1. К О М А Н Д И Р.

Командир пл «Б-72» капитан 2 ранга Балакирев Н.М. после торпедной атаки

Осенью 1969 года я был назначен командиром далеко не новой подводной лодки «Б-72», которая уже давно и трудно ремонтировалась на одном из камчатских судоремонтных заводов. Перед назначением, против обыкновения, никто не вызвал меня на беседу, просто пришел приказ Главнокомандующего ВМФ. Так я юридически стал командиром корабля, фактическое же становление командира – процесс. Командиром «Б-72» я был полных 10 лет. За эти годы всякое было: были успехи и неудачи, радости и горести, были поощрения, взысканий тоже хватало, одним словом – нормальная флотская жизнь была. Обо всем рассказать невозможно, да наверное, и не нужно, поскольку  рассказ пришлось бы увязать с конкретными задачами, решаемыми кораблем, приемами и способами их решения, районами плавания, а это, полагаю, даже по прошествии многих лет, делать не следует. Остановлюсь, главным образом, на ошибках в своей службе и службе подчиненных мне людей, имея ввиду то, что опосредованное участие в совершении ошибок подчиненными принимает командир.

После ремонта лодка была перебазирована во Владивосток. На новом месте нас встретили неожиданно радушно. Команда поселилась в добротную казарму. Кубрик личного состава, рабочие комнаты офицеров, баталерка, сушилка, комната бытового обслуживания, санузел – все помещения в одном блоке, который занимал половину этажа только что отремонтированного здания. В заводе на Камчатке команда размещалась в развалившейся плавказарме. По утрам моряки соскакивали с постелей прямо в лужи, за ночь натекавшие на палубу. Но в тех суровых условиях мы не успели «презреть грошевой уют» и хорошему жилью в Главной базе флота радовались.

К благоприятным условиям жизни привыкнуть не трудно, сложнее было в новом соединении согласиться с новыми, довольно жесткими порядками, которые здесь установил своей властной рукой командир бригады капитан 1 ранга Б.П. Букетов. Вероятно, под боком у штаба флота жесткость была оправдана, но нам, привыкшим к камчатской «демократии», здешние порядки казались неоправданно суровыми.

Пойдет матрос без строя (как одному ходить строем, ему, матросу, так же как и мне, невдомек) на лодку или на склад за техническим имуществом – до цели не дойдет, его изловит внутренний патруль и будет он целый день подметать причальную стенку.

Встретит начальник строй – остановит, спросит:

• Почему у моряков рабочее платье грязное?
• В прачечной машина вышла из строя.
• Стирайте руками. Команду вернуть в казарму.

Или тот же начальник спросит меня или моих заместителей:

• Почему двое радистов отсутствовали на занятиях по специальности?
• По Вашему приказанию с экипажа выделено 10 человек на рытье траншеи для телефонного кабеля.
• Ничего не знаю. Почему вопреки распорядку дня радисты отсутствовали на занятиях. Эти же «почему» повторялись ежевечерне командиром бригады, адресуясь командиру корабля. А легко ли отвечать на вопрос: «Почему?» если знаешь, что начальника вовсе не интересуют твои объяснения, он даже не слушает их, он таким образом возмущается нарушениями, установленного им порядка.

Возможно этих « почему» было бы меньше, но во Владивосток лодка пришла без старпома капитана 3 ранга Кваскова Анатолия Алексеевича, добросовестнейшего офицера, который постоянно держал в поле зрения жизнь всего эки­пажа. Он еще во время ремонта корабля ушел в отпуск и попал в тяжелую автокатастрофу, был госпитализирован, а затем и уволен со службы. Осталь­ные офицеры, кроме заместителя Усановича Анатолия Аврамовича и командира БЧ-5 Гурьянова Григория Кузьмича, только что окончили училища и опыта повседневной «черновой» работы не имели.

Вскоре после первых спокойных дней стали поступать настойчивые и бесконечные требования выделить людей в гарнизонный караул, патруль, на работы по благоустройству территории, погрузку и выгрузку вагонов и так далее. В команде все стали через день заступать на дежурство и вахту, не стало хватать сил на охрану самих, себя. Содержание корабля запускалось, а проверки его состояния участились. Как, проверка, так – «оргвывод», да еще с «рябчиком».

В целях наилучшего освоения нового пункта базирования, командование объявило эки­пажу организационный период, который предусматривал продление рабочего дня до 22 часов и запрет увольняться в город. После оргпериода был вве­ден карантин в связи с эпидемией гриппа. Во Владивостоке находимся уже два месяца, а в город еще никто не выходил, хотя у некоторых моряков здесь жили родители.

Командир БЧ-5 рапортом просил меня отпустить электрика матроса Казанцева на двое суток домой в Уссурийск. Матрос неплохой, грамотный — окончил три курса высшей мореходки, никаких претензии у меня к нему не было, но пришлось отказать. Тогда он сам ко мне пришел. Жалобы и заявления личного состава командиру корабля положено принимать при опро­се команды в строю или письменно через непосредственных начальников. Но такому правилу я не последовал, нарушил Устав. Я побеседовал с Казанцевым с глазу на глаз и опять отказал в просьбе, сославшись на грипп. Мат­рос был крайне огорчен и… не выдержал: пришел к старшине команды и доложил, что, дескать, я отпустил его на двое суток, оделся и ушел. Вскоре обман открылся, я был чрезвычайно расстроен поступком матроса, но никаких мер по его возвращению не принял, надеясь, что через двое суток вернется. Не вернулся. Как потом выяснилось, дома он был, переночевал и, сославшись, что ему нужно возвращаться на службу уехал во Владивосток. Только через месяц я получил телеграмму от отца матроса, которым из­вещал, что сын дома, и он готов вернуться на службу, но лучше за ним прислать сопровождающего.

Дезертирство Казанцева целый месяц лихорадило команду. Ежесуточно выделялись поисковые группы. Штабы и политотделы выясняли кто, кого, за что и как наказывает и поощряет; кто, когда, с кем и сколько провел лекций, бесед, диспутов и т.д. и т.п. на тему воинского воспитания; как организован отдых (?) личного состава — кто, когда, какие кинофильмы, спектакли смотрел, какие книги прочитал, в каких спортивных состязаниях участвовал; как выполняется распорядок дня; кто проводит вечернюю справку, кто, кого и как контролирует; кто и как знает Уставы; какова идейно-теоретическая подготовка личного состава и его морально- политический уровень.

Казанцева судили. Дали полгода дисциплинарного батальона. Судимость на корабле — большое, черное пятно на его историческом пути. Я уж не говорю, что начальникам осужденного по крайней мере на год прод­вижение по службе заказано, но и целый год твой корабль на доске соцсорев­нования выше нижней строчки не поднимется, да и шансы бригады занять достойное место в эскадре резко падают. Целый год «Б-72» будет склоняться по всем падежам на совещаниях, собраниях и активах. Помнится, в пятидесятые годы к таким вещам относились иначе (я не говорю, что лучше, но — по-другому). Когда мы курсантами практиковались на «Леопарде», там судили матроса, который, следуя в отпуск, в поезде украл фотоаппарат. До суда он жил наравне со всеми в кубрике, но никто из моряков с ним не хотел разговаривать. Осудили его на 8 лет. Каких- либо акций в отношении эки­пажа корабля не предпринималось. Тут же — повалили инспекции за инспекциями, проверки за проверками, неудержимо посыпались взыскания и снова был объявлен организационный период.

Подобные мероприятия по сходному поводу — характерны для того времени, о котором пишу. Не здесь ли корень укрывательства проступков и преступлений, круговой поруки и «годковщины», которую в армии называют «дедовщиной».

Подводники любят море и дальние походы. Я думаю, объясняется это не только романтической настроенностью их юных натур, но и той тягомотиной, что нередко приходится им испытывать на берегу. Говорят, война для мужчин древней Спарты всегда была желанна, поскольку условия в мирной жизни для них создавались невыносимые.

Пример Спарты я привел ради шутки, но ведь — факт, что любой моряк не прочь сбежать в море, потолкавшись с месяц в береговых штабах, скла­дах снабжения, ремонтных мастерских, посидев на оргпериодах., бесконечных собраниях и совещаниях, испытав прелесть перманентных проверок.

От всякою рода ограничений и проверок проку было не много. Как толь­ко разрешили увольнять личный состав в город , несколько человек попали в комендатуру, после чего опять проверки, опять запреты. — Беда.

Все проходит. И мы пережили лихую пору. В дальнейшем всякое было. Но последних мест на Доске соцсоревнования, помнится, «Б-72» уже не занимала, хотя, правду сказать, первых тоже. Если бригада допускалась к торпедным стрельбам на приз Главкома ВМФ, наша лодка неизменно принимала участие в них и занимала высокие места по огневой подготовке. Все выходы на боевую службу были успешными. Не помню случая, чтобы по вине личного состава, или из-за поломки материальной части лодка не вышла в море согласно пла­ну. За усердие в службе многие офицеры, мичманы, старшины и матросы были награж­дены правительственными наградами. Материалы о служебных успехах моря­ков нашей лодки можно было встретить во многих газетах и журналах тех лет. Об экипаже «Б-72» московская киностудия под режиссурою И.И. Гелейна сняла, на мой взгляд, неплохой документальный кинофильм «А над ними го­лубое небо». Наконец, — и считаю это важно, — за 10 лет на корабле не было ни одного аварийною происшествия с тяжелыми последствиями, никого не искалечили, никого не потеряли. Так что, может быть, я зря сетую на штабы и политотделы. И все же основная заслуга в перечисленных достоинствах корабля принадлежит экипажу, а среди экипажа хотелось бы особо выделить офицеров.

Я искренне считаю, что офицеры-подводники — лучшая часть нашего общества и Родина-мать ими может гордиться. Беззаветно преданные своему народу, воинскому долгу и своей профессии, они не только чужды мелочно-расчетливых соображений материального порядка, но часто берут на себя расходы связанные с вольными или невольными упущениями по службе своих подчиненных. Они, 22 — 26 летние, принимают на себя тумаки и шишки связанные с шалостями подопечных, которые всего на 2-3 года моложе своих начальников. Они наравне с моряками срочной службы несут тяготы флотской жизни, сверх того, вместе со своими боевыми подругами «несут на своих худых плечах» тяжелую ношу семейной неустроенности.

Невозможно перечислить всех, проходивших службу со мной на нашей доброй «Б-72», которым я был и всегда буду признателен за их самоотверженный труд, но особо хотел бы назвать (кроме упомянутых выше) старших помощников командира – Москалева Василия Алексеевича, Алексеева Алексея Константиновича; заместителей по политчасти – Яковца Василия Ивановича, Сидорова Геннадия Васильевича, Лебедева Юрия Константиновича; помощников – Огородникова, Порохова; штурманов – Шевчука и Марфутина, минеров Шемчука и Евдокимова; связиста Вареху; механиков – Редькина и Белова; врача Зуева.

Я навсегда останусь благодарен личному составу срочной службы за их терпеливое отношение к военному делу. Когда я говорил, что после месяца пребывания на берегу хочется уйти в море, я говорил о самом себе. Надо думать, и для молодых людей — матросов и старшин с их юношеской ро­мантикой, служба на берегу в бесконечных монотонных дежурствах и вахтах, в приборках и смотрах — скучное занятие. От скучной повседневности мо­лодой человек начинает пошаливать – нарушать дисциплину и порядок, что приводит к неприятным для него последствиям, и от этого его желание уб­раться в море, испытать себя в настоящем деле, в дальних походам растет.

Любая подводная лодка в любых условиях плавания дает возможность молодому человеку проверить свой характер, тем более такую возможность да­вали подводные лодки старых конструкций в длительных походах.

Привожу выдержки из моих записей, которые я вел от случая, к случаю в те годы. Думаю, они помогут понять, за что я благодарен матросу.

11.08.73 г. Жарища. Моряки стали вялые, у двоих случились обмороки. Через газовую захлопку правого борта затапливается 5 отсек. Ко всему прочему хлынула вода в 3 отсек через шахту ВАН. Затоплена трюмная помпа. Обстановка плохая. Пришлось всплыть для осмотра и ремонта шахты. Хорошо, что противо­лодочные самолета не летали. Очевидно, днем они не надеются обнаружить лодку. В смотровом лючке шахты обнаружился свищ. Свищ заварили. Ночью опять всплывали для ремонта захлопки. Волна гуляла по надстройке, работалось тяжело. Благо, температура воды +30°С. Едва закончили ремонт, самолеты загнали под воду, зарядку батареи опять не закончили и воздуха мало. Плохо чувствую себя.

Из записей в другом походе:

11.11.78 г. Заболели глаза. Плохо вижу в перископ. Неужели «зайчиков» нахватался прошлой ночью при сварке в надстройке. Селиванов с Рамазановым — большие молодцы. Ужом проползли между трубопроводами к газоотводу РДП и, свешиваясь вниз головою, заварили дырку. Вода прекратила поступать в 5 отсек — гора с плеч. А погода-а! — штормовая. Волна гуляла по над­стройке, лодку пришлось накренить. Заварили. Молодцы.

Привожу еще несколько записей без указания дат:

• В отсеках повышенное давление. Воздух тяжелый, густой, вонючий, словно вода в затхлом пруду. Все ждут: когда, наконец, можно будет всплыть.
• Механики довели температуру электролита до +53°С. Ну, не идиотизм ли?! Зарядку не закончили. В 6 и 5 отсеках более 50°С. Люди лезут к кондиционерам, как мухи на мед.
• Ночью опять пришлось несколько раз срочно погружаться от самоле­тов. Люди очень устают. Я сам — будто вечность не спал. Ну и райончик выделили. Американцы, конечно же, знают, что где-то здесь ползаем — видели, как погружались с началом скрытного периода плавания.
• Жарко. Штурман Шевчук за вахту отжимает из нашейного полотенца 3-х литровую банку пота. Офицеры и матросы от духоты смякли. Приходится самому во все вмешиваться. Нужен еще один кондиционер, нужна система СВО, иначе в этих широтах долго плавать тяжело, почти невозможно.

Нелегкий матросский труд материальному вознаграждению не подлежит. Матроса поддерживают морально его товарищи, такие же матросы и старшины с других лодок, которые встречают возвращающуюся из длительного плава­ния подводную лодку с нехитрым плакатом: «Добро пожаловать в родную базу!» Ему и этого достаточно. И от этого у него наворачиваются на глаза слезы признательности …

 

………………………………………………………………………………………………………………….

 

«Иные ошибки бывают хуже преступлений» — сказал кто-то из великих.

Командирская служба многогранна. Чтобы остаться в задуманных рамках записок воспользуюсь материалом, которым, я весной 1991 года отправил в «Морской сборник». Хотя к тому времени уже весь ныне представляемый материал был готов к печати, но посчитал все написанное слишком личным и негодным для читателя. Редакция намеревалась в осенних номерах журнала статью напечатать. Статья имела цель предостеречь нынешних подводников от тех ошибок, которые совершил в свое время я и мои сослуживцы. Думаю, что настоящих записках упомянутые материалы не будут лишними, правда, не уверен в этом.

Еще одно заключительное замечание к запискам в качестве, так сказать, эпилога. Последние командирские годы я болел и несколько раз признавался негодным к службе на подводных лодках. Но убрать командира с действующей перволинейной подводной лодки не так-то просто. Подготовка нового коман­дира связана с немалыми затратами, и меня держали. Понимая ситуацию, я не рыпался, пока не приобрел еще одну болячку — отказала правая рука. Тут я написал рапорт с просьбой уволить в запас. Командир эскадры вице-адмирал Белышев согласился освободить меня от должности командира ко­рабля, но уволить со службы категорически отказался и предложил долж­ность флагманского специалиста эскадры по радиоэлектронной борьбе. Мне ничего не оставалось, как только согласиться, хотя к штабной работе душа не лежала.

Итак, от чего бы я хотел предостеречь будущих командиров.

«Только тогда мы научимся побеждать, когда мы не будем бояться признавать свои поражения и недос­татки, когда мы будем истине, хотя бы и самой печальной, смотреть прямо в лицо».

(В. И. Ленин. Полн. собр. соч. т. 44, стр. 309, 310 )

Не плохой совет. Не правда ли? К сожалению далеко не всегда следуем ему. В первую очередь я имею ввиду себя. И вот по прошествии ряда  лет, решил таки рассказать о ряде ошибок, совершенных мною и моими подчиненными, имея ввиду, что мои признания будут полезны для действующих наших подводников, а заодно и раскрыть некоторые мотивы поведения (мотивы морального порядка) командира корабля в, так сказать, штатной и нештатной обстановке.

Читатель, ты, конечно, заметил, что в одинаковой обстановке люди с одинаковым жизненным опытом, даже со сходным мировоззрением пос­тупают по разному.

Почему один командир корабля скомандует на руль: «Лево руля», а другой такой же командир в тех же обстоятельствах суровым ре­шительным голосом прикажет: «Лево на борт!»?

Возвращаются две лодки с моря домой, у одной мерно стучит один дизель на малом ходу, другая же вся в пару и дыму полным ходом под тремя дизелями обгоняет первую. Командиры на обеих лодках одногодки и даже друзья.

Один командир, заведя  лодку в бухту и бросив якорь, сбросит с рук перчатки и завалится спать. Сон у него крепкий, богатырский. Другой же не спешит спуститься с мостика. Осмотрится. Дождется когда вахтенный офицер примет вахту у старпома. Поинтересуется у заступившего, как он намерен определять снос корабля, что бу­дет делать, если видимость ухудшится, или ветер переменится, и, потом из своей каюты 2 — 3 раза, за ночь запросит мостик: «Доло­жить обстановку».

Один, погрузив лодку ясным спокойным днем в чистом районе, при всплытии ночью, ничтоже сумнящеся, скомандует: «Бортовые средний вперед. Боцман, всплывать на перископную глубину, диф­ферент 5 градусов на корму». И … согнет перископ в образовав­шемся за ночь льду. Другой же перед всплытием запросит у штур­мана последний прогноз погоды, придаст лодке небольшую положитель­ную плавучесть, остановит моторы, а перископ поднимет только тогда, когда ограждение рубки появится над водой.

Смотрит комбриг из штабного окошка на бухту и радуется: как осторожно, аккуратно подходит к пирсу №1 подводная лодка «Б-1». А вот за ней и «Б-2» идет. Что такое? Отчего светлый лик ком­брига вдруг помрачнел? Потому, что видит он, как командир «Б-2» словно горячего коня осаживает свою лодку возле пирса №2 , работая тремя моторами назад. «Ужо, я ему», — решает он.

Проходит несколько дней. На море шторм, на пирсах такой ветер, что с ног сбивает. После очередного выхода возвращаются в базу «Б-1» и «Б-2». Комбриг опять у окна. Вот «Б-2», как и  прошлый раз, словно вкопанная, стала у пирса № 2 и надежно закрепилась, а «Б-1» уже полчаса елозит по бухте — швартовы не может подать на пирс.

• Ах ты черт! — хмурит брови комбриг, и за сердце хватается: видит наваливается «Б-1» на корму ошвартованной «Б-2».
• Ух, слава богу, пронесло,- рас­слабляется комбриг, — ужо я ему покажу. Не командир, а баба.

И отво­рачивается от окна, не в силах дальше смотреть. Проходит еще полчаса. Звонит телефон.

• Товарищ комбриг, докладывает командир «Б-1», ошвартовался к пирсу №1 …

В трубке тишина.

• У вас все?- в предчувствии недоброго спрашивает комбриг.
• План выполнил, — повторяет ласковым голос, — есть замечания: намотали на винт швартов … стальной, водола­зы, товарищ комбриг, уже вызваны.
• Идите ко мне, — насилу сдерживая себя, шепчет в трубку командир бригады тому чьими действиями недав­но восхищался.

Беседует человек в погонах со своим приятелем, и голос у него нор­мальный, и лицо живое, глаза светятся мыслью и юмором. Но вот к тому же человеку в погонах по какой-то надобности подошел другой человек в погонах помельче, и у первого взор наливается свинцовой тяжестью, го­лос приобретает чугунную твердость, лицо сковывает суровый мо­роз начальственности — не подходи подчиненный ближе двух метров к своему командиру. Другой начальник в общении со всеми одинаково урав­новешен. Третий старается выглядеть рубахой-парнем, своим в доску, подчиненного называет Петей, похлопывает его по плечу, на суровость своего начальника ему жалуется.

Знакомые картинки, не правда ли? Так почему же в одинаковой ситу­ации, руководствуясь одними и теми же правилами и наставлениями, каждый командир действует по-своему? — Потому, что командир корабля — тоже человек, то есть личность со всеми индивидуальными, только ему присущими чертами характера, проявлениями воли, способностями, чувствами, иллюзиями. Все особенности психики командира влияют на его поведение, а через это и на экипаж корабля, на успешность решаемых им задач. В свою очередь окружение, обстановка и обстоятель­ства формируют командира.

Я вознамерился дерзнуть: хотя бы чуть-чуть приоткрыть уголок покрова с таинств взаимовлияния человеческой личности и окружающею мира, относящихся к службе подводников в той части, которая часто оста­ется за пределами актов инспекций, протоколов собраний, приказов о поощрениях и наказаниях и которая, кажется, в какой-то мере мне известна. Ведь я буду говорить о себе и моих сослуживцах на подвод­ной лодке «Б-72» Тихоокеанского флота.

Не пугайся, читатель, я не собираюсь утверждать: вот-де какие герои «были в наше время, не то что нынешнее племя». У меня нет для этого оснований. Наоборот рассказ будет о наших пороках и ошибках. «Б-72» я командовал 10 лет и ушел с нее, когда ей стукнуло 25 годочков. Согласитесь, 25 лет — такой возраст корабля, когда служащие на нем имеют шанс гораздо чаще носить терновые венки, чем лавровые. Поелику разговор задуман о внутренних побудительных мотивах поступков подводника (прежде всего командира лодки) в различных ситу­ациях, тут мне повезло. Терний куда как острее воздействует на жи­вое существо, чем лавр. С терний и начну. Отрицательный опыт тоже полезен. Теперь другое время, другие корабли, и люди на них другие, но, думается, и ныне служащим морякам наш опыт пригодится; ведь на фоне конкретных действий конкретных людей речь пойдет о вечных понятиях предусмотрительности, решительности, осторожности, терпе­нии и нетерпении, смелости и трусости, чести и совести, самомнении и предвзятости …,  но главным образом о чувстве ответственности служивого за порученное ему дело.

Если у читателя этих записок возникнет суждение: «Ох, и без­мозглым же командиром был автор, да и подчиненные его бесшабашные и бестолковые», то прежде чем вынести окончательный приговор, я прошу учесть два обстоятельства:

— придя в санпропускник, молодой человек вместе с гражданским  платьем не выбрасывает свою натуру, а, когда он оденется во флотскую форму, душа его не станет мгновенно другой;

• командир бригады капитан 1 ранга Васин 0.И. в своих оценках экипажа «Б-72» был снисходительнее тебя, читатель: в одном из праздничных приветствий он сказал: «Звезд с неба вы не хватайте, но в самых сложных и ответственных, делах вы, всегда были опорой командования, мы на вас надеялись, и вы никогда не подводили».

Еще одно замечание: если читатель узрит в моих записках попытку объяснить малообъяснимое и покаяться в давних грехах, что ж, такую точку зрения опровергать я не стану.

 

1. I. О проблеме выбора. Об амбициях и нетерпении молодости, уступчивости чужому мнению, заторможенности от излишнего напряжения, при недостатке опыта.

 

Говорят: молодость не без глупости, старость не без дурости. Став командиром подводной лодки, при первом же отходе корабля  от причала, я допустил глупость.

Ремонт шел к концу. Осталось провести швартовые и ходовые испытания, а перед испытаниями загрузить аккумуляторную батарею, для чего требовалось перевести лодку из завода к причалу противоположного берега бухты. Заказали буксиры. Ждем сутки, другие. – Буксиров нет. Заводчане шумят: флот им палки в колеса ставит, план срывает. У молодого командира к концу ремонта тоже закипает энтузиазм в груди, только по другому поводу. Ему хочется побыстрее испытать себя в деле, утвердиться настоящим командиром в глазах команды, командования и в собственных глазах. Он знает, что его лодку с нетерпением ждет командир соединения – в соединении не хватает боеготовых кораблей. Иной в таких случаях порыв души своей благоразумно сдерживает. Я же стал упрашивать начальство разрешить мне следовать под погрузку без обеспечения буксирам. Упросил. Запустили средний дизель на генератор и под бортовыми моторами потопали за четыре мили от завода к борту плавбазы, у которой имелся погрузочный кран. В таком режиме работа энергетической установки допускается лишь в аварийных случаях, но …

Несмотря на то, что команда за время длительного ремонта навыки в обслуживании техники в значительной мере потеряла, перешвартовку провели благополучно. Однако старший начальник грузить батарею средствами плавбазы запретил и приказал грузиться у другого пирса. Только теперь во мне заговорил здравый смысл. Я стал просить оставить лодку на месте, так как знал о сложностях швартовки у того причала. Там вдоль берега шло довольно сильное течение в одном направлении, а метрах в ста от берега – в противоположном. Видимо, старшего начальника, так же, как и заводчан, что-то поджимало, и он бросил в душу молодого командира неосторожные слова:

• Боишься? Придется назначить на швартовку другого командира.

После этого дальнейшее сопротивление я прекратил. И вновь в кромешной темноте запустили дизель для работы на генератор и отошли от борта плавбазы.

Чтобы уменьшить влияние течений, решил набрать хорошую инерцию и следовать почти параллельно пирсу, удерживая нос лодки в направлении на небольшое транспортное судно, которое стояло у бетонного корня того же плавпирса.

Дал бортовыми моторами малый ход. Лодка резво пошла вперед. За­стопорил машины. Когда настало время гасить инерцию, командую на машинные телеграфы: «Бортовые малый назад» и смотрю в корму. Черт побери, винты работают на передний ход. – «Стол моторы!», — и снова, с тревогой в сердце: «Бортовые малый назад». Из шестого отсека телеграф отвечает, что команда исполнена правильно, но бурун то за кормой показывает обратное, и лодка стремительнее прежнего летит на таран судна. Снова стопорю ход и уже не решаюсь дать новую команду ни телеграфами, ни по переговорному трубопроводу, ни по телефону, да и времени нет. До судна, которое стоит прямо по носу, остается каких-то 50 метров. На судне раздаются отрывистые звуки колокола громкого боя – видя, что они становятся жертвой какой-то взбесившейся лодки, тамошние люди объявили аварийную тревогу.

Что делать? — Решай командир. А что тут решать? Решение подсказано обстановкой – выбирай из двух зол меньшее. – «Право на борт». (Все команды даны, теперь спешить некуда). Бывший премьер-министр Великобритании У. Черчилль, раскрывая тему управления государственным кораблем, писал: «Существует некое нагромождение больших и малых событий, вы следите за ними, пока ваше решение не окажется предо­пределено ими. Решение, которое принимаете вы, является  попросту вашей реакцией на одно из этих событий. Но это не является «власть» и не есть «решение». Вы слишком в большой степени находитесь в плену событий». Мысль кажется спорной, но к данному эпизоду, по-моему, подходит, даже с учетом того, что корабль все же не государство.

А между тем лодка катится вправо. Удар! Все звуки заглушает жуткий скрежет разрываемого металла. Острый форштевень лодки на целый метр входить в тело переходного мостика, соединяющего корень причала с самим плавпирсом. От удара последний ходит ходуном вместе с ошвартованной по другую его сторону плавказармой.

На судне, которое только что было под угрозой затопления, дают отбой аварийной тревоги, а плавказарма всполошилась: захлопали две­ри, на верхнюю палубу выскочил раздетым, без головного убора начальник штаба соседнего соединения капитан 2 ранга Матвиевский О. А., погрозил мне кулаком, крикнул «Аварийщик!» и тут же скрылся в недрах плав­казармы.

Позор! Ой позор!

Вызываю старшину команды электриков. У него такой несчастный вид, что даже разбираться с ним не хочется. На все вопросы — один ответ: «Виноват, затмение нашло». Да что уж там «виноват», когда я сам в случившемся виновен.

А вот и черная «Волга» тут как тут. Из машины не спеша, выходит командир эскадры контр-адмирал Спиридонов Э.Н.

— В чем дело?

-Ход перепутали электрики, товарищ адмирал.

— Не электрики, вы, командир, именно вы все перепутали. Выговор вам. Приказ в связи с происшествием получите. Пирс отремонтировать!

— Есть.

Что ж, Эмиль Николаевич прав, действительно, я перепутал зафиксированный в руководствах опыт с желаниями — своими и чужими, и заслужил более строгое наказание. Адмирал ограничился выговором, видимо, потому, что ему не хотелось раз и на всегда отбить вкус молодого командира к инициативе.