Моё воображение просыпается четыре раза в год: в дни весеннего и осеннего равноденствия, летнего и зимнего солнцестояния. Вы не подумайте, что в остальное время я полная бездарь, без абстрактного мышления и пространственного восприятия мира. Нет, надеюсь. Просто в указанное время мне лучше всего пишется, в смысле миниатюр, рассказов, повестей и …, впрочем, дальше я не заходил. Причём по времени эти произведения соответствуют, как правило, тем же временам года. Такая, вот, если смело назвать, литературная особенность. Сегодня как раз что-то около двадцать третьего декабря, если точнее, десятое и я стал чувствовать знакомый зуд в тех местах, которые и отвечают за литературу: в голове (там у меня бывают мысли), в указательных пальцах обеих рук (ими я печатаю) и в пятой точке (на ней я сижу за компьютером). Стала, иначе говоря, вырисовываться тема и, как я сказал выше, она будет про Новый год. Жизнь питает воображение и это верно. Но у меня наоборот: воображение рисует жизнь. Как в сказках. А сказки – это исторические события, поэтому и у меня будет про прошлое, про меня или связанное со мной. Итак, начнём.
Родине я служил в Военно-морском флоте, а если конкретнее, то на стратегических подводных лодках. Эти мощные и очень полезные для ведения холодной и, не приведи Господь, горячей войны корабли, способны держаться на плаву, погружаться на большие глубины и передвигаться там в любом направлении. Для этого они и несли боевую службу в готовности выстрелить по врагу своим оружием. Все – торпедами, а моя — ещё и баллистическими ракетами.
Я был связистом, то есть радиоушами подводной лодки. Для расширения кругозора читателя, уточню: был я командиром боевой части номер четыре. Вполне понятно, что в круг моих обязанностей входило принимать информацию и обеспечивать передачу донесений на берег.
Из любой точки мирового океана, днём и ночью, в праздники и будни.
На Боевую службу мы выходили часто: по два, а то и три раза в год, а однажды….
Об этом и расскажу.
Ушли мы к берегам США за несколько месяцев до Нового Года и когда, с погружением командир вскрыл пакет с Боевым распоряжением, то стало известно, что вернёмся и всплывём у родных берегов 28 декабря. Плавание прошло успешно: войны не случилось и ровно в 14.00 мы всплыли там, где было запланировано.
Всплыли и тут же получили радио с плохим известием: «Из-за плохой видимости в Кольском заливе, приказываю погрузиться до 14.00 следующих суток и отрабатывать учебные задачи. Командующий флотом». А это означало, что возможной датой возвращения в базу стало 29 число. Экипаж стал испытывать лёгкое раздражение, выраженное полушутливыми подколкам: — Опять связисты не ту радиограмму приняли. Понял и пережил.
Наступило 29 декабря. В радиограмме изменилось число на тридцатое.
Раздражение обострилось и ту же саму фразу, я стал слышать чаще.
Тридцатое перетекло в тридцать первое.
Весь экипаж стал глухо не любить связь, как физическое явление, связистов как людей, а меня стали, на полном серьёзе — ненавидеть, считая виновником плохой погоды.
Перед всплытием на сеанс тридцать первого, я услышал в свой адрес откровенные угрозы, однако командующий, «переживая за моё здоровье», разрешил нам следовать в базу. А, если серьёзно, то держать нас в море стало очень опасно: морально-психологическое состояние, как там, наверху поняли, опустилось до нуля и, в связи с этим могла случиться авария, в любой момент.
Основная часть команды стала относиться ко мне и моим подчинённым с дополнительной нежностью, кроме механиков, которым, уже в базе, пришлось охлаждать реактор, до утра первого января.