Дочери Анне ко дню рождения 29.07.22г.
Тема, конечно, тоже неисчерпаемая. У каждого из нас, носившего погоны, есть свои истории, связанные с командирами. И неважно – то-ли это был командир отделения в учебном отряде, то-ли командир корабля или воинской части. Командиров не выбирают — это аксиома. Но их помнят. Помнят матросы, хотя многие из них за годы службы видели командира только на юте корабля, во время подъёма Флага или других построений. Помнят мичмана, потому что лучших и знающих специалистов многие командиры всячески старались удержать в экипаже- вниманием, добавками к отпускам, премиями. Но ещё сильней и глубже командиры держатся в памяти офицеров. Почему – не буду повторять рассказ флотского писателя А. Покровского «Офицера можно…». Лучше и не скажешь. Флот наш-отражение нашего общества. Что при Советском Союзе, что сейчас. Поэтому разных командиров мы помним. И помним, в основном, за что-то, выходящее за рамки обыденной флотской жизни. Это «что-то» у каждого из нас было своим, не всегда приятным, как правило – неожиданным, но это было и о паре таких вот, среди прочего, запомнившихся случаев я и расскажу.
Итак, случай первый. Была весна 1978 года. Наш ракетный крейсер «Владивосток» вышел из базы в бухте Абрек в море в назначенный район для отработки замеров скорости на разных ходах, на так называемую « мерную милю». Высокого начальства на борту не было, погода была чудесной. Где находился полигон – я, конечно, уже не помню. Наверное, недалеко от островов Аскольда или Путятина. Помню только, что вахта, на которую я заступил, была одной из первых самостоятельных вахт на ходовом мостике корабля. Только-только закончились полгода, отведенные на сдачу зачётов на допуск к несению ходовой вахты.
Большинство из нас, молодых лейтенантов, совсем недавно сдали это неимоверное количество зачётов, и мы очень гордились тем, что стали, наконец, «ходовыми» вахтенными офицерами. Как я уже сказал, день выдался чудесный, солнечный. В районе полигона посторонних целей не было, а если и появлялся какой-нибудь рыбацкий траулер, мой друг – сокаютник Серёга Авенович из радиотехнической службы, тоже недавно получивший допуск вахтенного офицера БИП (боевого информационного поста), своевременно докладывал на ходовой данные с РЛС, определяя курс, скорость цели и дистанцию расхождения. На ходовом мостике в своём кресле сидел командир, лично принимая доклады механика и штурмана и давая команды мне на изменение курса и скорости.
Точку поворота на новый курс и новую скорость задавал штурман, поднимаясь время от времени из своей штурманской рубки. Было заметно, что командир практически отдыхает от береговой суеты в этом своём кресле, ощущая отлаженность корабельной организации, своевременность докладов, надёжность электромеханической боевой части, обеспечивающей ход корабля на разных режимах. И вот я решил в это время задать командиру какой-то вопрос, касающийся то-ли особенностей обмена позывными с постом НиС (наблюдения и связи), то-ли маневрирования в узкости. В общем, вопрос, конечно, не праздный, но к несению нынешней вахты отношения не имеющий. Просто я подумал, что командир, бывший в своё время командиром штурманской БЧ, будет не против пополнить практические знания одного из своих вахтенных офицеров.
Командир отвёл взгляд от иллюминатора прямо перед собой, несколько мгновений смотрел на меня, потом сказал:
«Лейтенант, не отвлекайтесь, смотрите вперёд!»
Прошло ещё минут 30, может быть- 40. Что -то опять заставило меня обратиться к командиру.
Ответ был такой-же:
«Лейтенант, Вам-же сказано- смотрите вперёд!» Ну что-ж, больше мне уже повторять не надо было.
«Есть, товарищ командир!»- ответил я, уставился в свой иллюминатор прямо по курсу и замолк.
По рекомендации штурмана мы недавно легли на новый курс, необходимые команды рулевому и сигнальщикам я дал. Ход был не очень чтобы большой – узлов 14, это около 25 км в час.
Конечно, не помню уже, сколько прошло времени, но вдруг я увидел прямо по курсу какие-то буруны на поверхности моря. Поднёс к глазам бинокль и точно – впереди, в нескольких минутах хода, под водой, очевидно, была отмель или каменная гряда. В бинокль пенная полоска бурунов над этим местом была видна более отчётливо. По правому борту тянулись береговая полоса, до неё было достаточно далеко. Я оглянулся — штурмана у своего стола-автопрокладчика в ходовой рубке не было. Посмотрел вбок, на командира — он всё так-же невозмутимо сидел в своём кресле и тоже смотрел вперед.
Время вдруг начало неудержимо сжиматься. Какие только мысли не проносились в моей голове! Сказать: «Товарищ командир, прямо по курсу камни!» и услышать в ответ опять «Смотрите вперёд!»? Может быть, я рано дергаюсь? Ведь командир тоже смотрит вперёд и не может не видеть опасность! А, может, и нет там никакой отмели?
А с другой стороны- совсем недавно до нас, вахтенных офицеров, доводили Приказ Главкома о наказании виновных за тяжелое навигационное происшествие на Северном Флоте. Там корабль на полном ходу выскочил на камни, погибли люди, корабль получил тяжёлые повреждения. Под суд военного трибунала пошли командир, штурман и вахтенный офицер. В общем, стою, пялюсь в бинокль на стремительно приближающиеся камни и искоса поглядываю на командира — он всё так- же невозмутимо смотрит вперёд.
Дальнейшие события отложились в памяти, как фрагменты документального кино – какими-то отрывками. Вот я с огромной скоростью кручу головой-то вперёд смотрю, на уже не вмещающиеся в окуляры бинокля буруны, то на спокойно смотрящего вперёд командира. Вот неожиданно пришедшее осознание того, что всё, наплевать на субординацию и приказание смотреть вперёд, надо немедленно давать команду рулевому на поворот. В очередной раз оборачиваюсь на командира с уже открытым ртом и вижу его изменившийся неожиданно взгляд. Он оборачивается ко мне и наши взгляды встречаются. Я вдруг понимаю, что он то -ли от усталости, то-ли наоборот, от схлынувшего напряжения последних перед выходом в море суетных дней- но он обычный человек и он просто отключился на какое-то время от реальности, глядя прямо перед собой. А под нами, под палубой ходовой рубки – идущий на приличной скорости корабль водоизмещением 7100 тонн, набитый под завязку людьми и вооружением.
Командир переводит взгляд мне за спину, на рулевого, крик: «Рулевой, лево руля!» Через полсекунды: «Лево на борт!»
Рулевой отзывается немедленно: «Есть лево на борт!» и начинает вращать штурвал. Мне команды на машинный телеграф нет.
Я понимаю командира — снижать скорость хода нет времени, к тому-же замедлится время реакции корабля на перекладку руля. Ну, а командир, наверное, понял моё состояние- несмотря на то, ему, скорее всего, не понравилось то, что он прочитал за эту секунду в моих глазах, тогда, на ходовом, мне не было сказано ни единого плохого слова. Мы опять оба молча смотрим вперёд. Только на этот раз мысли у нас были, скорее всего, абсолютно одинаковы: успеем отвернуть или нет? Хватит -ли глубины на циркуляции, не пропорем-ли днище на мелководье, не погнём-ли винты на отходе…
Вот проходит ещё несколько секунд длиною в жизнь. Наконец, нос корабля начинает плавно катиться влево, корабль прилично кренится на правый борт, со штурманской карты, лежащей на автопрокладчике, покатились на палубу карандаши, транспортир, циркуль, линейка, упал какой -то справочник.
Матрос-рулевой вопросительно смотрит на меня. Я понимаю — командир не указал, на какой курс ложиться. Мне уже всё равно, как отреагирует командир на мой вопрос.
«Товарищ командир, курс?»- спрашиваю.
«На румбе?» — вопрос командира рулевому.
«Проходим … градусов!» — отвечает тот.
«Добро! Цмокун, ложитесь на курс … градусов!» — голос командира опять спокоен.
«Есть на курс … градусов!» — отвечаю и даю необходимые команды рулевому, сигнальщикам, замечаю время поворота для записи в вахтенный журнал.
В общем, вахта продолжается.
Неожиданно открывается лёгкая стальная дверь из внутреннего коридора и снизу, с наклонного трапа, опираясь одной рукой на автопрокладчик (крен на правый борт ещё значительный, корабль на циркуляции), в ходовую рубку поднимается замполит. Лицо озабоченное и недовольное – видно, у него в каюте тоже что-то выпало со своего места.
«А чего так резко ворочаем, Цмокун?» — спрашивает он.
Не знаю, что отвечать, перемещаюсь ближе к рулевому, ему сейчас надо будет постепенно отводить руль и ложиться на указанный командиром курс.
Впрочем, зам и не ждёт моего ответа. Подходит к носовым иллюминаторам ходовой рубки, стоит почти там-же, где и я минуту назад. Видит уходящую на корму по правому борту живописную береговую линию, сверкающий на солнце прибой, с левого борта — пенную дугу кильватерного следа от циркуляции.
Озабоченность на лице зама пропадает, он блаженно щурится и говорит командиру:
«А красиво идём, Юрий Александрович!»
Командир нехотя оборачивается к заму, шевелит пересохшими, наверное, губами.
От необходимости ответить заму командира избавляет появившийся на ходовом штурман, капитан-лейтенант Женя Худобородов. Судя по его выражению лица, он уже понял, что такой резкий маневр был не от хорошей жизни.
Командир переключает внимание:
«Штурман, где Вас носит? Займитесь делом!»
«Есть, товарищ командир!» — не стал оправдываться штурман.
Быстро подобрав упавшие на палубу инструменты, штурман оперативно рассчитывает новые курс и скорость корабля согласно схеме замеров.
Вот, в общем-то, и весь эпизод. Как я уже говорил — ни единого плохого слова в свой адрес я тогда от командира не услышал, но, как я понял позже, этот случай достаточно усложнил мою дальнейшую службу с этим человеком.
А вывод, который я для себя давно сделал из этой истории, простой и, оказывается, давно уже сформулирован человечеством: делай, что должен и будь, что будет. А в тот раз мне просто в очередной раз повезло. А через два с небольшим года у меня родилась чудесная дочь, для которой, в общем, я и пишу эти записки. Вот как-то так.