Приобрести аудиокнигу — https://knigi-audio.com/istoriya/474-chistyakov-vyacheslav-pod-samym-prekrasnym-flagom.html
Приобрести книгу — https://www.livelib.ru/book/1000090041-pod-samym-prekrasnym-flagom-sbornik-vyacheslav-chistyakov?ysclid=lc8o2y8sjn406180521
В один из апрельских вечеров 1911 года актер петербургской оперетты Николай Георгиевич Прокофьев, известный публике под сценическим псевдонимом «Северский», вдруг своей супруге, что с опереточными подмостками покончено раз и навсегда в что теперь он займется делом не в пример более достойным — воздушным летанием. Вера Васильевна возражать не стала. Прожившая с мужем двадцать лет она хорошо знала цену его вечерним фантазиям и всегда держала уме, что утро вечера мудренее … На сей раз, однако же, случай вышел особый.
Поднявшись чуть свет, актер Северский начал упаковывать в дорожный саквояж предметы странные: пробковый защитный шлем, кожаную куртку, длинный вязаный шарф и перчатки на манер шоферских, с огромными раструбами …
— Колька… — вымолвила женщина, стремительно осознавая бесповоротность происходящего. — Ты куда? …
«Колька» (ему, кстати, давно уже перевалило за десяток) устремил на жену взгляд бестрепетно-спокойный.
— Так я же тебе вчера вечером все рассказал … Или ты не слушала? Сережа Щетинин открыл у себя при заводе шкоду воздушного летания, куда принимаются все желающие … Даже дамы! Задаток я уже внес,
Эти слова Веру Васильевну ничуть не утешили.
— Побойся Бога, Николай! возгласила она в отчаянии. У тебя же дети! …
— Ну, так и славно, сказал актер. И напомнил cyпpyre, что спартанский царь Леонид повел в безнадежную битву при Фермопилах только людей женатых и обремененных чадами — с той целью, чтобы каждый полегший боец оставил за собою наследника-продолжателя.
В ответ на сей исторический экскурс Вера Васильевна произнесла слово «дурак» и залилась безутешными слезами …
Бедная женщина. Думалось ли ей тогда, что дети ее будут подвержены той же самой «летательной» страсти?
Да читатель, факт исторический: в одном поколении русских авиаторов (и, по сути, в самом первом!) уместились и жизни, параллельно два поколения мужчин Прокофьевых, которые величали себя в шутку «Воздушно-семейная фирма Прокофьев и сыновья». Но для каждого из них пролегла собственная небесная дорога
Прокофьев-отец водил во время Великой войны тяжелые «Муромцы», восхищая молодых коллег точностью бомбовых и получивший на эскадре ласковое прозвище «Папуля».
Старший сын его Григорий, талантливый летчик, обнаружил недюжинный педагогический дар и после четвертого требованием отправить его на театр военных действий получил собственноручное распоряжение великого князя Александра Михайловича, тогдашнего шефа русской военной авиации: «На войну не пускать. Использовать исключительно на летно-инструкторской работе».
Младший Александр … Первый опыт летания состоялся у него в начале 1914 года, когда конструктор Сикорский, оценив массу молодого человека в неполные 200 фунтов, дозволил ему занять место в салоне четырехмоторного «Муромца». Потом на борту находились тогда 15 пассажиров-мужчин аэродромная собака по кличке «Шкалик» и гардемарин морского корпуса Прокофьев Сашка …
Всю первую военную кампанию гардемарин отплавал добровольцем на канонерских лодках, осенью держал досрочный мичманский экзамен и, едва лишь украсив себя кортиком и золотыми погонами, подал рапорт об откомандировании его в Севастопольскую школу военной авиации.
Тогда это было любопытное заведение! Будущие авиаторы собою редкостную смесь мундиров и знаков возрастов и профессий. В одной палатке квартировали здесь по-братски морской лейтенант и кавалергардский ротмистр, тут же солидный капитан и юный прапорщик обсуждали конструктивные тонкости мотора «Гном», а бородатый подъесаул-кубанец выказывал демонстративное пренебрежение к авиаторским доспехам и летал исключительно в черкеске с газырями, заткнув длинные полы за поясной ремень.
Уже в первых полетах мичман Прокофьев обнаружил удивительное чувство вертикали, необычайное птичье чутье, даруемое по милости Божьей лишь особым избранникам. Учебный «Фарман-четверку» мичман освоил за необычайно короткие сроки (провозы за спиной инструктора составили лишь семь летных минут), пересел за более строгий «Ньюпор» и как-то в приступе вдохновения крутанул на нем несколько «мертвых петель», по рисунку безукоризненных, но к исполнению строжайше запрещенных. Результатом стал десятидневный арест и запись в аттестации «летчик выдающийся, но легкомысленен и склонен к авантюризму».
В июне 1915 года мичман Александр Прокофьев появился нежданно-негаданно в родительском доме на улице Гоголя, где сразу попал в объятия сестрицы Ники, егозы-стрекозы неполных десяти лет.
Повиснув на крепкой авиаторской шее, Ника провозгласила:
— Мамочка нашему Сашке дали серебряный нагрудный знак, и теперь он у нас летчик не какой-нибудь, а морской!
— Да — вздохнула Вера Васильевна, только — морских нам и не хватало …
На вооружение воздушных сил Балтфлота, стояли тогда летающие лодки ФБА, именуемые в просторечии «Фуки-Буки».
Так» машину вел 6 июля 1915 года мичман Прокофьев. У плеча его сидел унтер-офицер Блинов, на коленях которого лежали две бомбы весом по десять фунтов каждая … Внизу все явственнее сгущались вечерние сумерки. Темной башней обозначился погашенный Церельский маяк, и за ним наконец-то! — высветились четкой линией сигнальные костры. Летчик отсверкал электрическим фонарем условную фразу «Я свой», подобрал газ и, точно выдержав посадочную глиссаду, позлил ребристому днищу коснуться воды … Сотрясение было незначительным, но его хватило вполне. Комиссия, собранная сутки спустя, к единому мнению так и не пришла. Одни говорили, что грех на Блинове, другие что виною всему бомбовая начинка, вещество капризное и ненадежное …
Как бы то ни было, «Фуки-Буки» вдруг исчез в ослепительной вспышке. Наблюдателя разнесло буквально в кусочки. Прокофьев очнулся в черной воде, легкие его разрывал удушающий кашель, а вместо правой ноги прощупывалось, нечто бесформено-жуткое … Дальнейшее запомнилось нечеткими фрагментами. Кажется, чьи-то руки вытаскивали его в паровой катер … Затем явился местный врач, сердито выговаривавший кому-то: «Какая ступня? Молите Бога, чтобы юноша пережил эту ночь! …» А потом над головой были звезды, а под спиной вибрирующая палуба миноносца. Потом Прокофьев узнал, что бравый командир «Пронзительного» рискованно срезал угол минного поля, чем выиграл в отчаянной гонке один час … Потом ревельский госпиталь, безжизненный свет хирургических ламп и маленький врач, устало сдиравший с пальцев окровавленные перчатки. Тогда мичман и сумел вымолвить непослушными губами:
— Скажите, доктор … А ступню вы мне сохранили?
Доктор ответил нарочитой грубостью:
— Башку мы тебе сохранили, а это главное!
Ника вспоминала потом: «Папа сидел на диване, мама сидела тут же рядом… Вдруг принесли телеграмму. Папа … прочитал и схватился за затылок. Протянул ее маме: «Вот, прочитай. Нога сломана в двух местах. Оторвана ступня… Надо ехать Ревель».
Увидев покалеченного сына, Прокофьев старший не смог сдержать слез. Мать безмолвно кусала губы. А егоза Ника пристроила подле брата любимейшую из своих игрушек плющевую обезьянку.
— Он очень хороший, — серьезно сказала девочка. Зовут его Яшка … Теперь обязательно летай только с ним!
— Думаешь, я когда-нибудь полечу — со слабой улыбкой вымолвил Александр,
В ответ Ника удивленно вскинула бровки:
— А ты сам разве так не думаешь?
По начальственному распоряжению Прокофьева переправили в столицу, в роскошный «Адмиралтейский лазарет», и там навестила дочь английского посла леди Мариэль Бьюкенен, Воображению девушки представлялся несчастный, остро нуждающийся в утешении молодой человек, но … действительность оказалось иной! Мичман ловко передвигался с помощью костылей, был весел и поведал гостье, что «деревяшку» для него делает опытный протезный мастер. («истинный Страдивари в своем ремесле»), и развлекал ее нехитрыми стишками собственного сочинения, которые сам же и напевал под гитару «А мичман Сашка живет себе не тужит. И с деревянной ногой Родине послужит …»
— Вот уж не думала, — призналась леди — что вы … поете!
— Дайте срок, — заверил ее мичман – я еще и станцую!
Театральный дебют его состоялся 6 ноября, в день храмового праздника морского корпуса. После полуночи, безупречно выполнив несчетные «шассе» и «круазе», мичман хотел уединиться в полутьме картинной галереи, где мог присесть, но тут его настиг Сергей Сергеевич Щетинин, владелец авиационного завода «Гамаюн» и давний друг артиста Прокофьева-Северского.
— Ну Сашка! Нет слов … Ты молодец! — искренне восхитился Щетинин и, не тратя попусту слов и времени, сразу же зпадал вопрос чисто практический: — Пойдешь ко мне на завод?
Александр усмехнулся:
— Кем? Или вам теперь и танцоры нужны?
— Танцоры тоже, — кивнул Сергей Сергеевич. — особенно такие, как ты.
Через несколько дней мичман А. Прокофьев получил официальное назначение наблюдателем (иначе военным приемщиком) на завод «Гамаюн», выпускавший по заказу Морского ведомства крупную серию летающих лодок М-5, именуемых на флоте «пятаками».
Щетинин дружески потрепал Александра по плечу, затем поднял телефонную трубку и сказал кому-то:
— Георгий Анатольевич! Сейчас к тебе подойдет один молодой человек, наш новый наблюдатель… Да, тоже летчик… Объясни ему, что и как.
Лейтенант Георгий Анатольевич Фриде начинал войну в составе Черноморского флота, продолжил ее в одном из армейских отрядов, и на груди его, рядом с «крыльями» морского летчика, светил красной эмалью боевой «Владимир» с мечами.
— Каждый день, — объяснил он мичману, — завод исправно «штампует. очередной «пятак», а недавно мы запустили в серию аппарат, более совершенный — «девятку» … Видели когда-нибудь, как их делают?
— Нет, — Александр пожал плечами. Как-то не довелось.
— Ну теперь насмотритесь! — пообещал ему Фриде.
Производство летательных машин оказало делом на редкость увлекательным, и, войдя постепенно во вкус инженерных задач, мичман «интересу ради» разработал оригинальную схему лыжного шасси, дал несколько рекомендаций касательно пулеметных установок и предложил остроумную конструкцию воздушных рулей. Дмитрий Павлович Григорович, создатель пятаков» в «девяток» (а впоследствии крупный советский авиаконструктор), как-то сказал ему:
— Вы, Саша, несомненный талант… Не пора ли вам подумать о собственных летательных конструкциях?
Несомненно подумаю, — обещал Прокофьев. — Но прежде я бы закрыть один старый счет… За мою «деревяшку».
В один из дней — а случилось это в конце зимы лейтенант Фриде готовил к обычному полету «пятак» с двойным управлением и как бы между прочим обмолвился:
— Прискучило мне что-то в одиночку… Саша! Не хочешь составить компанию?
Господи! Какое там «хочешь»! Оглушительная трескотня «Гнома» звучала возвышенной музыкой, а горячие брызги касторки казались волшебным дождем… Перчатки, шлем, очки, горло наспех замотанно белым офицерским кашне…
— Готов!
— Ну, тогда поехали …
Короткий разбег … Отрыв … Полет! Чуть накрененные внизу поворачиваются плоские кварталы города. В лицо давит обжигающий встречный ветер … А где-то далеко мрачный Церель, ослепительная вспышка, госпиталь, долгие часы нестерпимой боли, «Яшка», протез, уроки ходьбы … «Пятак» исполнил классическую «коробочку», и едва лишь он закончил пробег, мичман взмолился:
Жора, дружище! Еще разик!
За вторым «разиком» тут же последовал третий, а четвертую «коробочку» Прокофьев совершил один … Раздернув застежку шлема, мичман облобызал лейтенанта в обветренные щеки:
— Ну, Жорж!.. Никак не думал, что ты сегодня же меня выпустишь!
— Да, — Фриде усмехнулся. — Выпустил я джина из бутылки!
«Джин» дал о себе знать довольно скоро.
В первых числах мая Нева сбросила лед, и по ней, совсем как в мирное время, побежали нарядные речные трамваи.
В один из таких дней лейтенанта Фриде позвали к телефону. Звонил, как оказалось, некий жандармский ротмистр.
— Сожалею, лейтенант, но вынужден сообщить вам о совершенной разнузданности ваших подчиненных.
— А что такое стряслось? -— осведомился Фриде.
Стряслось, как объяснил ротмистр, вот что. Среди бела дня при всем честном народе, мичман А. Прокофьев на гидролодке типа М-9 (то есть на «девятке») пролетел под самой серединой Николаевского моста … Фриде пожал плечами:
— Ну и что? Лично я пролетел однажды под всеми петроградскими мостами… Почему ж мичману Прокофьеву не пролететь хотя бы под одним?
— Логика в этом есть, — согласился ротмистр. — Но вы, надеюсь, не пытались таранить… речной трамвай?
Оказывается, мичман А. Прокофьев сумел не только вписаться между водой, настилом и опорами, но также и разминулся — буквально в дюймах! — со встречным речным трамваем.
— Господи помилуй! — воскликнул Фриде.
— Вот и я говорю, — вздохнул жандарм. — К счастью, пассажиры отделались лишь испугом… Но не думаю, чтобы совсем уж легким!
«Трамвайная» история быстро дошла до начальственных верхов, и спустя несколько дней Фриде сказал мичману:
— Сашка, молись. Адриан тебя требует!
Воздушные силы Балтфлота считались тогда подразделением Службы связи, создателем и бессменным начальником которой был контр-адмирал Адриан Иванович Непенин — когда-то лихой миноносник, а ныне тонкий стратег и грамотный тактик, ценитель и знаток всяческих военных новшеств, и … негласный шеф русской морской разведки. Подчиненных своих адмирал в обиду не давал никому, но зато и сам бывал во гневе был страшен. А сейчас он пребывал в гневе, причем в сильнейшем.
Указуя перстом на деревянную мичманскую конечность, Андриан Иванович прорычал:
— Вот бы этой штукой тебя же и по башке … За коим лешим ты под мост полез? Ты что – пьяный босяк? … И трамвай почему вовремя не заметил? Или зажмурился со страху?
— Но я же с ним разошелся, — тихо сказал мичман, По всем правилам речной навигации, левыми бортами.
— Дурак ты – сказал Непенин, уже спустивший самый высокий «пар». Ну что мне с тобой делать?
— Отправьте в строевую часть – с готовностью подсказал мичман, — Желательно в авиационную.
— В саперную роту пошлю, — серьезно сказал Непенин, — там уж там ты налазишься под мостами … Досыта.
Мичман отбыл на родительскую квартиру под арест.
А Непенин позвал писаря с машинкой «Ундервуд» и стал диктовать ему подробный доклад на высочайшее имя, в котором описал несчастный случай у мыса Церель, особо подчеркнул необычайное мужество и волю А.Прокофьева, большой абзац посвятил его летным данным и только затем уже перешел к самой сути: а нельзя ли дать сему мичману Высочайшее разрешение на боевые полеты?
Доклад вернулся с резолюцией:
«Читал. Восхищен. Пусть летает. Николай».
Первого своего немца Прокофьев завалил в августе 1916 года, когда три русских «девятки» сошлись над озером Ангерн в упорном бою с германскими «жуками» — так моряки называли самолет «Альбатрос», поставленный на поплавки. На базу Саша вернулся с 28 пулевыми пробоинами и с окрепшей верой в себя.
Вторую победу Прокофьев поделил с лейтенантом Дитерихсом, а третьего «жука» прикончил самостоятельно – внезапным ударом со стороны солнца, когда немец уже заходил в хвост лейтенанту Левицкому. За спасение командира в бою Прокофьев был досрочно повышен в лейтенантский чин и награжден «георгиевским оружием» — золотым кортиком с надписью «За храбрость». Ника потом долго хранила раскрашенную фотографию. В центре брат Александр в новеньких лейтенантских погонах и рукой на черной косынке (легкое ранение. Рядом — Яшка. Потрепанный во многих полетах и чуть облысевший. На груди обезьянки картонная медаль, а левая лапка тоже на косыночке. Сопровожден этот снимок надписью «Посылаем Нике наши рожи».
***
Воздушная война 1916 года мало чем напоминала предыдущую кампанию, когда бомбы возили на коленях, а неприятельские аэропланы встречали пальбой из наганов. Антони Фоккер уже снабдил свой моноплан синхронным пулеметом, газеты ввели в обиход слово ас», истребительные отряды появились и на русском фронте, зазвучали новые имена: Крутень, Гильшер, Орлов, Казаков …
Осенью Непенин возглавил Балтийский флот, а лейтенант Прокофьев получил под начало всю истребительную авиацию флота шесть (аж целых шесть!) аппаратов типа «Ньюпор17», которые базировались на воздушную станцию Кильконд, остров Эзель. За зиму лейтенант и его товарищи «спустили» с неба еще нескольких «жуков», а в феврале 1917 года грянула «великая и бескровная» — с убийствами офицеров и с приказом Петроградского Совета № 1, который за считанные дни превратил великую армию в митингующую толпу … Но «Ньюпоры» Прокофьева все так же патрулировали небо над Рижским заливом, обеспечивая флоту воздушную «крышу».
— Революции в столицах, — говорил Александр. — А тут у нас, извините, война.
29 сентября 1917 г. германский «Хохзеефлотте», насчитывающий до 300 боевых вымпелов, двинулся в теснины Моонзунда, имея конечной целью прорваться к русской столице. «Фоккеры» с «Альбатросами», явившиеся вдруг в несметном количестве, густо сыпали бомбы на все живое, а новейшие «Байерны», развернув серые громадины башен, «обкладывали» базу в Кильконде 14-дюймовым калибром …
Русские «пятаки» с «девятками» спешно перебазировались в Аренсбург, за ними готовился лететь, и Прокофьев со своими «Ньюпорами» … Но тут по телефонному проводу с полуострова Сворбе донесло не просьбу мольбу:
— Прокофьев! Саша! Не улетай. А то он нас тут совсем заклюет!..
Начальник базы сказал авиатору:
— Приказать не могу. Поступайте, по совести.
Прокофьев так и поступил – остался. С ним остался мичман Сафонов (еще, кажется, никогда в жизни не брившийся). Боеde. работу летчики вели с темна до темна, ночевали под крыльями своих машин, а взлетали с отчаянным риском, лавируя между снарядных воронок и порою лишь чудом уворачиваясь от осколков … Лицо Сафонова перекашивал нервный тик, но он был бодр н даже весел.
— Во, «гансы»-то налетели… Только сшибай!
— Вот и сшибай, — говорил ему Прокофьев.
Каждый день офицеры вгоняли в землю «жука» или «Фоккора». Бывало, что двух. А то и трех!
А германские радисты уже стучали в эфир: «Ахтунг, ахтунг! Над Эзелем — русские асы… «.
Кстати, об асах. По сложившейся у союзников традиции, асом именовался пилот, уничтоживший пять и более вражеских самолетов. Германцы подняли планку повыше — у них туда «асовским» рубежом была цифра семь. За время моонзундских боев лейтенант Прокофьев и мичман Сафонов перевалили сначала союзническую планку, затем и германскую.
— Если я неприятеля вижу, — говорил Прокофьев, — то ему меня уже не сбить… А первым я его увижу всегда.
Прокофьева не сбили. Он упал сам. В один из дней ротативный «Гном» закапризничал и лишенный тяги «Ньюпор» устремился к близкой земле … Верхушки сосен остро хлестнули по крыльям. Летчик уперся руками в переднюю кромку кабины, чтобы не разбить лицо… Слава Богу! Приземление состоялось. Колеса по сторонам, нижние плоскости раздерганы в клочья. Лейтенант первым делом проверил свой протез (в порядке!), затем отсоединил надкрыльный пулемет обычный ручняк «Льюис», только без защитного кожуха… Может ли инвалид на протезе пройти самостоятельно больше тридцати верст? И не по гладкой дороге, а по запутанным эзельским тропинкам и просекам? … Оказывается, может! Вечером на Ориссарской дамбе матросы заприметили персону весьма необычную: на голове черный вязанный шлем, лицо серое от непомерной усталости, на плече «Льюис», а из-за отворота кожаной куртки выглядывает плюшевый «обезьян».
— Это что за зверь у тебя? – полюбопытствовал моряк с эмблемой «батальона смерти».
— Зовут его Яшка — был ответ.
— А-а – кивнул матрос – Так ты, стало быть, лейтенант Прокофьев … Эй братва – крикнул он таким же добровольцам-смертникам, уже занявшим на дамбе последнюю в жизни позицию. – Раздвинься! Пропусти нашего летчика …
С острова Моон лейтенанта подхватил эсминец, к утру Прокофьев был в Ревеле, там опробовал новый аппарат, а в середине дня сбил над островом Эзель очередного немца …
Цифры получились такие. Мичман Сафонов уничтожил 11 неприятельских самолетов, лейтенант Прокофьев — на 2 больше, так что в списке русских ассов (а было их всего 26) над его фамилией значился лишь один летчик подполковник Александр Казаков. К исходу боев за Моонзунд Александр Николаевич Прокофьев был уже старшим лейтенантом и кавалером ордена Святого Георгия 4-ой степени.
А спустя четыре дня грохнул выстрел «Авроры», большевики реализовали свои знаменитые «почта, вокзалы, телеграф» и страна вступила в новую эру … Прокофьев мало понимал в революционных материях, он желал лишь одного – драться с немцами. На части морской авиации вдруг «покрасневшие», такового желания не имели. В моду вошли бесконечные митинги, нежно-голубой денатурат и каленые семечки … Плюнув на все, старший лейтенант отправился в Питер, и там в родительской квартире его навестил князь Черкасский, занимавший должность начальника штаба флота. С удовольствием, прихлебывая крепкий чай (довоенный, от Перлова), Черкасский сказал:
— Еще в сентябре мы предлагали вам командировку в Североамериканские штаты. Тогда вы наотрез отказались … А сейчас?
Прокофьев усмехнулся:
— Но ведь мою фамилию ни один янки не вымолвит.
— Это да – согласился князь. И после короткого размышления предложил: — а почему бы вам не стать … ну к, примеру, Северским?
Александр Прокофьев стал Северским.
К колченогому летчику питал симпатию даже сам Ульянов-Ленин, а потому все бюрократические формальности сладились без малейшей задержки. Прокофьев получил новенький паспорт, открыл его… и с удивлением обнаружил, что какой-то премудрый писарь уснастил фамилию «Северский» французской аристократической приставкой «де».
— Звучит неплохо, — констатировал Александр. Но «де Прокофьев» было бы еще лучше …
Путь его лежал через весь огромный континент, по Великой сибирской магистрали. За станцией Миасс, на каком-то заснеженном полустанке, поезд был остановлен «особым отрядом революционной расправы». Глаз у «товарищей» был наметан, при всем его штатском обличье сразу же распознали «золотопогонную контру».
— А ну выходи, велели ему. Видишь вон ту кирпичную стенку? … К ней и ступай.
Прокофьев повиновался. «Вот и последние мои шаги, думал он. — Как неожиданно все… И как нелепо!»
На едва пробитой меж сугробами тропке летчика вдруг мотнуло в сторону, правая штанина его задралась и показала никелевые планки протеза… Конвоир остановился.
— Послушай… Ты часом не Сашка ли Прокофьев?
— Он самый …
Карабин отлетел прямо в снег! Матрос прижал офицера к широченной своей груди:
— Я же батарейный! С Цереля! Ты всем нам был как свет в окошке … Мы ж так тебя и звали — ангел-хранитель!
На сей раз исполнение «высшей меры» не состоялось, а Прокофьев (он же «де Северский») получил на «охранную грамоту», написанную на тетрадном листе корявым почерком и скрепленную какой-то нечеткой печатью.
С ней тебя никто не тронет, заверил его матрос. — теперь хоть куда… Хоть в Америку!
***
Америка … Вот и она! Дивный Сан-Франциско распахивает свои просторные гавани, маня путешественника сиянием золотых огней и тревожа буйством ароматов калифорнийской весны …
На дворе был 1918-й год, март месяц. Думалось ли тогда русскому офицеру Прокофьеву, что ни русским офицером, ни даже Прокофьевым, он не будет уже никогда, что никогда больше нога его не ступит на родную землю, что все последующие годы подлинную фамилию заменит сценический псевдоним отца с нелепой приставкой «де» и что сейчас перед ним развернет свои гавани та страна, в которой ему предстоит умереть. Но прежде прожить очень долгую жизнь!
Думалось ли ему, что первые свои доллары он заработает испытаниями самолетов «на пикирование», когда стрелка высотомера крутиться с огромной быстротой, а летчик озабочен лишь одной мыслью: выдержит ли машина рискованный «запредел» диких нагрузок? Если выдержит – получи гонорар, если же нет – пышные похороны за счет фирмы …
Думалось ли ему, что в течении последующих трех лет он разработает уникальный бомбоприцел, за который правительство США выплатит ему (тогда еще не натурализованному) громадную по тем временам сумму в 50 тысяч долларов? …
И что эти доллары сделаются потом финансовой основой его первого самостоятельного предприятия, фирмы «Северский Аэро Корпорейшн», и что в 1925 году его женой станет обворожительная Эвелин Оллифант, которая когда-то жила в Петрограде с отцом-дипломатом и, встретив там однажды неотразимого Сашку Прокофьева, смертельно влюбилась в него – раз и на всю жизнь!
Человеку не дано знать судьбы своей. А потому «мистер де Северский» не знал и не мог знать, что в годы «Великой депрессии» его первое детище разорится в пух и прах, но спустя недолгое время снова воскреснет под именем «Северский Эркрафт Корпорейшн» … Тогда-то встретит он давнего своего знакомца по заводу Щетинина – Сашу Картвели, человека с редкостным инженерным талантом. И скажет ему:
— Есть фирма. Пока небольшая. Но если пойдешь ко ме главным инженером, то … нас будет уже двое!
Так состоялось их содружество. Летом 1933 года поднимется в воздух самолет-амфибия СЕВ-3, на котором Северский (а все свои конструкции он испытывал сам) уверенно побьет серию рекордов … Дальше будет истребитель Р-35, цельнометаллический моноплан с убирающимися шасси, новаторская по тому времени машина. Трижды на нем будет выигран популярный в Америке «Кубок Бендикса», причем один раз женщиной, замечательной летчицей Жаклиной Кокрэн.
Все это будет. И настанет однажды недобрый памяти год 1939-й, когда по решению Совета директоров Александра Северского сместят с поста Президента собственной его фирмы, а спустя недолгое время выставят за ворота.
— Вы слишком увлеклись экспериментальной деятельностью, — скажут ему. – А мы, как и все наши акционеры, более заинтересованы в получении дивидендов …
Фирма «Северский» станет фирмой «Рипаблик».
И так случится, что в эти же самые дни Александр Северский, облаченный в парадный костюм майора североамериканских ВВС, получит из рук Президента Рузвельта почетную премию, — «за выдающиеся заслуги в области авиации». Позже сам награжденный назовет это «грубейшим фарсом» и запустит в обиход, известное свое высказывание:
— Цивилизация – это когда с тебя снимают голову, но скальп уже не сдирают …
Отстраненный от большого бизнеса, от конструкторской и летно-испытательной работы Северский, однако же, вновь заявит о себе – на сей раз, как публицист и военный … теоретик. Его статьи на тему строительства воздушной мощи будут регулярно занимать полосы центральных газет, ими как авторитетнейшим доводом! — будут размахивать на дебатах в Конгрессе …
В 1942 году выйдет его книга «Воздушная мощь – путь к победе». Главный ее тезис формулировался примерно так: Соединенный штаты Америки должны стать первой авиационной державой мира, иначе им грозит неизбежное военное поражение. Труд это сделался бестселлером, а спустя годы генерал Дуайт Эйзенхауэр заметит: «Если бы не книга Северского, то мы долго не имели настоящей стратегической авиации …». Вскоре майор Северский назначен военным консультантом при Правительстве Соединенных Штатов, а в небе над Европой к этому времени начнет одерживать первые свои победы тяжелый истребитель сопровождения Р-47 «Тандерболт», выпущенный фирмой «Рипаблик», но задуманный на фирме «Северский».
— Кто сделал эту штуку? – будут спрашивать англичане, когда первые «Тандерболты» 50-ой истребительной авиагруппы появятся у них на острове.
— Двое русских, – ответят янки, – Северский и Картвели.
Все это будет. Это и многое другое … В 1945 году Северский посетит сожженную ядерным взрывом Хиросиму, в 1946 году примет участие в секретных ядерных испытаниях, в том же году Президент Трумэн повесит ему на грудь медаль «За заслуги» …
Потом будут еще книги, статьи, преподавание в академиях и колледжах. В 1964 году Северский разработает свой последний проект. На сей раз почти фантастический «Ионокрафт», приводимый в движение потоками отбрасываемых ионов и в экологическом отношении совершенно «чистый» …
Смерть свою майор в отставке де Северский встретит 24 августа 1974 года в Нью-Йорском Мемориальном госпитале.
Все это будет. А пока … Золотом ярких огней сияет сказочный Сан-Франциско, жизнь хороша необычайно, и зефиры калифорнийской весны сладостно кружат голову 23-летнемустаршему лейтенанту, морскому летчику, герою Моонзунда, георгиевскому кавалеру Сашке Прокофьеву. Пока еще не американцу, а русскому …
***
Вместо эпилога сообщу следующее. Николай Георгиевич Прокофьев-Северский, артист-летчик, во время революционных событий перебрался с женой и дочерью в Швецию. На театральных подмостках он больше не играл, но зато снимался в кино. Необычайное сходство с Петром Великим обеспечило ему роль Петра Великого в каком-то шведском фильме.
Ника, по слухам, попробовала себя в актерском ремесле, но с каким успехом не извещен.
Прокофьев Георгий. «Вихри враждебные» занесли его в Париж. Когда-то прекрасный летчик, он зарабатывал на жизнь тем, что в русских ресторанах пел под гитару старинные романсы. Неизменным успехом пользовался «Вечерний звон», публика вытирала слезы …
Касательно судьбы Яшки не знаю ничего. Быть может, он сохранился и по сию пору? …
