2.
Вернувшись в казарму, я какое-то время сидел на койке, не решаясь лечь и читал. Потом всё-таки организм начал брать своё, я плюнул и принялся расстилать постель. Личный состав шлялся туда-сюда в ожидании дивизионного построения, потом всех загнали на политинформацию. В Ленинскую комнату. И меня в том числе.
(Ленинская комната – своеобразный «красный уголок» в казармах Советских времён, где стоял телевизор и проводились так называемые «политинформации». То есть заместители командира по политчасти рассказывали матросам о текущих политических событиях в стране и мире).
Я бы отбился в этот раз и от Дорохина, но по мою душу явился сам дурак Полищук, которого пугать чем-либо (вплоть до флотской разведки) было бессмысленно. Дурак, он на то и дурак, что его хрен чем испугаешь!
Со злобной рожей я отправился в Ленинскую комнату, уселся на свободный стул и уставился мрачным взглядом на висящее справа Политбюро. В хорошем смысле – висящее. Не на виселицах, а на стенде. В виде портретов.
— Товарищи матросы, старшие матросы и старшины, — начал было свою тягомотину Полищук, однако тут же сам себя прервал, обернувшись, к задержавшемуся на свою беду в дверях, Дорохину. – А где у нас все остальные?
— Кто? – не понял «бычок».
— Как кто?! – искренне удивился кап-два. – Мичманы, офицеры?!
— Так…. – растерялся капитан – лейтенант, — им же это… не обязательно на политинформацию….
Полещук рассердился.
— Политинформация обязательна для всех! Срочно всех направить сюда!
О! Вот это было уже интересно! Мы оживились, ожидая приятного зрелища. И не обманулись в своих ожиданиях. На офицеров, а особенно – на сундуков, буквально лопающихся от злости, было радостно смотреть.
— Товарищ капитан второго ранга, — пробурчал «мой» сундук Коновалов. Он был, как всегда с похмелья. – Мне вообще-то в УБЦ ОСНАЗ надо!
— Никуда ваш УБЦ ОСНАЗ не денется! – парировал Полищук. – Успеете!
Коновалов разве что не зашипел в ответ, как ошпаренный кот, но всё-таки сел.
— Итак! – замполит прошёлся по Ленинской комнате. – Все мы знаем, что в мире сейчас неспокойно. Империалистическое окружение делает всё, что бы не дать нам жить и развиваться! Вот вы, старший матрос Григорьев, — он ткнул пальцем в так не вовремя зевнувшего Валеру, — что вы знаете о последних событиях в Юго-Восточной Азии и замыслах американской военщины в этом, прямо скажем, неспокойном регионе мира?
Григорьев встал, хлопая глазами. Если он о чём-нибудь и знал, то лишь о торпедных аппаратах, о трёх надёжных способах при необходимости достать в посёлке бухло и о бабах. Где у них чего. А Юго-Восточную Азию (как и все регионы мира вместе взятые) в гробу видал.
— Ну… это… — начал он, мучительно скривившись. – Там… эта… китайцы там.
— Так, так, — поощрил его Полещук. – И что китайцы?
— Они… это… С американской военщиной дружат.
Валера ещё больше скривился и добавил:
— Ревизии устраивают.
— Чего устраивают?
— Ревизии.
Теперь мучительно скривился и сам замполит. Какое-то время соображал, что имел в виду старший матрос, потом догадался.
— А, ну-да! Китайские ревизионисты! Искажают марксистко – ленинское учение! Правильно! Молодец!
Григорьев приободрился.
— Так точно.
— Что ещё в Юго-Восточной Азии происходит?
Тут меня затошнило и я принялся думать всё о том же загадочном типе, прыгающем с дороги в сугроб и обратно.
«Может это и был убийца?! Если уж он такой прыгучий, то что мешало ему проникнуть на второй этаж и отрезать голову Геннадию Козыреву? Дневальный?! Ага, верю! Дневальный, скорее всего где-нибудь дрых. Как и дежурный офицер. Обычное дело. Когда никаких проверок не ожидается, двери запираются и все падают в коечки. Хотя, погоди…. Если дверь закрыли, то как этот прыгун вошёл? Через окно?».
И тут меня накрыло.
Неожиданно. Странно.
Словно, прямо из воздуха, из пространства между баночкой с сидящим на ней карасём Васькой и дощатым полом, куда я уставился отсутствующим взглядом, выпрыгнула некая… клякса? чёрный плевок? сгусток грязи?
Я не успел среагировать. Ни отклонится в сторону, ни даже понять – с чем (или с кем) я имею дело.
А ещё через мгновение увидел мир чужими глазами.
И этот чужой шёл по проходу между двумя рядами коек в спальном помещении, медленно поворачивая голову то вправо, то влево.
Моряки спали, натянув на головы одеяла – в казарме было довольно холодно; кто-то храпел, кто-то вертелся во сне, кто-то лежал спокойно и неподвижно. Как труп.
Неизвестный дошёл до самого окна, свернул и остановился перед лежащим на нижнем ярусе парне. Несколько секунд постоял, разглядывая лицо спящего, затем в поле моего… то есть чужого зрения появилась рука. С ножом.
Длинным, чрезвычайно острым ножом, явно украденным с дивизионного камбуза. Сам такие видел неоднократно. На железных столах, где коки разделывали мясо.
А потом послышался негромкий, сиплый голос. Очень неприятный. И, какой-то… неправильный, что ли? Ненастоящий.
— Козырёк, — сказал он. – Так Гену называли в школе. Производная от фамилии. И вроде бы ничего особенного, но Козыреву подобная кличка почему-то казалась обидной. Ему вообще, слишком многое казалось обидным. Такое вот психическое искажение. Червоточина. Не особо заметная для окружающих, но для самого Гены можно сказать – фатальная.
Он возвращался домой расстроенным, дёрганным, больным. Жаловаться кому-либо не хотел, друзей, всё по той же причине у него не было. Друзьям ведь положено многое прощать, а прощать Геннадий не умел в принципе.
Выход из подобного психологического тупика всегда один – ненависть. Нет, вру. Выхода два. Второй выход – самоубийство, но мы его рассматривать не будем, ибо Козырев никогда бы на такое не пошёл. Слишком себя любил.
Ненависть, она тоже разная бывает. Пассивная и активная. Гену злоба на всех и вся толкала к действию. Но не к безрассудному, с криком и готовностью бить обидчиков портфелем по головам, а к тихому, незаметному для окружающих. Тайному.
Главный обидчик Козырева – одноклассник Виталий и не думал, что называя Геннадия Козырьком, он как-то задевает его самолюбие. Кличка, как кличка. Не Пузан же какой-нибудь, и не Маслобаза. Просто – производная от фамилии. Да и самого Виталия называли Сидором (тоже от фамилии – Сидоров), он же не обижался!
К сожалению, человек зачастую не способен просчитывать последствия тех или иных своих действий. Тем более в раннем подростковом возрасте.
Нет, Козырев не стучал на ненавистного одноклассника учителям, не рвал его тетради и не подкладывал на стул кнопки. Он просто подгадал удобный момент и, на перемене, когда в классе никого не было, достав из портфеля Сидора бутерброд, слегка присыпал белый хлеб под колбасой белым же порошком. Которым загодя запасся дома – в туалете, где у них хранилась всякая бытовая химия. В том числе – средство от крыс. В их старом двухэтажном доме, на первом этаже, крыс было много. Ибо с другой стороны располагался гастроном.
Виталий, благополучно проглотив отраву, почувствовал себя плохо, перепуганные учителя вызвали «скорую», которая и отвезла подростка в больницу.
Нет, обидчик Козырева не умер, но лежал в стационаре очень долго – до конца учебного года. Окончательно так и не поправился, получив инвалидность.
Следующей жертвой уже повзрослевшего тайного мстителя, стала девушка. По имени Юля. Которой Гена, признавшийся ей в высоком чувстве, не понравился. То ли Юлия предпочитала других парней – более открытых и весёлых, то ли что-то такое почувствовала….
Отвергнутый и страшно этим обиженный Козырев, не начал с горя писать лирические стихи, не стал пить с местной шпаной в подворотне портвейн и даже преследовать с жалобами и упрёками девушку не стал. С замотанным шарфом лицом, он подкараулил несчастную в вечно тёмном подъезде и нанёс ей несколько ударов по голове. Обломком железной трубы. При этом испытав сильнейший оргазм.
Юлию нашли уже утром. Мёртвой.
Следствие двигалось медленно, ленивые работники прокуратуры не торопясь проверяли всех знакомых убитой, и до Геннадия Козырева очередь не дошла – его забрали на срочную службу.
Не будем подробно останавливаться на следующих двух жертвах нашего вечно обиженного убийцы. Скажу только, что это были, разумеется, старослужащие, которые Козырева и пальцем не тронули. Просто – посмеялись. Наш убийца, совершенствуясь в своих действиях устроил так, что моряки погибли в результате несчастного случая. Якобы.
Потом Гену перевели из Гаджиево на вашу базу, где он, став полторашником, немного успокоился. К тому же теперь наш тайный мститель сам гоняет молодых и, время от времени, поколачивает. Неизменно испытывая от насилия оргазм.
Но! — тут жуткий голос внезапно захихикал. – Ненависть штука такая…. Она всегда возвращается, питая собой многих. Слишком многих.
Всяких.
Убедись сам.
Внезапно тот, кто стоял с ножом над койкой Козырева, поднял руку, вывернув её так, что бы я увидел… повязку дежурного офицера! На офицерском же мундире.
После чего, очень быстрым, и очень мощным движением, рубанул ножом по шее спящего, одновременно, второй рукой закрывая ему рот.
Выпученные глаза, дёргающееся тело, кровь….
Всё это смутно, смазано, словно тот, кто убивал убийцу, и сам какое-то время испытывал нечто, подобное оргазму.
Затем всё та же рука поднимает отрезанную голову и несёт её в гальюн.
Мелькает коридор с пустой тумбочкой дневального, белый кафель отхожего места, толчок.
— Хорошее изобретение – канализация! – вещает голос. – Вода смывает кровь, а ветер уносит запах. Так лучше. Всем.