«Если твои планы рассчитаны на год — сей просо. Если твои планы рассчитаны на десятилетия — сажай деревья. Если же твои планы рассчитаны на века — воспитывай людей». (эстонская пословица)
В большинстве случаев сверхсекретные города, где ковался советский ядерный щит страны, создавались в глубине ее территории. У полярных морей, в лесах дремучей тайги угроза обнаружения важных военных объектов вероятным противником была значительно ниже.
Однако было и исключение из этого правила. Недалеко от Таллинна, почти на самом западном рубеже страны, несколько десятилетий стоял город, где готовили экипажи атомных подводных лодок.
Это был Палдиски.
Как и Санкт-Петербург, так и Палдиски — в самом прямом смысле «град Петров». Этот полуостров и эта бухта были выбраны лично Петром I, задумавшим построить здесь морскую крепость, которая должна была прикрывать новую российскую столицу. Много всего произошло на этих землях за время Российской Империи, покуда в начале 1956 года здесь был основан, а в 1962 года заработал полностью крупнейший в своем роде объект — 93 Учебный Центр ВМФ.
Проект хорошо финансировался и 1970-е годы стали временем активного строительства. Здесь возводились жилые дома для преподавательского состава центра, гостиницы и общежития для временно пребывающих в городе. В Палдиски появились Дом офицеров флота и спорткомплекс, универмаг и свой кинотеатр, рестораны. Но сердцем Палдиски стал «Пентагон» — такое народное прозвище получил огромный административный комплекс, где, собственно, и происходило обучение экипажей.
Задачей центра была не просто подготовка квалифицированных специалистов в своих областях. Здесь готовились именно экипажи, которым впоследствии предстояло служить вместе в реальных боевых условиях. На сложных тренажерах, имитировавших настоящие подводные лодки, совместные действия в тех или иных ситуациях отрабатывались коллективно с расчетом на последующую службу на конкретном подводном корабле.
Вот тут хотелось бы немного вспомнить очень важную мысль, сказанную одним опытным командиром того времени*. Он обозначил один неоспоримый факт: качество отбора и комплектования экипажей, а также штабов стратегических ракетоносцев, должен быть не просто образцовый во всем, а он должен быть своего рода «отеческим» и формироваться по особым правилам.
А вот тут-то и самое интересное: А какие это особые правила?
Смысл сказанного, вроде, понятен всем. Но это только общие слова.
Так вот, в подводных силах США, как рассказывает командир, экипажи атомных подводных лодок комплектуются только из добровольцев на конкурсной основе. Отбор этот не просто профессионально «жесток», и это надводная часть «айсберга». Вторая часть — когда Командующий Подводными Силами США знакомился с личными делами и беседовал с каждым офицером перед назначением на атомную подводную лодку. О старших офицерах и командирах подводных лодок, о командовании соединений и флотов — и речи не ведем, здесь только себе можно представить, под каким они были присмотром. И это происходило от того, что только от решения Командующего зависело, будет тот назначен или нет. Имя этого Командующего — Хайман Риковер, четырехзвездный адмирал Флота США, которого так и называли — «отец атомного флота». Он прослужил 63 года, воспитав и подготовив не одно поколение достойных морских офицеров. Может, это был уникальный случай от того, что сын простого еврейского портного, однажды посмел сказать:» Я хочу стать отличным морским офицером!». И стал им, пройдя труднейшую дорогу от мечты к реальности. И самое ценное было во всем этом то, что он искал себе подобных, потому, как «подобное растворяется в подобном». Его называли «Отец Флота». Согласитесь, в этом есть непростая традиция отеческого покровительства.
Вот такой школы у нас на Флоте не было и нет по сей день. Многие могут поспорить со мной, приводя в доказательство массу примеров противоположного.
Но я постараюсь пояснить, что я имею в виду.
Воспитание офицера имеет несколько очень важных этапов.
«Оболочку» формирует училище, где он, словно волчонок, которого учат сначала выживать в определенных условиях по особым правилам стаи.
Самый сложный и ответственный — это формирование «нутра» подводника. Он начинается с первых звездочек на погонах.
На каждом подэтапе, офицер сталкивается с непосредственными командирами, которые «кирпичиком» за «кирпичиком» выравнивают это «нутро» до определенного уровня возможностей.
И, вот тут, хочу остановиться вот на чем. Позволю вспомнить одно основное правило флибустьеров. И, так: «Для пирата существует лишь один образец подражания – его великие предшественники».
Сегодня легко провести статистику состоявшихся офицеров — достаточно посчитать адмиралов и капитанов первого ранга. А кто сегодня приведет статистику искалеченных судеб? Кто ответит сколько талантливых и перспективных офицеров вынуждены были уйти с флота по причине того, что на их дороге оказались не «отцы», а недруги. Кто не продолжал традиции ВЕЛИКИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ, а УНИЧТОЖАЛ ИХ НАСЛЕДИЕ. А было в нашей истории и такое.
Преемственность — вот что должно быть основополагающим в воспитании будущих флотоводцев. Никто не может предугадать Героев завтрашнего дня. Может из простого мальчишки, выросшего в деревеньке с речкой, усеянной желтыми кувшинками, подрастет настоящий офицер, способный возглавить эскадру. И как же важно не ошибиться, не проглядеть в нем задатки вожака морской стаи. Важно точно выделить талантливых и перспективных офицеров, которые уже сплотились с подплавом одним целым.
Героев воспитать планово невозможно. Нужно воспитывать достойных сыновей, относиться с уважением к их заложенному потенциалу, раскрывая его не растрачивая попусту, вот тогда они станут Героями страны.
В Палдиски были определены методические связи и подчиненность циклов в процессе подготовки экипажей, что позволяло сконцентрировать полученные знания в одно целое, что и называется ПРОФЕССИОНАЛИЗМОМ. Флот ни для одной страны в мире никогда не был дешевым. С времен Нахимова существует такая поговорка:» Хороший флот — дело дорогое, но плохой флот еще дороже».
Индивидуальное обучение профильному предмету являлось лишь частью учебного курса.
Вот на таких курсах и проходил учебу Ветров.
По прибытию Сергея разместила в гостинице номер один на улице эстонского революционера Лауристини, 25 на третьем этаже. Соседом по номеру был офицер, который был ему ровесник и коллега, только с Северного Флота по имени Андрей Соломин. Они быстро нашли общий язык и сдружились.
— Слышь, Серега, не спишь? — обратился к Ветрову Соломин, заметив, что он вертится с бока на бок на своей койке.
— Да, что-то сон не «идет».
— Ну, тогда я тебе сейчас историю расскажу. Слушай.
Ветров спокойно лежал, не особо имея располагая к ночному разговору, но мешать товарищу не стал.
— Я когда после училища пришел, был у меня начальник БЧ — Суровин Павел Матвеевич, — голос Андрея в темноте звучал, словно радиопередача по приемнику, — Мужик жесткий, у него и кликуха была » Суровый». Справедливый был… Уважали его все в экипаже. Много чему меня, салагу, научил в начале жизненного пути. И сейчас мы общаемся, хотя он уже командир и служит на ТОФе. Ну, так вот. Вчера от него письмо получил. Поехал он в отпуск к однокласснику в Геленджик. А у друга, служба не задалась по семейным каким-то обстоятельствам. После флота особо не стал ничего искать — мелким бизнесом стал заниматься. Так вот, приезжает к нему Матвеевич. Пока добрался с аэропорта, потом автобусом, температура за 30. Потный весь, уставший. А, друг ему с порога: » Паша, уваж. Пойдем на лодку, шила дернем по случаю встречи». Павел Матвеевич на него смотрит и не понимает. Думает про себя: » Не заговаривается-ли?». Ставит сумку на пол. Тот, берет стаканы граненые и ведет его во двор. А там черная фура-рефрижератор стоит с флагштоком. Андреевский флаг во всю развивается! Друг открывает кузов и говорит: » Запрыгивай!». Внутри все разрисовано, как в отсеке лодки и мороз под минус восемнадцать. Задраились. Друг свет красный включает. Разливает водку и говорит: » Ну, Паша, теперь мы дома». Короче, весь отпуск они там и просидели почти.
Когда Андрей замолчал, Сергей встал и подошел к окну. Раскрыл его.
— Хорошо здесь. Но свое море лучше всех, — произнес Ветров.
— Скучаешь?
— Все время думаю, как там наши. Ленька, Костик, Саня… Ладно, давай спать. Я окно закрывать не буду.
— Женат? Дети?
— Нет.
— А любимая?
— Нет.
Ветров стоял и смотрел на горящий свет в окнах. Как же люди похожи на них. Одни открыты, другие наглухо заколочены. Одни зашторены темной тяжелой тканью, у других легкая прозрачная занавеска. Одни продуваемые всеми ветрами с разбитыми стеклами, а другие отражают свет солнца и звезд. И, даже, одинокий фонарь, отразившись в таком окне кажется почти планетой…
На следующий день, после занятий, Соломин предложил Ветрову немного развеяться и вместе с ним встретить его одноклассника по училищу, и ожидая поезд немного посидеть в привокзальное кафе.
Здание было старинным, двухэтажным. Деревянное, выкрашенное в кремовый цвет, он казался легким, каким-то воздушным при первых лучах рассвета и таинственным при закате. Наверное, были все такие вокзалы Российской Империи построенное еще в конце восемнадцатого века. (Сегодня это здание частное. Странно, конечно. Прибывает поезд, а внутрь не попасть).
Мужчины присели за свободный столик в кафе и сделали заказ.
— До прибытия поезда еще целый час, — уточнил Андрей, посмотрев на висящее табло расписания.
Вокзал был пуст. Ветров слушал Соломина, который говорил без умолку. Он рассказывал то анекдоты, то приключения из службы, то про любовные похождения. Они из него текли как из «рога изобилия», но были всегда интересными и поучительными.
— Стояли мы как-то в Североморске на ремонте, — Андрей налил немного водки их графина в рюмочки, которые принесла официантка, — И, штурман Николай, вдруг, подает нам идею: прогуляться по вечернему городу и зайти в парк, кто свободен от вахты. Мы тут завопили: Николаша, какой парк! А он: » Темень, вы хоть когда-нибудь гуляли в парке за 69-параллелью! Там есть скульптура одна. Два белых медведя. На этом месте познакомилась мои родители. Мы возражать не стали. Пошли. И тут началось. В этом парке мы нашли и льва, и лося, и оленя, и лошадь, и бурого медведя… А белого — нет. Нет, как провалился.
Ветров слушал Соломина и ел котлету с картошкой, заедая салатом из квашенной капусты.
Неожиданно в кафе зашла женщина. Ветров заметил ее когда она уже подошла к витрине с пирожными и попросила положить в коробочку несколько эклеров.
Роскошные, длинные волосы были собраны аккуратно заколкой и локонами опускались ниже талии. На ней был плащ, пояс которого подчеркивал фигуру, подсказывая все женские прелести, от которых Сергей просто не мог отвести взгляд.
Взяв коробочку со сладостями, она повернулась и направилась к выходу. Ветров был ошарашен ее красотой. Элегантность незнакомки не бросалась в глаза. Она врезалась в сознание.
— И вот, когда наши силы были уже на исходе, и в парке наступила тишина…
— Андрей, на деньги. Извини, но мне надо срочно отойти.
Офицер догнал незнакомку.
— Я проведу Вас?
Дама ничего не ответила, а только слегка улыбнулась.
В женской улыбке для мужчины заключено все! В ней магия женской тайны. Она способна «отключить мозг» и обезоружить. Она как поэма, которую никогда никто не сможет описать и как картина, которую никто никогда не сможет дорисовать. Она способна поставить приклонить колено, потому как для мужчины такая улыбка женщины — статус Королевы.
Утром Ветров проснулся счастливым. Никогда он не был еще так очарован и потрясен одновременно. Сергей нежно поцеловал растрепанные локоны, которые лежали у него на груди.
— Нежность, которую ты мне подарила, имеет теперь имя.
— И какое имя у этой нежности? — женщина повернулась лицом к Сергею.
— Ирина! — медленно произнес он, акцентируя каждую букву, — Даже без тебя я никогда теперь больше не буду один, потому что существуешь ты! «И сколько буду жить, тобой не надышусь, Твой аромат, как запоздалый ветер…».
— Сережа, а есть такое место на Земле, где встречаются все ветра?
— Наверное там, где человек встречает свою настоящую любовь.
— «Ветер, я кончился, а ты жива.
И ветер, жалуясь и плача,
Раскачивает лес и дачу.
Не каждую сосну отдельно,
А полностью все дерева
Со всею далью беспредельной,
Как парусников кузова
На глади бухты корабельной.
И это не из удальства
Или из ярости бесцельной,
А чтоб в тоске найти слова
Тебе для песни колыбельной…» …
— Чьи стихи?
— Бориса Пастернака. Он мало известен в нашей стране. Но, я думаю, что придет время и его будут читать и ценить и у нас.
— Наверное. На все приходит свое время.
Ветров поцеловал Ирину в губы.
