Моему сыну — Никите
-Офицерскому составу прибыть в кают-компанию офицерского состава, — звучит нудным голосом команда по всем линиям трансляции. Я беру пилотку с радиостанции.
-Скоро вернусь, а с «Люстрой» по БПЧ отработаешь сам, — говорю старшине Белялову.
Покидаю свой родной КПС – командный пост связи.
В кают-компании почти все. Последним приходит вечно занятый и озабоченный командир БЧ-5. Его совсем заколебали вибрации правой задней турбины.
Толик Сёмкин, лейтенант, врио-сио старпома бежит в каюту командира докладывать, что все прибыли.
Вот он возвращается, полный гордости за свою неутвержденную должность. Смотрит на нас начальником. Через минуту командир на месте.
-Товарищи офицеры! — пищит Сёмкин!
Мы подтягиваемся и принимаем стойку «смирно».
-Товарищи офицеры!
Мы расслабляемся. Стоим, т.к. садиться нас командир не приглашает. Так и стоим: по одну сторону обеденного стола – мы все – офицерский состав, а командир – по другую.
-Подвиньтесь-ка влево. Мы сдвигаемся. Командир задумчиво наклоняет плешивую голову с кудряшками по бокам, подходит к пианино, что справа от входа и вопрошает:
-Кто из вас, товарищи офицеры, играет на пианино?
Неожиданность вопроса поражает. Что это произошло в вооруженных силах? Ведь художественная самодеятельность на доблестном российском флоте стоит по значимости на последнем месте, выше которого только физкультура.
Даже замполит, который отвечает за досуг и культурные мероприятия, кроме показа кинофильма на корабле, ничего изобрести не мог, потому что на первом месте для него – политзанятия с утра понедельника и конспектирование первоисточников.
А в нормальное кино на берег своих матросов водим мы сами.
Даже корабельная трансляция, за содержанием передач которой замполит тоже неусыпно следит, – моё заведование. И мой трансляторщик иногда выдает по трансляции концерты, которые нравятся команде. Но не заму, конечно. И поэтому тоже замполит меня не любит.
Гробовое молчание в ответ на вопрос насторожило командира:
-Странно. Неужели никто не играет? Вальс, например?
-Доктор, Вы играете на инструменте?
Молчанье. Тянутся секунды.
-Доктор?
Нет ответа.
-Старпом! Где доктор?
Сёмкин мнётся, сказать, что он не знает, куда делся докторила, ему страшно не хочется. А где доктор, он тоже не знает, что роняет его авторитет в глазах командира. Доктор – король клизм и спринцовок — Сёмкина и в грош не ставит. И ничего ему старается не докладывать. И Сёмкин это знает.
Кроме того, докторила — здоровенный парень, пять лет прозанимавшийся в горьковском меде культуризмом, а Сёмкина впору прятать за карандаш. И он завидует нашему военврачу.
Кто-то находится:
-Доктор больных повел в поликлинику.
Сёмкин тоже находится:
-Так точно, товарищ командир! Еще в полтретьего. И книгу записи больных унес. А мне на утверждение не представил!
Командир:
-Когда надо, доктора нет никогда. Почему он не борется с тараканами? А крысы? Есть крысы, старпом?
-Так точно, немного.
-Немного? Каждый день шмыгают тут и там, скоро с потрохами сожрут.
Вон у командира БЧ-2 сдохла за облицовкой в каюте, так до сих пор воняет. Почему, старпом, никто не борется с крысами?
-У нас, товарищ командир, запланированы мероприятия по дератизации на следующей неделе. Я в ЖБП (журнал боевой подготовки) записал, доктор план представил. Мероприятие под руководством лейтенанта Безрукова.
-Этого лейтенанта, короля таблеток и шприцов, когда нужно, на корабле нет, он просто не знает, что с тараканами и крысами делать. Он их боится!
Кто-то из заднего ряда как бы про себя:
-Так во всем мире никто не знает…
Командир:
-Так играет доктор на пианино?
-Нет, не играет, он культуризмом в санчасти занимается.
-Я так и знал. Никто не играет на пианино. А Филимонов? Филимонов, Вы играете на пианино?
Молчание.
-Лейтенант Филимонов!
-Он по БЧ-5 дежурит.
-Вашу мать, он, что команды не слышал? Сюда его срочно!
-Да он тоже не играет, он анекдоты только рассказывает.
-Тихо!
Сёмкин подсуетился, и по кораблю звучит команда, требующая, чтобы дежурный по БЧ-5 срочно прибыл в кают-компанию.
Прибегает Филимонов.
-Почему, Вы, товарищ лейтенант, не прибываете по команде?
-Я…
-Молчать! Ладно, отвечайте, Вы играете на пианино?
От вопроса Филимонов остолбенел.
-Никак нет, товарищ командир. Да и зачем, у меня и слуха-то нет.
-А как же ты с девками в кабаках танцуешь? А потом с фингалом приходишь и говоришь, что споткнулся. А?
-Это совсем другой вопрос, товарищ командир.
-И что? Вот, Вы учились в Дзержинке, напротив Эрмитажа, между прочим, и там Вас чему-то такому, в смысле культуры, оперы там, не учили?
Боря вытягивается, делает тупое лицо и четко отвечает:
-Никак нет, товарищ капитан второго ранга! Меня в основном учили военному делу настоящим образом.
Безвыходность положения очевидна. Надо что-то делать. Тем более, вызывающий демарш Филимонова насчет военного дела необходимо срочно пресечь.
Командир строго и как бы отечески (командир у нас опытный воспитатель):
-Товарищ лейтенант, ну не научили Вас играть на пианино, особенно если нет у Вас слуха. Я понимаю что нет в этом Вашей вины. Но соблюдать форму одежды Вас учили! А Вы в таком кителе дежурите. Как из помойки. Почему он в пятнах? А фуражка у вас, как из жопы. А ботинки? У Вас неуставные ботинки. Почему образцовый офицер Сёмкин носит уставные ботинки, а Вы, Филимонов, нет? Дежурите Вы скверно, я Вас сниму. Со схода регулярно опаздываете. А Вы гладите когда-нибудь брюки? Их у Вас тоже корова, что ли, жевала? Неудивительно, что в Вашей трюмной группе такой бардак. Скоро все по уши в говне будем. Вы наладили работу опреснителя?
-Молчите. Не наладили. Только что мы еле живые из Владимира приперлись. Якорь у нас оторвало. А Вы? До сих пор мутит от Вашей опресненной воды. Никакого шила запить ее не хватит.
-Командир БЧ-5, что Вы скажите?
-Я ремонтные ведомости направил в техупр, товарищ командир. Эти опреснители очень неудачные. Ремонтируй, не ремонтируй, толку не будет.
-А мне что, опять по вашей милости из ионообменника дерьмом давиться? Сколько лет никто не может опреснитель ввести в строй. Мы вечно без воды! Филимонова наказать и не спускать на берег, пока не сошьет новый китель.
-Как же я его сошью здесь на корабле? Товарищ командир, вот, как и что можно сшить, если мы все время в морях, схода нет и в ателье не попасть?
-Гм, да… Ладно, командир БЧ-5, обеспечьте ему сход.
Филимонов быстро:
-Есть сойти на берег после дежурства.
-Филимонов, так ателье же закрыто.
-А я не в ателье.
Все смеются.
Командир подходит к пианино и берется за крышку клавиатуры. Она не поднимается.
-Старпом, у кого ключ?
Сёмкин не знает и пожимает плечами:
-Вестовой! У кого ключ? Открыть инструмент!
Из-за переборки с закрытым окном раздачи несется:
-У нас нет ключа.
Командир краснеет. Ни одно из его обращений не находит положительного отклика: того нет, это не открывается. Офицеры ничего не знают и не умеют. Он хватается за верхнюю крышку и заглядывает в недра инструмента.
Дикий рёв оглашает помещение. Крышка со стуком опускается на место, из-под нее вырывается облако пыли.
-Что это такое? Почему инструмент превращен в мусорный ящик? Старпом, эти разгильдяи сыпят сюда мусор и кидают окурки.
-Вы что, охренели? – в сторону вестовых, которых не видно. Но это не важно: они за закрытым окном раздачи чутко прислушиваются, чтобы потом разнести информацию по кораблю.
-Вестовые, бегом сюда!
Секунда и вестовые стоят у двери. В кают-компанию им вход без разрешения запрещен! Их начинают воспитывать.
-Это что, индонезийский корабль? Порядок как в японском гальюне. Старпом, накажите вестовых самым серьезным образом!
-Есть!- преданно говорит Сёмкин.
Тут командир замечает таракана, каким-то образом вынырнувшего из-под пианино (наверное его напугал стук крышки и окурки, упавшие сквозь мирно висевшие струны).
Жизнь таракана с хрустом обрывается под подошвой командира.
-Где этот доктор? Что за ерунда, нас всех сожрут тараканы? Ходить по б….м он может, качать свою г….ю штангу этот бездельник умеет, а вот на построение прибывать или с тараканами бороться он не может. Ему образование мешает. Так я покажу ему образование! Гуманист хренов, а крыс травить он, видите ли, не может. Старпом, доктора тоже наказать. А этих раздолбаев (показывает на вестовых) уволить 31 декабря.
Ласково вестовому:
-Ты, сынок, осенью на дмб? И форму одежды уже испортил, наверное?
Вестовой, учуявший своим острым носиком неминуемую задержку демобилизации, опустил голову и, демонстрируя мгновенное и полнейшее раскаянье, подавленно произнес:
-Так точно, товарищ капитан второго ранга!
-В декабре, 31-го декабря его уволить, в 23 часа 59 минут, старпом! — ревет командир.
Сёмкин с готовностью:
-Так точно!
И преданно ждёт дальнейших цу.
Но командир вспоминает, зачем он здесь. Он отступает на два шага и громко говорит:
-Товарищи офицеры! Завтра у нас серьёзное событие. На корабль прибывает министр культуры СССР Фурцева.
Все стоят и переваривают информацию. Но никто ничего хорошего лично для себя не ждёт. Это опять дежурная большая приборка, смотр формы одежды, конечно – несход, отбой после всех отбоев.
Кто-то тихо соседу:
-Ну и на х…й она тут нужна?
Командир опять подходит к пианино. Опять пытается поднять крышку. Бесполезно.
-Ну, и хрен с ним! Нам не за пианино деньги платят! Где мичман Заточий, почему его нет?
Заточий – наш снабженец. Он может достать все. Он — старой школы. Когда неделю назад у нас оторвало в заливе Владимира правый якорь во время тайфуна, он за бочку шила сумел организовать его подъем водолазами и плавкраном, доставку во Владик и закрепление к якорь-цепи. И никто из начальства ничего не узнал.
Когда офицер, особенно холостой, собирается в отпуск, накануне вечером он сообщает об этом важном событии Заточию. Утром снабженец приносит в каюту пару здоровенных аккуратно упакованных кетин. Умен был мичман Заточий!
Заточий порядок знает, о визите ему известно раньше всех, и он давно ждёт в коридоре. Заточий появляется мгновенно:
-Мичман Заточий по Вашему приказанию прибыл, товарищ командир!
Командир покровительственно и с удовлетворением смотрит на мичмана. Придраться ни к чему нельзя. Выглажен, подворотничок на кителе свежий, подстрижен. Туфли уставные и надраены как надо. Стоит в образцовой строевой стойке по команде «смирно». Только глаза у него навыкате и подернуты свежей влагой. Это бесспорный признак, что грамм сто шила только что принято на грудь.
-Затточий! Ты знаешь о Фурцевой?
-Так точно, вчера еще знал.
-А почему не доложил?
-Товарищ командир, я думал, что Вы в курсе, а сам не приучен распространяться. Но я готов!
Эти слова о готовности снижают накал командирских эмоций:
-Вот так всегда: ты, Заточий, уже знаешь, а мне по остаточному принципу. Видишь, какой бардак, даже пианино не открывается. Что делать будем?
-Товарищ командир, можете меня наказать, если завтра, хоть один человек из делегации, после обеда подойдет к пианино. Ну, не будет этого. Ребята из военторга и столовой штаба флота готовятся как надо. Будет по высшему разряду. Они это пианино не только не заметят, но и не найдут!
-Ну, хоть ты меня успокоил. Молодец!
-Есть!
-Ладно, разобрались здесь. А вот чем поить их будем? Старпом, шило есть у тебя?
-Так точно!
-Что я говорю, совсем с вами с ума сойдешь. Я буду поить спиртом министра культуры. Ну не ешь твою мать!
Вмешался Заточий:
-Разрешите доложить, товарищ командир?
-Давай.
-Все что надо уже упаковано и скоро привезут. Я в кладовой сухой провизии закрою до завтра.
-Ну, молодец! Свободен!
-Старпом, знаешь, что делать?
-Разрешите объявить большую приборку?
-Молодец! Добро! Товарищи офицеры, после приборки весь личный состав постричь и начать подготовку рабочего платья и формы три. Какая будет завтра, посмотрим по обстановке. В 20-00 доклад о готовности. Все свободны, а Вам, Деев, остаться.
Да, старпом, сход запрещаю всем без исключения!
Дееву строго:
-Ваш кубрик посетит Фурцева в плане ознакомления с условиями быта личного состава. Красить некогда. Все вымыть, получить новое постельное бельё. Подготовить вахту. Кубрик по полной программе представить тоже в 20-00! Вам понятно?
-Разрешите исполнять?
-Идите.
Мне досталось, конечно, все самое лучшее. Ну, скорее всего, потому что связь ближе всего к культуре. Нас не напрасно на флоте зовут интеллигентами.
Я тут же собрал и проинструктировал группера и старшин команд. В общем, начали мы приборку. А мой кубрик номер один имел две особенности.
Во-первых, он располагался в самом носу, и на ходу набегающая волна его слегка охлаждала негорячей осенней водой Японского моря. Борта отпотевали, влага покрывала помещение. Влажный воздух, сырость, постоянно включенные электронагреватели.
Во-вторых, кубрик был очень глубоко в низах, и чтобы попасть в него, нужно было спуститься по длинному-длинному трапу. Поэтому предстояло много мороки с помещением и трапом.
Но моряка приборкой не удивишь! Все помыли, высушили, отдраили, промелили, смазали. Выбили одеяла и матрацы, застелили новое постельное бельё. Прибрались в рундуках и выкинули все дерьмо. Выдраили единственную в кубрике вентиляшку. Старшины команд начали большой шмон. Спасая дембельские драгоценности, личный состав прятал их на боевых постах. Я за посты не беспокоился: режим, однако! Никто не придет. Да и кому мы нужны!
Кроме сигнального мостика. Если будет экскурсия по кораблю, и кто-то захочет посетить ходовой, то сигнального ему не миновать. Сигнальный мы драили и вылизывали особо, проверили даже прожектора МСНП-45 и МСНП-250, заменили лампы, натянули новые сигнальные фалы. Проверили работу мегафона. Палубу отдраили шкуркой, вскрыли лаком дерево. Нанесли силуэты придуманных кораблей вероятного противника, восстановили все барашки на переключателях (то же было сделано в масштабе корабля), заменили микрофоны ГГС. Получили новые флаг и гюйс. Отдельно и с пристрастием я проверил форму одежды.
Часов в 19 вместе с командиром группы – Борей К. (он потом станет начальником связи СФ и замом начальника связи ВМФ) стали решать сложный вопрос выбора дневального.
Коллегиально решили поставить дневальным командира отделения БПЧ ЗАС Олега Петрова, но в погонах рядового. Олег был, во-первых, самый высокий на корабле и демонстрировал, таким образом, мощь ВМФ, а во-вторых, он был интеллигентный парень и мог бы ответить на любой дурной вопрос министра.
Вот и 20-00, командир в кубрике. Олег, играющий ответственную роль дневального, страшным голосом орет «Смирно» и докладывает, что именно он и есть дневальный.
Командир подпрыгивает, как ужаленный в фалду, и тоже орет истеричным голосом:
-Деев, ты кого поставил здесь. Это что за образина? Ты посмотри на этого зверя, это не матрос, это горилла какая-то. Фурцева по трапу, ежели сюда и спустится, то, как только его увидит, обоссытся, а от голоса этого обалдуя инфаркт получит. Она инфаркт получит, а не на экскурсию в кубрик сходит! А мне сиди потом! У тебя есть замена?
Показываем замену – матроса, похожего на девочку (продуманный заранее резервный вариант), подстриженного, в чистейшей робе и уставным боевым номером и форменным новым беретом. Это – матрос второго года Савостин.
Благообразие матроса и его беззащитное выражение лица успокаивают командира. К тому же он видит, что вроде все в порядке, даже книжки боевой номер лежат в нагрудных карманах новых роб в смотровом варианте, то есть написанные одним и тем же каллиграфическим почерком нештатным писарем нашей боевой части.
Но командир не питает ко мне любви и ищет аргумент. И находит.
-А почему в кубрике так темно? У тебя здесь в одном углу грабить можно, а в другом – насиловать! И никто не увидит и свидетелей не будет. Что, лампочек на корабле нет?
-Мы заменим лампочки, пока не поднесли.
-Командир БЧ-5! Если твой кубрик показать, то оттуда вообще никто живой не выйдет. Думаешь, если не тебя смотрят, то и лампочки давать не обязательно.
-Я давно распорядился. Все будет в порядке.
Приносят лампочки. Становится непривычно светло. Но и в ярком освещении кубрик выглядит вполне прилично.
Но командира что-то ещё беспокоит. Вот он забыл и о кубрике и о дневальных. Задумчиво смотрит на трап снизу вверх. Матерится вполголоса. Затем он громко вопрошает, обращаясь ко всем офицерам, которые тоже к 20-00 прибыли в мой кубрик с докладом о готовности подразделений:
-Где доктор?
Молчание.
-Ну, что, ёб вашу мать, товарищи офицеры, опять доктора нет! Что я буду делать, если эта Фурцева получит инфаркт, пока по этому долбанному трапу спустится или на такого дневального напорется?
Доктор вон там, на площадке постоянно с порошками и таблетками должен торчать. А где он? Где я спрашиваю?
-Он на сходе.
-Старпом, я же запретил всем без исключения сход! Доктор что, исключение? Сошел он! В кабак к блядям каждый может пойти. Кто знает, где доктор?
Молчание.
-Старпом, пошлите оповестителя за доктором!
Кто-то:
-Некуда, у доктора нет квартиры!
Командир:
-Да, его адрес: Ленинская, три свистка. У блядей он, конечно. Получит он у меня квартиру!
Деев, ты с доктором дружишь, где он? Я же спрашивал, а ты молчишь.
-Думаю, товарищ капитан второго ранга, что он пошел звонить по межгороду. У него что-то с отцом, он телеграмму получил.
Командир понял, что ну его на … разбираться с доктором и стал принимать доклады.
Доклады были хорошие. Командир успокоился.
-Завтра всему личному составу форма …. Да, три, а не рабочее платье. И целый день сидеть на боевых постах. Чтобы ни одна фигура на палубе и по коридорам не шлялась. Даже в гальюн! Пусть с утра сходят все сто процентов, а потом всё: сидеть на постах! Буду за это наказывать вас, товарищи офицеры!
Все расходятся.
Говорю группёру:
-Боря, будешь принимать Фурцеву в кубрике сам. У меня нет парадной тужурки. Если нет белой рубашки, возьми мою. Иди, готовься. (Мою парадную тужурку чуть раньше украли на крейсере «Адмирал Сенявин», потом на бпк «Разящий» сопрут и значок об окончании ВВМУРЭ.)
Наступило хмурое, но вроде как праздничное, утро. Во всяком случае, в этот день личный состав кормили по полной и вкусной программе. Откровенно говоря, на нашем корабле кормили неплохо всех, а в офицерской кают-компании традиционно очень неплохо. Но сегодня!
Но пока личный состав спрятался на боевых постах и носа не высовывал.
Ближе к обеду приехала высокая гостья. Екатерина Николаевна Фурцева собственной персоной! Не одна, конечно. С комфлота, с первым секретарём Приморского обкома Ломакиным, с комэском и т.д.
Через какое-то время с риском для жизни делегация спустилась по трапу в кубрик №1.
Красивый и маленький Савостин, вооруженный штык-ножом, звонко, как пионер, доложил адмиралу, что он есть дневальный. Довольный адмирал разрешил стоять вольно. Фурцева, очутившаяся в катакомбах корабля, держалась мужественно. Но чуть не заплакала, увидев на этом страшном корабле, напичканном устройствами и пушками, в глубоких трюмах без единого иллюминатора, матросика, похожего на девочку.
Все были довольны. Докторила с порошками и клизмами маячил далеко вверху и не понадобился.
Боря К. страховал ситуацию в глубине кубрика в белой рубашке и парадной тужурке. Но смотреть в кубрике было особенно нечего. О чем говорить с матросиком она не знала. Потоптавшись для приличия пару минут, гостья подошла к трапу.
-Смирно! – радостным голосом изо всех сил кричит Савостин.
Фурцева вздрагивает. Командир из-за спины грозит Савостину кулаком. Делегация длинной гусеницей ползет вверх по трапу на ходовой. Транзитом проследовала вмиг опустевший сигнальный и заполнила рабочее место командира и вахтенного офицера.
На ходовом несколько минут вещал командир о корабле. Гости слушали вполуха. Они озирались по сторонам, трогали и пытались что-то крутить, хватались за телеграф и смотрели на красоты Золотого Рога и панораму Владивостока.
Но всем хотелось выпить и закусить на настоящем корабле.
И оно (приглашение) прозвучало.
Низким голосом сурового моряка командир изрек:
-Прошу всех присутствующих спуститься в кают-компанию. В соответствии с корабельным распорядком приглашаю пообедать.
В это время играет корабельный горнист, а по трансляции звучит:
-Команде руки мыть.
…
Щедрость кают-компании поразила даже видавшую виды Фурцеву:
-У нас в Кремле так не принимают, — заметила она.
Через час-полтора, объевшиеся до осоловения и на взводе, гости выползли на правый шкафут и потянулись к юту. У трапа ожидала куча черных «Волг».
Заточия наказывать не пришлось: ни один гость и не подумал открыть крышку пианино.
Меня тоже не наказали.
Кают-компания двое суток доедала за гостями.
В пианино по-прежнему бросали окурки. А ключ от него так и не нашли.
На боевом корабле жизнь прекрасна и без пианино!
Калининград 16 января 2007г.