Рубан Н. Тельняшка для киборга. Глава 6. МПД

atrizno.livejournal.com

В отличие от курсантов других училищ, курсанты девятой роты не изучали военно-инженерную подготовку, они изучали МПД — минно-подрывное дело, так по старой диверсионно-партизанской традиции именовался этот предмет. И, скажем без хвастовства, был этот предмет одним из самых любимых и почитаемых. Возможно, корни этой любви кроются в древней, как мир, мечте любого человека (а русского — особенно): совершить максимальное действие при минимуме физических усилий. Как бы то ни было, но предмет этот выпускники девятой роты знали крепко. Изготовить взрывчатку из любого материала (в буквальном смысле — хоть из прошлогоднего дерьма), или разобрать-собрать любой взрыватель с завязанными глазами — для них вовсе не являлось чем-то выдающимся: так — азбука, не более того. Профессиональным шиком считалось, например, успеть рассчитать количество, вес и конфигурацию зарядов, необходимых для подрыва моста, по которому проезжаешь на машине. На спор: с помощью компьютера вы такого результата не достигнете.

   А начинается все, как и в любой другой науке, обыденно и скучновато: классификация взрывчатых веществ, меры безопасности при различных способах взрывания, и тому подобная рутина. С одним лишь отличием: знать эту рутину необходимо назубок, никакие вольные толкования той или иной статьи Руководства — Библии подрывника, здесь не проходят. А первые практические подрывные работы запоминаются на всю жизнь — как первый прыжок или поцелуй…

   — Приготовиться!

   Ледяной ноябрьский ветер уже сковал каменной коркой землю, и теперь принялся за голые пальцы курсантов. Пальцы, сжимающие отрезки огнепроводного шнура с наложенными на них спичками, каменеют быстро. Правая рука со спичечным коробком поднята вверх — сигнал, что к подрыву заряда готов. Зубы стискивают пару запасных спичек — на случай, если основная спичка не воспламенит шнур (что, кстати, случается сплошь и рядом).

   — Огонь!

   Судорожно чиркаешь коробком по спичечной головке, онемевшие пальцы уже ни черта не чувствуют, и спичка, весело пыхнув, отлетает в сторону. И тут секунды начинают уже не бежать, а лететь с околосветовой скоростью. Скорее, запасную спичку — на шнур! Нервно изжеванная, обслюнявленная спичка никак не ложится головкой на пороховую сердцевину шнура. Блин, у соседей шнуры уже вовсю шипят, как рассерженные гадюки! Воспламенив свои шнуры, соседи уже стоят в ожидании команды «Отходи» (спиной к зарядам, тоже — элемент психологической подготовки), и от всей души поливают тебя, козла безрукого, сердечными приветами. Отходить (а точнее, отбегать) можно только по команде.

   Майор — преподаватель МПД — спокойно попыхивает неизменной сигаретой, он щелкнул кнопкой секундомера сразу после воспламенения шнура первым курсантом. Длина шнура — метр. Скорость горения шнура — сантиметр в секунду. Безопасное расстояние при подрыве открыто лежащей на грунте тротиловой шашки — полсотни метров. Скорость, которую развивает молодой подрывник при отходе от заряда, сопоставима с мастерским нормативом на стометровке. Но это ведь он знает, у него этих подрывных работ было — как китайцев в Пекине.

   А у тебя уже четвертая спичка гаснет, даже не вспыхнув толком, и боевые товарищи вот-вот сожрут тебя вместе с дерьмом, и совершенно ясно, что всем вам пришел полный звездец, ибо еще мгновение — и тут будет маленькая Хиросима!

   — Отходи!

   Ух, каким галопом летят парни подальше от этого армагеддонистого места, зияющего дырами воронок и усеянного оплавленными обрывками шнуров! Оказывается, выражение «не чуя под собой ног» — вовсе не иносказание. Майор неторопливо трюхает позади всех, не выпуская сигареты, зажатой золотыми зубами.

   — Считать взрывы!

   И сразу: БУМ! БУМ! БУМ! И — ничего особенного. Только толчки воздуха, да шелест прилетевших комьев земли в пожухлой траве. Можно было и не пригибаться. А вот твоего взрыва нет. Охватывает жаркий стыд: все люди, как люди, а ты — точно, козел безрукий… Стыд сменяется морозным страхом: надо идти к заряду, а вдруг он — того?! Черт его знает, вдруг все-таки поджег шнур, да и не заметил в мандраже? Только подойдешь, а он: хре-е-нак!

   — Чей заряд не сработал? — скучно спрашивает препод.

   — Кажется, мой, товарищ майор, — убито признаешься ты и ватными руками начинаешь расстегивать ремень: так в кино всегда делают саперы, подступаясь к неразорвавшейся бомбе.

   — Оставьте ремень в покое, товарищ курсант. Пошли…

   — Я сам, товарищ майор! — в твоем голосе вдруг появляются героическо-истерические нотки. — По инструкции к отказавшему заряду разрешается подходить только одному человеку!

   — Пошли, пошли…

   К неразорвавшейся шашке подходишь, словно к спящей кобре. А она, родимая, знай лежит себе на том же месте, где ее оставили — присыпанная мерзлой землей от соседних взрывов, неопрятная, совсем непохожая на ту гладкую оранжевую красавицу, которую извлекли из ящика совсем недавно. Майор бросает презрительный взгляд на измочаленный конец шнура, всовывает капсюль-детонатор поплотнее в запальное гнездо и милосердно протягивает тебе тлеющий окурок, к которому ты с готовностью присасываешься.

   — Да не курить! Шнур воспламеняйте, товарищ курсант!

   От майорского бычка шнур мгновенно воспламеняется, выплевывая тонкую струйку сизого дымка, с особенным, военным запахом горелого пороха.

   — Отходи…

   Изо всех сил сдерживаешь прыть, стараясь держаться рядом с неторопливым майором. Ну же?.. БУМ! — и теплая волна счастья: сделал!

   — Товарищ майор, а разрешите еще?!

   — Хорошего понемногу. Вон вас еще сколько, если с каждым так возиться — до завтра не управимся.

   Елки-палки, даже толком и не распробовал. Но все равно, до чего же здорово, черт побери! Чувствуешь себя самым что ни на есть матерым диверсантом, грозой фашистских эшелонов. И остро ощущается нехватка фотоаппарата.

   К слову сказать, многие парни мечтают о том, чтобы любимая увидела их во время занятия чем-то сильно мужественным — например, во время подрывных работ, ведения огня из гранатомета, или укладки парашюта. Интересно, а хотели бы они увидеть любимую за типично женским занятием? Скажем, за приготовлением борща, или за швейной машинкой? Нет-нет, разумеется, любимую мы всегда рады видеть, но… Не особенно впечатляет, если честно, разве нет? Гораздо охотнее мы полюбовались бы на них в другом виде (в каком именно — не скажем, это у каждого своя тайна). Поэтому пусть парней не обескураживает тот факт, что девушку гораздо больше впечатлил бы вид возлюбленного за такими прозаическими занятиями, как ремонт стиральной машины или шитье тапочек сопливым карапузам.

   Майор повел к подрывной зоне очередную пятерку курсантов. «Отстрелявшиеся» возбужденно топтались у машины, восторженно делились впечатлениями, травили анекдоты.

   — Во, мужики, я свежий анекдот знаю! — вспомнил сибиряк Керсов. — Геологи рассказывали — ух, смешной!.. Короче, сидит Чапаев на рельсах. Подходит к нему Петька и говорит: «Василь Иваныч, подвинься — я сяду!». Не слыхали, да?

   Народ повалился, плача не над «свежим» анекдотом, а над довольным Лехой. Серьезным оставался один лишь Ауриньш.

   — Леша, — заинтересованно спросил он, наконец, — а дальше что было?

   — Как что? — опешил Леха. — Ты что, не понял? Он на рельсах сидел — ты рельсы видел? Знаешь, что это такое?

   — Да, я знаю, — закивал Маргус, — по ним поезда ездят. Леша, а зачем он его просил подвинуться? Рельсы же длинные, места много, он бы сел рядом — и все…

   — Ну, блин, это ж — анекдот! Во ты козел, не врубаешься, — огорчился Леха.

   — Леша, ты ошибаешься, — принялся терпеливо разъяснять ему Маргус. — Козел — это такое животное: с рогами, с копытами… Ты его никогда не видел?

   — Да нет, это ты — козел! — в сердцах замычал Керсов. — Все объяснять тебе надо!

   — Леша, ты почему так нервничаешь? — обеспокоился Маргус. — Тебя кто-то обидел?

   — Да ну тебя в …! Э-э! — махнул рукой Леха и отвернулся. — Чего ржете?!

   Какое-то время Маргус сосредоточенно размышлял. Наконец, он задумчиво кивнул:

   — Да, да, я понял. Это, наверное, смешно. Леша, расскажи еще что-нибудь смешное, я послушаю…

   — … … …! — ответ Керсова был экспрессивен, ярок и цветист, как салют.

   — О! — заинтересовался Маргус. — Я не совсем понял, что ты сказал?

   — Ща поймешь! — Леха решил положить конец издевательствам этого прилизанного придурка, и деловито поплевал на ладони.

   — Э-э, Керзон, кончай нафиг! — забеспокоились парни. — Не видишь: не врубается человек — чего выступаешь?

   — Ладно, — остыл Леха. — Ты что — правда таких слов не знаешь?

   — Правда не знаю, — кивнул Маргус. — Мне еще многие слова тут не понятны, в моем словаре их нет, или они имеют другое значение. Иногда я понимаю общий смысл — из контекста, но не уверен, что правильно…

   — Эх, бедолага, — снисходительно похлопал его Керсов по плечу. — Учить тебя и учить! Как же ты с живыми-то бойцами работать собираешься? Переводчика к тебе приставлять прикажешь? Ладно, слушай сюда…

   И, уж как могли, курсанты принялись растолковывать киборгу азы ненормативной лексики. Несмотря на кажущуюся простоту, дело вначале застопорилось — кроме пополнения лексического запаса, потребовались разъяснения соответствующих грамматических правил, морфологии, семантических нюансов и еще многого. Но — все же какие никакие, а лингвисты! — дело сдвинулось. В конце концов, Маргус уловил, что основу данного лингвистического пласта составляют три ключевых слова, два из которых являются существительными, и обозначают органы, а третье — сказуемое, обозначающее взаимодействие первых двух существительных. Кроме того, существует особое слово, обозначающее даму легкого поведения, но чаще употребляемое в качестве неопределенного артикля. Путем различных морфологических изменений данных слов можно образовать практически любое понятие русского языка: ударить, украсть, удивиться, уйти, устать…

   — Ну вот, получается! — искренне радовался успехам Ауриньша Керсов. — Смышленый ты пацан! А теперь попробуй выдать связную фразу. Смысл, к примеру, такой: «Надоела мне эта противная холодная погода, эти несносные занятия, вместе с этим отвратительным майором — я устал и хочу домой, к моей девушке!».

   Секунду подумав, Маргус выдал.

   — Так-так… — раздался вдруг из-за машины негромкий голос майора. — Значит, занятия тут кому-то не нравятся? Вам, Ауриньш?

   Все остолбенели. Когда он тут появился, партизан чертов? Курсанты засопели в ожидании неминуемой расправы. О нетерпимом отношении майора к соленому слову ходили легенды. Сказать, что сам он в курсантские годы был ангелом — так нет, был он вполне нормальным парнем и лихим бойцом, о чем красноречиво свидетельствовали два ослепительных ряда золотых зубов, вставленных на место потерянных в бесчисленных драках. Но, надев офицерские погоны, он в одночасье переменился, став строгим, вызывающе опрятным и щеголеватым в любых, даже самых грязных условиях, и поразительно сдержанным на язык. Словно произошла с ним удивительная метаморфоза, в результате которой из хищной мохнатой гусеницы появился легкий изящный мотылек, минуя стадию куколки.

   — Как же это вы собираетесь с солдатами разговаривать, товарищ Ауриньш? Думаете, за такой язык они уважать вас будут? Ошибаетесь, уверяю вас…

   Ауриньш был в растерянности. Кому же верить?

   — А я ведь предупреждал вас, товарищи курсанты, чтобы на моих занятиях ни одного подобного слова не было, — продолжал укоризненно журчать майор. — Было такое?

   — Так точно, товарищ майор, — браво согласился Маргус, — было.

   — Вы меня хорошо поняли? — уточнил майор.

   — Так точно.

   — Ну так и не обижайтесь. На первый раз вам, Ауриньш, задание: отрыть окоп полного профиля, для стрельбы стоя. Время — один час. Чертёж окопа — вот он, — достал майор из полевой сумки затрёпанный Боевой устав «отделение — взвод». — Приступить! Время пошло.

   — Есть приступить, — покладисто отозвался Маргус и вытащил из чехла на ремне малую пехотную лопатку. Секунды три он изучал чертеж, потом встал на одно колено и ловко, как бывалый вояка-пехотинец, принялся вырубать квадраты мерзлого дерна строго по габаритам предполагаемого сооружения.

   — Товарищ майор! — покаянно взвыл Керсов. — Ауриньш не виноват, это я его научил!..

   — Знаю, знаю, — кивнул майор. — Не вы один, весь взвод старался. Лингвисты, что уж там говорить… Теперь вот стойте, и не мешайте, как закончит — мне доложите. И не дай бог, кто-то помогать ему сунется — вылетят оба из училища за нарушение дисциплины. Вопросы?

   — Нет вопросов, — уныло потупились парни.

   — Отлично, — кивнул майор и зашагал к следующей пятерке, ждущей своей очереди.

   А Маргус тем временем долбил землю, как полковая землеройная машина. Серый грунт, схваченный ноябрьской стужей до бетонной твердости, звенел и отлетал мелким крошевом. Курсанты топтались у края углубляющегося окопа и чувствовали себя гадами-эсэсовцами, стоящими у могилы, которую копает себе герой-партизан.

   — Марик, — не выдержал Керсов. — Ты не зае… блин, не устал, а?

   — Нет, — донеслось из окопа, — нормально.

   — Д-да, — поскреб затылок Цунь, — такого парня так просто не за… Гм! Он сам кого хочешь… Ну, вы поняли, короче…

   Норматив на отрытие окопа — один человеко-час. Маргус перекрыл его втрое. И это при мерзлом грунте. Одной лопаткой, без лома и кирки.

   — М-да, — вздохнул майор, любуясь его работой. — Прямо как на чертежике, один к одному: и ступенечка, и нишечка… И брустверок дерном выложен… Просто язык не поворачивается приказать такую красоту засыпать. Ладно, пусть останется. Как учебное пособие…    И только тогда курсанты поняли, откуда взялись поросшие жухлой травой, похожие на могилки холмики, во множестве теснящиеся на подрывном поле..

nikvesti.com

1 комментарий

Оставить комментарий
  1. Интересно! Ждём продолжения с нетерпением!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *