Пурга киношная, городская и реальная. О ненастоящих людях и других измерениях. Вражеские шмотки за приемлемые деньги. Бербаза, как экзистенциальный враг и как заполярная солдатчина. Большой Сундук. Первые впечатления о «железе». Несбывшиеся страхи. Подводные лодки и космические станции. Когда сон переходит в чужую явь. На пустом шоссе.

1.

Дверь казармы, почему-то начавшую открываться с большим трудом, неожиданно рвануло из рук и через мгновение швырнуло обратно, долбанув мне по пальцам. Хорошо хоть те были в перчатках.

— Ох, мать!

Я выбрался на крыльцо и тут же резко развернулся – спиной к сумасшедшему северному ветру, несущему в мою сторону весь снег Кольского полуострова. По крайней мере, у меня создалось именно такое впечатление.

Пришлось снова натягивать на физиономию неуставной офицерский шарф, ибо дышать замёрзшей водой я не умел, а именно она в настоящим момент и была вместо нормального воздуха.

Впереди виднелись лишь смутные световые пятна окон соседней казармы, всё остальное тонуло в чёрно – белом сумасшедшем кружении.

«Ну, и погодка! Как бы не унесло куда-нибудь на хрен! В залив или в Гаджиево. Хотя ветер именно с той стороны…. До вахты то я дойду? Если постараюсь, то да».

Вздохнув, я двинулся через площадку, по колено в снегу. Завтра, когда ветер утихнет (если утихнет, конечно), сюда выгонят с лопатами карасей со всех экипажей, и начнутся авральные работы.

Ураган завывал со всех сторон, ноги скользили, ориентиром же служили исключительно – прожектора у штаба, на сопках, да возле казарм бербазы.

«Кстати, насчёт бербазы» — вспомнил я. «Интересно, большой бемц там уже начался? В смысле – труп нашли? Или нет ещё? И как там загипнотизированный убийца себя чувствует? Тоже повесился?».

Я миновал поворот, поскользнулся на предательски спрятанным под снежным покровом, льду, с трудом удержав равновесие, выматерился по-флотски – в несколько этажей и….

Свет погас.

Везде. Одномоментно.

— Что за ё…. – пробормотал я, останавливаясь и удивлённо вертя башкой по сторонам.

Теперь вообще ничего не было видно. Лишь завывающая тьма, да рвущий полы шинели северный ветер. Колючий и всё такой же опасный. Мороз то, он ведь хоть немного и спал, но по-прежнему оставался морозом. Минус пятнадцать – двадцать ниже нуля. При таком движении воздуха ощущаемый на все тридцать.

«Ладно!» — я вздохнул «Мы всё-таки не в тундре, и не на Северном полюсе. Тем более – дорога, вот она, внизу. А здесь…» — я сделал несколько шагов в сторону, пока не упёрся в снежный отвал, — «…обочина. Не потеряюсь».

Правда, идти пришлось медленно, так-как падать не хотелось. Опасно падать за Северным Полярным кругом, в Полярную же ночь, да ещё в пургу. Можно ведь уже и не подняться. Особенно, если что-нибудь сломаешь. Типа ноги.

Минут через десять я остановился и принялся вглядываться во мрак. Ибо мне реально стало не по себе.

Вы когда-нибудь пургу видели? Нет, не киношную, где в павильоне, под картонными деревьями, актёров посыпают пудрой. А у них даже пар изо рта не идёт. И не городскую, налетающую из-за угла, гремящую жестью, устраивающую в подворотнях мини – смерчи, нудную, неудобную. Зато от неё можно тут же спрятаться – в магазине, в парадной, в общественном транспорте, да где угодно!

От полярной пурги не спрячешься. Ты в полной её власти, она похожа на страдающего бешенством белого медведя, на мчащийся поезд, на ночной кошмар, от которого никак не можешь отделаться, на судьбу.

Один неосторожный шаг не в ту сторону, одна минута рассеянности, одно неверное движение, и вот уже ничего больше нет, кроме снега, снега, снега. И северного ветра. Ибо здесь, в Заполярье, любой ветер – северный.

Я начал осторожничать и уже вполне осознанно двинулся вдоль снежного отвала, то и дело останавливаясь и проверяя – на месте ли бесконечная снежная гора справа.

Света по-прежнему не было. Да и звуков, кроме завывания пурги – никаких. Что, в общем-то, вселяло надежду. Если бы сейчас завыли сирены, я бы точно решил: война началась.

Прошло минут десять, но поворота, от которого до УБЦ ОСНАЗ рукой подать, так и не появилось.

«Я слишком медленно иду! Жаль – быстрее не получится».

К этому моменту снега на дорогу навалило столько, что у меня уже начали возникать сомнения – а дорога ли это? С другой стороны, обочина с сугробами в половину человеческого роста на месте, под свежим снежным покровом чувствуется лёд, да и вообще, как в том анекдоте: «куда ж я на хрен из колеи денусь?!».

Ещё через пятнадцать минут я стал подозревать, что эта колея, если вспомнить песню Владимира Семёновича – «не моя». А где моя – дело тёмное. В прямом и переносном смысле.

Пришлось снова останавливаться и вглядываться в черноту.

Ни черта!

Абсолютный мрак.

«Хотя сигнальные огни на сопках, где во множестве понатыканы антенны, они ведь никогда не отключаются? Даже если весь посёлок обесточить? Или они тоже зависят от местной электростанции? Хрен его знает!».

Ноги у меня постепенно начали неметь. Да и руки тоже.

«Не, зря я ругал Киевский учебный отряд! Там тепло было! И даже не тепло, а жарко! Как возле электробатареи в нашем учебно-боевом центре! Сядешь рядом с ней и сразу становится хорошо! Очень хорошо!».

Меня передёрнуло от волны озноба, очередной порыв ветра хлестнул мелкой снежной крупой по глазам.

Я снова двинулся по дороге, уже более быстрым шагом.

«Чёрт с ним – со льдом! Авось не упаду! Тем более – вон как намело! Буквально – по колено!».

И тут впереди что-то мелькнуло.

Отсвет – не отсвет, огонь – не огонь. Нечто тусклое. Тем не менее, после чёрно – белого мрака, почти ослепительное.

«Может я каким-то образом к бербазе вырулил? Не заметив, как свернул?».

Но ни на прожектор, ни на фонарь у входа в казарму это похоже не было. Скорее –на небольшой костёр.

Ещё несколько шагов, и я увидел за снежным отвалом нечто вроде навеса, а под ним – мечущийся под порывами ветра огонь. И человека возле огня.

Прыгуна.

Он меня тоже заметил.

— Иди – погрейся, — сиплым, знакомым голосом предложил Пилигрим. – Иначе ведь не выживешь. Пока назад вернёшься….

Да какого чёрта?!

Стиснув зубы, я перебрался через сугроб, затем, проваливаясь в снег, преодолел расстояние до непонятного сооружения и шагнул к огню.

К которому, тут же, стянув перчатки, протянул руки.

На меня дохнуло теплом, в пальцах закололо.

Я перевёл взгляд на существо, сидящее перед костром на деревянном ящике.

«Ну и рожа!».

— Признайся, ты ведь гипнотизёр?

Он поднял на меня невыразительные, абсолютно прозрачные, будто стекло, глаза.

— Чего?

— Ты нас гипнотизируешь?

— Не понимаю, о чём ты говоришь! – проворчал Пилигрим.

Я усмехнулся.

— Ну-да, ну-да! Рассказывай! Каким-то образом ты залезаешь ко мне в голову?!

Он пожал плечами.

— Это просто мой способ общаться.

— А что электричество в посёлке вырубило, ты мне внушил?

— Никто никакое электричество не вырубал. И тебе я ничего не внушал. Наоборот. Я избавляю тебя от иллюзий. Заставляю мыслить самостоятельно.

— Слышь, общительный! Хорош врать! – я скривился. – Будешь лапшу на уши вешать, мне ведь придётся о тебе Литвинову рассказать. Знаешь такого?

Существо жутко осклабилось.

— Я знаю всё, что знаешь ты. Только контрразведка тебе не поможет.

— Посмотрим.

— Во дурак-то! – Пилигрим вздохнул, потом залез в карман шинели и вытащил оттуда нечто странное. Что-то, типа очков, только очень старых, если не сказать – древних. С крохотными круглыми стёклами (мутными) и в тяжёлой, не то бронзовой, не то медной оправе. – На, одень.

— Зачем?!

— Увидишь, что никто тебе лапшу на уши не вешает, и с электричеством в посёлке всё в порядке.

— Чего-чего?

— Того-того.

— Хорош свистеть! – сердито сказал я, тем не менее беря очки (весьма тяжёлые между прочим) и внимательно их разглядывая.

Оправа там была не просто оправой. Кто-то весьма искусно обработал металл, превратив его в очень сложное переплетение мельчайших деталей, по непонятной схеме взаимодействующих друг с другом.

Я протянул очки обратно Пилигриму.

— Сначала ты их одень!

Он снова улыбнулся, обнажив мелкие кривоватые зубы.

— Боишься?

— Скажем так: не хочу глаз лишиться.

— Не лишишься.

Доходяга напялил устройстве себе на нос, посмотрел на меня.

— Доволен?

— Давай, — я протянул руку, когда же Пилигрим вложил в неё очки, разобрался с дужками и осторожно поднёс их к лицу.

И открыл от изумления рот.

Там, за стёклами, изображение было совсем другое.

— Какого чёрта?! – пробормотал я, после чего одел странный прибор, как положено и посмотрел по сторонам.

Я стоял на склоне сопки, перед поворотом к ОСНАЗУ и комендатуре. Пурга по-прежнему не унималась, но всё было видно.

Поскольку светили прожектора. И возле штаба, и возле комендатуры, и вообще – везде. Сквозь метель в посёлке просвечивали фонари уличного освещения, а на сопках перемигивались красным антенны.

Я стянул с носа очки, и мир вокруг вновь погрузился во тьму. Только оранжевые отсветы костра, серый снег, да буро-чёрная жесть непонятного навеса.

— Что это? – обратился я к Пилигриму.

— Подтверждение моих слов, — он поворошил веткой в костре. – Я же сказал тебе, что электричество в дивизии никто не отключал.

— Не понимаю, — я перевернул загадочный прибор, посмотрел на маленькие мутные, казалось бы почти непрозрачные стёкла. — Ты  хочешь сказать, что мы сейчас находимся… э-э… в каком-то другом месте?!

— Да, почему же в другом?! – существо раздражённо дёрнуло щекой. – Ты же секунду назад видел и казармы, и штаб, и посёлок!

— Тогда почему я их СЕЙЧАС не вижу?!

— Потому-что очки снял!

У него явно хромала логика. Или эта тварь надо мной просто издевалась.

Стиснув зубы, я снова водрузил на нос оправу и посмотрел на Пилигрима. Вернее – на то место, где он сидел. Поскольку в ОСВЕЩЁННОМ настоящем, никаких лагерных доходяг в старой флотской шинели не наблюдалось. И горящего костра, и тем более – навеса.

— Значит, что получается? – вновь сняв очки и вновь увидев согбенную фигуру в чёрном возле пляшущего под ветром огня, медленно произнёс я. – Мы сейчас находимся всё на той же сопке, всё в том же заполярном посёлке, только… в каком-то другом его варианте? Так, что ли?

— Соображаешь, — на уродливом лице снова появилась улыбка. Если это, конечно, можно было назвать улыбкой.

— И как я сюда попал? В этот ДРУГОЙ вариант?

— Не туда свернул, — Пилигрим покачал головой. – Часто с этого и начинаются все наши… хм!… и ваши беды. Когда не туда сворачиваешь.

— Ну, предположим, — я вытащил курево, нагнулся к костру и, достав из него тлеющую головешку, прикурил. – А почему тогда в этом, ТВОЁМ варианте темно? И ничего, кроме снега, ветра, да дурацкого навеса нет?

— Почему же нет? Если ты немного пройдёшь вперёд, вон туда, — он махнул рукой, — увидишь много чего интересного.

— Чего?!

— Сам посмотри.

Какое-то время я молча курил, разглядывая испещрённую серыми следами мечущихся снежинок, темноту, потом, отшвырнув окурок, двинулся в указанном направлении. На довольно крутом склоне невысокой сопки, ветер не давал снегу собраться в сугробы, поэтому до вершины я добрался сравнительно быстро. И застыл, не веря собственным глазам.

Передо мной возвышалось некое строение.

Которого у нас в посёлке не было и быть не могло по определению. Хотя, нет, не строение, скорее – некий гигантский каменный монолит, уходящий вверх и теряющийся в снежной мгле. Только где-то, на самом верху, что-то светилось – то ли окна, то ли фонари. Тусклым фиолетовым светом.

Я посмотрел вниз. Там тоже были какие-то здания, но гораздо ниже первого, к тому же расположенные чуть дальше, а потому и вовсе трудноразличимые.

И тут мне сделалось реально страшно. Потому-как ни фига это был не гипноз! Конечно, я не специалист в этой области,  с гипнотизёрами и вправду – никогда не сталкивался, но всё-таки сон (пусть даже искусственно вызванный) от реальности отличить могу!

И чисто инстинктивно, словно бы пытаясь спастись от безумия, я вновь напялил очки, со вздохом облегчения увидев внизу, на месте жуткого каменного монолита, родной ОСНАЗ, мирно светящие прожектора возле губы, и вообще – надоевший хуже горькой редьки, но всё-таки МОЙ мир. Знакомый, привычный, РЕАЛЬНЫЙ.

Мне показалось, что даже пурга немного стихла.

— Сука! – выругался я, имея в виду конечно же Пилигрима. – Глиста хренова!

«Ладно. Сейчас сниму эту дрянь с носа, спущусь к костру и вытрясу из ублюдка всё, что можно вытрясти! В смысле – информацию!».

Сердито сопя, я вцепился пальцами в замысловатую оправу, стащил очки с переносицы и….

Ничего не произошло.

Свет не померк, понемногу утихающая вьюга не усилилась, а наша «избушка на курьих ножках» в высоченное каменное строение с призрачными огнями на самом верху не превратилась.

Я снова одел очки.

Снова снял….

Всё оставалось на своих местах.

«Похоже, это устройство перестало работать, а я вернулся обратно – в свой мир. Что уже хорошо».

Сунув очки в карман, я принялся осторожно спускаться к ОСНАЗу, то и дело поглядывая на гауптвахту. Там не любили, когда кто-нибудь шлялся по сопкам, и могли выслать патруль. На перехват, так сказать.

Впрочем, до здания я добрался без приключений и, ввалившись в рубку, сразу же уселся к электрическому обогревателю под окном. После чего выложил на тумбочку оптическое устройство.

— Это что?! – удивился Юрка, снимая наушники.

— Подарок от нашего прыгуна – пилигрима.

Мой приятель осторожно взял очки и принялся их рассматривать, при этом лицо у него делалось всё более и более удивлённым. Мягко говоря.

— Ничего себе! – наконец выдохнул он, затем поднял на меня взгляд, кивнул. – Давай, рассказывай.

…- В общем, никакой это не гипнотизёр! – закончил я своё повествование, наливая себе свежезаваренный чай.

— Сам знаю! – подтвердил Цыганов. – Я сегодня ходил в клубную библиотеку, и там кое-какие книги полистал. Не бывает таких гипнотизёров! Любое внушение очень краткосрочно, и действует лишь во время сеанса. Всё остальное – сказки! Тем более, — он снова взял в руки очки, покачал на ладони, — это уже никаким гипнозом не объяснишь! Говоришь, через них ты видел другой мир?

— Вот чем ты слушаешь?! Наоборот! Находясь чёрти где, я, когда их одевал, видел именно нашу реальность. А потом, когда на сопке их снял, исчезла и параллельная вселенная.

— Параллельная вселенная? – удивился Юрка.

— А как это ещё назвать?!

— Да уж, — приятель потёр подбородок. – Дверь в иное измерение.

— Можно сказать и так.

— Значит всё-таки пришельцы. Только не из космоса, а из параллельного мира. Офигеть!

Он тоже налил себе чаю, отхлебнул.

— Знаешь, у тебя ведь теперь есть доказательство, что ты не сумасшедший! Вот эти очки!

— Толку то! – я фыркнул. – Они же перестали работать! Вернее – я назад вернулся…. Вернее… — тут я окончательно запутался и замолчал.

Цыганов покачал головой.

— Достаточно на них глянуть, что бы понять: это сделано не на Земле. В смысле – не на нашей Земле. По сложности, как часовой механизм! Только ещё сложнее. Раз в тысячу! Смотри, какие мелкие детали!

Он схватил лупу, которую притащил из учебного класса (у нас там в тумбочках много всякой полезной фигни валялось) и вновь принялся разглядывать прибор.

— Я уверен: некоторые компоненты мы вообще не видим. И различить их можно лишь с помощью микроскопа. Тебе не кажется?

— Кажется.

Сослуживец ещё какое-то время изучал очки, потом отложил лупу.

— Невероятно сложная штука. И в то же время – очень прочная. Не гнётся и не ломается. К тому же, смотри, стёкла вроде бы мутные, а видно хорошо.

— Угу. Я тоже обратил на это внимание.

— Короче, надо думать.

И для того, что бы показать, как именно, Юрка схватился руками за голову.

— О чём думать?!

— Сообщать нам командованию вот об этом, — он ткнул пальцем в очки, — или ну его на хрен?!

— Ну, его на хрен! – тут же среагировал я.

— Почему?!

— По кочану. Мы, кажется, об этом уже говорили.

— Но ведь теперь у нас доказательства есть!

— Тем более! Ты вообще хочешь весной на ДМБ уйти? И жениться?

Цыганов непонимающе похлопал глазами.

— Хочу, конечно.

— Вот и я хочу! В смысле – не жениться, а на ДМБ! Если  же мы начнём языками трепать, то останемся здесь надолго! На нас Пилигрима контрразведка, как на живца ловить будет! Даже если я скажу, что ты не в курсе!

— М-да, — мой приятель опять потёр ладонью подбородок, который, у него, благодаря этой привычке, был постоянно раздражённым. – Вполне возможно.

Он, в который уж раз, напялил очки и повертел головой.

Я хмыкнул.

— Ну, что? Увидел другой мир?

— Нет, — Юрка вздохнул. – К сожалению. Эта штуки, кстати, похожи на обычные стёкла. Не увеличивают и не искажают.

— Думаю, нам надо их спрятать где-нибудь здесь.

— А если ты опять попадёшь в параллельное пространство?

— Тоже верно, — я забрал у приятеля прибор и, вооружившись лупой, принялся его рассматривать.

Невероятно сложная вещь! И уж точно – оправа здесь, не просто оправа, в привычном для нас понимании. Эта штука, из похожего на бронзу металла, жила какой-то своей жизнью; детали, и крупные, и мелкие, и совсем уж крохотные, то и дело начинали двигаться, то соединяясь друг с другом, то расходясь в стороны; за сплетением тончайших… проводов? стальных нитей? искусственных волос? вращались шестерёнки и колёсики; на перемычке в центре прибора (та, которая приходилась на переносицу) открывались, и тут же мгновенно исчезали прямоугольные отверстия со слабыми отсветами в глубине. Кстати, тоже фиолетовыми. Как на том каменном монолите в другом мире.

— Мы вообще с тобой ненормальные.

Цыганов оторвался от заваривания очередной порции чая и повернулся ко мне.

— Почему?

— Потому-что вот это, — я потряс в воздухе очками, — на нос одеваем! С совершенно непредсказуемыми последствиями!

— Может, нам их на радиацию проверить? – озаботился Юрка.

— Ага, — мрачно согласился я. – И на химическую безопасность! И на наличие боевых вирусов. Проще выкинуть.

— Нельзя доказательства выкидывать!

— Да ладно, шучу. Пусть лежат.

 

2.

 

В этот раз выспаться после ночной вахты мне не удалось. Во-первых, прибыли-таки командир со старпомом, в связи с чем, вновь объявили всеобщий сбор, во-вторых Лёха Орлов, отозвал меня в сторону и, когда мы уединились в бытовке, напомнил:

— Ты говорил, что тебе джинсы нужны фирменные? На ДМБ.

Действительно, говорил. Дело в том, что многие из нас, на третьем году службы, начинали думать о том, в чём отравятся домой. Нет, понятно, что в форме (неуставной), но ведь потом-то в ней ходить не будешь! Понадобятся вещи сугубо гражданские, желательно – новые, и желательно – модные. Вот и начинался поиск приличных шмоток за более или менее приемлемые деньги. Некоторые на этом неплохо наживались, особенно, если прежде  занимались фарцой. Друзья – подельники отправляли им посылки с импортными тряпками, здесь же все эти «левайсы» расходились просто в лёт.

Да что там говорить, просто приятно было подержать в руках вещь, которая никаким уставом не регламентируется, и которая ассоциируется исключительно со всякими приятными штуками – с девочками, пивом, старыми друзьями, свободой.

— Помню, — кивнул я. – А, что, есть варианты?

Лёшка кивнул.

— Да. Я вчера видел одного кадра с бербазы, говорит – ему «вранглер» прислали. Абсолютно нулёвый. Только придётся к нему идти. Но у тебя же пропуск есть?

— Есть.

Я прищурился.

— Сам-то чего не купишь?

Орлов сокрушённо вздохнул.

— У меня денег не хватит.

— Почём же он продаёт?

— За сто пятьдесят.

— Хм.

Я прикинул: средняя цена джинсы в моём городе – две с половиной сотни. То есть получается, что я ещё и сэкономлю сто рублей! Дело того стоило.

(на сегодняшние деньги это приблизительно (очень приблизительно!) около пятнадцати тысяч рублей. И в моём городе, в то время новые фирменные джинсы стоили 250 рублей. Читай – 25 000).

— Мне будет трудно днём в ОСНАЗ слинять, — с сомнением произнёс я, оглядываясь на дверь, за которой слышались вопли дежурного офицера, приказывающего всем построится. – Но попробую. Как этого бербазовца зовут?

— Тенгиз. Фамилию не помню. Да его все там знают.

— Грузин, что ли?

— Не знаю, наверное. Хотя морда у него русская.

— Логично! Ладно, пошли на построение.

Мы выбрались из бытовки и встали в строй.

— Равняйсь, смирно! – в вопле Антипоровича читалось облегчение и плохо скрываемая радость. Наконец-то он переставал быть и.о. (то есть мальчиком для битья у штабных) и вновь становился простым помощником по хозяйственной части. – Равнение на середину! Товарищ командир, экипаж построен!

Далее шло перечисление временно отсутствующих и краткий доклад в том смысле, что всё путём.

Мрачный капитан первого ранга Лесенков (ещё бы не быть тут мрачным, если из отпуска, не дав его догулять, выдернули!), кивнул, после чего оглядел своих подчинённых, вздохнул от безнадёги и махнул рукой старпому Аюмову – продолжай, дескать. Тот за словом в карман не полез.

— Так, алкоголики, бездельники и злостные нарушители воинской дисциплины! Спешу вас уверить: с сегодняшнего дня все радости вашей земной жизни закончены. Навсегда. Завтра начинаем приёмку лодки, а сегодня будем трудиться, приводя документацию, на которую вы, как я понимаю, давно насрали, и ей же подтёрлись, в правильный вид! Кому что непонятно?

Старпом, имевший совершенно замечательную внешность палача в отставке, обвёл строй взглядом, зловеще усмехнулся.

— Матросы и старшины начинают учить и сдавать командирам отделений «Боевой номер». Крайний срок сдачи – завтрашний вечер! И что бы отскакивало, как горох от жопы!

(Боевой номер – небольшая книжечка, типа цитатника Мао цзе Дуна, в которой прописаны  обязанности моряка по корабельным расписаниям. Их надо знать наизусть, саму же книжку «Боевой номер» всегда хранить при себе).

— О, Господи! – в священном ужасе прошептал полторашник Валера Григорьев. – Опять!

Разумеется, Аюмов его услышал. У него, вообще, слух был очень хороший.

— А кто там такой разговорчивый? – зловеще – весело поинтересовался он, заглядывая за шеренгу карасей. – И такой умный? Выйти из строя!

Бедный Валера, уже второй раз за последние три дня попадающий под раздачу, вылез на середину прохода.

— Фамилия?

— Старший матрос Григорьев!

— Чей боец? – ласково поинтересовался старпом, поворачиваясь к офицерам. Командир БЧ-3 – капитан третьего ранга Прыганец уныло махнул рукой.

— Мой.

— Какие хорошие у тебя подчинённые! – «восхитился» Аюмов. – Комментируют приказы командования, на общее построение приходят небритыми, в грязных робах….

И тут старпом взревел. Не удивительно, если вспомнить, что и его тоже выдернули из отпуска.

— Охренели?! Служба раем показалась?! Сидят тут на базе, ни хрена ни делают, годковщину разводят! А ну!… – он повернулся к нам и злобно оскалился. – Вторая шеренга! Два шага вперёд!

Пришлось выходить в центр прохода, раздвигая карасей.

Аюмов ткнул в нас пальцем.

— Это что?! Экипаж подводной лодки стратегического назначения?! Или толпа анархистов из отрядов батьки Махно?! Я почему-то думаю, что второе. Так…. – он посмотрел на наручные часы. – Сегодня в семнадцать ноль ноль  – строевой смотр! И ни дай Бог у вас, годков долбанных, форма будет новее, чем у молодых матросов! Вы у меня тогда не просто в июне на ДМБ уйдёте, а в сентябре! Через два года! Прямо из дисбата! Всё ясно? Не слышу!

— Так точно, — вразнобой ответили мы.

— Всё! Разойтись!

(Строевой смотр – тупая шагистика. Выполнение команд «равняйсь», «смирно», «шагом марш» и прочее, и прочее. Однако под это дело частенько устраивали проверку формы одежды, и конечно же – перетряхивание личных вещей военнослужащих в надежде найти то, что им иметь не положено)

Я задумался.

«В казарме оставаться нельзя. Надо сваливать в ОСНАЗ. Там, правда, сейчас Голицын, который злобного Аюмова не лучше, зато строевого смотра не ожидается. И большого шмона на предмет изъятия «неуставняка» не будет. Заодно зайдём к бербазовцам – на джинсы глянем. А может быть даже купим».

(Неуставняк – всё, что военнослужащим иметь не положено. От запасов спиртного до порножурналов. Но вообще, так в основном называли форму, переделанную для демобилизации. А именно – шитые бескозырки, форменные брюки, либо слишком расклешённые, либо зауженные – в зависимости от моды; красивые вставки в погоны, искривлённые особым образом бляхи на ремнях, и т.д., и т.п.).

За личный «неуставняк» я не беспокоился, поскольку хранил его не в казарме, а в Учебно-боевом центре. Там «большой сундук» обыски тоже устраивал, но не часто и очень поверхностно.

Я отправился к дежурному. Им оказался наш «химик» — капитан третьего ранга Савицкий, который, в отличии от Дорохина, чувством юмора похвастаться не мог.

Он долго не въезжал, какая именно мне справка нужна, а потом побежал советоваться к Антипоровичу. К злобному Аюмову, судя по шуму, доносящемуся из Ленинской комнаты, продолжающему кого-то распекать, Савицкий даже не подумал  соваться.

Помощник командира по хозяйственной части, уже, в поте лица, «приводящий в порядок документацию», его послал, поэтому нужную бумажку «химику» пришлось-таки выписывать без подсказок сверху.

(химик – начальник службы радиационной, химической и биологической защиты)

И очень хорошо! Ибо, стоило мне двинуться в сторону шоссе, как меня тут же тормознул патруль, поинтересовавшись, куда это меня несёт одного и зачем. Уж не за бухлом ли? Я протянул дуболому – старлею бумагу, втайне радуясь, что в этот раз её составлял не Дорохин, а скучный Савицкий. Казёнными фразами. Начальник патруля, мучительно морща лоб, долго вникал в содержимое текста, потом зачем-то перевернул лист, внимательно изучил его с обратной стороны (где, разумеется, ничего не было), и с неохотой кивнул.

— Можете следовать на вахту.

Я козырнул и потопал дальше.

Пурга, кстати, стихла, и погода откровенно радовала. Даже небо чуть посветлело, сделавшись из чёрного, тёмно – синим. Ну, ещё бы! Полдень всё-таки.

У штаба бригады карасей расчищали от снега плац, у бербазы тоже маялись молодые с лопатами. Командующий ими сундук проводил меня неприязненным взглядом, но спрашивать ничего не стал. И то добро.

Я вошёл в казарму и недовольно повёл носом. Слишком уже здесь воняло кирзой. Сапогами. В смысле – не обувью (хотя и ей тоже), а солдатской службой. Безнадёжной и унылой.

«Даром, что всего лишь – два года! Да лучше уж лишние двенадцать месяцев отслужить, чем здесь лямку тянуть! Во!» — я увидел дневального. «Ну, и образина!».

Образина и вправду была та ещё! Высокий, но весь какой-то корявый, с прыщавой рожей, синяком под глазом и сопливым носом. Взгляд бессмысленный, рот полуоткрыт, ноги кривые.

— Тенгиз где? – мрачно поинтересовался я, подходя к карасю. Тот встрепенулся.

— Чо?

— Тенгиз, — повторил я. – Знаешь такого?

— Так точно!

— Да чего ты орёшь?! – удивился я. – Где он?

— Не могу знать! – снова завопил бербазовец. – В кубрике он. Спит!

— Логично. И хорош надрываться! Иначе у вас тут сейчас все проснуться. Где кубрик-то?

В это раз карась не орал, просто ткнул пальцем вправо.

Я прошёл по коридору и вскоре обнаружил искомое помещение – с двухъярусными койками, со столом в центре, на котором стоял чайник и лежала какая-то жратва, с двумя молодыми, сосредоточенно моющими пол.

У окна, на самом удобном месте, расположилось четверо оковалков в маечках. Они играли в карты.

— Мужики, мне Тенгиз нужен.

Один из годков – с жуткой рожей, поднял взгляд.

— Ну, я Тенгиз. Чего хотел?

У него и вправду была совершенно не грузинская внешность, впрочем, лично мне то какая разница?

— У тебя, говорят, джинсы на продажу есть?

— Кто говорит?

— Лёшка Орлов.

— А-а.

— Подводник, что ли? – злобно поинтересовался у Тенгиза его сосед, с совсем уж дебильной мордой гопника, но при этом – с «нашей» татуировкой на плече: подводная лодка на фоне земного шара, роза ветров, военно-морской флаг. – И чего ты с этими уродами связываешься?! Мало мы их били?!

«Ну, это ещё неизвестно, кто кого бил!» — раздражённо подумал я, сохраняя, впрочем, невозмутимый вид. Не для драки же я сюда, в конце концов, припёрся?!

«Для драк у нас камбуз есть».

И это не преувеличение. Я вот лично участвовал в одной такой эпической битве бербазы с подплавом. Примерно год назад. Тогда кто-то из двухгодичников подставил ножку нашему карасю, и тот загремел на пол вместе с лагуном с борщом, который нёс от окна раздачи.

(лагун, лагунок — так на флоте называли большие кастрюли, а иногда даже котлы. Но только – с функциями приготовления пищи )

Подводники, разумеется, возмутились и вступились за своего. Ну, и началось. Я тогда впервые увидел, как летают по воздуху пятиметровые лавки. Страшно они летают. Вращаясь, подобно вертолётным винтам, правда, к счастью, не с такой скоростью. Мне приехало по лбу железной миской с остатками бербазовский перловки, я тут же вооружился двумя чумичками и начал косить врага направо и налево. Пока не получил этой самой вертолётной лавочкой по затылку.

Что бы остановить сиё побоище, из штаба прискакала дежурная смена офицеров, а из комендатуры – весь имеющийся на тот момент личный состав. Во главе с Костей – комендантом. И то им пришлось потрудиться, растаскивая по углам особо буйных. В общем, весело провели время.

(чумичка – поварёшка)

Бербазовский годок (его так и хотелось обозвать «дедом») прищурился.

— Цену знаешь?

— Сто пятьдесят.

— Не, — он помотал головой, — у тебя устаревшая информация. – Сто семьдесят.

— Давай сначала посмотрим.

— Ну, давай.

Тенгиз отложил карты, неторопливо поднялся с койки и, сделав знак следовать за ним, отправился куда-то вглубь казармы. Проходя мимо курилки, куда дверь была распахнута настежь, я вздрогнул. Поскольку узнал помещение, где один карась задушил другого.

«Странно. Что-то у них тут подозрительно спокойно! Неужели никакого убийства не было?! Или было слишком давно?! Или ещё только будет?!  От пришельца из параллельного мира всего можно ожидать!».

— Слышь, Тенгиз, — не выдержал я, — а у вас тут никаких ЧП в последнее время не случалось?

Он остановился.

— Ты то откуда знаешь?!

Пришлось срочно сочинять правдоподобную версию.

— Да, слышал, два сундука из комендатуры трепались. То ли у вас кого-то убили, то ли повесился кто….

Годок выпучил глаза.

— Почему – убили?! Чё за бред?!

Я пожал плечами.

— За что купил, за то и продаю.

— Не. Просто – карась у нас сбежал. Сутки уже ищем.

— А, понятно.

«Значит, нервы у этого… убийцы поневоле, всё-таки оказались покрепче, нежели у летёхи из Юркиного экипажа. Он просто спрятал труп и промолчал. Нет тела – нет дела. Так кажется, у ментов говорят?».

Мы дошли до каптёрки, Тенгиз, раздвинув тремпеля, вытащил из шхеры большую сумку, а из сумки – фирменный пакет.

(тремпеля – вешалки для одежды)

— Вот, — сказал он, доставая джинсы и разворачивая, — смотри.

Я взял штаны и принялся за проверку. Очень тщательную. Благо времени у меня было полно, а время бербазовца меня не интересовало.

После подробного осмотра и, разумеется примерки – тут же, я кивнул.

— Да, фирменная вещь. Беру.

И полез за деньгами.

Тенгиз кивнул, вновь запаковал джинсы и протянул пакет.

«Вот чёрт! Об этом я и не подумал! Пусть от бербазы до ОСНАЗА недалеко, но вдруг опять на патруль нарвусь?! С американскими вражескими портками! Словлю ведь по полной! Типа камбузной баночки по затылку».

Уже пересчитывающий деньги годок, заметив кислое выражение на моём лице, насторожился.

— Ты чего?

— Да вот, думаю – как бы эту джинсу до нашего УБЦ без потерь донести? Не засветить, то есть.

— Ты сейчас в ОССНАЗ, что ли?

— Угу.

— Так он же рядом. Проскочишь.

— Ну-да! Тут по дороге постоянно кто-то шляется. То патрули, то комендантские. Ладно, — я вздохнул. – Рискну.

— Ты, в случае чего, свёрток в снег пихни. Поглубже. Мы зимой на гражданке так делали, когда менты нас свинтить пытались.

— Так то менты, а то патруль.

Он махнул рукой, хмыкнул.

— Один хрен!

Выбравшись из казармы, я быстро посмотрел по сторонам. По шоссе от КПП к посёлку двигались двое офицеров с большими звёздами, а из посёлка, в сторону КПП – сундук с портфелем (сейчас вот написал это –  самому смешно стало).

Патрулей видно не было.

Вообще-то, на Серном флоте живут не совсем по уставу. Есть вещи, которые ни офицеры, ни сундуки, ни моряки срочной службы никогда не делают. Например, при встрече двух военнослужащих, честь (как положено) отдают далеко не всем. Мичманам – только если те служат в комендатуре, а офицерам – начиная с капитана третьего ранга. Отдать ни с того, ни с сего, честь какому-нибудь старшему лейтенанту – последнее дело. И его испугаешь, и сам потом будешь полдня ходить – сокрушаться: «что же это я, как дух последний из учебки, летёхе честь отдал?!».

Такая вот традиция. Если вдуматься, та же годковщина, только более… расширенная, что ли? Типа, ты сначала послужи, заслужи, что бы тебе честь отдавали, а потом уже требуй от матросиков уважения и чинопочитания! Справедливо.

Правда, один раз я, из-за этого всего, попал в просак, но тут пурга виновата. Плюс – ночное время. Вот я и не разглядел… адмирала. Думал – на встречу мне сундук идёт, пробежал мимо, и тут слышу сзади очень удивлённое: «Товарищ старшина второй статьи!». Остановился, оглянулся и офигел: стоит вице-адмирал с выпученными глазами. Почему, дескать, честь старшему по званию не отдаёте?! Ну, я кое-как выкрутился, сказал – с ночной вахты иду, темно, снег, то да сё…. Мне повезло – он был так удивлён самим фактом не отдания ему чести, что даже наказывать меня не стал. Буркнул: «передайте дежурному, что я вам сделал замечание», да отправился дальше. А дежурил у нас тогда командир БЧ-2 и, когда я передал ему слова «контрика», аж восхитился: ну, ты, говорит силён! Нашёл кого на хрен послать!  Иди, мол, и думай над своим поведением. И я пошёл. Думать.

К счастью, никаких адмиралов в этот раз по дороге не шлялось, я свернул налево и вскоре уже входил в родной УБЦ.

В «предбаннике» я, разумеется, задержался и быстро заныкал джинсы в шхере, про которую наши сундуки не знали и знать не могли. После чего перевёл дух и уже не торопясь прошёл в рубку.

Там сидели двое всё тех же карасей – ростовчанин Ванька Рыков и Андрей со скорбной фамилией Недоливко. Ему даже клички было придумывать необязательно

— Привет, народ! – буркнул я, входя, снимая ушанку и расстёгивая сопливчик. – Ну, что у нас тут?

Молодые посмотрели на меня с удивлением, поскольку подгодки и годки в ОСНАЗе днём появлялись редко. Только когда хотели сбежать куда-нибудь подальше от экипажного командования. Как я сейчас.

— Да нормально, вроде, — наконец пробормотал Андрей, хватаясь за ручки настройки.

— Голицын на месте?

— Угу, — Иван вдохнул – Они там с Коноваловым сидят.

— Пьют, что ли?

— Не знаю.

— Понятно.

Я повесил шинель с шапкой на вешалку, осторожно выбрался в учебную комнату, которая примыкала к кабинету руководства и прислушался. Из-за двери доносились голоса, но характерных звуков пьянки – то есть бульканья и звона стаканов слышно не было. Да и запах шила отсутствовал.

«И то добро!».

Вернувшись в рубку, я устроился на своём месте у приёмника, согнав с него Ваньку, затем достал из ящика стола книгу, которую читал в последнее время и зевнув, открыл её на закладке.

Книга вообще-то была интересная, но спать мне хотелось зверски, поэтому особо сосредоточиться на тексте не получилось – слипались глаза.

— Чёрт! – я вскочил на ноги, потёр лицо, и, вытащив из кармана шинели пачку папирос, отправился на улицу – курить.

Следом за мной вылез Недоливко.

— Большой сундук сегодня здесь с самого утра? – поинтересовался я.

— Ага.

— А Коновалов во сколько припёрся?

— В десять.

— Пьяный?

— Не, — карась помотал головой. – С похмелья сильного. Сам так сказал. Мол, это ты, в смысле – я, виноват. Фамилия, дескать, у тебя неправильная.

Тут послышался шум, грохот лопат в предбаннике, и на крыльце возник старший мичман Голицын. Фамилии своей он, надо сказать, весьма соответствовал – эдакий смертник-капелевец из фильма «Чапаев», разве –что без черепа на рукаве. Густые чёрные усы, благородная седина на висках, «офицерская» осанка. Такая, знаете, словно лом проглотил.

— Ага, — увидев меня, буркнул он, — Мазаев. Но у тебя же вахта ночная.

— Ночная. Так точно, — подтвердил я.

— А чего припёрся?

Коновалов, который стоял у него за спиной, начал мне делать какие-то знаки, впрочем, я его не понял.

— Там у нас строевой смотр ожидается, с досмотром, поэтому выспаться у меня не получится, — честно ответил я. – Мы завтра корабль принимаем.

«Мой» сундук закатил глаза и беззвучно выматерился.

Старший по Учебно-Боевому Центру рассвирепел.

— Что значит – не получится выспаться?! Я им дам – досмотр! Тебя никто не имеет права лишать сна!

— Да ничего, товарищ старший мичман, потерплю, — мужественно сказал я. – Не в первый раз.

— Андрюха, — Голицын повернулся к Коновалову, — что у вас там за бардак в экипаже?! Ты ж мне говорил, что тебя сюда прислали документацию готовить к автономке?!

— Ну-да! – подтвердил тот, бросив на меня злобный взгляд. – Там у нас все документами занимаются!

— Ты про всех не упоминал, — проворчал Большой Сундук, после чего вновь перевёл взгляд на меня. – Ладно. Посидишь здесь, на вахту тебя ставить не буду, хотя карасей этих, — он кивнул на Недоливко, — погонять надо. Но это потом.

Голицын опять развернулся к Коновалову.

— Остаёшься за старшего. А я в штаб.

— Так точно!

Мы проводили начальство взглядами до дороги, после чего «мой» сундук постучал пальцем по лбу.

— Во!

— Чего – «во»?! – возмутился я.

— Чуть мне всю малину не обосрал! Сейчас бы услали меня обратно в экипаж, и привет! Сиди там – изображай из себя дебила!

— Так предупреждать надо!

— Откуда ж я знал, что ты сюда заявишься?!

— А куда мне было ещё податься?!

— Надо было к строевому смотру готовиться!

— Приготовишься к нему!…

Коновалов прищурился.

— У тебя там точно – неуставняка нет?

— Я похож на идиота?

— Похож. А ещё на старого еврея, который отвечает вопросом на вопрос.

Недоливко хмыкнул. Мичман тут же переключился на него.

— А ты, с обломной фамилией, вообще молчи! Кто в журнале пишет, как курица лапой?! Можно подумать, это не я с похмелья, а ты! Короче, валите все в рубку, и что б я вас не видел!

Мы вернулись к себе.

— Гриш, а вы правда, завтра начинаете корабль принимать? – спросил Андрей.

— Да, начинаем.

— Везёт же! – с завистью сказал он. – А я вот на лодке не был.

— Успеешь ещё, — отмахнулся  я. – Железо от тебя никуда не убежит.

И тут же вспомнил свои первые впечатления от этого самого «железа». Нас повели на корабль сразу после завтрака на дивизионом Гаджиевском камбузе, даже не заходя в казарму.

Мы двинулись по широкой дуге набережной, вдоль пирсов, с удивлением разглядывая огромные чёрные лодки с непривычными очертаниями рубок и странными «горбами» за ними – где поменьше, где побольше.

Встретивший нас накануне в экипаже годок Серёга, видно от скуки, устроил для нас — карасей небольшую пояснительную лекцию:

— Вот это, орёлики, «азуха». Проект уже устаревший, я на ней в своё время начинал. Видите, у неё ракетная палуба низкая, почти незаметная? Это потому-что ракеты на АЗ – проекте не такие, как у нас.

— Не крылатые? – несмело уточнил один из вновь прибывших.

Годок помрачнел.

— Это кто сказал?

— Я, — испуганно откликнулся карась, как в школе подняв руку.

— Нигде больше такого не ляпни! – посоветовал Сергей. – Здесь крылатых ракет нет. Здесь лодки стратегического назначения! Стратегического, понимаешь? Следовательно – ракеты какие?

— Баллистические? – высказал предположение я.

— О! – обрадовался годок. – Правильно! Мы – разрушители континентов. И более мощного оружия в мире ещё не придумано! Понятно?

— Так точно.

— Ху…чно! Кончай мне тут уставные взаимоотношения наводить! Если понятно – так и говори: понял, мол, а если нет – отвечай прямо и честно – обосрался, ни во что не въехал, жду дальнейших указаний.

Старослужащие заржали.

— А вот это – БДешка, — Сергей кивнул на лодку, у которой «горб» за рубкой, располагался на одном уровне с рулями. – Нормальный корабль. Новый. Ну, относительно, конечно. Наш тоже не вчера со стапелей сошёл. Кстати, вот и он.

Мы свернули к КДП (командно – диспетчерский пункт), прошли через ворота и ступили на пирс.

Наш корабль – тоже огромный, и тоже чёрный, стоял слева, с крутым «горбом», который здесь был гораздо выше рулей, придавая лодке совсем уж мрачный и грозный вид.

«Шестнадцать ракет» — вспомнил я. «И каждая с тремя разделяющимися боеголовками. И каждая боеголовка, как сто Хиросим. М-да. Действительно, от континента мало что останется. Только превратившаяся в стекло земля, да радиация».

У трапа, ведущего на корабль, стоял боец в ямщицком тулупе, с автоматом, который, при виде нас, очень оживился.

— Чего, молодых прислали?!

— Ага, — подтвердил Сергей, доставая курево. – Командир-то здесь?

— Пока нет.

— Нам покурить можно? – спросил я у верхнего вахтенного.

— Можно, — милостиво кивнул тот. – Только когда начальство появится – лучше окурок сразу выкинуть. И не на пирс, а вон туда, — он показал рукой на узкую щель между бортом лодки и пирсом.

— Понял, — кивнул я, закурил, обвёл свой будущий «плавучий дом» взглядом. – А там чего? Резина?

— Резина, — подтвердил часовой.

— Никогда не думал, что лодки резиной покрывают, — пробормотал я. – Зачем?

— Для шумоизоляции, балда! – верхний вахтенный хмыкнул, потом протянул руку. – Меня Кириллом зовут.

— Григорий.

— Ты откуда?

Я назвал свой город. Кирилл досадливо цокнул языком.

— А я из Питера. Питерских-то нет?

— Среди нас, тех кого вчера привезли?

— Ну-да.

— Вроде нет.

— Жалко.

Странное было ощущение, когда мы прошли по трапу и оказались на борту. Во-первых удивила рубка, где пришлось сначала подняться на небольшую площадку, и только потом начать спуск. Причём, сперва ты минуешь некий «карман», довольно широкий, и только потом оказываешься, собственно, в самой лодке. А именно – в третьем отсеке перед Центральным постом.

Подобравший меня после построения на пирсе мичман Коновалов показал вправо.

— Туда. Вниз по трапу. Там наша рубка.

А я обалдевал от совершенно новой для себя обстановки. Мне почему-то казалось, что на борту будет очень тесно (так, что даже не выпрямишься) очень душно и темно. Кругом – сплошные стальные стены, промозглый холод и вонь отработанного масла.

На деле же я оказался в центре довольно просторного прохода, стены которого состояли вовсе не из железных панелей, а из десятков и даже сотен проводов, труб, клапанов, каких-то загадочных датчиков и приборов различной степени сложности. Всё это освещалось яркими лампами дневного света, сверкало хромированными ручками, пахло разогретым пластиком и непрерывно шумело. Причём, звук шёл со всех сторон.

Тем временем Коновалов скользнул в узкий проход между какими-то загибающимися в разные стороны стальными трубками и открыл небольшую стальную дверь.

— Залезай.

Я тут же треснулся обо что-то головой и, потирая лоб, вошёл в рубку. И только здесь увидел то, что наблюдал прежде – в фильмах о подводных лодках. А именно – характерно изогнутую стальную стену. Впрочем, её тоже было плохо видно из-за огромного количества всё тех же проводов и датчиков.

Я посмотрел вниз – на длинный стол и три хорошо мне знакомых по учебке военных приёмника, три вращающихся кресла, а ещё – на лежащий в углу матрас с подушкой и одеялом.

Мичман небрежно махнул рукой.

— Это я сегодня здесь ночевал. Лень в посёлок тащится было.

Он наклонился, быстро скатал матрас и задвинул его куда-то под трубы. После чего вновь повернулся ко мне.

— И как тебе?

— Здорово, — совершенно искренне ответил я, осознав, что не придётся два с половиной года жить в сыром холоде и полутьме, по уши в машинном масле. – На космическую станцию чем-то похоже.

Коновалов фыркнул.

— Ха! Космическая станция! У нас круче! Пойдём – покажу тебе корабль.

И мы двинулись на экскурсию.

— Это вот – переборка! – небрежно сказал сундук, кивая на круглый люк с замысловатыми запорами. – Сейчас он открыт, но под водой ты, проходя из отсека в отсек, обязательно должен закрывать его за собой. Вот… кремальерой. И учись делать это быстро. Хотя поначалу, обещаю – синяков себе много набьёшь.

Мы миновали переборку и оказались в четвёртом – ракетном отсеке.

— Шахты – коротко прокомментировал Коновалов показывая на здоровенные полукруглые фигни с какими-то загадочными цифрами и изображениями звёзд; ткнул пальцем в одну из них: – Это «китайцы» удачные пуски отмечают.

Пятый отсек оказался копией четвёртого – всё с теми же ракетами, а вот перед следующей переборкой мичман остановился и торжественно поднял вверх указательный палец.

— Вот! Главное место на корабле!

— Это…. Реактор, что ли?

— Дубина стоеросовая! – укоризненно произнёс Коновалов. – Реакторный отсек – седьмой! А это…. – он сделал паузу. – Ну?

— Шестой?

— Тьфу ты! – совсем уже расстроился наставник. – Это – пятый-бис отсек! Жилой! Здесь же – кают-компания, здесь же – столовая личного состава, камбуз, медпункт, сауна, душ, курилка и каюты. Понял?

— Какие каюты? В которых офицеры живут?

— Почему только офицеры? Все! Правда, у кэпа с помощниками и у командиров боевых частей, каюты разбросаны по всей лодке. Мы же здесь отдыхаем.

«Фига себе!» — восхитился я, ибо теперь почему-то был уверен, что жить придётся в боевой рубке – на матрасике.

— А посмотреть можно, где именно?

— Пошли, покажу.

Мы спустились по трапу, свернули в узкий проход, снова свернули и, наконец, открыв дверь, которая отъехала в сторону, оказались в довольно просторной каюте на шестерых человек. Две койки — верхние и нижние – слева, в углу, и ещё четыре справа. Вообще, это было похоже на купе в поезде. Только без окон.

— Вот шкафчик, — Коновалов открыл узкую деревянную дверцу, — потом, когда окончательно переедем на корабль, сюда свои вещи положишь.

— Ясно, — я осмотрел довольно вместительное пространство с тремя полками, на болтающиеся пластмассовые тремпеля, потом повернулся к сундуку. – А почему мы до сих пор в казарме ночуем?

— Фиг его знает! – он легкомысленно махнул рукой. – Причём, заметь, это не наша казарма!

— А наша где?

— В соседнем посёлке. В семнадцати километрах отсюда. Просто, когда мы корабль получили, он здесь, в Гаджиево стоял. На основной, так сказать, базе. Ну, морячков в местную казарму и сунули. С непонятной целью. Могли бы сразу на железо отправить.

— На железо? – не понял я.

— На лодку!

…Тут я вспомнил, что стою в ОСНАЗЕ, перед никогда не бывавшим на корабле карасём, сплюнул.

— Короче, Андрюх, забраться в прочный корпус никогда не поздно. Кстати, ты в курсе, что кроме прочного, ещё и лёгкий есть?

— В курсе, конечно, — оскорбился Недоливко.

— Продвинутая молодёжь пошла! – с удовлетворением отметил я. – А я вот в твои годы, представляешь, ничего об этом не знал! И очень удивился, увидев ракетную палубу лёгкого корпуса изнутри. Ты ведь в экипаже Калиниченко?

— Ага.

— Ну, на БДешке, там у вас всё по-другому. А мы в морях мусор можем прямо в мировой океан выкидывать.

— Да, знаю.

— Откуда?!

— Рассказывали.

Потом я устроился у обогревателя и всё-таки уснул.

Хотя лучше бы этого не делал. Поскольку Пилигрим меня поймал аккурат — в момент пробуждения.

 

3.

 

Мне как раз снилась гарсунка, и как мы с Васькой разливаем вино для  офицеров, так, что б и себя не обидеть, когда мутные образы кто-то бесцеремонно отодвинул в сторону и я оказался где-то на шоссе, в окружении сопок. Ну, не я сам, разумеется, а тот человек, глазами которого я смотрел с подачи пришельца из параллельного мира.

— Сука! – злобно произнёс я, и сейчас же услышал знакомый голос:

— Брань – плохой аргумент в споре.

— А с тобой никто и не спорит! Чего ты от меня опять хочешь?

— Свидетельства.

— Снова людей убивать будешь?!

— Буду. А ты поучаствуешь, — Пилигрим захихикал. – ПоСОучавствуешь.

Я замолчал и попытался сделать довольно-таки странную вещь. А именно – мысленно докричаться до того, кем пришелец в настоящий момент управлял.

— Эй! Слышишь?! Очнись! Не будь идиотом, приди в себя! Тобой управляют!

— Ну-ну, — в голосе чудовища послышалась ирония. – Стучись в любую дверь – тебе откроют? Совсем ты ничего о людях не знаешь!

Принципиально не реагируя на его слова, я попытался вырваться из ментального плена, но безуспешно. Мир по-прежнему отражался глазами чужого человека, который шёл по пустому шоссе. Шёл, надо сказать, несколько странно. Я, например, так не хожу. Вроде как слегка подпрыгивая и странно дёргаясь.

«Пьяный, что ли? Или больной?».

— Проснись! – снова мысленно завопил я. – Мужик, не тормози!

Пилигрим захохотал.

— Слепые в стране глухих! Замечательно! Вы тут, и вправду, ни на что не годный шлак! Не приспособленные к жизни уродцы!

Он перестал смеяться, потом раздражённо произнёс:

— Смотри, дебил!

И в тот же момент движение остановилось, потом в поле зрения появились руки в перчатках, которые были сейчас же сняты, и я с изумлением увидел пухлые кисти с… накрашенными ногтями. Одна из этих кистей залезла в небольшую сумочку, достала круглое зеркальце, а ещё через секунду, в зеркальце отразилось женское лицо. Уже не молодое, полное и, кажется, знакомое.

— Это, что, женщина?!

— Вообще, похоже, — глумливо отозвался голос. – Или я ошибаюсь?

— Она то в чём провинилась?

— И каждого из вас достаточно грехов, что бы быть проклятыми!

— А у тебя?

Голос хмыкнул.

— А я и есть грех.

— Иди ты в жопу! Кстати, твои очки у меня. И ты теперь хрен их получишь!

— Оставь себе. Авось увидишь что-нибудь умное. О, смотри.

Взгляд скользнул по дороге и остановился на одинокой фигуре, показавшейся из-за поворота.

Кажется, я узнал это место.

«Ну, конечно же! Вон там, справа – дорога на КПП, а за ним – наш посёлок!».

Женщина, глазами которой я смотрел, немного замедлила шаг, внимательно изучая одинокого прохожего.

Это был не молодой уже мужчина в гражданской одежде. Но не военный, переодевшийся в штатское – точно. Слишком уж пожилой. Лет сорок – пятьдесят. А может и больше.

— И что дальше?

— Для него – уже ничего, — сиплый голос сделался холоден. – Головец Андрей Викентьевич – примерный семьянин, отец троих детей, член Коммунистической партии Советского Союза с 1973 года, инженер – электрик и большой любитель зимней рыбалки, является не менее большим любителем мёртвых детей.

— Чего – чего?!

— Он – маньяк. Правда, товарищ Головец находит своих жертв далеко от сих скорбных мест. А именно — в Ростовской области, где живёт его матушка, и куда наш примерный семьянин раз в год ездит в отпуск. В прошедшем июле, например, он задушил двух мальчишек – семи и двенадцати лет, спрятал их в прибрежных зарослях, и весь отпуск ходил туда – получал удовольствие. Ему нравятся гниющие тела.

— Откуда ты это можешь знать?!

— И ты это бы узнал, если бы ни был столь ограничен. Слеп и глух.

Тем временем, ведомая чужим разумом женщина, махнула рукой, и я услышал её голос:

— Молодой человек, извините, можно вас спросить?

«Ничего себе – молодой человек!» — поразился я. «Это она от волнения, что ли?».

Мужчина остановился.

— Да?

— Понимаете, — продолжила женщина, подходя к этому самому Головцу и опуская руку в сумку, — у меня машина сломалась. Там, — изображение на миг дёрнулось назад, — за сопкой. Тут где-то должен быть поворот и КПП. Не подскажите, где именно?

Всё это время ведомая приближалась к мужчине, на последней фразе подошла почти вплотную, а потом совершенно спокойно, чётко рассчитанным движением, выхватила из сумки небольшой, но очевидно хорошо заточенный нож и полоснула ему по горлу.

Головец схватился за шею, пытаясь закрыть рану, из которой фонтаном начала хлестать кровь, и выпученными глазами уставился на убийцу.

Похоже, он увидел что-то ещё, кроме женского лица, потому-как взгляд его из изумлённого, сделался испуганным, сиплый же голос Пилигрима, прозвучал не только в моей голове:

— Тебе нравятся мёртвые сгнившие дети? Обещаю, ты их скоро увидишь! Увидишь всех! Сразу. И благодари меня, когда придёт время.

— Какое время?! – заорал я. – Ты, чёртов псих!

Затем – сильный толчок, меня качнуло вперёд, я треснулся башкой о приёмник и пришёл в себя.

— Вот чёрт!

— Приснилось чего? – сидящий перед вторым приёмником Недоливко посмотрел на меня с сочувствием.

Я потёр лоб.

— Сколько времени?

— Да ты спал всего минут десять У меня тоже такое бывает – засыпаешь, тут же привидится какая-нибудь фигня, и вскакиваешь, как ошпаренный.

— То, что мне привиделось – не фигня! – мрачно сказал я, затем поднялся, натянул шинель, шапку и отправился курить.

Сонное состояние, как рукой сняло. Я был очень зол.

«Если этот ублюдок явился из параллельного мира, что бы тупо убивать, значит и там, в этих сопредельных пространствах, далеко не рай. Или он режет и душит людей, наводя справедливость? Но, во-первых, то, что его жертвы – якобы преступники, ещё далеко не факт, во-вторых, зачем он использует совершенно посторонних, и не связанных с какими-либо преступлениями, людей?! Зачем он делает из них убийц?!».

Я с тоской посмотрел на низкое, тёмно – синее, уже почти чёрное небо.

Мне не хватало света.

Именно – света, даже не тепла. И понимания не хватало. С чем я столкнулся?! Почему именно я? И что мне теперь со всем этим делать?!

Шёпотом выругавшись, я запустил окурок в сугроб, и пошёл назад – в рубку.