Цмокун В. О некоторой пользе технических знаний

Посвящается политработникам ракетного крейсера «Владивосток».

История эта произошла, кажется, в январе 1980 года на якорной стоянке у острова Сокотра в Аравийском море.

Было воскресенье и команда корабля, за исключением, конечно, стоящих на дежурстве и вахте, отдыхала. Температура в это время года была, по нашим меркам, более-менее комфортная, то есть где-то в районе 25-28 градусов тепла, поддувал лёгкий ветерок.

Те, кому лень было вылезать на верхнюю палубу, отсыпались впрок в кубриках и каютах, ловя этот самый ветерок вставленными в открытые настежь иллюминаторы кусками фанеры (с холодным воздухом, увы, всегда были проблемы). Более деятельные натуры лениво перекидывались в волейбол на вертолётной площадке юта привязанным к сетке мячом.

Отдельная группа рыбаков, возглавляемая самым авторитетным и заслуженным – штурманом Васей, капитаном из экипажа нашего вертолёта Ка–25, перегнувшись через леера вдоль бортов там-же, на юте, таскала из моря всякую живность- окуней, рыб-прилипал, каких-то неведомых разноцветных рыбок, которых, похваставшись, выпускали обратно.

Командир разрешил съедобную рыбу отдавать на камбуз и если главный эксперт по съедобности (опять-же – вертолётчик Вася) давал «Добро» — любой неленивый моряк, а также его друзья и товарищи, могли вполне разнообразить своё меню.

Рыбу ловили самым простым способом: привязывали вместо грузила гайку побольше, на крючок насаживали хлебный мякиш или что-нибудь из остатков обеда, а леску просто перекидывали через указательный палец.

Вода была прозрачная, крутящихся у борта рыб было видно. Было видно даже дно — правда, мешали блики от солнца и небольшие волны.

Я сидел в тени, в выгородке левого борта, именуемой «левым карманом», предохранившись от нагретого солнцем железа палубы куском фанеры. Откинувшись спиной на вьюшку со швартовым тросом и надвинув на глаза тропическую пилотку с козырьком я в приятной полудрёме слушал плеск волны за бортом и мне совсем не мешали выкрики волейболистов и, тем более, негромкие переговоры рыбаков.   

В общем, полная пастораль, только пастушки не хватает! 

И она не замедлила появиться в лице нашего парторга Вовы. 

Для тех, кто не застал то время, поясню: парторг — это секретарь партийной организации корабля, на нашем крейсере- должность штатная, воинское звание по штату для этой должности – «капитан 3 ранга».

Обычные строевые офицеры получали это звание, находясь, как правило, в должностях командиров дивизионов или боевых частей, имея в подчинении не один десяток «любимого» личного состава с офицерами в придачу, дорогостоящую и требующую постоянного ремонта материальную часть и невообразимый круг обязанностей, не считая ещё вахт и дежурств.

Я не читал обязанностей парторга, поэтому и говорить о них не буду, но политработников наших мы в узком кругу называли «небожителями» — настолько далеки они были от повседневных забот обычного члена экипажа.

Но тезис о том, что партия «является руководящей и направляющей силой общества» они, в большинстве своём, усвоили настолько глубоко, что часто лезли руководить и направлять даже там, где их лучше-бы 100 лет не видеть!

Однако, я отвлёкся.

Итак, на юте появился старший лейтенант … (фамилию его уже не помню, звали мы его Вовой), секретарь партийной организации нашего славного ракетоносца. Судя по влажным волосам и местами мокрой куртке — «тропичке», он только что вылез из офицерской душевой, куда днём подавалась забортная вода и можно было освежиться (не забыв затем омыть себя ковшиком пресной воды, чтобы соль не оставалась на коже). 

Нагрудный карман Вовиной «тропички» оттопыривался под тяжестью снятых перед душем новеньких часов фирмы «Электроника» с массивным блестящим браслетом, подаренных ему женой перед походом. В то время это был последний писк советской часовой индустрии, Вова часами очень гордился и с удовольствием показывал желающим. 

Вова, выйдя на ют, окинул взглядом место всеобщей идиллии и, очевидно, решил принять в ней участие.  К волейболистам он не присоединился, так как они иногда кричали друг на друга и нецензурно выражались, а вот к рыбакам подошёл. Именно с этого момента я стал свидетелем событий с его участием. 

Постояв немного и, как ему показалось, вникнув в процесс, Вове, конечно, захотелось «руководить и направлять». Наверное, он думал, что иначе его пребывание в рядах отдыхающих не будет иметь никакого политического смысла. Оставалось только выбрать объект работы.

К офицерам и мичманам он не пошёл — могли мягко, но всё-таки «послать», а вот к матросику какому-то подвалил и также, как остальные зрители, перегнувшись через леера, начал смотреть, как тот закидывает крючок.

Повторюсь —  ходящую под бортом рыбу было видно, и рыбаки пытались забрасывать крючки прямо перед ними. В общем, в один из таких моментов Вова вытянул вниз руководящую руку и закричал готовящемуся к броску матросу: 

— Туда, туда бросай!

Последнее слово совпало с неожиданным всплеском – из кармана «тропички» наклонившегося в руководящем порыве Вовы выпали его знаменитые часы и блесной пошли на дно!

— Ой, бляяя! — только и успел простонать Вова.

Стон был услышан многими из присутствующих. Я именно в это момент открыл глаза, передвинул пилотку на затылок и стал уже зрячим свидетелем происходящего.

Поначалу, в общем-то, никто особого внимания на Вовину потерю и не обратил. Каждый из нас за время похода что-то, случалось, ронял в воду.

Мой матрос (помню его, комендор Милюков по кличке Боня) как-то утопил покатившийся по палубе учебно-тренировочный реактивный снаряд от пусковой установки пассивных помех весом 52 кг во время тренировки по заряжанию установки! Пришлось в глубокой тайне вечером разряжать боевой снаряд, набивать его привезённым с Сокотры песком и рисовать «учебную» маркировку!

Но сейчас не об этом. Кажется, всё началось с шутки стоявшего неподалёку штурмана- вертолётчика Васи. Это был огромного роста, основательной, мужицкой такой наружности, говорящий густым басовитым голосом совершенно обаятельный и независимый в суждениях офицер, кажется, капитан.

Лётчики из экипажа нашего вертолёта Ка-25 вообще были ребята замечательные все до одного, но Вася был, пожалуй, самым заметным из них.

— Дааааа! — басом на весь ют протяжно сказал Вася. — Что-ж ты, Вова, теперь жене-то скажешь? Ляпнет кто-нибудь, что ты часы папуаске сокотровской подарил в обмен на «это самое» — и не отопрешься! Она-ж весь политотдел на уши поставит!

Матросы рядом хихикнули, а мы (офицеры и мичмана, находящиеся в тот момент на юте), затаили дыхание.

Дело в том, что Вася, не будучи, конечно, в курсе семейных дел офицеров корабля, тем не менее попал в точку. Супруга парторга имела, мягко говоря, непростой характер и нарисованная Васей перспектива представлялась вполне реальной. А какие последствия это могло иметь для карьеры офицера-политработника и представить страшно!

На Вову было жалко смотреть.

— А может быть, достать как-то можно? — с надеждой в голосе, вглядываясь в бликующее дно простонал он.

Дно, конечно, было видно, но глубина-то была метров 10, а то и больше и желающих испытать себя в роли Ихтиандра ради поиска Вовиных часов не было.

И тут кто-то из наших (кто-то из мичманов- ракетчиков) сказал:

— А, пожалуй, можно попробовать!

— Как? — почти прокричал Вова.

— Ну, если взять магнит из магнетрона высокочастотного блока, привязать его к швабре и покидать на место падения. Швабра, глядишь, и зацепит, а магнит схватит. Так и вытащишь!

 Всё. С этого момента события на юте завертелись с немыслимой скоростью. Кто-то из матросов притащил швабру, другой пулей сгонял в кладовую запчастей блока ВЧБ и принёс, кренясь на одну сторону, здоровенный магнит весом килограммов 4 -5, не меньше.

Кстати, наверное, не все сухопутные люди ясно представляют себе, что такое флотская швабра. Коротко объясняю: берётся деревянная палка диаметром не менее 4-х-4.5см, на одном конце её прорезается глубокая канавка по окружности, на которой определённым образов закрепляется приличный пучок расплетённых из растительного троса косиц длиной около метра. Смоченная в воде швабра накрывает собой приличную поверхность, плотно прилегает к неровностям палубы и хорошо её чистит. Общий вес этого нехитрого прибора даже в сухом состоянии составляет несколько килограмм, а уж в намоченном…Палуба швабрится энергичными движениями деревянной ручки взад-вперёд, причём держится она только двумя руками, одной рукой флотской шваброй нормально работать невозможно.

 Пока готовили спасательное оборудование, (народ, понятное дело, забросил рыбалку, волейболисты оставили в покое мяч) кто-то, опять-же, из лейтенантов, высказал трезвую мысль:

— А ведь корабль-то на якоре вертит немного ветром да течением туда-сюда. Надо пеленг взять с ходового мостика на какой-нибудь ориентир на берегу, чтобы место засечь!

Вова, хоть и не стоял никогда вахту на ходовом мостике, да и вообще последний раз, наверное, стоял вахтенным офицером только у трапа ещё в лейтенантские годы, мысль ухватил сразу и понёсся на ходовой.

Там в это время стоял на вахте командир 2-й зенитной батареи, мой однокашник по училищу Юра Мишаков.

Дальнейшее — с его слов:

— Влетает на ходовой мостик Вова и орёт мне дурным голосом: — Мишаков, пеленг снимай скорей, пеленг!

Я ему:

— Зачем?

Он:

— Часы утопил, сейчас вытаскивать шваброй будем, надо место определить, давай скорей!

Ну, я ему говорю:

— Так чтобы место сейчас определить, надо два пеленга взять, на два ориентира!

Он мне:

— Ну, давай на два, только быстрей!

— Ладно, пошли на сигнальный мостик, к пеленгатору. Карандаш с бумажкой возьми на штурманском столе!

 В общем, Юрка взял пеленга на два крайних мыска бухты, на рейде которой мы стояли, дал Вове приложиться глазом к пеленгатору, чтоб он хоть увидел, куда смотреть, и, как потом говорил, очень пожалел, что не присутствует на основном месте событий.

Но перед уходом Вовы с ходового успел высказать ему ещё одну здравую мысль: когда корабль опять будет в нужной точке, надо будет, чтобы кто-то в этот момент был у пеленгатора и крикнул об этом. А поскольку с ходового до юта не докричишься (расстояние около 130 метров, да ещё постоянно гудящие различные механизмы), нужен ещё один человек где-то в районе дымовой трубы, для ретрансляции.

— Хорошо! — воспринял дельный совет Вова. — Там мужики на юте есть, я их попрошу!

— Так они не пойдут, кому-то на вахту заступать, кто-то сменился… Опять-же, время. Ты лучше сейчас заскочи в каюту к пропагандисту и заму по политчасти механиков — они на вахтах не стоят, пускай тебе помогут!

— Точно! — обрадовался Вова и унёсся, сжимая в руках бумажку с записанными пеленгами.

Вскоре на ходовом появился заспанный пропагандист корабля старший лейтенант Серёга Маслов (тоже штатная должность на корабле, основные обязанности — инструктаж руководителей групп политзанятий и наглядная агитация).

Юра, начавший было опять скучать на вахте, оживился.

— Ну, куда там смотреть? — с бумажкой в руке пропагандист прошёл на сигнальный мостик, где Юра с удовольствием показал ему рукой направления на оба мыса, отошёл в сторонку и стал ждать развития событий.

Второй вытащенный из каюты политработник, кажется, старший лейтенант Демидов, прибежал в район трубы левого борта.

Что происходило там, я узнал от своего матроса — комендора Сергея Соина, стоящего на вахте ПВО у визирной колонки артустановки правого борта, рядом с дымовой трубой. А происходили там события, не менее интересные, чем на юте и на ходовом мостике.

Итак, прибегает к ничего не понимающему матросу замполит боевой части — 5 и начинает без лишних слов протискиваться к нему в ограждение визирной колонки с ракурсно-кольцевым прицелом, отчаянно вертя при этом головой направо и налево.

— Что случилось, товарищ старший лейтенант? Тревога? — спросил боец.

— Отстань, не мешай! — отмахнулся Демидов, озабоченный важностью порученного дела и делая при этом взмахи обеими руками, означающие готовность к работе по передаче информации.

Ну, понятное дело, матрос успокоился и, чтобы не мешать офицеру, пристроился рядом, в тени от антенны стрельбовой радиолокационной станции «Барс».

Прошло несколько секунд и процесс, как сказал позднее один деятель, пошёл.

Пропагандист, поймав визиром пеленгатора, оконечности мысов и сравнив отсчёты на шкале пеленгатора с написанными на бумажке цифрами, со всем молодым задором кричал:

— Ноль!

Демидов тут-же, до пояса высунувшись из ограждения визирной колонки и повернувшись к ожидающему на юте сигнала парторгу, таким-же отчаянным криком передавал этот «Ноль!» дальше.

Парторг, заслышав крик, поднатужившись, бросал швабру с привязанным к ней магнитом за борт. Черенок швабры был привязан шестимиллиметровым линём от линемёта к леерной стойке (говоря гражданским языком — к ограждению на палубе юта), поэтому после броска швабры за борт опасности потерять её вместе с дорогостоящей запасной частью не было.

Другое дело, что вытаскивать многокилограммовую конструкцию из воды за мокрый тонкий линь было, конечно, затруднительно.

Но Вова старался, хотя и взмок практически после второго уже заброса. Народ на юте всячески помогал потерпевшему, поднятая на борт швабра тщательно осматривалась, запутавшиеся в ней отломанные веточки кораллов, ракушки с рачками- отшельниками немедленно разбирались матросами и уносились в кубрики для дальнейшей обработки на сувениры.

После выявления отсутствия искомого предмета Вова опять подтаскивал швабру с магнитом к борту, перегибался через леера и напряжённо вглядывался в силуэт Демидова на визирной колонке, который, в свою очередь, также напряжённо ждал сигнала с ходового мостика.

После очередного вопля пропагандиста: «Ноль!» цикл начинался сначала.

И всё, вроде-бы, наладилось.

Политработники, наконец, занялись чем-то серьёзным, а почти все, свободные от вахт члены экипажа перебывали на юте и понаблюдали за поисковой операцией, чем, несомненно, значительно улучшили своё политико-моральное состояние.

И вот именно в этот момент (опять-же, информация — от вахтенного комендора матроса Соина) в открытом настежь иллюминаторе каюты командира корабля, находящегося чуть выше визирной колонки правого борта (в районе ретрансляционной деятельности Демидова), появилось не очень, скажем так, довольное лицо хозяина каюты, капитана 2 ранга Балашова Ю.А. Очевидно, как раз в это время он отсыпался после ночных командирских вахт на переходе через океан.

— Чего орёте, Демидов? — спросил командир.

Услышав голос командира, вахтенный Соин мгновенно выскочил из тени и, находясь вне зоны видимости из иллюминатора, начал потихоньку перемещаться к визирной колонке, где должен был нести вахту.

Матросское чутьё не подвело бойца — когда до колонки оставалась пара шагов, последовал ещё один вопрос командира:

— А где вахтенный на пушках?

— Я тут, тащ-ком-дир! — бодро отрапортовал Соин, одним прыжком выскочив к ограждению колонки в полном боевом снаряжении, в каске и с противогазом через плечо.

— Почему не на месте, боец?

— Так, тащ-ком-дир,там тащ-сташ-нант…»- Соин не знал, как продолжить и вопросительно замолк.

Командир тут-же вспомнил, что нарушило тишину и покой и опять перевёл внимание на Демидова:

— Так Вы чего орёте, Демидов?

— Так, товарищ командир, это… парторг часы на юте уронил за борт! — доложил Демидов.

— Ну и хер-то с ними. Орёте-то чего? — резонно ответил командир.

Демидов замялся, собираясь доложить о ситуации, по возможности, коротко и ясно.

Командир смотрел на него и ждал ответа.

Именно в этот момент (всё это, повторяю, из рассказа свидетеля, матроса Соина) до уха командира донёсся очередной крик пропагандиста Серёги Маслова с сигнального мостика:

— Ноооль!

— А это кто орёт? — спросил командир Демидова.

— Маслов, пропагандист, на сигнальном мостике, товарищ командир!»- ответил тот.

— А что он там делает???»- в голосе командира зазвучала явная озабоченность абсолютно непонятной деятельностью политработников в местах, для этого совсем не приспособленных.

 В общем, вопрос был задан. Демидов, уступив место в ограждении визирной колонки вахтенному, подошёл ближе к иллюминатору, из которого сверху смотрел на него командир, задрал голову и попытался объяснить суть происходящего.

Поскольку домашних заготовок и отработанных, как для политинформаций, фраз, у него не было, объяснял он достаточно коряво и сбивчиво.

Во всяком случае, командир, не сумевший с первых фраз понять сути происходящего, чертыхнулся, скрылся в глубине каюты и через несколько секунд по корабельной трансляции прозвучал голос дежурного по кораблю:

— Заместителю командира по политчасти срочно прибыть в каюту командира корабля!

Пришедшему по вызову замполиту, очевидно, было предложено разобраться, в чём дело и дело это немедленно прекратить.

По рассказу всё того-же Соина, он смог разобрать только наиболее различимые, доносящиеся из каюты, фрагменты командирских указаний:

— … вашу мать…, ваши обалдуи…, охренели…?, и самое любимое командирское выражение — … это надо быть деревянными по самую жопу!

 Пока шла выдача ценных указаний, с сигнального мостика ещё пару раз донеслось радостное:

— Ноооль! — Серёги Маслова, который, очевидно, не слышал, что его сигналы дальше уже не передаются.

 Дальше всё было прозаично.

Вышедший от командира зам направился на ходовой мостик, с него — на крыло сигнального мостика и криком:

— Маслов, твою мать, вы чем занимаетесь? — оторвал приникшего к окуляру пеленгатора Маслова от прибора.

Выслушав объяснения, не стал вдаваться в подробности и, к большому сожалению вахтенного офицера, убыл вместе с пропагандистом вниз. Путь их лежал на ют. Мимоходом забрали находящегося в боевой готовности у колонки Демидова. Так, кучей, они и прибыли на ют.

Вова к тому времени, наверное, уже обеспечил коралловыми веточками и рачками- отшельниками значительную часть экипажа, поэтому энтузиастов-помощников вокруг него значительно поубавилось.

— Что случилось? — Вова встретил подошедших к нему политработников вопросительным взглядом.

— Завязывай! — хмуро сказал ему зам, а подошедшие Маслов с Демидовым объяснили причину окончания спасательной операции.

— Ну, последний раз попробую! — отчаянно сказал Вова и тут вмешался до сих пор молчавший штурман вертолёта Вася. 

— И правда, Вова- завязывай уже, всю рыбу мне распугал! Всё равно ничего не поймаешь!

—  Почему? — машинально спросил Вова.

— Да потому, что часы твои из нержавейки, а нержавейка к магниту НЕ ПРИСТАЁТ!

Политработники несколько секунд глядели то на Васю, то на парторга и молчали, видимо, пытаясь осознать услышанное.

Наконец, Вова спросил вертолётчика:

— А что-ж Вы (тот был значительно старше, да и капитан, как-никак) мне раньше не сказали?

— Так ты-ж только сейчас спросил — Почему? — невозмутимо ответил Вася, отвернулся и начал вязать какую-то снасть.

Стоявшие рядом матросы как-то быстро и ловко отвязали швабру и магнит и исчезли с ними в глубине корабля.

Не буду говорить, что народ на юте начал дико смеяться и всё такое, нет. Но, оглянувшись вокруг себя, замполит резвым ходом увёл всю группу политработников с юта.

Вот, в общем, и всё. Ничего особенного не случилось. Ну, бывало, хохотнёт в кулак на очередном партсобрании кто-то из офицеров под осуждающим взглядом замполита. Ну, так мало-ли, из-за чего?

Вова, скорее всего, написал жене о потере, но, наверняка, к нашему возвращению она и так узнала от жён кого-то из офицеров и мичманов экипажа об этой истории. Так что всё для него окончилось хорошо, после возвращения с боевой службы перевели его куда-то в политотдел инструктором или ещё кем-то.

Матросы, привёзшие домой вытащенные Вовой коралловые веточки, сейчас уже дедушки и, наверное, до сих пор показывают их внукам. А я могу сказать только, что это был один из немногих дней, когда присутствие политработников на борту действительно добавило хорошего настроения экипажу!