Вспомнил на тему воспитания и образования. По поводу этой самой Греты, не дай Бог, Тунберг!
Мама моя, Светлана Петровна, была изумительным, добрым, солнечным и светлым человеком! Это не только моё мнение. Так скажет каждый, кто знал её или хотя бы раз поговорил с ней более 5 минут. Не хочу углубляться в генеалогическое древо, но должен сказать, что родилась она в достойной семье и получила классическое блестящее рабоче-крестьянское советское образование, великолепно разговаривала на английском и французском языках, могла вслепую печатать на машинке на русском языке, если ей в режиме нормального разговора говорили текст на английском, и наоборот! С 16 лет работала секретарём военно-морского отдела посольства СССР в г. Вашингтон, страна Пиндостания (с 1942 по 1946 годы). Все учебные заведения заканчивала с золотой медалью, замечательно играла на фортепиано и ей, естественно, очень хотелось передать свои таланты своим детям. И если все считали Светочку нежнейшим-добрейшим человеком, то в семье Светлана Петровна была тот ещё Сатрап! Я бы даже сказал — Деспот! Учиться все должны были только на отлично, музыка — в обязательном порядке, иностранный язык — как само собой разумеющееся.
Мне повезло — я был третьим ребёнком в семье, к тому же — долгожданным наследником, и у меня были 2 сестры — Юлия и Стэлла. Поэтому у мамы было поле деятельности уже до моего появления на свет и все свои экзерсисы она предварительно отрабатывала сначала на Юле, а потом на Стэлле.
Сразу же после своего рождения я стал внимательно наблюдать за процессом воспитания своих старших сестёр и мне всё это явно не нравилось. Видимо, из-за этого у меня резко начал портиться характер — по позднейшим воспоминаниям моих сестёр я был ещё тем гадом! Безмятежное детство, прерываемое иногда порками по голой заднице (за заслуги, не спорю, тут мама без причины не наказывала), катастрофически быстро заканчивалось и я с ужасом ожидал неминуемого поступления в школу, где надо будет учиться только на отлично, и, просто кошмар какой-то, — обязательного поступления в музыкальную школу!
В школу меня засунули в специализированную — с углублённым изучением и преподаванием ряда предметов на английском языке, где прекрасные педагоги безуспешно пытались научить меня меня этому самому языку, который я ненавидел. Особенно после того как мама стала меня заставлять читать «Остров сокровищ» Стивенсона в оригинале, который она привезла из США (а это значило, что вместо покатушек на велосипеде и приятного общения с такими же бестолочами, как и я, я должен был составлять словарь незнакомых слов по каждой странице с обязательной проверкой мамой в вечернее время).
Со скоростью скорого поезда приближался третий класс, который мама назначила рубежным для поступления в музыкалку. При всём своём сатрапизме мама была ещё и демократичным человеком — она предоставила мне право ВЫБОРА ИНСТРУМЕНТА! Гитара была сразу с негодованием отвергнута — ты же, мол, не шпана какая-нибудь из подворотни! Пианино категорически отверг я — гаммы, которые мама заставляла Стэллку играть до одурения, до сих пор вызывают во мне чувство бесконечной тоски. Дабы оттянуть время, я сказал, что согласен играть на аккордеоне, которого у нас, естественно не было, втайне надеясь, что его не купят. Но я неправильно оценил мамину решимость — незамедлительно через «задний крыльцо, через товаровед» был приобретён великолепный немецкий, сияющий перламутром и хромом, различными ценными породами дерева АККОРДЕОНИЩЕ за совершенно баснословные деньги. Делать было нечего — взвалив на плечи футляр с драгоценным инструментом, я пошёл на свою Голгофу. Как же я ненавидел арпеджио, сольфеджио, ноты и музыку в целом! Но мама с точностью и пунктуальностью чисто немецкой, как ефрейтор германской армии, лично конвоировала меня в музыкалку и обратно, и выйти во двор, не исполнив положенное количество раз всё домашнее задание, я не мог. Подобная политика принесла свои плоды — меня заставили на каком-то конкурсе играть польку Кабалевского (до сих пор зубы сводит при звуках её!). К маминому восторгу, я занял первое место и получил какой-то приз.
Когда мы вернулись домой, сияющая мама кинулась, не снимая пальто, к телефону и вот уже понеслись во все концы Севастополя мамины рассказы о «безумно — ну просто безумно талантливом мальчике, которому все — ну буквально все-все! — педагоги обещают блестящее музыкальное будущее!» Мамочка, родная моя, каким же восторженным человеком ты была! Я же пребывал в состоянии полного отчаяния — неотвратимость постоянного терзания мехов проклятого инструмента вырисовывалась передо мной абсолютно реально! И тогда, с решимостью приговорённого к гильотинированию, я вытащил из футляра своё сияющее чудо, взвалил его на плечо и вышел на балкон. Последний раз взглянув на изумительную красоту, я поднял его над головой, зажмурился и заранее подвывая от ужаса, предстоящего, размахнулся и бросил аккордеон с высоты третьего этажа (четвёртого, если считать с цоколем) на асфальтированную дорожку, идущую вдоль дома! Через мгновение раздался звук, совершенно неописуемый! А когда я открыл глаза на тротуаре валялись только изорванные меха — всё остальное в мгновение ока разобрала стая невесть откуда налетевших пацанов. Ни одной перламутровой пластиночки, ни одной блестящей кнопочки или клавиши! Не было даже ремней!
Когда я без аккордеона вернулся с балкона, мама всё ещё продолжала вещать про своего ненаглядного сыночку кому-то из знакомых. Но что-то её заставило более внимательно посмотреть на меня, взгляд её начал стекленеть, она положила трубку и пронеслась мимо меня на балкон. «Гадёныш, ну я тебе сейчас покажу!» — кричала мама влетая обратно в комнату. Я прекрасно понимал, что мне в этом случае может показать мама, а посему занял тактически выгодную позицию — чтобы между мной и мамой всегда был большой обеденный стол. Невесть откуда в руках мамы появился ремень, и мы начали свой забег вокруг стола! Не помню, на каком круге я умудрился оторваться и влететь в свою комнату, мгновенно задвинув шпингалет двери. Сразу же дверь стала дрожать под ударами маминого тела. Я быстро сдвинул кресло, тахту и надёжно забаррикадировал вход в комнату. «Открывай, гадёныш! Открывай!» — визжала мама на ультразвуке. Я же принял решение просто молчать — а что ещё я мог сделать? Через пару минут мама иссякла и рванула обратно к телефону. «Алек!» — услышал я рёв мамы, — «этот негодяй, этот твой гадёныш…!» Мама захлёбывалась от эмоций. «Немедленно приезжай!» — мама бросила трубку. Алек — это мой папа, командир эскадры, контр-адмирал — имел вполне понятную для военачальника привычку задерживаться на службе допоздна, но, получив истеричное приказание, немедленно выдвинулся на служебной «Волге» домой. Что творилось в моей душе — передать невозможно!
Папа был для меня самым любимым и прекрасным человеком в мире! И вот повернулся ключ в замочной скважине двери и в квартиру влетел папа. Мама накинулась на него с воплями и визгами, потрясала кулачками, била руками по двери моей комнаты и топала ножками. В общем, она всё рассказала про «исчадие ада», запершееся в своей комнате! И тут случилось то, чего я не мог ожидать — папа стал смеяться! Нет, он стал ржать навзрыд! У мамы при этом случился новый приступ истерики. Вдоволь насмеявшись, папа коротко сказал: «Открой дверь!» — что я незамедлительно исполнил.
Мама, смутно уже о чём-то догадываясь, выдала: «Алек, если ты его не выпорешь, я наложу на себя руки!» Под угрозой таких ужасных санкций, папа закрыл дверь перед маминым носом, посмотрел на меня и три раза несильно хлопнул меня ремнём пониже спины. Потом обнял меня и сказал: «Молодец, мужской поступок! Но не расстраивай больше маму, хорошо?» И я пообещал.
Больше меня никогда к музыке не принуждали. А когда мне самому захотелось, двадцать лет спустя, я научился играть на гитаре, сочинять незатейливые мелодии и писать к ним тексты. Некоторым нравилось — даже переписывали. А один раз даже слышал одну свою песню, но уже чужим голосом по трансляции верхней палубы нашего танкера в Средиземном море на боевой службе. Но это уже совсем другая история!
А вы говорите — Грета Тумберг, Грета Тумберг! Воспитывать надо было, а не ювеналить…
Замечательная история! Уверен — во многих семьях случалось подобное.
В нашей — тоже. Наша бабушка, преподаватель музыки, решила ей обучать нас с братом. Брату было около 6 лет, я — на 6 лет старше. Я выдержал 1 урок. Домашнее задание не выполнил, и приехала бабушка. Надо сказать, что ремень бабушке с успехом заменял тапочек. Но наша любимая бабушка была мудрым человеком! Сразу всё поняв, она спросила меня:»Скажи честно: ты не хочешь заниматься музыкой? Ругать и наказывать не буду.» Я отказался изучать музыку, и от меня отстали.
Брат же великолепно играет на пианино! Счастлив и при первой возможности играет! К радости своей и окружающих!
Меня же иногда прорывает научиться поиграть! На гитаре немного научился, в пределах блатных аккордов. Научился играть одну лишь мелодию на флейте индейцев пимак. «Последний из могикан» — это всё, на что я способен. Но желание играть появляется. Спасибо тебе большое, моя любимая, мудрая бабуленька!..
Ухохоталась! А потом подумала — не детский поступок! Судя по-всему, родителей автор уважал, но всё же решился на такое. Мужской поступок.