Лагард А. Войска русских царей. Пищальщики и стрельцы

Одно из первых регулярных войск России — стрельцы

«В лето 7058 (1549) года учинил Великий князь Иван Васильевич выборных стрельцов с пищалей три тысячи человек и велел им жити в Воробьевой слободе, а головы у них учинили детей боярских; …. Да и жалования стрельцам велел давати по четыре рубля в год».

Этим указом Царя было положено начало одному из первых регулярных войск России — стрелецкому войску. Первые стрельцы появились в Москве и отвечали не только за военные дела, а еще выполняли, сторожевые (охранные), полицейские и пожарные функции. Набор в стрельцы производился из «гулящих» людей, молодых, резвых и из пищалей стрелять гораздых.

Первое свое боевое крещение, московские стрельцы приняли при осаде Казани и в дальнейшем участвовали практически во всех войнах, ведущихся царем.

Практика показала высокую эффективность стрелецкого войска и практически во всех городах России по приказу царя начали набираться стрелецкие полки.

К началу 17 века численность стрелецкого войска составляла более 2000 человек. Стрелецкое войско состояло из московских, городовых (окраинных или пограничных) и стременных (конных) стрельцов.

Служба в стрельцах была наследственной. Вслед за отцом служили в стрельцах сыновья, внуки, а потом и правнуки.

Первыми были учреждены шесть московских стрелецких полков. На постоянную службу переводились гораздые стрелять из ружей «пищальщики».

Пищаль – название первых ручных средне и длинноствольных ружей. Произошло от слова пищать, от этого же слова произошло слово пистолет.

Кстати стременные стрельцы являются прообразом будущих петровских драгун.

В отличии от казаков, стрельцы действительно стали служилым сословием.

Московское государство в период с 15 по 17 века, вело порядка пятидесяти крупных войн и отражало набеги казанских, крымских татар, ливонских рыцарей, шведов, поляков, литовцев и даже турок. Это не считая внутренних междоусобиц внутри своей страны.

Россия расширялась, возвращала свои земли, захватывала и присоединяла чужие. И воевала. Воевала очень много. И только такие, как регулярные стрелецкие войска, обучавшиеся бою и служившие практически с детства, были способны противостоять и защитить страну от многих недругов хорошо вооруженных и обученных недругов, желавших ее захватить и поработить.

Очень хорошо показан быт стрельцов в музее «Стрелецкие палаты», расположенном около Третьяковской галереи. Если кто-то интересуется бытом и службой стрельцов обязательно должен посетить это музей.

Стрельцы вошли в историю России, как защитники русского государства.

Очень хорошо описаны пищальщики и стрельцы в книге В.Волкова «Войны и воска Московского государства».

Первое упоминание о существовании в русском войске отрядов «пищальников» (стрелков из пищалей) относятся к началу XV в. В писцовых книгах этот термин упоминается в записях, относящихся к 1505-1506 гг. Более подробные сведения о существовании подразделений воинов, вооруженных ручным огнестрельным оружием, относятся к 1510 г., когда было осуществлено подчинение Москвой Пскова. По свидетельству псковских летописцев, это были достаточно большие отряды, составленные из воинов, вооруженных за государственный счет. В составе прибывшего тогда с великим князем в Псков войска находились 1000 «пищальников казенных и воротников». Покидая город, Василий III оставил в нем гарнизон, состоявший из 1000 детей боярских и 500 новгородских пищальников.

После присоединения к Москве уже Псков должен был высылать на службу к великому князю своих земских даточных (сошных) людей и в их числе пищальников. Они принимали участие в многочисленных войнах Москвы с Великим княжеством Литовским.

Так, зимой 1512/1513 гг., выступая в поход на Смоленск, Василий III взял из Пскова 1000 стрелков, сыгравших заметную роль во время этой неудачной осады. Именно псковские пишальники были посланы на штурм Смоленска, но, встреченные неприятельским огнем, не смогли овладеть городом и отступили с большими потерями.

Пищальники в составе отрядов даточных людей принимали участие в военных действиях на восточных и южных рубежах Московского государства. Начиная с 1512 г. отряды пищальников и посошных людей участвуют в охране и обороне южной границы.

Воеводы, командовавшие сосредоточенной там армией, должны были их «розделити по полком, сколько, где пригоже быти на берегу». Сохранились точные свидетельства об участии пищальников в походах русского войска против Казанского ханства.

Важные сведения о имевших место мобилизациях даточных людей и пищальников для войны с волжскими татарами содержат «Разрядный и разметный списки, о сборе с Новгорода и Новгородских пятин ратных людей и пороха, по случаю похода Казанского».

Названный документ датирован сентябрем 1545 г. Наряду с конными ратниками, выставляемыми жителями Новгорода и его пригородов, по воину с 3 «белых с нетяглых дворов» (таковых было 1111 дворов, «наряжавших» 370 человек) и по воину с 5 тяглых дворов (8013 дворов; 1603 человека). Позднее норма сбора даточных людей увеличилась в отношении состоятельных новгородцев. Наместники и гости, должны были выставлять по 1 человеку со двора, купцы-суконники – по 1 человеку с двух дворов. Помимо воинов с обычным вооружением власти предписали собрать в поход с того же числа дворов «2000 человек пищалников, половина их 1000 человек на конех, а другая половина 1000 человек пеших». Все собранные в поход пищальники должны были иметь с собой крашенные (возможно одноцветные) однорядки или сермяги, по ручной пищали, запасы пороха («по 12 гривенок безменных зелья»), свинца («да по 12 гривенок безменных же свинцу на ядра»).

Другие города Новгородской земли (Старая Русса, Порхов и др.) также выставляли воинов, вооруженных ручными пищалями. Отправленные в Нижний Новгород отряды пищальников делились на сотни, командовали которыми сотники, назначаемые, повидимому, из числа детей боярских.

В нашей исторической литературе до сих пор остается не опровергнутым ошибочное утверждение А.А. Зимина о том, что пищальники «образовали войско, составлявшееся главным образом из людей по прибору, посадских по своему происхождению». Отсутствие единого командования (отряды пищальников подчинялись городовым приказчикам), централизованного снабжения (пищальники из городов вооружались за свой счет, исключение составляли казенные пищальники, вооружавшиеся за счет собиравшегося с монастырей «пищального наряда»), обеспечение их службы в военное время путем расклада соответствующей земской повинности на определенное число посадских дворов, не позволяет согласиться с выводами Зимина. Несмотря на вооружение и, несомненно, более высокое боевое значение по сравнению с посошными людьми, даже очень крупные отряды пищальников продолжали оставаться вспомогательными подразделениями.

Сложность изучения времени и обстоятельств появления в составе русского войска пищальников, неоднократно отмеченная в литературе, связана не только с поразительно малым количеством источников, в которых упоминаются пищальники, но и с тем, что в документах того времени термином «пищальники» зачастую обозначались и артиллеристы — пушкари и затинщики.

Пищальники набирались преимущественно из городского населения и в отличие от «посохи» выставлялись на службу не с сохи, а с посадского двора. Население обязано было снабжать пищальников оружием, боевыми запасами, одеждой и продовольствием.

Существовали и «казенные» пищальники, получавшие огнестрельное оружие от правительства. Вряд ли они получали какое-то денежное или продовольственное содержание из казны, хотя Павел Иовий записал в свое время, что Василий III «учредил отряд конных стрельцов», однако никаких других свидетельств существования этого подразделения не обнаружено. Между тем именно этот фрагмент «Книги о московитском посольстве» Павла Иовия содержит много погрешностей в описании русского войска. Так, по ошибочному мнению Павла Новокомского, русские продолжали использовать в это время щиты, и лишь немногие из них имели сабли, сражаясь обычно копьями, булавами и стрелами.

Как отмечалось, включавшиеся в состав походного войска отряды пищальников, как и другие отряды даточных людей, предназначались для непосредственного участия в военных действиях, заметно отличаясь от отрядов «посохи», выполнявших по преимуществу инженерные работы, лишь в крайнем случае вводившиеся в сражение или посылавшиеся на штурм. В боевых действиях пищальники участвовали в конном и пешем строю, в последнем случае их доставляли на войну на телегах или судах.

Появление отрядов пищальников позволило правительству впервые широко применить ручное огнестрельное оружие, усилив конницу, вооруженную, по преимуществу луками со стрелами и сулицами (дротиками).

Главным недостатком ополченской организации службы пищальников был ее временный характер, необходимость подниматься в поход со своим оружием и за свой счет. Основная тяжесть этой повинности ложилась на «черных людей», неоднократно протестовавших против ее обременительных условий. Летом 1546 г., во время подготовки очередного похода на Казань, вспыхнул мятеж новгородских пищальников. По сообщению летопица, воспользовавшись выездом Ивана IV из Коломны со свитой дворян «на прохлад потешитися», за городом «начаша государю бити челом пищалники ноугородские, а их было человек с пятдесят». Иван IV не захотел принять их челобитья и приказал отогнать новгородцев, но обиженные люди начали в государевых дворян «грязью шибати», а затем под Коломной «пищалники все стали на бой и почяли битися ослопы и ис пищалей стреляти, а дворяне из луков и саблями, и бысть бой велик», с убитыми и ранеными с обеих сторон. Пищальники «государя не пропустили тем же местом к своему стану проехати», и ему пришлось возвращаться в Коломну другой дорогой. Разгневанный Иван IV приказал дьяку Василию Захаровичу Гнильевскому расследовать произошедший инцидент и установить, «по чьему науку быть сие супротивство». Виновными были признаны трое бояр: князь Иван Иванович Кубенской, Федор Семенович и Василий Михайлович Воронцовы, по-видимому переадресовавшие жалобу пищальников более высокой инстанции, за что и были казнены. Впрочем, из «супротивства» пищальников великий князь и его советники сделали важные выводы.

* * *

В 1550 г. на смену пищальникам-ополченцам пришло царское стрелецкое войско, первоначально состоявшее из 3 тыс. человек. Стрельцы были разделены на 6 «статей» (приказов), по 500 человек в каждом подразделении. Командовали стрелецкими «статьями» головы из детей боярских: Григорий Желобов-Пушешников, Дмитрий Дьяк Ржевский, Иван Семенович Черемесинов, Василий Фуников-Прончищев Федор Иванович Дурасов и Яков Степанович Бундов. Детьми боярскими были, и сотники стрелецких «статей». Расквартировали стрельцов в пригородной Воробьевой слободе. Жалованье им определили по 4 руб. в год, стрелецкие головы и сотники получили большие поместные оклады. Стрельцы составили постоянный московский гарнизон, участвовали в военных действиях, приняв боевое крещение под Казанью в 1552 г.

На источник комплектования новой категории служилых людей «по прибору» проливает свет упоминание о них как «выборных стрельцах ис пищалей». По-видимому, в стрельцы были отобраны лучшие из пищальников-ополченцев, выходцев из тяглых посадских общин, участвовавшие в походах, где они на практике осваивали военное дело.

Поэтому, категоричное заявление Е.А. Разина, что «стрельцы набирались из вольных людей» должно с большой натяжкой отнести лишь к последующим «приборам» в стрелецкую службу. По сути, на этой же позиции стоят, и авторы коллективной монографии «На пути к регулярной армии», отметившие, что первый стрелецкий «отряд комплектовался путем набора вольных «охочих» людей, свободных крестьян и посадских».

А.В. Чернов, отмечавший, что «стрельцы набирались преимущественно из местного населения», что «это были беднейшие представители посадского населения», вслед за этим начинает утверждать прямо противоположное: «Наибольшее распространение получило привлечение на стрелецкую службу «вольных охочих людей». В стрельцы принимались только свободные люди (не холопы и не крестьяне), вообще не тяглые. Требовалось, чтобы они поступали на службу по своему желанию, были собой «добры», т.е. здоровы и умели стрелять».

Вольные люди, как правило, «прибирались» не в стрелецкие «приказы», а в отряды городовых казаков, да и степень добровольности будущих стрельцов вряд ли соответствует четкому понятию «выбор» как специальной акции властей по отбору лучших воинов-пищальников. Тем не менее, не исключено, что позднее, при комплектовании отрядов городовых стрельцов, на службу «прибирались» и вольные люди, что позволяло властям не трогать тяглые посадские общины. Особенно распространена была практика «прибора» на службу вольных людей в южных городах, где их было достаточно много, что позволяло быстро и в большом количестве набирать гарнизоны для строившихся «в Поле» русских крепостей. В одном лишь 1637 г. для городов Усерда, Корочи и Яблонова было указано  прибрать» из вольных людей 600 стрельцов (по 200 человек в каждый город). О «приборе» на службу вольных людей, в тех случаях, когда стрельцов «убудет на Москве или на службе» сообщал Григорий Котошихин. По-видимому, подобное практиковалось во время тяжелых, затяжных войн. Точно также комплектовалась стрелецкая сотня Соловецкого монастыря. «Звания своих отцов» занимали, как правило, стрелецкие дети, лишь в крайнем случае в строй зачислялись крестьяне монастырских сел или вольные люди.

В Москве и других городах стрельцов старались размещать в особых слободах, расположенных, как правило, в наиболее безопасных местах. Это объяснялось спецификой непрерывной службы, требовавшей повышенной мобильности стрелецких сотен и  приказов. Приборных людей селили либо в самой крепости (остроге), либо на посаде, в непосредственной близости от городских валов и стен и под их прикрытием, как правило, за разного рода естественными преградами. Так в Севске, при возобновлении города в 1623 г. стрелецкая Кобылья слобода (вместе с Казачьей и Пушкарской) была устроена на возвышенном месте, на левом берегу реки Марицы, напротив Малого и Большого «городов». С восточной стороны доступ в слободы преграждал Авилов ручей. Иногда подступы к стрелецким слободам укрепляли валами и надолбами.

Получая усадебное (дворовое) место, каждый стрелец обязан был построить дом, дворовые и хозяйственные постройки, разбить на приусадебном участке огород и сад. Как и другие «приборные» люди (пушкари, затинщики, казаки), стрельцы получали на «дворовую селитьбу» известное вспомоществование от казны — 1 руб. в XVI в и 2 руб. в первой половине XVII в. В середине 1630-х гг. после устройства гарнизонов в новых крепостях на южных «украйнах», где не хватало необходимого строительного материала (прежде всего «хоромного леса»), деньги на «селитьбу» были увеличены до 5 руб.. Стрелец владел своим двором до тех пор, пока нес службу. После его кончины двор сохранялся за семьей. В таком случае кто-либо из взрослых его братьев, сыновей и племянников мог быть «прибран» на стрелецкую службу. Продать свой двор приборным людям разрешалось лишь в случае перевода на новое место, при этом вырученные от продажи недвижимого имущества деньги входили в сумму, выдаваемую стрельцу на переселение.

* * *

С течением времени регулярным источником пополнения стрелецкого войска стали подросшие сыновья и другие родственники приборных людей. Постепенно служба в  стрельцах превратилась в наследственную повинность, которую можно было, сложив с себя, передать кому-либо из близких. «И бывают в стрелцах вечно, — записал эту норму Котошихин, — и по них дети и внучата, и племянники, стрелецкие ж дети, бывают вечно ж».

Вскоре после учреждения шести московских стрелецких приказов был осуществлен «прибор» стрельцов и в других городах. Как предположил П.П. Епифанов, в данном случае на постоянную службу переводили «старых, «гораздых» стрелять из ружей, пищальников».

Уже в ноябре 1555 г., во время русско-шведской войны 1554-1557 гг. в походе к Выборгу должны были принять участие не только сводный приказ московских стрельцов Тимофея Тетерина, но и стрелецкие отряды из «Белые, с Опочек, с Лук с Великих, с Пупович, с Себежа, с Заволочья, с Торопца, с Велижа». Всем им по распоряжению московских властей выдать «по полтине денег человеку, для <…> неметцкие службы».

При поступлении на службу, стрельцы, как и другие «приборные» люди, представляли поручителей, в присутствии «послусей» (послухов) заверявших власти в должном исполнении каждым воином своих обязанностей. В науке существует две полярные точки зрения на организацию поручительства. И.Д. Беляев полагал, что новоприборных служилых людей принимали в службу по круговой поруке всех слобожан.

Возражая ему, И.Н. Миклашевский утверждал, что при наборе новых стрельцов достаточно было поручительства 6-7 старых стрельцов, так как слободы только возникали и интересами службы могли быть связаны лишь отдельные лица. Сохранившиеся поручные записи позволяют говорить о существовании обеих форм. Хорошо известны случаи, когда при образовании новых гарнизонов действовала круговая порука. Так, в 1593 г. в сибирском городе Таборах стрелецкий десяток Тимофея Евстихеева ручались своему сотнику Климу Шакурову «промеж себя друг на друга, в верной службе в новом городе Таборах». В XVII в. в таких случаях стрельцов-сведенцев делили на две половины, после чего каждая ручалась за другую половину. Так обстояло дело в 1650 г. при формировании стрелецкого гарнизона в новопостроенном г. Цареве-Алексееве. К одной половине были отнесены стрельцы, переведенные из Ельца и Лебедяни, к другой – из Оскола, Михайлова, Ливен, Черни и Ростова. В то же время в других городах правительство разрешало «прибирать» стрельцов за порукой старослужащих воинов. «Поручные записи» требовали при зачислении на стрелецкую службу власти Соловецкого монастыря. В этом случае необходимым условием являлось поручительство всей содержавшейся монастырем стрелецкой сотни.

Стрельцы участвовали во многих сражениях Ливонской войны. После победоносного похода 1577 г., когда русские войска овладели почти всей Прибалтикой, именно они, наряду с детьми боярскими, составили гарнизоны вновь завоеванных городов и замков. Так, в Вольмаре (Владимирце Ливонском) было оставлено 100 ореховских, 100 ивангородских и 100 ругодивских стрельцов, в Вендене (Кеси) – 100 оскольских, 100 «перконских», 30 великолуцких стрельцов и т.д. Большинство их полегло в сражениях со шведскими и польскими войсками, часть была выведена обратно в Россию после заключения Ям-Запольского перемирия 1582 г. и Плюсского перемирия 1583 г.

И в XVI, и в XVII вв. наиболее привилегированной частью стрельцов были московские приборные люди, а среди них — стремянные стрельцы. («И ис тех [московских] приказов один приказ выборной, первой, словет Стремянной, потому что бывает всегда с царем и с царицею во всяких походах для оберегания»). Пытаясь определить их численность, А.В. Чернов писал, что сведения о них «»есьма скудны и ограничиваются сообщениями иностранцев, посещавших Россию». Действительно, по отношению к XVI в. это высказывание соответствует истине. По утверждению Флетчера, московских стрельцов насчитывалось в конце этого столетия ок. 7000 человек, из которых 2000 были стремянными (конными). Всего же в России, по его мнению, было 12 тыс. стрельцов.

Джером Горсей полагал, что в 1571 г., во время нашествия Девлет-Гирея, в личной охране Ивана Грозного их было не менее 20 тыс. и, похоже, в своих расчетах он был близок к истине. По Маржерету, в конце XVI – начале XVII в. московских стрельцов (аркебузиров) было 10 тыс. человек. Кроме того, как писал Маржерет, аркебузиры были «в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, смотря по величине имеющихся там замков». Несомненно, что к концу XVI в. стрелецкое войско увеличилось, насчитывая около 20 тыс. человек. По сообщению С. Маскевича, в начале XVII в. только в Москве было 20 тыс. стрельцов; 18 тыс. из них польский комендант А. Гонсевский разослал по отдаленным городам. Указанная численность московских стрельцов выглядит явно завышенной – даже в середине XVII в. в столице несли службу не более 8 тысяч стрельцов.

По-видимому, ожидая прихода к Москве польской армии, Василий Шуйский сосредоточил здесь стрелецкие части и из других городов. Они и были впоследствии выведены из столицы по приказу Гонсевского. Московских стрельцов в то время оставалось немного. В 1610-1611 гг. в столице их насчитывалось всего 2500 человек. – «А на Москве безотступно, — отмечали составители «Записки о царском дворе, церковном чиноначалии, придворных чинах, приказах, войске, городах и проч.», — живут пять приказов стрелцов, а в приказе по пять сот человек; у них головы стрелетцкие, сотники, пятидесятники, десятники». После Московского восстания 1611 г. и осады города земскими войсками столичный гарнизон сократился и его пришлось формировать заново. В 1616 г. в Москве было 2000 стрельцов.

После окончания военных действий против шведских и польских войск в 1617-1618 гг. стрелецкий столичный гарнизон стал быстро увеличиваться. В 1629 г. в Москве несли службу 8 стрелецких голов, 40 сотников и 4 тысячи стрельцов. Однако из этого числа 35 стрельцов было послано в Галич, 15 – к Соли Вычегодской, 20 – на заставу в Великом Устюге, 400 – в Путивль и Брянск. В Москве оставалось 3535 стрельцов. Спустя всего лишь год численность московских стрельцов увеличилась в полтора раза. По росписи Стрелецкого приказа в столице находилось 12 голов, 61 сотник и 6100 стрельцов. 500 из них находилось в Вязьме, по 400 – в Путивле и Валуйке, 300 – в Брянске. В 1638 г. в Москве по спискам значилось уже 15 человек стрелецких голов, 76 сотников и 8100 рядовых стрельцов. Из этого числа 4 головы, 20 сотников и 2000 стрельцов были высланы на южную границу к Яблоновому лесу, где шло строительство новой крепости. В 1651 г. численность стрелецких полков возросла до 44 486 человек, в московской службе в этом году находилось 18 приказов, 18 голов, 74 сотника и 8030 рядовых стрельцов. Однако, из этого числа приборных людей 6 приказов были выведены в другие города: 3 приказа находилось в Казани, еще 3 в Астрахани, Яблонове и Путивле. В Москве оставалось 12 голов, 50 сотников и 5556 стрельцов в 12 приказах.

Как и раньше, стрельцы делились на приказы, по 500 человек в каждом. Стрелецкие головы со своими приказами были вполне самостоятельны, подчиняясь непосредственно центральному учреждению — Стрелецкому приказу, известному, по крайней мере, с 1571 г., но возникшему, вероятно, вскоре после учреждения первых стрелецких приказов. Приказ ведал комплектованием, снабжением, вооружением и, по-видимому, обучением, стрельцов на территории всего Московского государства, осуществляя также административно-военные и судебные функции в отношении стрельцов.

Особое положение московских конных и пеших стрельцов определяли их служебные обязанности. Стремянные стрельцы несли ежедневно охрану царского дворца, самого государя и членов его семьи. Пешие стрельцы из состава расквартированных в столичном городе приказов, переменяясь по неделям, несли в Москве караульную службу.

Как было показано выше, московские стрельцы часто посылались в другие города для временного, а иногда и постоянного усиления гарнизонов, находившихся в пограничных крепостях. В начале 1640-х гг. правительство приняло решение об устройстве на житье в южных городах Яблонове, Усерде, Короче, Чугуеве, Вольном и Хотмышске 1200 московских стрельцов. В.А. Александров пытался обнаружить архивные свидетельства о выполнении этого решения, но отыскал лишь документы о переводе в 1647 г. 200 московских стрельцов в Усерд. Поэтому исследователь усомнился в реализации правительственного решения и, перепутав Усерд с Карповым отметил в своей диссертации: «Кроме Карпова, куда было переведено, как нам известно, 200 стрельцов из Москвы, никаких сведений о переводе московских стрельцов на юг нам не встречалось».

Между тем, в другом московском архиве (ОР РГБ) сохранились материалы о том, что в 1642 г. на «вечное житье» в город Чугуев были переведены 200 московских стрельцов. Это обстоятельство свидетельствует о том, что распоряжение правительства об усилении гарнизонов южных городов московскими приборными людьми было исполнено.

В военное время стрельцы принимали участие в походах и боевых действиях в составе войска, во время штурмов городов первыми шли на приступ, в полевых сражениях с татарскими армиями стрельцы, как правило, размещались в «гуляй-городе» (обозе).

Московские стрельцы получали за службу большое денежное и хлебное жалованье. В XVI в. оно составляло: ежегодно по 4 руб., 12 четвертей (72 пуда или 1 т. 152 кг.) ржи и столько же овса. Старший командный состав назначался исключительно из числа служилых людей «по отечеству» — дворян и детей боярских. Стрелецкому голове, командовавшему приказом (полком), платили ежегодно 30-60 руб., он имел большой поместный оклад, как правило, 300-500 четвертей земли. Стрелецкие сотники, помимо земли, получали 12-20 руб., пятидесятники – 6 руб., десятники — 5 руб. денежного жалованья. В отличие от других приборных людей московским стрельцам выдавалась из казны соль (пятидесятникам – по 5 пудов; рядовым – по 2 пуда) и ежегодно сукно «на платье». В середине XVII в. денежное жалованье московским стрельцам несколько увеличилось: рядовым выплачивалось по 5 руб., десятникам – по 6 руб. и пятидесятникам — по 7 руб. Хлебного жалованья они получали соответственно 7 ¾ , 8 3/8 и 9 четвертей ржи и столько же овса.

В 1616 г. жалованье городовым стрельцам было увеличено «перед прежним с прибавкою». Рядовым стали платить по 3 руб. и выдавать хлебного жалованья по 6-7 четвертей ржи и овса на год. Стрелецкие сотники получали по 10 руб. Пятидесятники – по 3 р. 50 коп, десятники – по 3 р. 25 коп. Примерно такое же жалование установили для стрельцов, нанятых на службу Соловецкой обителью. В XVII в. соловецкие стрельцы получали 3 руб. деньгами, 3 четверти ржи и 3 четверти овса. Как и государевым приборным людям, жалованье им выдавалось два раза в год. Вооружались соловецкие стрельцы за счет монастыря. Командовали ими два пятидесятника. Половина соловецкой стрелецкой сотни несла службу в монастыре, другая половина – в Сумском и Кемском острогах. Всего на содержание стрельцов монастырь тратил 380 рублей в год.

Городовые стрельцы располагались гарнизонами, численностью от 20 до 1000 и более человек, преимущественно в пограничных городах. Значительное число стрельцов находилось на северо-западной границе, особенно в Пскове и Новгороде. Стрелецкие сотни и приказы стояли в южных и «понизовых» пограничных крепостях, где многие из них несли конную службу. Однако, там они были менее заметны – на этих «украйнах» имелись другие ратные люди, особенно казаки, несшие не только «полевую», но и «городовую» службу. Как и московские стрельцы, городовые служилые люди «по прибору» обеспечивались из казны денежным, хлебным и земельным жалованьем.

Земельные угодья отводились им сразу на все подразделение (приказ, сотню). Единых окладов земельного жалованья для стрельцов, по-видимому, не существовало. Денежное жалованье рядовых городовых стрельцов было в несколько раз меньше московского оклада, в XVI в. составляя, как правило, 2 руб. Десятники в городах получали по 2 руб. 25 коп., пятидесятники – 2 руб. 50 коп., а сотники – 10 руб., не считая хлебного жалованья, равнявшегося 6 — 7 четвертям (36-42 пуда или 576-672 кг.) ржи, «овса по тому ж». Однако, в 1623 г. денежное жалованье городовым стрельцам начали повышать. В грамоте, присланной из Москвы в Псков воеводам князю Андрею Васильевичу Хилкову и Ивану Федоровичу Наумову, в отношении гдовских стрельцов предписывалось: «Учинить прибавку пятидесятником – три рубли с полтиною, десятником по три рубли с четью, рядовым по три рубли человеку, а хлеб по-прежнему». В середине XVII в. в Кольском остроге стрелецкое денежное жалованье составляло:

Голове – 25 руб.

Сотникам – 12 руб.

Пятидесятникам – 4 руб.

Десятникам – 3 руб. 75 коп.

Рядовым стрельцам – 3 руб. 50 коп..

Хлебное жалование на Коле составляло 2 четверти ржи, 4 четверти овса и 1 четверть ячменя.

Стрелецкие войска были достаточно мобильны, поэтому их часто перебрасывали для усиления того или иного участка границы. Так, в XVII в. в летнее время на южную «украину» перебрасывалось большое число стрельцов из Москвы и пограничных северо- западных русских городов: Великого Новгорода, Пскова, Вязьмы, Торопца, Острова, Гдова, Ладоги, Изборска, Опочки, Старой Руссы, Заволочья. Эти части призваны были усилить оборону рубежей, подвергавшихся татарским и ногайским нападениям. В 1630 г. в поход на Дон были направлены стрельцы и казаки из состава гарнизонов южнорусских крепостей. Всего 1960 человек. Из некоторых городов взяли более половины имевшихся там приборных людей. Так, Воронеж, где находилось 182 стрельца и 310 казаков, выставил в армию 100 стрельцов и 180 казаков. В том же году 30 тульских и михайловских стрельцов и казаков были отправлены в Мещовск, 50 дедиловских и лебедянских – в Масальск. Иногда стрельцы из пограничных городов, наиболее опытные в военном деле, направлялись на «годовую» службу в другую, менее защищенную пограничную крепость.

В этом случае их старались заменить в своем городе служилыми людьми, переброшенными из более спокойных в военном отношении уездов. Так, и 1629, и в 1638 гг. в Терках несли годовую службу 500 астраханских пеших стрельцов, а в Астрахани несли службу: в 1629 г. – 500 стрельцов-«годовальщиков» из Казани, а 1638 г. – 1325 «казанских и пригородных, и нижегородских стрельцов».

В мирное и в военное время городовые стрельцы несли гарнизонную службу. Они охраняли крепость и острог (стояли на караулах по стенам, башням, у городских и острожных ворот), правительственные учреждения (съезжую избу, таможню, «наряд», «зелейную» (пороховую) казну и т.п.). В обороне городов им отводилась главная роль.

Неслучайно в 1617 г. новый углицкий воевода Петр Дашков, обнаруживший во вверенном ему городе, из ранее находившихся там приборных людей 6 пушкарей, написал в направленном в Москву донесении следующую характерную фразу: «а во всех твоих государевых городех без стрелцов <…> осада крепка не живет».

Стрельцов посылали в качестве стражников в уезды за нетчиками, на селитряные промыслы; для сопровождения послов, различных припасов, денежной казны, преступников; их привлекали к исполнению судебных приговоров. Во время войны городовые стрельцы целыми приказами или сотнями назначались в разные полки войска.

Почти все стрельцы, за некоторым исключением, несли службу в пешем строю. В дальние походы они, как правило, отправлялись на подводах. Конную службу несли московские «стремянные» стрельцы, стрельцы в Осколе (в 1638 г. помимо 70 пеших здесь было 100 конных стрельцов), Епифани (в 1637 г. в городе находилось 37 конных и 70 пеших стрельцов) и так называемых «Понизовых городах» — Астрахани (в 1635 г. там было 573 конных стрельца; в 1638 г. «по окладу» — 1000, в наличии — 772 человека), Терках (по списку – 500 конных стрельцов, в наличии – 347), Казани, Черном Яре, Царицыне, Самаре, Уфе (по 100 конных стрельцов), Саратове (150 конных стрельцов). Несущие конную службу стрельцы получали казенных лошадей или деньги на их покупку.

Вооружение стрельцов состояло из ручной пищали (ручницы, самопала), бердыша и сабли. Конные стрельцы даже в начале XVII в. имели на вооружение луки со стрелами.

Кроме оружия, стрельцы получали из казны необходимое снаряжение: пороховницы, свинец и порох (в военное время 1-2 фунта на человека). Перед выступлением в поход или служебную «посылку» стрельцам и городовым казакам выдавалось необходимое количество пороха и свинца. В воеводских наказах содержалось строгое требование о выдаче боеприпасов «при головах и при сотниках, и при атаманах», призванных следить, чтобы стрельцы и казаки «без дела зелья и свинцу не теряли», а по возвращении «будет стрелбы не будет», воеводы должны были порох и свинец «у стрелцов и у казаков имати в государеву казну».

Власти добивались от стрельцов профессионального владения оружием, особенно огнестрельным. В сочинении английского путешественника Энтони (Антонио) Дженкинсона сохранилось подробное описание стрелкового смотра, произошедшего в Москве в 1557 г. Более детально этот источник будет рассмотрен в следующей главе, в разделе, посвященном обучению ратных людей.

В отличие от дворянской конницы стрельцы обучались не только стрельбе, но и военному строю, носили особую форменную одежду. В XVI в. у московских стрельцов она была двух видов – повседневная (так называемый «носильный кафтан») из сермяжной ткани серого, черного или коричневого цвета и парадная – длинные к красные кафтаны и высокие шапки с меховыми отворотами. Городовые стрельцы также имели суконные кафтаны и шапки, но материал на пошив обмундирования выдавался им гораздо реже, чем московским стрельцам.

С нашей точки зрения, уже в первой половине XVII в. стрелецкие части носили характер регулярного войска. Следует обратить внимание, что несмотря на занятие торгово-промышленной деятельностью, значительная часть стрельцов призывалась на службу не только в военное время, но почти ежегодно высылалась на службу в города, расположенные на южных границах страны. Этому сохранились документальные подтверждения. Так, в 1638 г. в Одоев перебросили 300 вяземских стрельцов (из 500 числившихся в этом городе), 200 стрельцов из Опочки (из 300); в Крапивне стояло 500 псковских стрельцов (из 1300) и т.п. Тогда же на юг к Веневу, были переброшены 500 новгородских стрельцов (50% общего числа). В Понизовых городах отправка стрельцов в порубежные крепости стала обычным делом. В 1638 г. 500 астраханских пеших казаков находились в Терках, 200 казанских стрельцов направили «для городового дела» в Уфу, где опасались калмыцкого нападения, 500 казанских стрельцов находились в Астрахани; из 50 тетюшских стрельцов — 10 были в Черном Яру, там же несли службу 10 из 20 лаишевских и 10 из 40 арских стрельцов, 20 алатских «приборных» людей из 49 служили в Астрахани, вместе с ними были 180 стрельцов из Свияжска, 50 из Чебоксар, 50 из Козмодемьянска, 40 из Ядрина, 20 из Цывильска, 30 из Царева-Кокшайска. Из Царева-Санчурска, где числилось 200 стрельцов, 30 было послано в Черный Яр для временной службы, а 40 переведено туда «на житье». Из Кокшайска отправили 40 воинов: 20 стрельцов — на время, 20 – «на житье». Из Уржума «на годовой службе» в Астрахани находилось 60 стрельцов, «на житье» — 50 уржумских стрельцов. Курмышские приборные люди служили в Царицыне, Саратове и Астрахани. К дальней пограничной службе не привлекались лишь стрельцы из Алатыря, Ломова и Васильгорода. В отношении последнего исключение сделали из-за малочисленности гарнизона и явной неспособности находившихся там служилых людей «по прибору» выступить в поход. В Васильгороде, где должно было быть «по окладу» 50 стрельцов, на деле их было всего 17, да и те – «стары и увечны».

Известно, что массовое вооружение пехоты огнестрельным оружием в сочетании с новыми приемами взаимодействия в полевом бою пехотных, кавалерийских и артиллерийских частей, привело к появлению линейной тактики, окончательно сложившейся в годы Тридцатилетней войны. В нашей литературе неоднократно высказывалось утверждение, что впервые в военной истории линейные боевые порядки применило русское войско в сражении под Добрыничами 21 января 1605 г., именно этим объясняя победу армии Ф.И. Мстиславского и В.В. Шуйского. Описание хода битвы под Добрыничами полностью опровергает данное предположение. Во время сражения стрельцы обстреливали поляков залпами из-за возов с сеном, заранее выстроившись в несколько шеренг. В бою пехотные части (стрелецкие приказы) не совершали никаких перестроений, оставаясь на своем месте до конца битвы. Единственным отличием сражения под Добрыничами от более раннего боя на реке Узруй (21 декабря 1604 г.), является наличие упомянутых возов с сеном, прикрывших центр русской позиции с фронта и фланга. Внутри этого полевого укрепления находились стрельцы, привыкшие в полевом бою действовать под защитой «гуляй-города» или «обоза».

В то время стрелецкие части еще не могли маневрировать на поле боя. Главной ударной силой оставалась дворянская конница, чьи действия прикрывали стрельцы, не менявшие своей позиции, фланги или тыл которой, как правило, опирались на обоз или на острожки, устройство которых было усвоено русскими воинами из опыта нидерландских и шведских военных инженеров. Отсутствием подобного прикрытия объясняется поражение войска Ф.И. Шереметева под Суздалем осенью 1609 г. Неудачное расположение пехотных частей под селом Клушино предопределило гибель армии Д.И. Шуйского в сражении 24 июня 1610 г. Однако, как показывает исход битвы под Бронницами летом 1614 г., в столкновениях с хорошо обученными иностранными наемниками, острожки не всегда выручали русских воинов. Впрочем, атакованная шведами 14 июля 1614 г. в острожке под Бронницами и разбитая ими армия Д.Т. Трубецкого в основном состояла не из стрельцов, а из ополченцев и казаков, по уровню боевой подготовки и вооружению на тот момент практически не отличавшихся друг от друга.

Учитывая вышесказанное, необходимо отвергнуть известный тезис А.В. Чернова о якобы имевшем место превосходстве русских стрельцов над западноевропейскими шкетерами, которым приходилось в бою прикрываться копейщиками, тогда как русские воины «могли одновременно вести огневой бой и бой холодным оружием, то есть были пригодны к самостоятельным действиям». Вряд ли дело обстояло столь благополучно.

Иначе непонятно стремление московского правительства учредить в России полки солдатского, рейтарского и драгунского строя, преобразовав одни стрелецкие части исключительно в гарнизонные войска, другие же, за счет систематического обучения, поднять до уровня региментов «нового строя». Процесс перестройки московской армии не был быстрым и простым, однако желание создать боеспособные вооруженные силы достаточно четко просматривается в действиях всех русских царей XVII в.

Картины и фотографии взяты из базы данных Яндекс