Вася заруливает на стоянку, а ему вдруг иловскую стремянку тащат, прямо к кабине приставляют. Он даже растрогался, надо же, аэродром истребительный, а такая забота. Обычно, когда мы садимся на аэродромах с другой авиационной техникой, выход из кабин осуществляется так. Мы со штурманом ждём, когда стрелок-радист отвяжет стремянку в бомболюке и подаст её командиру, а потом и штурману для схода на землю. Или, если, допустим, в туалет  невтерпёж, ты повисаешь на руках, потом их отпускаешь и приземляешься на бетонку сразу на две, три или четыре конечности, у кого как получится. Высота ИЛ-28, кстати, около трёх метров. А тут принесли иловскую стремянку. Не успел Вася отойти от этой «роскоши», как ему уже жгут от АПА подают. Он говорит: «Спасибо. Мне это не надо, у меня есть». А лейтенант ему в ответ: «Так это же ваше, вы только сейчас потеряли, когда взлетали», — и начинает вытаскивать остальное. Вася мгновенно «просёк» ситуацию: «Да. Это моё, это я потерял, выгружай»…

        Короче, загрузили они всё, что нашли солдаты лейтенанта, узнали, что никто не пострадал, и довольные, что могут сделать «приятное» моему экипажу, полетели за нами вдогонку. Радости нашей не было предела. Тут же отправили обоих радистов в магазин, сами пошли устраиваться в гостиницу. Сняли восьмиместный номер, были тогда и такие в наших советских гостиницах, и как только радисты принесли то, за чем мы их послали, тут же начали «банкет» по поводу того, что всё так удачно кончилось. Часа  через полтора к нам присоединились наши техники, которых подполковник Коренев привёз на АН-12.

      Мы веселились от души, в лицах разыгрывая, тех или иных персонажей этой непредсказуемой трагикомедии, которая с нами приключилась, начиная от танцев в ресторане, прохождения доктора и кончая незапланированным бомбометанием при взлёте с Йошкар-Олы. Но все понимали, завтра предстоит не менее сложная задача. Нам надо выполнить приказ Командующего, за один световой день суметь сдать свои самолёты заводу на капремонт, и не позже, чем послезавтра уже быть на своих аэродромах, т.к. через неделю начинаются крупные учения под руководством ГК ВМФ. По науке, на сдачу каждого самолёта уходит неделя, пока по формулярам проверят все основные узлы и агрегаты и их соответствие техническому состоянию согласно руководящих документов.

        Утром операция «Ы» по досрочной сдаче авиационной техники началась. Сначала мы отправили на разведку своих техников. Они доложили, что всё зависит от главного инженера завода. Он в целом мужик «нормальный», но нужен индивидуальный подход. На всякий случай у нас было по бутылке ликёра «Вана Таллин» и «Рижский бальзам», но как это всё «давать на лапу», ни я, ни Вася опыта не имели. Решили, что для начала я пойду договариваться один, как «старший группы» и более находчивый в жизненных ситуациях.

           Утром после завтрака мы появились на аэродроме и стали ждать момент, когда удобнее всего подойти к главному инженеру. По советам тех, кто его знал «близко», лучшее время было перед обедом. Итак: заняли места в местной «курилке» и стали ждать наиболее удобный момент, когда мне надо выходить на стартовую позицию, чтобы уговорить «босса». Обычно он каждые 40-50 минут выходил на перекур в соседнюю «курилку». Когда время стало приближаться к обеду, я спросил у проходившего техника: «Инженер уже в курилке»? Тот был уже в курсе предстоящей мне задачи и сказал: «Да, только учтите, он у нас очень большой «уставник». Любит, чтобы подошли строевым шагом, отвечали только по уставу, без всяких лишних подробностей и т.д. Вон он сидит посредине группы офицеров в «курилке», солидный такой. Я поблагодарил и отправился выполнять поставленную задачу.

        Остановился перед «курилкой», вытер о штанину запылившиеся ботинки, поправил морскую фуражку, вздохнул и, чётко печатая шаг по аэродромной пыли, подошёл к самому солидному офицеру, сидевшему среди группы народа, человек десять, не меньше: «Товарищ майор, разрешите обратиться. Старший лётчик авиации Балтийского флота старший лейтенант Чечельницкий». Майор, как мне показалось, слегка опешил, но потом барственным тоном произнёс: «Обращайтесь».

      «Товарищ Главный инженер, (мне показалось, так будет весомее, чем майор)  через неделю у нас на Балтике начнутся крупные учения под руководством Главнокомандующим Военно-Морским флотом адмирала  Горшкова. Наш Командующий приказал нам за одни сутки сдать Вам два самолёта на завод и не позже, чем завтра убыть к себе на флот для подготовки к этим учениям». При этих словах ноги у меня сами как-то щёлкнули каблуками и стали по стойке «смирно», а рука потянулась к головному убору для отдания чести.

    Главный инженер изобразил на лице «мучительные раздумья перед сделкой с совестью».  «Но, Вы, старший лейтенант, понимаете, что это нарушение руководящих документов?» «Так точно, тов. Главный инженер, понимаю, но ведь это в порядке исключения, ради боевой готовности авиации Балтийского флота, без нас там не справятся», при этих словах моя стойка «смирно» стала ещё «смирнее», а ноги опять щёлкнули каблуками.

        «Да, Вы присядьте, тов. старший лейтенант, что Вы всё стоя? Мы ведь сидим», -произнёс Главный инженер. Я присел на краешек скамейки. Народ сидел с «каменными лицами», слушая наш разговор. «Нет, я не могу Вам разрешить. Вам разрешишь, потом другие захотят, так никакого порядка не будет»,- проглаголил Главный инженер в раздумье. «Эх, — думаю, — сейчас были бы наедине, можно было бы про «Рижский бальзам» намекнуть, а так среди толпы народа как предложишь»? Я вскочил, щёлкнул каблуками: «Тов. Главный инженер, пожалуйста, примите самолёты, ведь сам Командующий просит», — неожиданно вырвалось у меня жалостливо-просительным тоном. Тут весь народ просто зашёлся в гомерическом хохоте, включая Главного инженера. Я стоял, ничего не понимая, что я такого смешного сказал. Минуты три продолжалось это веселье, народ вытирал слёзы. Потом Главный инженер произнёс: «Товарищ старший лейтенант, Вы меня простите, я механик по электрооборудованию, младший сержант сверхсрочной службы «такой-то», а Главный инженер на самолёте № 24, видите, вон его задница из кабины торчит». 

        У меня хватило ума не обидеться на младшего сержанта, и со словами «Ну, ты меня и разыграл», я потопал к указанному самолёту. Дождался, когда настоящий Главный инженер закончил работу, доложил, кто я такой и только начал излагать суть просьбы, как меня прервали: « Я всё знаю. Главный инженер авиации Балтийского флота мне уже позвонил. Присылайте ваших техников со всей документацией на завод, и на 16.00 Москвы можете запрашивать «Добро» на вылет».

        Так «бездарно-удачно» закончились наши «гульки» в славном городе Калинине и наше со штурманом «бомбометание по своим войскам» в не менее славном городе Йошкар-Оле. А всему виной пресловутый «Зелёный змий», с которым лучше не связываться, т.к. последствия потом непредсказуемы. И  нам просто повезло, что всё так удачно закончилось… Потом мне ещё достаточно много раз приходилось участвовать в перегонках разных типов самолётов по всему Союзу: Омск, Оренбург, Челябинск, Монгохто, Джида, Семипалатинск, Свердловск, Полтава, Белая Церковь, Орша, Правдинск и прочие аэродромы нашей огромной Родины, но выводы из этого случая я сделал самые жёсткие. Не скажу, что сразу стал «святее, чем Римский папа», но умнее точно. Ситуации бывали самые разные, но если и приходилось употреблять накануне очередного этапа перелёта на каком-нибудь забытом Богом аэродроме, потому что неожиданно встретил там друзей, то только «мочил губы» для поддержания «чести Морской авиации», но никак не принимал внутрь всю «норму», которую «положено пить» морскому  лётчику, дабы доказать, что он достойный представитель своей мужественной профессии.
       Коля Ноговицин, мой боевой штурман, если прочитаешь этот рассказ – отзовись – при встрече «учту при разливе!!!» (Знаю, что Коля сам из Белгорода, и после ИЛ-28 летал в транспортном полку на АН-12 в Африку и прочие заморские страны)…

Свидетельство о публикации №212020301934