Я их добывал летом в Мурманске. Летом из Мурманска улететь было невозможно. За полгода в нашем поселке составлялись какие-то списки, люди ходили на переклички, отмечались. А я не ходил. Я сразу ехал в аэропорт, где в тот момент стояло, сидело, шлялось, лежало на стульях трое суток подряд двести человек с детьми и кошелками. И все они хотели улететь. Куда угодно. Хоть в Ташкент, хоть в Караганду. И я хотел. Я записался двести первым и при этом спросил, не пробовал ли кто-нибудь выбить дополнительные рейсы, на что все рядом гнусно захихикали и предложили мне этим заняться. А я сказал, что могу заняться немедленно, если они мне пообещают, что в случае удачи я улечу первым, И они пообещали, а я направился к начальнику смены, прихватив с собой несколько болельщиков.
Начальник смены был похож на высохшую выдру, которая мечтает о воде в грязной клетке.
И я к нему обратился. Я спросил, почему у них такое напряжение с рейсами. Почему заранее не планируется сезонное перемещение людей, почему из года в год не прогнозируется ситуация.
— Жалуйтесь куда угодно, — сказал он мне выцветшим голосом.
— Ага! — сказал я и для начала записал в его жалобной книге все, что я думаю об «Аэрофлоте», аэропорте, об их буфете и о нем лично. Потом я передал этот напряженный документ своим зрителям, и они в нем тоже вдоволь напачкали.
После этого я позвонил в ЦК. Наш народ в начале 80-х был невероятно труслив. Он готов был спать на полу, но только чтоб не звонить в ЦК. А я позвонил. В зале ожидания была почта и переговорный пункт. Я зашел, открыл дверь телефонной кабины, чтобы всем было слышно, набрал код Москвы, потом справочную, и девушка мне рассказала, как позвонить в ЦК.
ЦК, казалось, только сидел и ждал, когда я им позвоню, и голос у них был такой бархатный, что дальше некуда. И я им поведал, что нахожусь в Мурманске, в аэропорту, и что вместе со мной здесь двести человек, которые тоже хотят улететь и потому просят дополнительных рейсов.
А они нам заметили, что они этим не занимаются.
А я им заметил, что они теперь только этим и будут заниматься, потому что я сейчас пошлю телеграмму Брежневу, Леониду нашему Ильичу, и в партийный контроль — Арвиду Яновичу Пельше.
А вокруг меня слушают с завороженными лицами, и одуревшая девушка-телефонист нас, конечно же, заложит сейчас по всем статьям,
А я неторопливо беру бланк телеграммы и медленно пишу: «Москва, Кремль, Це-Ка, Брежневу и тыры-пыры», а копию направляю министру гражданской авиации, чтоб он знал, куда на него настучали, подписываю и пускаю телеграмму по кругу, чтоб все ее тоже подмахнули и не забыли данные паспорта и адреса.
Вы знаете, наши люди только и мечтают, чтоб кто-нибудь пришел, вдохновил и возглавил безобразие, а они уже, вдохновленные, все тут вокруг разнесут по кочкам.
Через десять минут у меня была телеграмма толщиной с батон, и напоминала она египетский папирус, потому что пришлось подклеить два десятка, бланков, чтоб поместились все желающие,
Когда я читал ее, честное слово, было очень трогательно, Люди писали свои адреса, телефоны, немножко от себя и о себе. Они собрали по рублю, потому что телеграмма получилась колоссальной, а когда телефонистка спросила: «Передавать все?», — я сказал: «А как же!» — и она передала, а рублей у меня было столько, что я мог в Чикаго улететь.
Потом я позвонил в ЦК и проверил, дошла ли телеграмма. Оказывается, дошла. Что тут началось! Девушка-телефонист-почтальон все время бегает, на месте не сидит, приехал начальник аэропорта, все возбуждены и взбудоражены, работа кипит.
Вы знаете, вся эта катавасия занимала у меня обычно часа полтора. За это время успеваешь вдоволь налюбоваться на судороги организованного труда.
Скоро прилетело два самолета.
— Командир! — кричали мне. — Как договорились, ты заходишь первым!
— Нет! — говорил я. — Первыми заходят женщины и дети, потом увечные, больные, косые, горбатые, а потом уже командир.
И мы улетели в Ленинград, оставив на земле Мурманск, аэропорт и его дохлые елки.
Всё может уладить и решить настоящий морской офицер!
Какая знакомая картина. И эта ситуация с полетами была системой и повторялась из года в год. Помню себя в этой ситуации. А дело было так. Экипаж больше года(или почти) не был в отпуске. Наконец передача корабля состоялась и завтра (с понедельника) мы в отпуске. А в воскресенье, будучи обеспечивающим в экипаже , я сломал ногу, ринувшись на вызов командира дивизии — Механика К- … к адмиралу!» Оказался сложный перелом правой ноги и я вместо отпуска загипсовался. Когда экипаж вернулся и заступил в «готовность», командир сжалился и отпустил меня в отпуск (на БС и в готовности воины должны быть отдохнувшими) С готовности ( за углом), кто помнит, в те времена сорваться в отпуск было настоящим чудом. Собрал монатки, дал телеграмму жене, что вылетаю, вышел прогуляться по Заозерному ( месяц сентябрь), а друзья мне говорят — «Какой отпуск? по флоту висит сигнал «Паук» (это когда в Мурманске иностранцы, командировки, отпуска и прочее болтание офицеров среди зарубежных гостей было запрещено.) Обратился к зам. командующего флотилии- мол так и так -Килп ярве ( старый аэродром) это не Мурманск, что у меня билет и что жена уже ждет в Москве.» Не помог-ло. Зам.ком К—-в скомандовал — У тебя лодка в готовности, какой отпуск — марш на корабль, завтра проверю!» Я посчитал для себя позором возвращаться в экипаж и, ограничив количество вещей, рванул по сопкам мимо КПП, пешком в аэропорт (сущая ерунда- каких то 70 км.) К утру дошел до Ура губы,(26 км.) и меня подхватил МАЗ , довез до развилки и высадил за 7 км до аэропорта. Еще 7км марш- бросок и я у цели, мундир от пыли с мелким дождичком превратился в лохмотья, но в 10 утра я был на месте. Аэропорт был расцвечен галунами мундиров всех родов войск с женщинами детьми и прочим гражданским людом. Наверно сигнал «Паук» в Килпе не действовал. Билетов кная. Улететь казалось, не было возможности, но флотский офицер, 1,5года без отпуска, как никто способен соображать не стандартно. Выловил очередной экипаж лайнера, направлявшегося к своему самолету, и обратился к командиру с просьбой. — » Коньяк с собой? — спросил командир. — «Конечно»,- ответил я и рванул за коньяком. Вручив командиру 2 бутылки, был допущен в ИЛ-18, уселся в доп. кресло и почти до Москвы проспал. Так что знакомая картина.