XVI. Поддержка Императором Николаем I проекта Лазарева по возведению в Севастополе Адмиралтейства, сухих доков и стапелей
- Устройство личной жизни Главного командира ЧФ
Вернёмся в годы, когда М. П. Лазарев, окрылённый поддержкой Петербурга, приступил к преобразованию ЧФ и совершенствованию его технического и организационного уровня, опираясь на опыт передовых европейских флотов.
С февраля 1835 г. адмирал М. П. Лазарев провёл несколько месяцев в Петербурге, докладывая царю планы постройки нового Адмиралтейства на восточном берегу Южной бухты напротив существующего старого Адмиралтейства, а также Мортонова эллинга, пяти сухих доков и водовода из Чёрной речки для их наполнения. Первоочередная задача ‒ срыть скалистый холм на месте возводимых сооружений Нового Адмиралтейства. В это же время была запланирована и реконструкция Николаевской батареи.
Незадолго до своей внезапной женитьбы, в послании к Меншикову 2.02.1835 г. Михаил Петрович хлопотал о повышении Корнилова, выделяя его особо из списка флотских лейтенантов, представленных к повышению в чин капитан-лейтенантов, стоящего, по его мнению, выше остальных: «Воеводский (любимый племянник Павла Степановича) в Америке, разве что барон Розен. Вот один из тех офицеров, которые поддержат честь нашего флота», ‒ заключает Лазарев своё мнение о Корнилове [138].
Николай Павлович, обладавший обширными познаниями в инженерно-архитектурной сфере, вникал в детали проектов, о которых докладывал Лазарев, делал замечания по существу. Большинство одобрял, обещал содействие, но предупреждал о том, что реализация грандиозных планов совершенствования инфраструктуры севастопольского порта и его береговых укреплений зависит от ситуации с деньгами в империи.
Вдохновлённый поддержкой государя Михаил Петрович отвечает на приглашения влиятельных особ петербургского света, посещает салоны и балы. На одном из них, как-то невзначай, он встречает старого знакомого по Архангельску 1826 г., отставного капитана 2-го ранга Т. Е. Фан-дер-Флита, бывшего в 20-х годах вице-губернатором Архангельска, а теперь вот выведшего показать свою незамужнюю дочь. Через неделю очарованный Михаил Петрович отправится к Фан-дер-Флитам просить руки их прелестной дочери. Вскоре сыграли свадьбу.
И с марта 1835 г. вице-адмирал Михаил Петрович семейный моряк.
Как всё счастливо сложилось! Супруга ‒ 23-летняя Екатерина Тимофеевна приходилась двоюродной сестрой лейтенанту флота Владимиру Корнилову, которого, по просьбе адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, Лазарев приблизил к себе и заботился, как о сыне родном. На свадьбе мог присутствовать и 70-летний отец Корнилова капитан-командор Алексей Михайлович Корнилов, заслуженный сенатор, а также его старший сын Александр.
Через месяц, 17 апреля, свояк получит вне очереди, всего через три с половиной года, первый штаб-офицерский чин капитан-лейтенанта, и это только начало!
Взволнованный молодожён пишет своему ближайшему другу, отставному капитану-лейтенанту А. А. Шестакову: «Я женился, любезный друг Алексей Антипович, на девице, дочери бывшего некогда морским Тимофея Ефремовича Фан-дер-Флита, и теперь мне кажется, что: The future happiness stares me right in the face! (пер. с англ.: Будщее счастье сияет прямо мне в лицо!)» [139].
Да и дева оказалась не старая, но бывалая. До 23 лет ожидала своего суженого, несмотря на настойчивые ухаживания модного тогда поэта Нестора Кукольника из русин. Но родители, видимо, подыскивали для неё более выгодную партию.
В самом деле, его милая избранница в тот момент была увлечена 26-летним известным в петербургских литературных салонах куплетистом и сочинителем пьес, с которым сохранит приятельские отношения и после переселения к мужу в Николаев. А трепетный пиит вдруг окажется в Керчи, где учредит литературный журнал, и Корнилов будет настойчиво предлагать П. С. Нахимову оформить на него подписку.
Скоротечности романа, безусловно, поспособствовало и давнее, ещё по Архангельску, знакомство бравого капитана, оснащавшего «Азов», и архангельского вице-губернатора Тимофея Ефимовича Фан-дер-Флита.
На тверскую землю молодожёны заезжали, видимо, к старшему брату Михаила Петровича адмиралу Андрею Петровичу в село Неготино, в котором тот жил с семьёй после того, как выкупил его в 1820 г. у родни матери Лазарева, урождённой Чагиной.
В самом деле, можно было только порадоваться за морского волка, за плечами которого три кругосветных плавания, участие в нескольких знаменитых морских сражениях, вот и личная жизнь, наконец, к сорока семи годам устроилась…
Но давайте разберёмся, с кем достойный Михаил Петрович породнился?
В начале XX века широкую известность получили работы Михаила Осиповича Меньшикова, замечательного публициста, моряка по образованию, обучавшегося в Кадетском корпусе, искреннего сына своего Отечества ‒ России, провозглашавшего: «Нельзя великому народу отказываться от элементарной необходимости иметь национальную власть». М. О. Меньшиков писал: «…Некоторые из дипломатов более или менее обрусели, но чаще менее, чем более. Например, г. Фан-дер-Флит (не из голландцев, а из евреев), назначенный в Берлин» [140]. Т.е. современникам было доподлинно известно, что прибывшие в конце XVII века в Россию из Голландии Фан-дер-Флиты были голландскими иудеями ‒ выкрестами, так и не принявшими в России православия. Их родня предавалась земле на Лютеранском Смоленском кладбище Петербурга.
Безусловно, нет смысла вычислять половинки и доли в более поздних их потомках, но характерные повадки и вероломство при достижении своей цели, когда все средства хороши, свойственные этому племени, прослеживаются в их потомстве отчётливо. Ну и конечно мимикрия: Ефремович вместо Ефимович, как у одной современной пассионарии-либералки.
Так вот, под ноги Михаилу Петровичу Лазареву умело подбросили грабли, которые прежде столь безотказно сработали под Грейгом. И это явственно проявится уже на следующий год, когда щепетильный адмирал будет ходатайствовать о награждении свояка Корнилова высшим орденом Греции ‒ Орденом Спасителя большого креста (Командорским крестом ордена Спасителя), за “выдающиеся заслуги”, выказанные в ходе Наваринского боя. Это о мичмане, удостоившемся от Николая I за участие в Наварине низшей возможной офицеру награды ‒ «клюквы» ‒ ордена Св. Анны 4 ст.!
И позднее свояк Михаил Петрович будет с готовностью безропотно исполнять необоснованные претензии Володечки Корнилова, выкидывая с должностей своих боевых соратников, чтобы расчистить тому дорогу по карьерной лестнице через две ступени кряду!
В 1839 г. у Лазаревых родится уже второй ребёнок ‒ сын Михаил.
Вместе с тем, постоянные запредельные нагрузки, связанные с деятельностью Главного командира ЧФ, давали о себе знать, и, конечно, как и многих других флотских офицеров, Лазарева мог донимать ревматизм.
Летом 1842 г. временно исполняющим обязанности Главного командира ЧФ на время отсутствовавшего по болезни Михаила Петровича был Начальник штаба ЧФ вице-адмирал С. П. Хрущов.
Сообразительный Корнилов из этого, между прочим, усвоит, что кратчайший путь к посту Главного командира ЧФ лежит через временное замещение его начальником штаба.
Об этом В. А. Корнилов упомянет в письме Михаилу Петровичу 12 февраля 1943 г.: «Желаю Вашему превосходительству скорее выздороветь и прибыть к нам благополучно». И в письме от 29 ноября 1843 г.: «Надеюсь, что здоровье ваше с тех пор, как мы оставили Николаев, поправилось. Молю Бога, чтобы на радость всем добрым людям вам возвратилось ваше старое, и мы бы услышали, что вы более не держите никаких диет и посещаете в летней шинели Адмиралтейство».
Тем не менее, за бесспорные и выдающиеся заслуги Михаил Петрович 22 октября 1843 г. будет пожалован чином полного адмирала!
Известно также, что в 1844 г. Михаил Петрович намечал лечение на грязях… и в дальнейшем он нередко подолгу не появлялся из своего дома.
В 1845 году от болезни скончался его трёхгодовалый сын Пётр. Родившийся в 1850 г., второй Пётр благополучно доживёт до 1919 г.
К концу 1849 г. Михаила Петровича стали вновь посещать признаки хронической болезни.
Беспокойство Михаила Петровича по поводу своего физического состояния подтверждает и его переписка с А. С. Меншиковым. В ответ на доверительное письмо князя Александра Сергеевича, в котором тот делился с Лазаревым проблемами своего здоровья, Михаил Петрович 13.01.1850 г. попросит князя сделать для него последнее благодеяние ‒ избавить от занимаемой многотрудной и с большой ответственностью сопряжённой должности и успеть пристроить его где-нибудь в Петербурге «на тот случай если, его светлость решит оставить нас морских» [141].
Князь Александр Сергеевич серьёзно отнесётся к просьбе Михаила Петровича и заранее обсудит с Государем Императором возможную кандидатуру на место главного командира ЧФ.
Михаила Петровича, вне сомнения, угнетала та роль, которую ему навязали супруга и свояк, и от которой он не видел способов избавиться.
Конечно, после четырёхгодичной практики на Британском флоте гардемарином, участии в Трафальгарском сражении, после трёх кругосветок, Наваринского сражения, Босфорской экспедиции… что-то в могучем от природы организме могло и отказать. Но тот диагноз, который был объявлен причиной преждевременной кончины 63-летнего Михаила Петровича ‒ опухоль пищевода, как-то не укладывается с современным пониманием течения подобных заболеваний, которые развиваются до фатальной стадии в течение нескольких месяцев. Здесь, на мой взгляд, другое ‒ длительное, дозированное воздействие неблагоприятного фактора, а попросту отравы!..
- Достижения ЧФ в период пребывания адмирала Лазарева на посту Главного Командира ЧФ
За время пребывания Михаила Петровича на посту командира Черноморского флота и губернатора Севастополя и Николаева морские силы России на южных границах резко возросли не только количественно, но и качественно. На 9 августа 1838 г. численность нижних флотских чинов Черноморского флота достигла 9 тыс. человек [142]. А к Крымской войне составляла уже 18 тыс. чел., и это без учёта почти 9 тыс. флотских арестантов, содержащихся в остроге и на блок-шифах (разоружённых судах) и использовавшихся как дармовая рабочая сила на стройках Севастополя.
На модернизированных и построенных заново верфях Николаева и Севастополя будет собрано 212 различных боевых и коммерческих судов: от одномачтовых шхун и тендеров до 120-пушечных линейных кораблей, включая 13 военных пароходов и 14 портовых паровых судов. При его предшественнике адмирале А. С. Грейге было построено в общей сложности 170 судов.
В 1846 г. прозорливый Лазарев добивается разрешения на закладку на стапелях в Николаеве винтового 130-пушечного корабля с символическим именем «Босфор». К этому удастся приступить только после ухода из жизни самого Михаила Петровича в 1852 г., а спущен на воду «Босфор» будет уже после Крымской войны в 1858 г. Без артиллерийского вооружения корабль будет переведён через Босфор и Дарданеллы на Балтику в Кронштадт, где на нём будет установлена силовая паровая машина.
В Черноморском флоте под влиянием Лазарева даже самые талантливые офицеры, в массе своей, стали смотреть на свою профессию как на в высшей степени необходимую для государства, предавались ей всецело и не мечтали о другой, более заманчивой и вознаграждающей карьере. Об этом выскажется и один из самых даровитых воспитанников Михаила Петровича И. А. Шестаков: «Четырёхлетнее пребывание в Англии привило ко мне новые заманчивые воззрения и открыло более обширный горизонт. Я понял, что, не переставая быть моряком, можно и должно стать гражданином» [143].
И.К. Айвазовский. Портрет вице-адмирала М. П. Лазарева.
Этническая мафия, облепившая при Грейге в своих корыстных интересах все структуры необъятного хозяйства Черноморского флота и ставшая очевидной причиной его упадка, при Лазареве потерпела фиаско и на время отступила, вынужденно прекратив открытые нападки, но затаив злобу в ожидании реванша.
Мастера закулисных интриг, проведя своё племя сквозь череду губительных гонений и исторических катастроф, научили своих соплеменников терпению и злопамятству по отношению к своим обидчикам… Наши помогут, сделают всё необходимое, и гои очередной раз будут посрамлены. Ведь обратился напрямую к русскому императору из Лондона наш Ротшильд, когда российские сатрапы набросились на А. Герцена, и пообещал ему некие осложнения с предоставлением обещанного кредита?!
Уже в начале своего пребывания в руководстве Черноморского флота М. П. Лазарев своими бесспорными заслугами снискал веских доброжелателей, во главе коих пребывал всесильный граф Алексей Фёдорович Орлов, с которым Лазарев сблизился во время его миссии полномочного посла при дворе турецкого султана в 1833 г. О расположении графа Орлова к Михаилу Петровичу и проблемам ЧФ писал К. И. Истомин: «Не знаю как выразить чувства благодарности графу Орлову: он во всём и при каждом случае брал нашу сторону, всегда мне говорил обо всём, давал наставления. Он решительный и чистосердечный партизан Черноморского флота» [144].
Но и сам Михаил Петрович не позволял усомниться, что Черноморский флот в умелых и надёжных руках, и что многие его офицеры заслуженно в числе первых во всём Российском флоте.
В 1842 году в сентябре Лазарев посещал Петербург по случаю пребывания там знаменитых гостей. С Николаем I беседовал лишь два раза по четверти часа.
В июле 1843 г. Меншиков просит Лазарева «скрытно подготовить корвет и транспорт для плавания в Средиземное море и далее в Тихий океан и китайские моря под командой Е. В. Путятина» [145]. Меншиков не случайно обращался к Лазареву, чтобы Англия не оказалась бы в курсе наших намерений.
Тогда снарядить и отправить к берегам Японии дипломатическую миссию не удалось, против неё возражал К. Несельроде. И, видимо, миссия, с которой Путятин будет отправлен в Японию на «Палладе» осенью 1852 г., вынашивалась десятью годами ранее, но была по каким-то причинам отложена.
Интересно также, что Путятин просил назначить командиром транспорта в предполагаемой экспедиции капитан-лейтенанта Воеводского 1-го. Степан Васильевич Воеводский старший из 4-х братьев флотских офицеров, доводившихся родными племянниками Павлу Степановичу, слыл в то время одним из самых перспективных офицеров на флоте. Мичманом он успел получить боевое крещение в Наваринском сражении и с 1834 г. плавал на Тихом океане, состоя на службе в Русско-Американской компании.
М. П. Лазарев следил за его флотской карьерой и сожалел в письме к князю А. С. Меншикову, что не может забрать его на ЧФ, поскольку он служит на Тихом океане в Русско-Американской компании, притом с 22 июля 1853 г. по 1856.г. ‒ Главным Правителем.
А плавание «Паллады» проходило в обстановке надвигающейся грозы под надзором английского флота, получившего весной 1854 г. указание захватить «Палладу» и следовавший на усиление отряда Путятина фрегат «Аврору» в Тихом океане.
Но семейные тылы адмирала оказались зыбки. К тому же давний приятель супруги Нестор Васильевич Кукольник нередко навещал их в Николаеве, приезжая из Керчи.
В одну из поездок в Севастополь Екатерина Тимофеевна сопровождала мужа. При посадке на пароход она уронила со сходней в воду часы с расцепившейся цепочки. «Утонули», ‒ произнёс Михаил Петрович, не оборачиваясь.
Как только пароход скрылся из виду, неизвестно как оказавшийся рядом с пристанью водолаз немедля стал искать часы. Видимо, Екатерина Тимофеевна успела ещё до отправки парохода сообщить кому-то о происшедшем. Часы вскоре были обнаружены на дне, подняты и переданы ей по возвращению. Узнав всю правду, адмирал вознегодовал и потребовал сообщить имя того, кто распорядился без его ведома употреблять водолаза на частную надобность. Но жена категорически отказалась сообщать ему имя того, кто оказал ей услугу, подчеркнув тем самым, его роль в семье.
Михаилу Петровичу оставалось только изливать своё неудовольствие в частных письмах на далёкую Смоленщину другу А.А. Шестакову, сдержанно упрекая супругу в том, что просит она нередко за недостойных людей. (Интересно, а в глубине души осмеливался ли он причислить назойливого свояка к недостойным?)
- Перемены в Севастополе
Тем временем Центральный холм Севастополя был освобождён от хаотической застройки хибарами. Скоро на нём обозначится Мичманский бульвар (позже Матросский), в начале которого в 1839 г. встанет запоминающийся обелиск в честь капитана 1-го ранга А. И. Казарского. Инициатором сбора средств на сооружение памятника команде брига «Меркурий» и его героическому капитану А. И. Казарскому после его смерти в 1833 г. был М. П. Лазарев, а исполнен памятник выдающимся архитектором А. П. Брюлловым.
Особое место в культурной жизни Севастополя XIX века занимала Морская библиотека, идея устройства которой принадлежала начальнику штаба ЧФ в бытность А. С. Грейга вице-адмиралу Василию Ивановичу Мелехову. В июне 1821 г. он, ещё будучи флаг-офицером командира ЧФ, представил Грейгу на рассмотрение проект учреждения в Севастополе библиотеки за счёт удержания 1 коп. с каждого рубля жалования офицеров (1%). Предполагался и стартовый заём у казны в 5 тыс. рублей.
Проект Грейг одобрил, командир Севастопольского порта контр-адмирал П. М. Рожнов также оказался активным сторонником и содействовал в выборе подходящего строения. За 28 лет своего существования фонды библиотеки достигли 12 тыс. томов, стоимостью не менее 30 тыс. рублей. А из накоплений было выстроено 2 новых здания за 45 и 60 тыс. рублей.
С 1931 г. библиотека разместилась в новом здании, выкупленном у наследника контр-адмирала М. Е. Снаскарёва. Соседом библиотеки по дому был Комитет по постройке корабельных доков.
В 1834 г. главным директором библиотеки был капитан 1-го ранга Папахристо. Совет директоров библиотеки обращается к командиру ЧФ М. П. Лазареву с предложением принять Севастопольскую библиотеку под своё покровительство и стать почётным членом Совета директоров. Но ответ неожиданно пришёл от командира Севастопольского порта контр-адмирала М. Н. Кумани: дом, занимаемый библиотекой, немедленно очистить; ибо этот дом приобретён в казну для помещения штурманских кондукторов, учреждения совершенно приватного.
Не найдя поддержки у М. П. Лазарева, руководство библиотеки обратилось к Грейгу в Петербург за защитой. Алексей Самуилович был с этим вопросом на приёме у Николая Павловича. Царь, прекрасно понимая значение сохранения очага культуры для черноморцев, приказал выделить бедствующей Севастопольской библиотеке 46 тыс. руб., не востребованных наследниками в Николаевском портовом казначействе, чем и решил её дальнейшую судьбу.
В том же 1834 г., уже с активным участием М. П. Лазарева, архитектором Д. И. Уптоном был составлен проект нового здания, и библиотека смогла открыть свои двери для посетителей в 1844 г. Вместе с внутренней отделкой и меблировкой было суммарно израсходовано 150 тыс. руб., в этот период доход библиотеки в год достигал 22 тыс. рублей.
Не прошло и года со дня открытия, как в библиотеке произошёл пожар. Только что отстроенное здание пострадало в такой степени, что не подлежало восстановлению. К счастью, большинство книг (кроме 500 томов), а также прекрасных шкафов и полок из массива красного дерева усердием подоспевших офицеров удалось извлечь из огня прежде, чем перекрытия рухнули.
«9 месяцев только, что библиотека открыта, и нельзя было не радоваться тому порядку и благоустройству, которое в нём царствовало… Мне случалось видеть многие библиотеки, которые богатее нашей книгами, манускриптами и прочим. Но чтобы видеть их в таком изящном виде, как бывшая наша, мне не приходилось» [146].
Лазарев был полон решимости лично заняться проблемой возведения нового здания библиотеки. Сочувствовавший своим любимым черноморцам, которых постигло такое несчастье, Николай Павлович пожертвует 40 тыс. рублей серебром на восстановление библиотеки.
Разработка проекта нового здания библиотеки была поручена Александру Павловичу Брюллову ‒ знаменитому русскому архитектору позднего классицизма и художнику.
В 1849 г. в Севастополь прибывают, наконец, заказанные еще в 1845 году в итальянской Карраре статуи, львы, сфинксы и мраморные барельефы. Тут же в Петербург летит донос о том, что вместе с мраморными изваяниями по проекту из Италии прибыла и контрабанда (по другой версии, не были уплачены полагающиеся ввозные пошлины). Несколько месяцев таможня не позволяла судну разгрузиться.
Морская библиотека по проекту украшалась двумя сфинксами при входе, шестью статуями древнегреческих муз, мраморными бюстами Архимеда и афинского полководца Ксенофонта, занявших пятиметровые эдикулы на лицевой стене, мраморными барельефами на тему истории мирового мореходства и Российского флота. Графская пристань была украшена двумя дремлющими львами, чудом сохранившимся до XXI века. Скульптуры Петра и Павла предназначались для установки при входе в Петропавловский храм.
«В воскресенье 2 ноября (1849 г.) происходило в Севастополе освящение и открытие новой Морской офицерской библиотеки. Здание это трёхэтажное, выстроено в середине города, на самом возвышенном месте, отстоящем на 135 футов (40 м) от горизонта воды; оно сложено из инкерманского штучного камня, чистой и изящной отделки, и имеет в длину 144 ф. (44 м), в ширину 52 ф. (16 м), в вышину 45 ф. (14 м), с портиком, который посредине поддерживается с парадного входа двумя большими колоннами ионического ордера (снизу доверху покрытыми канавками-каннелюрами); наверху помянутого портика поставлены 6 статуй из белого каррарского мрамора шести греческих богинь искусств; в нишах (внешней стены) нижнего этажа поставлены две огромные статуи, каждая вышиной в 16 футов (4,8 м): с правой стороны стоит Архимед, имея в руках шар, а с левой Ксенофонт, держа в левой руке развёрнутый лист пергамента с изречением на греческом; на пьедесталах по бокам парадной мраморной лестницы поставлены два огромной величины сфинкса.
Внутреннее устройство здания состоит из большой залы с двумя рядами окон, с галереей вокруг на чугунных кронштейнах с железною решёткою, посреди которой укреплены большие часы – хронометр; посредине помянутой залы была поставлена модель 120-ти пушечного корабля Двенадцать Апостолов» [147].
Главный виновник торжества вице-адмирал А. П. Авинов, контролировавший ход строительства, на открытии 2 ноября 1849 г. отсутствовал по болезни, как об этом доложил В.А. Корнилов Михаилу Петровичу Лазареву.
После завершения Крымской войны здание выгоревшей Морской библиотеки не восстанавливалось. Скульптуры и барельефы союзники забрали с собой в качестве «военных трофеев», а штучный инкерманский камень (выпиленные из массива природного известняка блоки) был, предположительно, использован Главным инженером Крыма Э. И. Тотлебеном на возведение своего помпезного трёхэтажного дома-дворца на Екатерининской улице в Севастополе, ниже разрушенного здания самой библиотеки.
От библиотеки сохранилась единственно не тронутая войнами и вандалами «Башня ветров», предусмотренная А. П. Брюлловым для проветривания от сырости подвальных хранилищ самой библиотеки.
Поднималось и другое примечательное для черноморцев здание – Дом общего собрания флагманов и капитанов (Морское Собрание), также выполненный в классическом стиле А. П. Брюлловым. Мраморные барельефы работы итальянца Пелличио с фронтона главного корпуса были выломаны и увезены во Францию. На его месте в настоящее время разместился Мемориал героической обороны и освобождения Севастополя в 1941–1943 гг.
Михаил Петрович Лазарев был стойким приверженцем классического стиля в возводимых в Севастополе в мирный период сооружениях: административных зданиях, храмах, особняках.
Пользовавшийся неизменной поддержкой Государя Императора Николая Павловича М. П. Лазарев смог убедить его в необходимости иметь в Севастополе Адмиралтейство, отвечающее требованиям времени, с сухими доками, Мортоновым эллингом, слипом, мастерскими и прочим.
Об этих проблемах он писал своему бывшему сослуживцу и другу А. А. Шестакову на Смоленщину: «Адмиралтейство беднейшее, магазины тоже, казармы только две, в которых можно жить, остальные без полов и потолков…» [148]. Да, его предшественник адмирал Грейг всю свою энергию тратил на Николаев и его портовое хозяйство с верфями и стапелями. За время его командования ЧФ в Севастополе был выстроен единственный фрегат ‒ печально известный «Рафаил» (1828 г.) и несколько малых судов, в их числе в 1820 г. бриг «Меркурий». А события, связанные с эпидемией чумы, похоже, и вовсе отвратят его от города при Ахтиярской бухте.
9-й главный командир ЧФ М. П. Лазарев был иного мнения и, пользуясь доверием Начальника Главного морского штаба ЕИВ А. С. Меншикова, смог добиться у царя утверждения своих грандиозных планов уже в 1835 году.
«Устройство доков в месте, лишенном (в сравнении с Англией и Францией) благодетельного влияния прилива и отлива, представляет большие затруднения. Из различных систем устройств в Севастополе приняли шлюзовую. Корабль, проходя через три шлюза, поднимался на пять саженей выше уровня моря и там, пройдя по бассейну к назначенному доку, опускался на твёрдые основания, а вода из-под него уходила в бухту естественным током. Для наполнения шлюзных отделений и самих доков провели струю за восемнадцать вёрст из Чёрной речки и для вящей уверенности устроили водоподъёмный механизм с приводом от паровой машины в 20 л.с., присланной по указанию царя, из Петербурга. Около самих доков назначалось быть Адмиралтейству, названному позже Лазаревским» [149].
Чтобы разместить объекты Нового Адмиралтейства компактно, было предложено срыть на мысу между Южной и Корабельной бухтами холм, возвышавшийся более чем на 30 метров.
Семилетняя непрекращавшаяся активная деятельность на Корабельной стороне увенчалась полным успехом и площадка под шлюзы, доки и само Новое Адмиралтейство, была подготовлена. Но всё это было только вступлением к осуществлению обширного проекта, окончательное исполнение которого при местных естественных выгодах сделало бы из Севастополя несравненный военный порт, и работы остались бы едва ли самым монументальным памятником николаевского царствования.
Но перед самым приступом к делу возведения сооружений адмиралтейства «все сомнения насчёт перестройки флотов на новый лад уже устранились успехами винтовых двигателей в Англии и Франции.
Следовало и нам приступить к реформе, не теряя времени».
А на Чёрном море в Севастополе первое докование введением транспорта «Березань» в Новое Адмиралтейство состоялось в присутствии М. П. Лазарева только осенью 1849 г. и растянулось на два дня. При этом не могли сразу закрыть чугунные ворота входного шлюза. Были спущены под воду водолазы в колоколе, обнаружившие на дне камни, мешавшие створкам ворот [150].
120-пушечная «Варшава», которую клятвенно обещали царю реанимировать в доке, так и не дождалась своего времени и была переведена в 1850 г. в блокшив после заключения специально созванной комиссии.
И даже эти скромные достижения потребовали от слабеющего Лазарева личного участия, как об этом можно судить по его переписке с Меншиковым. Ему также приходилось вникать в проекты возводимых в Севастополе сооружений. Так он обнаружил в своё время на эскизах А. П. Брюллова к фронтону Дома флагманов «не совсем приличное соседство» ‒ пляшущих вакханок и двуглавого орла.
В другом письме Лазарев испрашивает согласие Меншикова освободить городской холм от прежних хаотично размещённых построек.
И именно Лазареву Россия обязана появлением на её южных рубежах великолепного белокаменного города, такого «молодого и кокетливого», по признанию непрошенных гостей в Восточную войну 1853‒1856 гг.
Даже две обороны, революционные потрясения и Гражданская война не смогли серьёзно исказить прекрасный лик города. Многое восстанавливалось, а другое сохранялось в названиях улиц, бульваров. Ясно, что всё это стало возможным благодаря постоянному вниманию и поддержке Николая I. По всему видать, и Меншиков покровительствовал Лазареву. На флоте справедливо считали, что князь лично направил Лазарева на Чёрное море в качестве преемника Грейга.
Нельзя не упомянуть о комплексе Лазаревских казарм, решивших, наконец, проблему размещения флотских команд, сходящих на берег между кампаниями. По завершению строительства комплекс включал вместе с выстроенными в начале XIX века Александровскими казармами 9 зданий: 8 трёхэтажных и одно двухэтажное. С вводом всего комплекса там могли размещаться до 8 тыс. флотских нижних чинов.
К 1840 г. здания были завершены в постройке, и началась их внутренняя отделка. Но к приходу войны в Крым флот новоселья в них так и не отметил. Возможно, поэтому они, заметно повреждённые артиллерией противника, избежали разрушительных пожаров и сохранили свои скелеты, что способствовало их быстрому восстановлению после войны.
Первый железный пароход (90 сил) был построен на Чёрном море в ноябре 1838 г. по инициативе Лазарева [151]. А на Балтике ‒ «Богатырь» на Ижорском заводе в 240 л.с. в 1836 году.
Сам Николай, идя навстречу грандиозным планам Лазарева по оснащению ЧФ и укреплению Севастополя, в феврале 1850 г. скажет: «Впрочем, я ведь во всём покоряюсь Адмиралу» [152].
В отличие от своего предшественника А. С. Грейга Михаил Петрович старался всё устроить именно в Севастополе, что требовало колоссальных средств и мирного времени, и в итоге осталось незавершённым из-за смерти адмирала и начавшейся Крымской войны.
Для устройства Нового Адмиралтейства на Корабельной стороне Южной бухты потребовалось срыть скалистый холм, здесь впервые для разрушения породы широко применялась взрывчатка. Одновременно в глубине Корабельной бухты заложили пять сухих доков, облицованных гранитом, способных разместить корабли и фрегаты и три шлюза для подъёма судов из бухты.
Поскольку всё черноморское побережье было заражено древесным червём торедо, размножавшемся исключительно в морской воде, было принято решение наполнять чаши доков пресной водой из Чёрной речки. На Чёрной речке построили плотину, и за счёт подъёма уровня воды в ней рассчитывали, что вода пойдёт самотёком по искусственному руслу, включавшему 5 тоннелей и 6 акведуков.
Было также устроено водоснабжение Городской части Севастополя чистой питьевой водой. На Театральной площади стал действовать фонтан, где извозчики наполняли бочки свободно изливающейся водой, чтобы развозить потребителям по городу.
Вода поступала будто бы из родников Сарандинакиной балки в районе будущей Максимовой дачи. И когда англичане приступили в октябре 1854 г. к осаде, то первым делом разобрали водовод, прекратив подачу воды в городской фонтан.
15 октября фонтан вновь заработал, но одновременно в Севастополе была отмечена вспышка холеры, поскольку приходилось использовать загрязнённую воду.
Мой близкий приятель, отставной инженер-подполковник ВМФ Владимир Васильевич Зайцев, имевший дачный участок на склоне Сарандинакиной балки недалеко от выхода на неё улицы Генерала Хрюкина, утверждал, что этот водовод был устроен перед Крымской войной также по инициативе самого М. П. Лазарева. Вода поступала самотёком по высеченному в левом склоне балки ложу непосредственно к фонтану на Театральной площади (позднее переименована в площадь Ф. М. Новосильского, а ныне это площадь Ф. Ф. Ушакова).
Когда в конце 90-х возникла идея восстановления окончательно заилившегося водовода, то В. В. Зайцев даже собрал на основе строительной лебёдки механизм для протяжки металлической очищающей щётки и был готов продрать участок водовода от грязи и зарослей, примыкавший к его дачному участку.
Интересно непредвзятое мнение гостьи из Европы Оммер де Гелль, посетившей приморские города юга России в начале сороковых XIX в., когда Севастополь и ЧФ заботами главного командира буквально преобразились.
«Неподалёку от Карантинной бухты взору путешественника открывается Севастополь, расположенный на склоне между бухтами Артиллерийской и Южною. Такое положение города, построенного амфитеатром, позволяет одним взглядом обозреть весь план и издали придаёт ему величественный вид. Казармы, запасные магазины и обширные здания адмиралтейства, масса церквей, громадная верфь ‒ всё это указывает на важность этого города, который был основан с прибытием русских в Тавриду. Улицы города широкие, дома имеют довольно красивую наружность, население его, благодаря императорскому указу, изгонявшему евреев из этой местности, менее отвратительно, чем в Одессе, Херсоне, Екатеринославле и пр. 17 июня 1841 г.» [153].
А вот, каким увидели Севастополь до произведённого ими разрушения непрошенные пришельцы, союзники по разбою из просвещённой Европы.
Полковник Ланглуа, участвовавший в осаде Севастополя, писал домой в декабре 1855 г.: «Остался только остов Севастополя, от самого же города из белого камня, такого молодого и кокетливого, не осталось более ничего» [154].
В то же время каждый бывавший в Севастополе должен признать, что даже спустя полтора с лишним столетия, после стольких испытаний землетрясениями и войнами город сохраняет очарование, приданное ему Михаилом Петровичем и его ближайшими помощниками А. П. Авиновым, С. П. Хрущовым и привлечёнными к возводимым в Севастополе сооружениям гениальным скульпторам, архитекторам и инженерам, среди которых А. П. Брюллов, Д. Уптон, В. П. Рулёв, Фелькерзам, Павловский, Фандельвейде, Н. В. Томский и другие. Их работы до сих пор служат узнаваемыми доминантами Севастополя: памятник А. И. Казарскому, восстановленный памятник П. С. Нахимову, Графская пристань, Собор Петра и Павла, Константиновская батарея, Михайловская батарея, Церковь св. Архистратига Михаила…
Ещё в июне 1842 г. М. П. Лазарев обратился к Николаю I с докладом, в котором испрашивал дозволения воздвигнуть храм в честь Святого Владимира «не в Херсонесе, а в самом Севастополе, где он с пользой для жителей, как драгоценный для каждого россиянина памятник, будет чаще посещаем, нежели за несколько вёрст от города» [155]. К тому времени уже более 10 лет шёл общероссийский народный сбор средств на храм. Сам проект храма Св. Владимира в Херсонесе архитектора К. А. Тона высочайше рассмотрен и утверждён в 1837 г., а пока на херсонесских развалинах неспешно возводились кельи Владимирского мужского монастыря.
Михаил Петрович, несомненно, в то время являл собою самое авторитетное во всём Российском флоте лицо. Но почему уважаемый мною адмирал Лазарев фактически противодействует планам возведения храма в честь князя Владимира там, где он принял православие? Чем иным можно прописать на веки вечные в памяти русского человека безошибочный выбор князя в 988 г. единственно созвучной нашему душевному строю Веры с её нравственными ценностями, как ни возведением храма в его честь?!
Михаил Петрович заслуживал и имел право решать, каким образом украсить ставший родным ему Севастополь. Он даже предварительно обратился к начальнику Морского штаба вице-адмиралу князю А. С. Меншикову, чтобы обеспечить денежную компенсацию владельцам сносимых хибар, беспорядочно облепивших Центральный городской холм.
При Лазареве сформируется Екатерининская улица, Театральная площадь, Матросский (Мичманский) бульвар, встанет новое здание Морской библиотеки.
Севастопольская офицерская морская библиотека. Архитектор А. П. Брюллов. Литография Гогенфельдена Е. В.
И, конечно, достойным завершением пространства Центрального городского холма должно было стать здание храма «Первого Адмиралтейского парадного собора», как собственно и распорядится в итоге история.
Первого ‒ потому, что вместительный севастопольский храм во имя Николая Чудотворца, освящённый вскоре после окончания Крымской войны, уже носил звание Морского Адмиралтейского собора и имел приход около 10.000 человек, а собор на Городском холме по проекту мог принять одновременно не более 500 прихожан.
Но зачем перемещать на Городской холм символ Херсонеса Таврического?
Тем более что одновременное возведение обоих храмов на практике растянется почти на сорок лет, и освящение их придётся на далёкий 1888 год, когда православная Русь праздновала 900-летие своего крещения. Если быть точным, то в 1888 году в Херсонесском Свято-Владимирском кафедральном соборе освятят только нижний храм с двумя престолами: во имя рождества Богородицы и преподобного Мартиниана. А верхний, центральный храм ‒ во имя Святого Равноапостольного князя Владимира, правый ‒ во имя апостола Андрея Первозванного и левый ‒ во имя Св. князя Александра Невского будут освящены только 17.10.1891 г. по завершении отделочных работ на втором этаже [156].
Тем временем, Николай Павлович 8 мая 1845 г. утвердит проект К. А. Тона на Севастопольский городской собор, и Лазарев лично займётся размещением заказов по изготовлению деталей интерьера из мрамора и икон для храма у итальянских мастеров.
В мае же 1845 г. была учреждена комиссия для постройки храма. В сентябре 1848 г. начались подготовительные работы по расчистке места под храм с привлечением матросов из флотских экипажей. Но стройка из-за скудного финансирования продвигалась медленно. В новом Адмиралтействе ударными темпами сооружались сухие доки, по соседству с ними и 40 метрами выше ‒ корпуса Лазаревских казарм, а на Городской стороне достраивалось новое здание Морской библиотеки.
Николай Павлович внимательно следил за всем, что происходило на Чёрном море под началом Лазарева, которому во всём доверял. Осенью, если не было неотложных дел в Петербурге, он устремлялся на Черноморский флот к Лазареву увидеть воочию, как преображается его родное детище ‒ флот, Севастополь и Новороссия.
Ещё в 1837 году поздней осенью император после смотра флота у Севастополя путешествует из Крыма на Кавказ, чтобы ознакомиться с фортами на береговой Кавказкой линии, высаживается в Редут-Кале (Новороссийске), потом направляется в Геленджик, где пережидает свирепый шторм [157].
- Вклад школы М. П. Лазарева в становление славных русских флотских династий
Но главным наследием, самым значимым памятником, который оставил о себе Михаил Петрович Лазарев были десятки его талантливых последователей, которых он во время разглядел и помог себя достойно реализовать. Вот яркий пример: когда окончивший Морской кадетский корпус Иван Унковский отказался следовать в экипаж, к которому был приписан, и остался ещё на полтора года у родителей в с. Колышкино Калужской губернии, его отец, отставной капитан-лейтенант С. Я. Унковский обратился к своему приятелю по стажировке в Англии М. П. Лазареву, после чего его непутёвый сын прибыл к Лазареву в Николаев и был определён при нём мичманом для особых поручений. Это помогло сохранить для российского флота талантливого морехода, будущего капитана знаменитой «Паллады» и губернатора Ярославской губернии в чине полного адмирала.
Наступил 1847 год, на флоте становится известным о намеченных на август следующего года гонках тендеров, яхт и шхун в Кронштадте на призы императора. Лазарев напрашивается у Меншикова на участие в гонках черноморской яхты. Вскоре согласие светлейшего князя получено, и лейтенант Иван Унковский приступает к подготовке 10-пушечной яхты «Ориадны» к предстоящему плаванию вокруг Европы и самой гонке. На судно отбираются со всего ЧФ лучшие матросы-красавцы и умельцы своего дела.
По воспоминаниям кн. Л. А. Ухтомского, эта яхта ‒ «…любимое детище Михаила Петровича, выстроенная и оснащённая в Николаеве по его чертежам, просто поражала своей отделкой и чистотой. Команда на яхте в гавани не жила, всё было под чехлами. Даже дневальные приходили сюда без сапог, чтобы что-нибудь не поцарапать» [158]. 20 апреля 1848 года «Ориадна» снимается с якоря и отправляется в Кронштадт. По пути она заходит на неделю в Портсмут, Унковский побывал в Лондоне и вернулся поездом вместе с Корниловым, командированным в Англию для наблюдения за достройкой парохода-фрегата «Владимир». Три дня капитан 1-го ранга В. А. Корнилов был гостем лейтенанта И. С. Унковского, жил в каюте на тендере. Корнилов предупредил о главном сопернике в предстоящей гонке ‒ яхте «Варяг» князя Б. Д. Голицына, приобретённой им недавно в Англии после её победы на гонке в Плимуте.
Утром 8 августа после 3,5-месячного плавания «Ориадна» бросила якоря на Кронштадтском рейде. Балтийские моряки встречали её радушно. Наверно, в первый раз такое лёгкое судно прибыло с Чёрного моря. В предстоящей гонке яхты соревновались на дистанции в 32 мили (около 60 км), которая состояла как бы из четырёх сторон ромба, в вершинах которого стояли судна. Одну из них занимал фрегат «Паллада», от которого гонка начиналась и на котором находились судьи во главе с Великим князем Константином. В день гонки 13 августа «Ориадне» по жребию досталось самое невыгодное место с краю.
В 9.30. по первой пушке с «Паллады» яхты заняли свои места на старте в линию, в 10.00 по второй ‒ подняли паруса, и гонка пошла. Погода была тихой, ветер самый умеренный. Уже в самом начале обозначилось преимущество многих балтийских яхт перед «Ориадною», которая и по устарелой конструкции, и по невыгодности положения на старте вскоре оказалась позади всех. Впереди победоносно шёл «Варяг».
На «Орианде» были приняты все меры, чтобы воспользоваться любой случайностью с целью облегчения успеха: матросы лежали на палубе, чтобы меньше парусило; у рулевого были повязаны уши платком, чтобы ничем не отвлекаться. Штилело, положение яхт не изменялось. Гонка за безветрием шла медленно, как вдруг с юга стали надвигаться тучи, и набежал шквал. На яхтах стали убирать паруса, но, несмотря на это, они быстро неслись под напором ветра. Напротив, шквал для «Орианды» был единственной, последней надеждой. Унковский, рискуя перевернуться, не только не убрал парусов, но почти мгновенно, благодаря превосходной команде прибавил столько парусов, сколько было возможно. «Ориадна» полетела как птица, яхта за яхтой оставались позади. Наконец, у первого поворота она нагнала своего главного соперника «Варяг» и обошла его. Ровно в 19.00 «Орианда» бросила якорь у «Паллады», оставив далеко позади всех состязавшихся. С «Паллады» прокричали троекратное «ура».
Наверно, это был не столько триумф удачливого капитана «Ориадны» Унковского, сколько победа черноморской флотской школы адмирала Лазарева.
20 августа Николай Павлович посетил со свитой яхту, остался доволен безукоризненной чистотой и порядком и присвоил Унковскому вне очереди штаб-офицерский чин капитан-лейтенанта, хотя тот пробыл в лейтенантах всего три года при обычных 10‒12 годах. Император преподнёс серебряный, позолоченный внутри и отделанный драгоценными каменьями ковш для вручения Лазареву; а всем членам команды и офицерам пожаловал годовой оклад жалования.
Иван Семёнович Унковский. Художник Е. Ботман. 19 в.
Лазарев с нетерпением ждал вестей от Унковского, сохранилась пространная переписка. Унковский понимает нетерпение Лазарева и решает возвратиться на Чёрное море, не пережидая зиму в Кронштадте, к тому же в Кронштадте случилась в начале сентября холера, и двоих заболевших матросов пришлось оставить в госпитале. В пути он потеряет ещё восьмерых. «Ориадна» вернётся в Севастополь спустя два года 10 марта 1849 года.
Это была выдающаяся одиссея на мало приспособленном к длительным автономным плаваньям одномачтовом судёнышке, и то, что команда вышла из неё с честью, заслуга молодого капитана и того, кто сделал из неопределившегося мичмана из российской глубинки профессионального морехода.
Николай Павлович был в восторге от успеха любимых своих черноморцев, рад за Михаила Петровича, которому всё больше доверял и не отказывал в помощи.
Сам Михаил Петрович был просто счастлив, но виду виновнику торжества не показывал. Вот в письме его отцу он будет вполне откровенен: «Поздравляю тебя, любезный друг Семён Яковлевич с производством Вани вашего в капитан-лейтенанты. Оно так и следовало: старший брат в одной и той же службе должен быть старше в чине. Этого требует порядок в семействе. Я очень рад, что его произвели, несмотря на то, что многие вероятно и на него и на меня губы дуют; но в этот раз я нисколечко не участвовал: он сам схватил чин себе и скакнул через четыреста с лишком человек, коль скоро увидели в нём такого командира тендера, каких в Балтике никогда не бывало, да и теперь нет» [159].
И позже, питомец Михаила Петровича флигель-адъютант капитан-лейтенант Иван Семёнович Унковский, племянник моей прабабки Екатерины Михайловны Нахимовой, имел возможность продемонстрировать высоким заинтересованным лицам профессионализм лазаревской черноморской школы.
Через два года лихой капитан-лейтенант состоит уже при российском посланнике в Греции и командует посыльным бригом «Эней» в Архипелаге.
Бросив якорь ранним утром 9 марта 1851 г. на рейде Триеста, команда брига «Эней» обратила внимание на оживление в городе, на развивающиеся флаги на набережной, очевидно, кого-то ожидали. И, действительно, не прошло и получаса, как с моря показался пароход под штандартом австрийского императора (Триест тогда входил в Австрию). В то время молодой, недавно вступивший на престол император Франц-Иосиф задумал завести у себя военный флот и в качестве руководителя и советника пригласил известного английского адмирала Непира. Кстати, того самого, который в ходе Восточной войны в августе 1855 г. приведет англо-французскую эскадру к Кронштадту.
В данную минуту Франц-Иосиф возвращался из Венеции и был обрадован видеть русское военное судно, к тому же Черноморского флота: слава черноморцев уже давно гремела по Европе, и убедиться в ее справедливости было интересно. Едва стих гром салютационных выстрелов, как к «Энею» причалила шлюпка с флигель-адъютантом императора, присланном спросить, когда командир может принять венценосного посетителя; флигель-адъютант добавил, что императору известно о недавнем приходе «Энея» и что, не желая тревожить команду, занятую уборкою судна после похода, он предлагает отложить посещение до следующего дня. Иван Семенович отвечал, что команда уже убралась и что он готов принять императора хоть в ту же минуту. Такой ответ, вероятно, заинтересовал Непира, как знатока, и по его желанию (в чем впоследствии он признался Ивану Семеновичу) Франц-Иосиф прямо с парохода, не сходя на берег, направился к «Энею».
«Эней» действительно оказался в полном порядке и не носил на себе каких-либо следов недавнего перехода. Тщательный осмотр брига в мельчайших подробностях убедил в этом английского адмирала, неоднократно выражавшего не только одобрение, но даже удивление. Франц-Иосиф просил Унковского сняться с якоря и на ходу производить парусное учение. Желание императора было немедленно исполнено, и «Эней», выйдя на простор Адриатического моря, привел в совершенный восторг своих неожиданных гостей. На просьбу произвести артиллерийское учение с боевыми снарядами, немедленно бита была тревога, выброшен буек в качестве учебной цели, и едва только бриг отошел на известное расстояние, как раздался первый выстрел, по счастливой случайности сбивший красный флаг на буйке. Продолжать было нечего. Раздался отбой. Смотр «Энея» был окончен. Франц-Иосиф не находил слов для выражения благодарности, обнимал Ивана Семеновича, подарил десять золотых счастливому комендору и обещал написать своему дяде Николаю Павловичу – Российскому Императору.
Самого Михаила Петровича в это время, к сожалению, уже не могла порадовать весть об очередном успехе его ученика, хотя он и находился поблизости в Венской клинике с другим близким ему своим воспитанником, капитаном 1-го ранга В. И. Истоминым. Через месяц великого русского флотоводца не стало…
Дорого было одобрение Франца-Иосифа, но во много крат дороже восторженное изумление Непира.
Франц-Иосиф сдержал свое слово и написал Николаю Павловичу; но и Непир чувствовал потребность поделиться впечатлениями, а может быть и затаенной тревогой со своими соотечественниками. Из Вены он отправил в лондонскую «The Times» подробное описание смотра «Энея».
Близкие приятели Михаила Петровича по стажировке в Англии Алексей Антипович Шестаков и Семён Яковлевич Унковский вполне могли оказаться также среди флагманов на Чёрном море и содействовать ему в возрождении флота, но породнившись с Фан-дер-Флитами‒Корниловыми, Лазарев уже не волен был единолично решать кадровые вопросы.
Лейтенант А. А. Шестаков, получивший подобно Карлу XII под Полтавой ранение в пятку, уйдёт капитан-лейтенантом в отставку и удалится в своё родовое имение на Смоленщине. У него с супругой будет 12 детей, трое пойдут по стопам отца и выберут флотское ремесло. Иван и Пётр пройдут школу Лазарева на ЧФ. Старший Иван дослужится до Управляющего Морским Министерством, став одним из ярчайших деятелей Российского флота в XIX веке.
Капитан-лейтенант С. Я. Унковский выйдет в отставку по семейным обстоятельствам после того, как сорвалось его участие в кругосветном плавании на шлюпе «Суворов». Да, на том самом «Суворове», на котором его друг Лазарев успешно обогнул земной шар. Семён Яковлевич удалится в тихое именьице тётушки своей супруги Колышкино Калужской губернии и предастся семейным радостям. Двое из его сыновей выберут по примеру отца профессию моряка, начнут свою службу в штабе Лазарева в Николаеве. Иван станет широко известен по дипломатической одиссее нахимовской «Паллады» на 20-м году её службы с контр-адмиралом Е. В. Путятиным на борту к берегам нашей дальневосточной соседки Японии. Евфимий Васильевич Путятин также птенец гнезда Лазарева.
Сам Иван Яковлевич Унковский завершит своё служение отчизне на посту Ярославского губернатора в чине полного адмирала. Младший брат Пётр, лейтенант флота, состоявший при Лазареве для особых поручений, трагически погибнет в Николаеве от столбняка после укуса бешеной кошки.
Но Михаил Петрович не порывал связи со своими, вышедшими в отставку коллегами. Семёну Унковскому, чтобы тот меньше тосковал по флоту, он отправил из Кронштадта в Колышкино на Калужскую землю ялик с полным парусным вооружением. И Семён Яковлевич будет под парусом катать своих сыновей по глади местного озерка, демонстрируя им человеческую способность укрощать стихию. А его старший сын Иван, присланный к Лазареву в Николаев на воспитание флотского характера, начнёт свои самостоятельные упражнения под парусом буера на глади замёрзшего Днепровского лимана.
Командир ЧФ в своих посланиях бывшим коллегам по службе регулярно докладывал об успехах пристроенных под его надзор чад, а заодно и советовался с ними по широкому кругу вопросов, о чём свидетельствует его содержательная переписка.
- Команда М. П. Лазарева в руководстве Черноморского флота
Но вернёмся на Чёрное море, когда незабвенный Михаил Петрович, полный сил, приступил к осуществлению своих дерзновенных планов и собирал вокруг себя проверенных в суровом флотском деле соратников.
Портрет вице-адмирала А. П. Авинова.
С присвоением Михаилу Петровичу 2 апреля 1833 г. чина вице- адмирала и назначением его 31 декабря 1834 года Главным командиром ЧФ и портов контр-адмирал А. П. Авинов получит в том же году пост Начальника штаба ЧФ и портов.
Александр Павлович Авинов ‒ самородок с Рязанщины, старше самого Михаила Петровича на два года, имел также опыт кругосветного плавания. Командовал в Наваринском бою 8 ноября 1827 года линейным кораблём «Гангут».
В декабре 1837 г. М. П. Лазарев предложит ему, знакомому с практикой судостроения по командировке на верфи США, одновременно с производством в вице-адмирала, место Командира Севастопольского порта и председателя (с 1838 г.) в Комитете по постройке Адмиралтейства и комплекса сухих доков. В 1842 г. к имеющимся уже должностным обязанностям вице-адмирала А. П. Авинова добавятся и функции Военного губернатора Севастополя.
Михаил Петрович знал, кому поручить эти хлопотные дела, и не усомнится в правильности своего выбора.
Благодаря Александру Павловичу Авинову Севастополь вскоре преобразился в первоклассный морской порт с развитой портовой инфраструктурой и береговыми укреплениями. Одновременно отстраивался под его неусыпным бдением и сам белокаменный город-красавец Севастополь.
Забегая вперёд, важно отметить, что, к сожалению, уступая Корнилову, рвавшемуся к руководящим постам, но так и не закончившему, по меткому определению И. А. Шестакова, своё морское образование, Лазарев уговорит 62-летнего Александра Павловича Авинова уйти в отставку 3 апреля 1849 г., вроде как по состоянию здоровья с тем, чтобы освободить место для перемещения вице-адмирала С. П. Хрущова с поста Начальника штаба ЧФ и портов.
Вице-адмирал Степан Петрович Хрущов, 58 лет, также из наваринской гвардии, командовавший в том бою фрегатом «Константин», достойно воспринял унаследованные от своего боевого товарища дела. При нём вступит в строй севастопольская система докования, и первое судно успешно войдёт на ремонт.
А затем Корнилов избавится и от Хрущова и в результате окажется «у разбитого корыта», поскольку сам не обладал ни знаниями, ни способностями организатора, чтобы продолжить работы в доках и в Новом Адмиралтействе, что явственно обнаружилось в его беседах с Николаем I ещё в феврале 1850 г. в Зимнем, когда он отвечал на вопросы императора не по существу и невпопад.
И Корнилов от безысходности готов уже был взвалить всё, чем ранее заняты были А. П. Авинов и С. П. Хрущов на… капитан-лейтенанта И. А. Шестакова (?!), находившегося в командировке в Англии и добросовестно вникавшего в специфику британского передового судостроения и саму организацию флота, будучи вхожим в элитные клубы английских адмиралов.
«За сообщённые подробности о пильном заводе, кузнице и прочем так Вам благодарен, ‒ писал Корнилов (конец 1852 г.), ‒ что вдобавок к настоящему письму официальной бумагой поручаю Вам помочь нам в постройке Лазарева Адмиралтейства и взять на себя все хлопоты по этому важному государственному делу. Подряды состоялись, деньги отпущены и нужные работы разложены на 1854, 1855 и 1856 годы. Пересмотрите планы, вникните во всё подробно, заберите цены и пришлите нам с Вашими мнениями…» [160].
Бесстрастная и безрадостная иллюстрация развала управления ЧФ уже через год после ухода из жизни М. П. Лазарева…
Но надвигавшиеся события отодвинут осуществление несбыточных намерений Корнилова, так и оставшихся в его дотошно расписанных фолиантах на всё терпящей бумаге.
Ещё один товарищ Лазарева по стажировке в Англии, участник Трафальгарского сражения, водивший в кругосветном плавании 1826‒1829 гг. бриг «Моллер», Станюкович Михаил Николаевич был приглашён на Чёрное море и получил в командование 2-ю бригаду 4-й флотской дивизии ЧФ с производством в возрасте 51 год (1837 г.) в контр-адмирала. В отсутствии командира «Силистрии» капитана первого ранга Нахимова в 1839 г., пребывавшего в Германии на излечении, он поднимал свой флаг на его линейном корабле.
Затем с 12.08.1844 г. Станюкович станет командовать 5-й флотской дивизией с производством 30.08.1848 г. в вице-адмирала. И наконец, 30.03.1853 г. он, в возрасте 67 лет, будет использован в этой устроенной Корниловым перетасовке и займёт освободившееся место командира Севастопольского порта и временного военного губернатора Севастополя, сменив в результате подлой интриги того же неуёмного интригана, энергичного 62-летнего вице-адмирала С. П. Хрущова.
После гибели Корнилова его штаб в полном составе будет подчинён Станюковичу для исполнения прежних функций и вскоре перестанет существовать.