Этого рыжего лохматого пса ещё щенком принесли и воспитывали моряки бригады спасательных кораблей. Мать его, бродячая ничейная собака, лежала убитая обломком скалы на побережье бухты Патрокл. Погибла то ли от несчастного случая, то ли от руки подлого человека. Около мертвой дворняжки скулил один-единственный щенок.
Через два года матерого кобеля по кличке Боцман знали уже не только спасатели, но и соседи по мысу Артур в бухте Большой Улисс: моряки – катерники и экипажи вспомогательных судов, которых Боцман иногда навещал. Кличку свою пёс заслужил благодаря своей фантастической, необъяснимой любви к морю и флотскому порядку. Каким-то необъяснимым образом он узнавал о случившихся на море авариях раньше всех на Тихоокеанском флоте. По крайней мере, за час до оповещения спасательного отряда оперативным дежурным флота о пожаре на море, Боцман взбегал по трапу на дежурный противопожарный катер и никто оттуда согнать его уже не мог.
– Боцман! – спрашивали у пса спасатели. – Когда тебе успел позвонить оперативный?
Боцман в ответ только приветливо повиливал хвостом.
Любимое место его было – бак катера. Там он гордо стоял, как впередсмотрящий. «Шкивало», катер взлетал на волнах, и пушистый хвост Боцмана как гюйс развевался по ветру.
Удивительно, но этот морской волк, несмотря на качку, весь в брызгах, твердо стоял на лапах и не боялся соскользнуть в морскую пучину. И морской болезнью не страдал.
В огонь Боцман не лез, боялся, но всегда внимательно следил за работой экипажа спасательного корабля. Когда из огня выводили спасенных людей, то пёс скакал возле них, радостно оскалив зубы.
В перерывах между морскими походами Боцман нес караульную службу. Он четко знал границы дислокации нашей спасательной бригады и никого посторонних на территорию не допускал. Всех матросов, мичманов и офицеров нашей бригады Боцман знал в лицо, а чужих яростно облаивал.
Феноменальной памяти на лица он достиг благодаря постоянному присутствию на построениях личного состава кораблей.
Любили его все, кроме «самовольщиков». Почему военные моряки идут в самовольную отлучку? Тут два варианта — либо к девушкам, либо выпить. Ближайший магазин, где можно было купить вино или водку располагался в бухте Малый Улисс, в двух километрах от места нашего базирования. Туда вела «тропа Хо Ши Мина» через дубраву. В любом случае, если матросы уходили в самоволку – к своим девушкам или просто в магазин, по возвращении от них почему-то однозначно разило спиртным. Боцман органически не переносил этот запах и чуял его за версту.
В темноте он встречал нарушителей дисциплины яростным лаем.
— Да, заткнись ты! – шипели на него «самовольщики». – Вот же тварь поганая!
Через минуту появлялся дежурный по части и всех «прихватывал». Изымал закупленную для «годков» водку и записывал фамилии для утреннего доклада командиру бригады капитану 1 ранга Макарову.
После гауптвахты матросы мелко и гадостно мстили Боцману, как могли:
засовывали в пирожок с печенкой пакетик с молотым красным перцем, красили его шкуру масляной, зеленой краской, мазали зад скипидаром, напяливали на него рваную тельняшку и смеялись над ним, когда он пытался её снять. Самое главное, выкидывали его с противопожарного катера или водолазного судна, когда Боцман забегал на трап по тревоге для выхода в море на оказание помощи. Для того это была жуткая трагедия. Пёс жалобно выл на берегу у трапа, пока, кто-то из начальства не пускал его на катер.
Как у всякой собаки у него был свой человеческий любимчик. Со всеми своими невзгодами и обидами на разгильдяев он приходил к матросу – первогодку аварийно-спасательной партии Диме Сергееву.
— Что, опять тебя обидели? – спрашивал, почесывая Боцмана за ухом , Дима.
Он, выстригал Боцману окрашенную шерсть, мазал раны зеленкой и йодом, выпрашивал у флагманского врача специальные таблетки при отравлении и запихивал их собаке в пасть.
Дима всегда угощал Боцмана деликатесами: то косточкой от борща, то куском сахара-рафинада и читал в собачьих глазах безграничную преданность любимому человеку.
А погиб Боцман, как настоящий моряк – утонул в море, спасая своего друга матроса Дмитрия Сергеева. Сбитый струёй из лафета водяной пушки за борт, Дима тонул у борта горящего судна-сухогруза. Суконная шинель, набухла и тянула в пучину. Всё было в дыму, и никто ничего не видел. Пёс метался у борта, жалобно скуля, а потом прыгнул в холодную осеннюю воду к своему товарищу.
Что происходило в его собачьем мозгу? Ведь все равно до берега он бы Диму не дотащил, а на палубу не поднял бы. Он прыгнул, чтобы поддержать друга на плаву, хоть как-то ему помочь.
Моряк вцепился в Боцмана мертвой хваткой и висел на нём, уже захлебнувшимся, мертвом, пока сверху его не увидели и бросили спасательный круг. Дима разжал руки, хватая круг, а Боцман медленно ушел на почти стометровую глубину.
После него в нашей бригаде всех последующих псов называли кличкой «Боцман», но моря они не любили, «самовольщиков» не отлавливали и особой преданности к людям не выказывали. Разве, что ластились, выпрашивая лакомство.
Фото из открытых источников WWW.
Замечательный рассказ! Стал сентиментальным. А разве это плохо, когда хороший человек так здорово написал о брате нашем меньшем, и не только о нем.
Спасибо за добрые слова!