Летом 1974 года наш корабль БПК «Достойный» Северного флота подвергся инспекторской проверке Главным штабом Военно-Морского флота. Инспектировал нас далеко не молодой и очень опытный моряк контр-адмирал А.Н.Тюняев. Предстояло выполнить зенитную ракетную стрельбу по ракете-мишени, запускаемую с ракетного катера. По сути, она представляет собой противокорабельную крылатую ракету с охолощенной боевой частью и отключенной системой самонаведения, летящую на малой высоте с околозвуковой скоростью.
Стрельба оказалась не успешной. Вернее, воздушная цель вообще не была обстреляна. Тем не менее, в соответствии с нормативными документами корабль получил оценку «неудовлетворительно». Стрелять должен был командир ЗРБ№2 молодой офицер лейтенант Виктор Ярешко. На мою, командира ЗРБ№1, долю стрельба не выпала, поскольку ракета-мишень в сектор обстрела нашего ЗРК не вошла. А у Виктора Ярешко, когда воздушная цель была взята на сопровождение и летела на сближение с кораблем, не загорелся транспарант, информирующий о том, что через некоторое вполне определенное время она войдет в зону пуска. При этом все необходимые операции предстартового цикла зенитных ракет в автоматическом режиме тоже не выполнились. Поэтому ракета-мишень, как говорится, «помахав на прощание крылышками, полетела помирать» в район своего приводнения по причине полной выработки топлива.
По приходу в базу специалистами бригады технической помощи предприятия-изготовителя было установлено, что причиной отказа ЗРК на стрельбе явился выход из строя одного из многочисленных реле в счетно-решающем приборе. Неисправное реле быстренько заменили, а наша корабельная жизнь завертелась дальше в своем бесконечном повседневном водовороте.
Прошло трое или чуть больше суток после этих событий и вот в ночное время меня, старого старшего лейтенанта, когда я спал на верхней койке в своей двухместной каюте, кто-то будит. Я всегда предпочитал верхнюю койку – больше шансов на то, что ее никто не займет из офицеров походного штаба или прикомандированных офицеров на выходе в море, пока несешь вахту или занят исполнением других служебных обязанностей. Еле «продрав» с вечного недосыпа глаза, в слабом свете светильника, что на переборке над головой, я увидел довольно пожилого контр-адмирала мощного телосложения с идеально бритой головой в сопровождении мичмана дежурного по низам. По наличествующим на его тужурке орденским планкам боевых наград я сразу понял, что ночной посетитель корабля и моей каюты является участником Великой Отечественной войны. Я быстро слез с койки, быстро оделся и представился ему. А потом и он назвал свою должность и фамилию – заместитель начальника Управления ракетно-артиллерийского вооружения ВМФ контр-адмирал Елагин. Выясняю, что он прилетел из Москвы разобраться с нашей неудовлетворительной инспекторской стрельбой. Я доложил, что не стрелял, а тот командир батареи, который должен был выполнить стрельбу, находится на сходе с корабля. Однако мне были известны все обстоятельства стрельбы и причина ее срыва, о чем ему и доложил. «Что ж, говорит, тогда давай будем разбираться с тобой». И тут же задает мне вопрос: была ли возможность выполнить стрельбу командиром ЗРБ№2 при отказе данного реле или нет? Я не смог тогда ему толком доложить, поскольку мы и сами в этом вопросе еще не успели разобраться. А для выяснения сейчас нужны технические описания и электрические схемы, которые к тому же и секретные, и без разрешения командира корабля капитана 3 ранга А.К. Ильина получение этой технической документации не возможно. Мое предложение начать работу с утра, мол, ночь на дворе, не худо и отдохнуть с дороги, он отклонил и распорядился начать работу немедленно. Пришлось разбудить командира. Адмирал, представившись, разъяснил ему цель визита и обстоятельства дела, и мы получили «добро» на получение нужной технической документации.
Наконец, необходимые технические описания и схемы размером с простыню получены, и мы вдвоем с адмиралом разложили их на самом длинном столе в кают-компании офицеров. Никогда ни до, ни после этого случая, прослужив всю службу в различных должностях по ракетно-артиллерийской специальности, я не видел, чтобы большой флотский начальник лично ковырялся в электрических схемах. А в этих схемах, в хитроумном переплетении электрических связей — многие десятки многоконтактных реле и диодов, многоплатных переключателей, кнопок, тумблеров и различных транспарантов. И вот он совершенно конкретным образом с карандашом в руке стал «ползать» по ним. При различных положениях переключателей и нажатии различных кнопок одни контакты реле замыкаются, другие размыкаются, третьи становятся на блокировку, четвертые подхватываются… Одни транспаранты загораются, другие гаснут…
А тем временем на корабле прошла побудка личного состава. Вскоре появились вестовые накрывать столы на завтрак, а мы все еще «колдуем» над этими схемами. Пришлось офицерам корабля завтракать в мичманской кают-компании. А в течение дня к нам в офицерскую кают-компанию изредка, похоже, из любопытства, заглядывали офицеры корабля посмотреть, как целый адмирал сосредоточенно, чтобы не сбиться, водит карандашом по многочисленным линиям электрических цепей. Но его это совершенно не смущало. Со мной он общался предельно корректно, задавал вопросы по существу дела и, кроме истины, его ничего другое, похоже, не интересовало. Наконец, совместными усилиями мы пришли к выводу, что даже при принудительной предстартовой подготовке ракет и выполнении других предстартовых операций, которые можно осуществить установкой переключателей в определенное положение и нажатием соответствующих кнопок на пульте командира батареи, их старт все равно бы не состоялся. Потому что одна из пар контактов неисправного реле включала лампочку подсвета того самого транспаранта, который не загорелся, а другая формировала окончательную электрическую цепь пуска зенитной ракеты. Никаких констатирующих документов типа акта расследования или еще чего-то подобного адмирал не составлял, и после пятнадцатиминутного общения с командиром корабля за закрытыми дверями попрощался со мной и убыл с корабля.
Так, своим примером отношения к пустячной, какой она представилась бы мне с адмиральской колокольни, проблеме, контр-адмирал Владимир Сергеевич Елагин, кстати, очень уважаемый специалист на флоте среди офицеров-ракетчиков и артиллеристов, преподал мне настоящий мастер-класс в поиске истины. Как говорится, «продавил все до конца и докопался до истины». Ведь проще всего ему было задать вопрос, не отходя от своего рабочего места руководству предприятия — изготовителя ЗРК, и, максимум через час он получил бы однозначный ответ со всеми сопутствующими разъяснениями. Почему он поступил именно так, мне тогда было совершенно не ведомо. Однако через много лет, когда на Северный флот пришел с новостройки укомплектованный тихоокеанским экипажем БПК «Вице-адмирал Кулаков», при знакомстве со старшим помощником командира корабля Сергеем Елагиным и, выяснив, что он приходится сыном контр-адмиралу В.С.Елагину, я вспомнил и ту кратковременную встречу. И понял, что у контр-адмирала В.С.Елагина тогда сработала своя школа и собственный опыт прошедшей войны. Когда он, будучи командиром кормовой башни 203-мм орудий тяжелого крейсера «Петропавловск», а точнее несамоходной плавучей батареи недостроенного и проданного советской стороне в 1940 году немецкого крейсера «Лютцов», громил фашистов при обороне и прорыве блокады Ленинграда. И лично я ему за тот урок глубоко благодарен. Потому что получил его еще от одного настоящего учителя – как нужно относиться к своей специальности! И как тут не вспомнить и наших прошедших суровую школу той войны училищных преподавателей, которые без малейших поблажек требовали от нас глубоких знаний преподаваемых ими дисциплин, прекрасно понимая, что на войне учиться будет некогда. Взять хотя бы, к примеру, капитана 1 ранга Василия Ксенофонтовича Слюсаря, который практически перед каждой своей лекцией устраивал нам письменные летучки на тетрадных листках по знанию наизусть различных хитроумных схем импульсных устройств и их работы в курсе специальной радиолокации. И нещадно ставил в классный журнал «неуды», без пересдачи которых всегда желанное увольнение в город резко ограничивалось. И таких преподавателей у нас было большинство. Вспоминая мастер-класс, данный мне контр-адмиралом В.С.Елагиным, не могу обойти стороной и общение с другими офицерами УРАВа ВМФ, и должен заметить, что большинство из тех, с кем сводила меня служба, были именно такими – грамотными, компетентными и раскапывавшие какие-то возникавшие технические проблемы до полной ясности. Потому что в былые времена, когда государство обеспечивало бесплатным жильем получивших назначение в Москву флотских офицеров в специальные управления ВМФ, последние собирали под свое крыло самых грамотных, самых компетентных. Но потом настали другие времена. И критерием комплектования этих ведущих флотских учреждений стало наличие жилплощади в Москве. Что, увы, далеко не всегда шло на пользу делу.
Но вернусь к своей истории. Как оказалось, впоследствии, она получила в некотором роде свое продолжение. Дело в том, что в описываемое мною время в армии и на флоте «ширилось, росло и крепло» рационализаторское движение. От нас требовали: «вынь, да положи на стол рацпредложение». Как мы говорили, «рацуху». Даже проводились специальные сборы, на которых приводились примеры очень важных рацпредложений и какие материальные вознаграждения за них полагались. Мне запомнился один пример, когда в каком-то военном округе какой-то прапорщик внес рацпредложение изменить в канистре с гидравлической жидкостью форму пробки и способ ее герметизации. Для исключения случайного попадания воды в канистру через сливное отверстие, которое герметизировалось вдавливаемой с усилием штампованной крышкой, он предложил изменить форму последней, навинчивающуюся на выступающее горлышко. Как известно, это рацпредложение было внедрено для всех видов Вооруженных сил, а этот прапорщик получил премию в десять тысяч рублей. Целая «Волга» по тем деньгам! Безусловно, это материальное поощрение он получил заслуженно, если только представить, как много боевой техники выйдет из строя из-за случайного обводнения гидравлической жидкости при отрицательных температурах. Но для нас, занятых повседневной корабельной круговертью и имевших всего два желания: выспаться, да отбиться от бесконечной лавины корабельных хлопот было не до рационализаторской работы, и мы «чесали затылки» — что бы такое придумать, чтобы от нас отстали? Службы и так невпроворот.
И тут я вспомнил про то злосчастного реле. Чем не идея для «рацухи»? Ясно, что постоянный разрыв цепи старта ракеты обеспечивал безопасность эксплуатации оружия в повседневной жизни, и эта цепь набиралась только непосредственно перед пуском. Ясно, что в этой цепи имеется еще большой набор контактов различных концевых выключателей и всяких реле, но ведь именно оно вышло из строя в самый неподходящий момент! Дальше моя логика распространялась уже на то, что в боевых условиях из-за не загорания какого-то информационного транспаранта по причине неисправности этого реле, когда на индикаторах РЛС ЗРК и так хорошо видно движение воздушной цели, она не будет обстреляна с тяжелыми последствиями для корабля. Чего проще, взять, да и заблокировать его контакты в случае выхода из строя с помощью тумблера! Разработал схему, подобрал необходимый тип и номинал. Обосновал необходимость доработки и сделал соответствующее описание. После чего отправил свои предложения на предприятие-изготовитель и с нетерпением стал ждать заключение. И в тайне подумал – а вдруг, еще и премируют! Наконец, месяца через полтора — это заключение пришло. Правда, к моему глубокому огорчению, в самой гневной форме о недопустимости вмешательства в конструкторскую документацию. Хотя мое самолюбие и было покороблено, но раз нет, так нет! Да и рационализаторский бум к тому времени как-то сам по себе сдулся и с «рацухами» от нас, наконец, отстали.
И опять эта, в общем-то, незамысловатая история неожиданно получила продолжение. После без малого двух десятков лет службы на Северном флоте, я оказываюсь в должности руководителя военного представительства на предприятии-изготовителе тех самых ЗРК и с которого в лейтенантские годы получил «отлуп» за свое рационализаторское предложение. Хожу по цехам, знакомлюсь с производством. Попадаю на стенд комплексной регулировки, где в это время находилась система управления новой модификации, которая только-только начала поступать на флоты и для меня, вчерашнего эксплуатанта, была еще новинкой. Спрашиваю сопровождавшего меня военпреда об отличиях и введенных новшествах по сравнению с предыдущими модификациями. И вдруг вижу на одном из блоков центрального прибора какой-то тумблер, которого на предыдущих модификациях на этом месте не было. Каково же было мое удивление, когда получил пояснение, что его ввели для блокировки контактов того самого моего «лейтенантского» реле в случае его выхода из строя. Значит, не пропала-то моя двадцатилетней давности идея даром, как можно использовать оружие в случае отказа какого-то информационного реле, через контакты которого формируется окончательная электрическая цепь на старт ракет. Как говорится, лучше поздно, чем никогда! Воистину, бывает же такое! К слову, новая военпредовская должность свела меня и с разработчиком той схемы электрических цепей пуска, и с автором того гневного письма на мою рационализаторскую инициативу. Оба оказались высококвалифицированными специалистами и добрыми порядочными людьми во внеслужебных отношениях. Конечно, никто из них не обмолвился, кто был автором идеи, да я их и не спрашивал об этом. Но мое покоробленное когда-то ими самолюбие было вполне удовлетворено.
Стырить идею, но остаться порядочным человеком (правда, во нерабочее время!) — это нормально! Ведь никто не погиб… Как бы так.
Горжусь своим дедом, контр-адмиралом Елагиным В.С. СЛАВА ГЕРОЯМ — ПОБЕДИТЕЛЯМ!!!