Любовь политработников, в те докапиталистические времена, к родной коммунистической партии была похожа на манию. Но, если параноики, шизофреники и прочие инакомыслящие сидели, то есть лежали в соответствующих учреждениях, то проводники политики партии в умы политически не зрелых военнослужащих, свершали свои надобности, на свободе.
Для нынешнего поколения (чуть было не сказал заученным в те времена штампом – «будет жить при коммунизме»), попытаюсь рассказать о бурной деятельности этой категории военных, а оно, поколение, пусть рассудит: можно ли это отнести к нормальным проявлениям или – к отклонениям, которые сегодня лечили бы набором соответствующих лекарств, пригодных для соответствующего же диагноза В самом начале поведаю об объёмном, в половину от всего учебного времени, курсе марксистко-ленинской философии, политэкономии и такого же научного коммунизма, методично вдалбливаемого в наши головы в военных образовательных заведениях. Самое главное в этом было наличие конспектов, то есть тетрадей, в которые убористым почерком и обязательно аккуратным, вписывались краткие содержания работ Ильича, материалов форумов партии и нетленных произведений действующих вождей.
Два момента, при этом просто убивали. Это частота проводимых форумов партии (два-три раза в год – пленумы и один раз в четыре года – съезды) и количество книг, написанных действующим тогда генсеком (три за три года: «Малая Земля», «Целина» и «Возрождение»).
Высшее образование с политическим уклоном получено – это продолжение рассказа, и молодой офицер прибывает к месту службы. И, как только он появляется на корабле или в казарме, его тут же прикрепляют к какой-нибудь группе политического образования. Он опять должен писать очередные конспекты в группе марксистско-ленинской учёбы офицерского состава или учить мичманов (прапорщиков), старшин и матросов (солдат) в группах политзанятий. Во всех случаях наличие конспектов не желательно, а обязательно. Особенно важно иметь их перед получением очередного воинского звания или перед отпуском. Понятно: нет конспекта – нет звания. Есть, конечно, но с задержкой на время переписывания работ политических вождей разных времён и, иногда, — на время отпуска замполита.
Каждый год, а это следующее в моем рассказе, все повторяется. Меняются, только номера пленумов и съездов. Но и это ещё не все.
Политработники более крупного масштаба очень любили смотры художественной самодеятельности. Я сам пережил это и замечу вам, что этому проявлению их активности есть вполне определённое название, давно уже описанное светилами психиатрической науки. Были и другие симптомы таких болезней, наблюдаемые у замполитов всех уровней. Это социалистические соревнования, включающие в себя взятие на себя повышенных социалистических обязательств, попытка их выполнения и подведение итогов в целях выявления победителей.
Немного утешало то, что, как и все в нашей стране, в те времена, делалось формально. Политработники делали вид, что верят в то, что делают, а военнослужащие – делали вид, что что-то в этом направлении делают. И было бы смешно, как наверняка сейчас вам, но, поверьте, было достаточно грустно жить в этом театре полного абсурда. И, теперь, после общих рассуждений послушайте несколько правдивых рассказов на эту тему.
Театр полного абсурда или песни с плясками
Влияние руководящей и направляющей роли родной партии на службу молодых лейтенантов продолжилось, причём без перерыва. Проводники этого влияния, называемые, в то время, в среде политически незрелых офицеров, политработниками, мыслили крайне нетрадиционно. Например, к революционным праздникам, они имели привычку организовывать смотры художественной самодеятельности и брать повышенные социалистические обязательства. О соревнованиях расскажу позже, а об искусстве – прямо сейчас. Делалось это таким образом: желающих петь и танцевать лейтенантов, в приказном порядке, при строжайшем контроле загоняли в хоры и ансамбли. Отсутствие музыкального слуха, а также болезнь Паркинсона, во внимание не принималось.
Выбрать, правда, было можно: между песнями и плясками или проявить себя в оригинальном жанре. Так, вот, меня, уже лишённого иллюзий, но не умеющего ещё показывать фокусы, определяют в сводный из лейтенантов хор, жидко разбавленный двумя женщинами и тремя матросами. Вечерами, семь раз в неделю, разучиваем, под зорким взглядом дежурного политмассовика, песни про родного «рулевого», испытывая при этом лёгкую тошноту. Голова от этого, работала, только в направлении уклонения от этого «театра полного абсурда». И пришла мысль, как мне тогда казалось, гениальная: сменить жанр.
Я и мой сообщник, такой же лейтенант, выбирали среди номеров праздничного концерта то, что больше всего, после пения не умеем делать — танцы.
В хоре, отсутствие слаженности почти не заметно — открывай рот как рыба и — все. Да и политические песни не отягощены наличием мелодий. В плясках же, очень видно отсутствие координации движений. Поэтому, переписываемся в танцы, надеясь на них показать полную к ним неспособность, за что быть впоследствии, отчисленными из кордебалета и обратно в вокал не вернуться. То есть, в одном месте будут считать, что мы находимся в другом и, сами понимаете, наоборот.
Приходим на репетицию, начинаем показывать полнейшую бездарность, а главный политтанцор уверяет, что все замечательно, что у нас талант и, что через пару недель нас не стыдно будет откомандировать в ансамбль имени Александрова.
Пришлось обратно в хор и на концерте спеть целых две песни. Спел бы и сейчас, но слова и мелодию забыл.
Если звезды зажигаются
Кто жил в советское время, те знают, а кто ещё молод, тем напомню о периоде всеобщих социалистических соревнований. В вооружённых силах, и, тем более на флоте, эта любимая забава политработников имела наиболее извращённый вид. Жизнь была наполнена принятием обязательств, докладом, об их выполнении, взятием повышенных к очередному съезду родной коммунистической партии, дням рождений классиков марксизма- ленинизма и ныне здравствующих вождей. Каждый такой период был ознаменован написанием этой политерунды в свои тетради и журналы. В качестве примера, приведу то, что обычно брал на себя я:
— К (дате) стать специалистом очередного класса.
— Внедрить (какое-то количество) рацпредложений.
— Дополнительно законспектировать работы Ильича: «Материализм и эмпириокритицизм», «Два шага вперёд и шаг обратно» и т.д.
— Сделать весь личный состав подразделения классными специалистами или лучшим на подводной лодке.
— Выпустить много стенгазет и боевых листков.
— Добиться звания «Отличника боевой и политической подготовки».
— Вызывать на поединок (соревнование) командира боевой части (номер)…
И всякая другая, в таком же духе, чушь. Все понимали, что это глупость, но ничего не делать, никак не могли. Представители партии на корабле, с присущей только им ханжеской идейностью и горящими от этого глазами, жёстко контролировали процесс этого социалистического чемпионата абсурда. Как говорится, есть две болезни: приятная и неприятная. Приятная – это чесотка: почесался и ещё хочется. А неприятная – это геморрой: ни себе посмотреть, ни другим показать. Так, вот, соцсоревнования мы относили к неприятной болезни.
Правда, бывали исключения. В одном из дальних походов эти соревнования приобрели совершенно другой неформальный характер. Однако это не было заслугой нашего замполита. Политспортсмены не способны были мыслить нетрадиционно. Они все больше полагались на руководящие документы и штампы.
В один из дальних походов с нами старшим пошел капитан 1 ранга А.Афанасьев. С первого дня плавания, он сумел настроить людей на не равнодушное отношение к соревнованиям. Их, ни в коей мере, нельзя было назвать социалистическими. Мы, как одержимые включились в этот процесс. Состязались между сменами. Выпускались юмористические радио — и стенгазеты. Раз в неделю устраивались концерты и организовывались спортивные соревнования. У многих подводников раскрылись уникальные таланты. Некоторые замечательно пели, играли на гитаре, декламировали собственные стихи, подражали голосам животных и птиц. Больше всех нас удивил мичман-шифровальщик: он состоял в обществе фокусников. Его манипуляции приводили всех в изумление и восторг. Сам Афанасьев великолепно читал стихи Маяковского. Он знал все его сочинения на память. О том, что Владимир Владимирович был тонким лириком, я впервые узнал от него. В нашей школе мы изучали только патриотические стихи поэта.
Например: «Я достаю из широких штанин…»
А, разве строки: «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают -значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к Богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит -чтоб обязательно была звезда! клянётся -не перенесёт эту беззвёздную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! Разве они не удивительны?
Я привёл полностью это изящное стихотворение, что бы мои воспоминания стали немного мягче… Дни складывались в недели, недели – в месяцы, так незаметно закончилась очередная боевая служба. Зато запомнилась она на всю жизнь.
Самое величайшее в мире из искусств «Кино и цирк самое величайшее в мире из искусств». (В.И. Ленин, ПСС, том: не помню).
Про цирк у нас говорят так: кто на подводных лодках служил, тот в цирке не смеётся. Слышал, правда, что в этом уверены и представители других видов и родов войск, включая стройбат.
Но, про кино и подводные лодки надо сказать отдельно и более развёрнуто. В автономку, то есть, в длительное плавание, на боевую службу, нам выдавали, примерно, 20 — 30 художественных фильмов. И, чтобы получить больше, надо было использовать военно-морскую валюту — жидкий рубль. Платили по такому курсу: литр – 10 фильмов. После умножения на три, мы имели тридцать дополнительных киносеансов. Металлические коробки с надписями «Не горюй», «Осенний марафон», «Афоня» «Мимино», «Операция Ы» «Служебный роман», и «Москва слезам не верит», матросы несли на подводную лодку с большим желанием, осторожно и с улыбками. Крутили фильмы, для всего экипажа, по субботам, воскресеньям и средам. А для офицеров – ежедневно.
Я был командиром боевой части связи и вахту не нёс, а был задействован по полной программе, только, вовремя подвсплытия на сеанс связи и определение места. А, поскольку, в автономке мы скрывались от вероятного противника, то всплытие было только раз в сутки. В другое время, я был свободным человеком и, чтобы не задействовать матроса-киномеханика, научился самостоятельно управлять кинопроектором «Украина». Мне это было не в тягость — потому что, как и Ильич, был и сегодня остаюсь большим любителем кино.
Часов так в 20 по московскому времени я начинал разворачивать аппаратуру… Бывало, что после просмотра первого фильма командир приказывал, к нашему удовольствию, заряжать второй…
Ко второй половине Боевой службы мы потихоньку начинали сходить с ума. Проявлялось это в следующей форме: цитировались фразы любимых героев фильмов, а самые талантливые подводники говорили голосам знаменитых актёров. Наиболее популярными фразами были:
Из «Мимино»:
— Если ты мне сделаешь приятно, я тебе сделаю приятно, и тогда ты мне сделаешь ещё приятнее, а я тебе так приятно сделаю, что тебе будет очень-очень приятно.
— ….пойдём ресторан, туда-сюда потанцуем… — Я щас там так хАхАтался! — «Такую личную неприязнь я исьпитываю к потерпевшему, что кушать не могу».
Старпом, чтобы выразить свое негативное отношение к подчинённому, употреблял эту: … я к вам такую личную неприязнь я исьпитываю, что кушать не могу.»
Что касается фразы «Ларису Ивановну хочу», которую говорил Кикабидзе в «Мимино», то она произносилась вслух и про себя уже после первой недели плавания. В эротических снах подводники ее бормотали постоянно, с акцентом и без акцента. Произносили эту фразу, и с другими, более желанными, именами, иногда без «хочу»», но чаще с «хочу».
Из «Кавказской пленницы»:
— «Вы даете не реальные планы…, шляпу сними…, олисистворяет женщину, спустившуюся с гор….».
Из замечательной ленты «Щит и меч»:
— «У меня генералы рыдают, как дети», — «Господа офицеры, я не предлагаю вам сесть, чтобы вы не истолковали это, как проявление моей слабости». Кстати, любимая фраза старпома при общении с офицерами.
Сейчас, когда я пишу эти строки, то думаю, что если бы замечательный Георгий Данелия снял «Кин-дза-дза», тогда, в семидесятые годы, то наша подводная жизнь была бы более насыщенной, а карьера многих «пацаков», то есть, подводников, была бы успешней, поскольку они бы учитывали «цветовую дифференциацию штанов» … и знали бы, что надо вовремя прогнуться, надеть «ЦАК» и сказать «КУ» в нужной интонации.
Однако я отвлёкся, так как для описания последующего события годится только одно выражение…
На флоте, старпом – это тот инструмент, который, как рашпиль, кого-то дерёт, причём, дерёт постоянно. В промежутках между этой процедурой (здесь я сомневаюсь, в каком склонении применить глагол «драть»), старпом обычно дает приказание что-то исполнить и доложить.
Так вот, в Центральном Посту старпом ведет воспитательную работу с молодым лейтенантом. После этого (поставить глагол «драть» в нужном склонении), он приказывает лейтенанту, например, представить к утру, для проверки журнал Боевой Подготовки.
Лейтенант, вместо «Есть!», изрекает голосом любимого героя: — Вы даёте не реальные планы («Кавказская пленница»). Старпом сначала синеет, затем краснеет. Цвет его лица последовательно показывает все основные расцветки и полутона радуги… и, если бы это состояние выразить по-киношному, то старпом стал испытывать такую личную неприязнь к лейтенанту, что даже кушать не мог.
Что было в последующем — представьте самостоятельно, при этом, воображение можно включить на полную катушку. Затем началась борьба за чистоту командного языка. Фразы героев кинофильмов ушли из нашего лексикона, по крайней мере, при разговоре с командованием.
Но, в следующем походе все повторилось вновь
все так -только жаль что не нашлось смелого человека защитить СССР.НИЗКИЙ ПОКЛОН ЛЬВУ РОХЛИНУ!