Макаров А. Воспоминания о детстве. Покурили

Закончился мой первый день во втором классе. Я вернулся домой после школы. Портфель непомерно оттягивал руку, и поэтому приходилось постоянно перекладывать его из руки в руку. Я поднялся на наш этаж и позвонил в дверь тёти Томы, чтобы забрать ключ от квартиры, который мама всегда оставляла у неё. Отдавая ключ, тётя Тома с грустью посмотрела на меня и, глядя в след, со вздохом сказала:

— Совсем уже взрослый стал.

Меня распирало от гордости. Я уже совсем взрослый! Даже вот и сейчас мне позволено быть одному в квартире и делать всё, что мне вздумается.

Я переоделся, достал из холодильника, оставленные мамой, бутерброды и молоко. Поел, разложил учебники на своём новом столе, аккуратно повесил в шкаф свою новую школьную форму, прошёлся по квартире из угла в угол пару десятков раз, и понял, что меня не радуют ни игрушки, ни сегодняшний радостный день. Ничего меня не радует, хотя в окно светило радостное солнце и сегодня всё-таки произошёл знаменательный день. Я – уже настоящий второклассник. А не какой-нибудь первоклашка. И мне хотелось это доказать. Или сделать что-нибудь такое, что удивило бы всех.

Я вышел на наш большущий балкон. Мама на нем всегда высаживала цветы. И сейчас к осени, они буйно разрослись.

Бабушка всегда говорила, когда видела, как я ухаживаю за цветами:

— Ой, наверное, будет садовником мой внучок, как и его прадед.

Про того прадеда мне было пропето много песен. И я устал слушать про то, что он посадил на Крестовом острове липовую аллею в Санкт-Петербурге, что он был садовником у графа Воронцова, что у него было много детей, и он был очень замечательным человеком.

Я полил цветы. Всё было необычно после летних каникул. Мама всегда готовила ужин и позволяла мне поиграть во дворе.

А сейчас. Всё было по-другому. Мама на работе. И не скоро ещё придёт. Солнце бьёт своими лучами во двор. Никого во дворе нет, и я с грустью смотрел вниз с третьего этажа на наш пустой двор. Но тут я заметил, что из соседнего подъезда вышел Черёма. У него сегодня был первый школьный день в первом классе.

Тот тоже слонялся по двору. Видно, ему тоже было нечего делать. Я замахал руками и закричал ему:

— Черёма, что будешь делать?

Тот поднял голову и так же прокричал мне в ответ:

— А не знаю! Давай выходи!

Я быстро собрался и моментально оказался во дворе.

Черёма был рад мне. С девчонками мы не играли и, поэтому оставили их на клумбах и в песочнике. Надо было что-то делать. Но куда деть, переполнявшую нас энергию, мы не знали.

Делать было на самом деле нечего. Мы уже и туда сходили, и сюда. И покачались на качелях и подразнили девчонок. Но что-то всё равно ещё надо было сделать. И Черёма предложил:

— А давай закурим!

Я с недоверием посмотрел на него и поинтересовался:

— И где же мы возьмём это курево?

— Бабка у меня уснула, а её папиросы остались лежать на столе. Если я стырю парочку, то никто не заметит, — чуть ли не шёпотом сообщил мне Черёма.

— Точно! А у меня и спички припрятаны на чердаке, — радостно поддержал я его.

Черёма быстро смотался домой и с таинственным лицом показал мне пачку папирос.

— Ты зачем стырил всю пачку? Бабка же нас засечёт! – удивился я, увидев в руках у друга помятую пачку «Беломора».

— Не бойся, это не её, это отцовские. Тот про них вообще забыл, — с таинственным видом сообщил он мне и поинтересовался: — Где спички?

— Где. Где. На чердаке.

— Так что мы тут сидим? Давай быстрее туда. Там вообще нас никто не увидит, — протараторил Черёма, и мы быстро вбежал в подъезд.

На чердаке был полумрак и от раскалённой крыши шёл жар. Вокруг стояла духота.

Мы прошли в самый тёмный угол чердака и присели.

— Ну, давай зажигай! Где твои спички? – торопил меня Черёма.

Но вокруг стояла такая духота, что я предложил Черёме:

— Давай лучше у окна покурим. Там и светлее.

Черёме тоже, видно, было жарко и он согласился.

— Давай пошли.

Мы сели под чердачным окном. Оно было открыто, и из него шёл хоть какой-то свежий воздух и было не так жарко.

— А ты когда-нибудь курил? – спросил меня Черёма.

— Не-а, — честно ответил я. — Я только видел, как это делают дядьки и папа.

— Я тоже, — Черёма с сожалением покачал головой. — Но ничего. Давай попробуем, — и он бодро посмотрел на меня.

И мы начали пробовать. Для начала размяли папиросы. Папа всегда так делал. Потом продули мундштуки. Мундштук был замят и вставлен в рот. Мы сидели друг против друга с папиросами во рту. Важные и гордые что вот, мол, какие мы взрослые. Даже можем и с папиросой посидеть. Но никто из нас не решался сделать решительный последний шаг. Зажечь спичку и закурить. Было страшновато и Черёма не вытерпел.

— Чего ждёшь? Зажигай! – заговорческим шёпотом прошипел он мне.

Я зажёг спичку и протянул её к Черёминой папиросе. Тот потянул из неё воздух, но не вдохнул, а сразу же выпустил изо рта клуб дыма. Я был поражён. Черёма курит! Ну, ничего себе!

Придвинув спичку к своей папиросе, я тоже потянул воздух из неё и непроизвольно глубоко вдохнул его.

Что тут началось! В глазах всё поплыло. Из глубины груди стал вырываться кашель, который довёл меня до рвоты. Из глаз слёзы лились рекой. Весь мир померк. Осталась одна темнота. У меня стояли передо мной только удивлённые Черёмины глаза. Тот пытался мне что-то сказать, но я ничего не слышал и не понимал.

Через какое-то время кашель утих, слёзы перестали литься из глаз, и я увидел гордого Черёму.

— Слабак, — презрительно посмотрел он на меня. — Смотри, как я это делаю, — и он заправски потянул из папиросы и тут же выпустил дым. Я был удивлён.

— Привыкнуть надо, — тоном знатока веско проговорил Черёма. — Что ты её сразу тянешь? Потихоньку тяни. И всё у тебя получится.

Несмотря на то, что Черёма был младше меня на пять месяцев и на класс в школе, я его послушался.

Через некоторое время мы уже оба сидели и дымили папиросами. Вокруг нас стояло целое облако дыма, и оно потихоньку выходило в чердачное окно.

Мы были королями. Нам уже всё было безразлично. Мы узнали вкус взрослой жизни. Важность и гордость переполняла нас.

Но тут свет в чердачном окне поник, и из него выглянула голова Валерки Четверякова.

Валерка уже перешёл в десятый класс. И, для нас, мелюзги, он был непререкаемым авторитетом. Со всеми неразберихами и склоками мы всегда обращались к нему. И он всегда справедливо разрешал наши споры. Родителей он никогда к этому не подключал.

И теперь он, неожиданно для нас, возник в чердачном окне.

— Это что вы это тут делаете, засранцы? Вы что? Подпалить дом хотите? А ну марш отсюда!

Этого мы, конечно, не ожидали, что Валерка будет сегодня загорать на крыше. Ведь он же должен быть уже в школе. Мы были ошарашены тем, что кто-то нас мог застать за этим непристойным занятием.

Валерка без разговоров схватил нас за шиворот и, несмотря на наши вопли и сопротивления, выволок на улицу.

На этот случай, невезучий, во дворе стояла моя мама с тётей Галей, Черёминой мамой.

Валерка, не церемонясь, выпустил наши шкварники перед ногами наших матерей, и зло выговорил, возвращаясь в подъезд:

— Забирайте ваших курильщиков. Они чуть дом не спалили, — бросив на землю пачку папирос и спички.

Конечно, наши мамы первым делом обнюхали нас. И что тут началось! В ушах стоял только их крик, который прерывался увесистыми подзатыльниками и подзадниками. Черёму я уже не видел, потому что был затащен домой самым бесцеремонным образом и, как злостный курильщик, посажен в темную кладовку до прихода папы.

Папа, как всегда, пришёл домой поздно вечером.

Я слышал из кладовки, как открылась входная дверь, как мама что-то объясняла ему. И вот, дверь в моё заточение открылась. В темноту кладовки хлынул свет из коридора. На пороге стоял спокойный папа.

— Ну что, куряка, выходи. Поговорим, покурим. Обсудим твою учёбу и успехи, — как бы с усмешкой произнёс он.

Что оставалось делать? Пришлось выходить и я с осторожностью, бочком, вышел.

— Да не бойся, ты. Ты же взрослый. Что ты переживаешь? Никто тебя не тронет. Просто чисто по-мужски поговорим.

Я с недоверием просочился в комнату. Сел на краешек предложенного мне стула у стола.

Папа сел напротив меня, а мама присела рядом с ним. Он долго молчал, но наконец-то басом промолвил. Я прекрасно знал, что если папа говорит таким басом, то он сильно разозлён и еле-еле себя сдерживает, поэтому сжался в комочек и ждал жестокой расправы.

Но ничего подобного на моё удивление не произошло, а началось нечто странное.

— Ничего не хочешь мне сказать? – спокойно поинтересовался папа, но видя моё упорное молчание, неожиданно предложил: — Ну что же, остаётся только закурить и обсудить по-мужски все твои проблемы.

Он выложил на стол пачку папирос и, достав себе одну, протянул мне другую.

Мне ничего не оставалось делать, как только взять её из папиных рук.

Минуты тянулись. Папа разминал в пальцах папиросу и о чём-то думал. Ну а мне что оставалось делать. Я тоже разминал в пальцах папиросу. Папа посмотрел на мои пальцы и ухмыльнулся:

— Да ты уже специалист, я смотрю. Тогда давай уже и закурим.

Он зажёг спичку и протянул её мне. Я представил себе, что случится, если я сейчас затяну в себя этот вонючий дым. Мне очень не хотелось пережить заново те боли и муки, которые я перенёс сегодня с Черёмой на чердаке.

Я осторожно потянул в себя дым, но не вдохнул его в себя, а задержал во рту. Как только дым наполнил мой рот до отказа, я его выплюнул, выдохнул и специально свалился со стула. Тут я начал изображать то, что на самом деле произошло со мной на чердаке. Но сейчас я изображал все мои рвотные конвульсии, кашель, вопли, слёзы, корчась и катаясь по полу комнаты, якобы это действительно происходит со мной сейчас.

А слёзы на самом деле текли по-настоящему и рёв из горла с кашлем, на самом деле, были неподдельными. Ведь, не изобрази я сейчас этот спектакль, быть бы мне в итоге поротым, как сидоровой козе. А что у папы рука тяжёлая, я уже не раз пробовал на своём заде. Поэтому, страшась предполагаемой расправы, я орал и вопил от души.

Первой не выдержала мама. Она с криками и стенаниями бросилась ко мне и, подхватив меня на руки, принялась целовать моё лицо, глаза, слёзы.

— Ты что же это такое сотворил?! Ты же ребёнка чуть не убил! — кричала она в лицо папе. А тот только растерянно бормотал в ответ:

— Ну, как же так? Ну, только раз? Да не может же этого быть…

Но мама не обращала на него внимания. Он быстро унесла меня в ванную комнату. Раздела и поставила под тёплый душ. Слёзы смешались с тёплыми струями воды, рыдания постепенно прекратились. Она вынула меня из ванны, завернула в тёплое полотенце и уложила в кровать, а сама легла рядом со мной. Всхлипывания мои стали затихать, и я провалился в сон.

Утро было прекрасное. Папы уже не было дома. Он уехал на какую-то аварию на шахте.

Вместе с мамой я вышел из дома. Навстречу нам попались тётя Галя с потрепанным Черёмой.

— Ты уж доведи моего оболтуса до школы, — попросила она маму, а сама заспешила в другую сторону.

Мама взяла нас обоих за руки и довела до школы. Поцеловала меня в щёку и погладила по макушке.

— Смотри, будь хорошим мальчиком, — в напутствие проворковала она мне и, достав кошелёк, дала мне двадцать копеек. — А это потратишь в буфете, — заботливо признесла она, погладив меня по голове. — По своему усмотрению, — добавив при этом.

Двери школы закрылись. Мамы не было. До звонка ещё было десять минут. Я взглянул на понурого Черёму.

— Ну что? Лупили вчера?

Черёма пошевелил лопатками и поёжился:

— Отец, как сдурел, ремнём лупил прямо по спине, еле бормотал он.

— А ты что? Ни в чём не сознался? — с ехидцей спросил я его.

— Да ты что? Он меня тогда бы вообще убил, — угрюмо бубнил Черёма.

— Ну и дурак ты, — подытожил я. — А мне мама, видишь, даже двадцать копеек дала на пирожки, вместо пяти. Это всё за правду.

— Дашь укусить? – я чувствовал, что Черёму даже толком сегодня и не покормили, или у него не было с утра аппетита после порки.

— После первого урока прибегай к буфету! — прокричал я ему на ходу, срываясь в класс, но остановился, обернулся и увидел большие и добрые глаза своего друга:

— А курить я всё равно буду, — услышал я от него. Это меня, как будто окатило холодной водой. Я вернулся к нему и, подойдя ближе, пригрозил.

— Если закуришь, за пирожком на перемене не подходи, — и, уже по-настоящему, убежал в класс.

Насколько мне было известно, что Вовка Черёмин так никогда больше и не курил, хотя меня перипетии судьбы заставили это сделать.