Бывший командир первого дивизиона ПВО авианосца «Брест» Кузьма Степанович Гусаченко, по корабельной кличке Кузя, уволенный со службы, по сокращению, долго не мог устроиться в этой новой жизни и найти свой путь.
Его «ракетное» или как было написано в дипломе электромеханическое образование оказалось невостребованным, в современной России, идущей семимильными шагами к развитому капитализму. Куда там бывшим военным? На улице оказались многие тысячи людей, ежедневно выбрасываемые с приватизируемых, перепрофилируемых и закрываемых бывших советских предприятий, учреждений и контор.
Задача, поставленная, председателем правительства России Егором Гайдаром, всем предприятиям бывшей оборонки была ясной — перейти с изготовления никому не нужной военной продукции, на выпуск тефлоновых сковородок и электрических мясорубок. Подобная реорганизация, оставила не у дел, многих квалифицированных рабочих, инженеров, конструкторов, которых новые владельцы, начали пачками выбрасывать на улицы.
Буквально за месяцы во Владивостоке, да что там во Владивостоке, по всей стране, открылись десятки новых самодеятельных рынков. Людям надо было выживать. Город запестрел, тысячами разнообразных ларьков и просто мест торговли в районах остановок общественного транспорта. Бывшие советские инженеры, рабочие, работники сферы услуг и даже бывшие партийные работники осваивали новую для себя профессию — торговца. Люди банально выживали. Благо Китай, Южная Корея, Тайвань и Япония под боком и товаров привозимых оттуда, хотя и не всегда хороших, было очень много.
В городе появилось много праворульных японских и южнокорейских машин. Появилась необходимость в тех, кто будет перегонять, возить это богатство, продавать и самое главное охранять. Преступность превысила все мыслимые и немыслимые пределы. Рассказывали о постоянных столкновениях банд, состоявших из бывших уголовников и спортсменов, деливших город на сферы влияния. Постоянно в городе раздавались взрывы автомобилей, расстреливались из стрелкового оружия уголовные авторитеты и бизнесмены. За городом милиция постоянно находила неопознанные трупы.
Сегодня мы называем эти годы лихими девяностыми, но даже не представляем той жизни, хотя прошло совсем немного времени. Тогда люди, такие же как и все мы, в них жили, кормили семьи, воспитывали детей, давали им, как могли образование, как получалось зарабатывали деньги для выживания своих семей.
Многие военные прошли горячие точки. Их знания, умения и навыки были востребованы криминальными структурами. Специалисты по взрывному делу, снайперы пользовались особым спросом. Военные пенсионеры, офицеры и мичмана, выброшенные с флота за ненадобностью, шли охранять автостоянки, развозить появившихся проституток, охранять магазины. Кто-то пытался создать свой бизнес. У большинства это не получалось. Многие разорялись, в считанные дни, теряли машины, квартиры, благополучие, а порой и жизнь. В городе появилось много бездомных, нищих, попрошаек, и что самое ужасное среди них было много детей и даже женщин.
Среди детей, учившихся еще в школах, самыми популярными профессиями для мальчиков стали бандиты, а для девочек проститутки. Многие дети подрабатывали мытьем машин. А что делать? Если даже сам президент России, заявил публично, что его внук моет машины в Москве, и зарабатывает, тем самым себе на жизнь.
Бывшие, да что там бывшие, даже действующие офицеры, нанимались к корейцам и расплодившимся новоявленным бизнесменам, называемым даже в средствах массовой информации «новые русские», на браконьерскую ловлю рыбы.
Много людей появилось в городе в камуфляже и даже с оружием. В стране шла война, с непокорной Чечней и даже во Владивостоке чувствовалось ее зловещее дыхание. Морская пехота Тихоокеанского флота уже воевала в Чечне. Появилось много инвалидов, женщин в черных платках и темных платьях. Появились первые беженцы и переселенцы. Гремели оркестры, провожавшие солдат на войну, или хоронившие солдат, привезенных с войны в цинковых гробах.
Древняя китайская мудрость говорила «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен». И действительно Россия 90-х годов, чем-то напоминала Россию времен 1919-1925 годов. А это была страшная эпоха для жизни людей. Только 5 миллионов интеллигенции, лучших умов России после гражданской войны оказались в эмиграции. И в эти «лихие годы», те кто имели средства и возможность, уезжали из России.
— Капитализм блин идет по стране семимильными шагами. Теперь, ты мне Кузя – друг, товарищ и волк – говорил, Кузе улыбаясь, его напарник по погрузке товаров в лавки китайцев-торговцев, на верхнем рынке, бывший фрезеровщик Дальзавода, уже пожилой, с длинными седыми усами, дядя Вася Прохоров. Ему оставалось всего два года до пенсии, как на заводе прошло очередное сокращение, и весь его 15-ый цех ушел с завода, в никуда. Взвалив на спину тяжелейшую сумку с товарами, привезенную «челноками» из Китая, он понес ее в помещение хозяина ларька, китайца Ли.
Физически крепкий Кузьма таскал по две сумки сразу.
Хозяин, уже не молодой китаец, сузив и без того узкие глазки, хвалил Кузьму:
— Ты осень сильный. Давай, давай. Будесь холосо лаботать, отклоесь скоро свое тело. Буду тебе холосо платить за это. Таскай больсе и быстлее.
Воровать, и обманывать людей, Кузьма не был приучен с детства. Так воспитали родители, вся последующая жизнь и прежде всего служба в ВМФ. Поэтому он понимал, что торговать, он никогда не сможет.
Воинская честь для офицера была все же не пустым словом. Совершить бесчестный поступок — это потерять свою честь. Кузьма дорожил своей честью. Он запомнил слова, своего командира роты:
— Честь офицера, как и честь женщины, потерять легко, а восстановить невозможно.
Бесполезно растратив свое небольшое, выходное пособие, на попытку вписаться в эту жизнь, он скоро оказался на мели и без денег. Без квартиры и без средств к существованию. Если не считать, довольно небольшой военной пенсии, которую все же платили. даже чтобы полететь к родителям, на родную Кубань — надо было усиленно трудиться. Денег на самолет с Приморья, банально не хватало, а занимать в долг Кузьма не был приучен. А потом, было постыдным делом, возвращаться в родную станицу, не солоно хлебавши, где его знала каждая собака, где его все станичники видели в офицерской морской форме и даже гордились им. Он не мог и не хотел этого и поэтому задержался на несколько лет в Приморье, пытаясь хоть что-то заработать на жизнь.
Пенсия, кое-как позволяла, сводить концы с концами, но она была такой маленькой, что не позволяла даже снять квартиру.
К военным морякам отношение в Вооруженных Силах было не очень хорошим. В гражданскую войну моряки прославились своей революционностью и жестокостью, когда постреляв и уничтожив большинство своих офицеров в Гельсингфорсе, Кронштадте и Севастополе, матросы устремились в революцию. Загремели матросские бронепоезда на всех фронтах гражданской войны, продотряды из моряков вытряхивали последнее продовольствие из крестьян. Кто не сдавал – тех расстреливали, как пособников врага.
«Анархия – мать порядка!» – доносилось из-под гвардейских бескозырок прославленных экипажей Черноморского флота, из безбрежных степей Украины где гуляли матросики с батькой Махно и прочими батьками, колесили на тачанках, поливая пулеметным огнем и белых и красных, сжигали походя в топках гидрокрейсеров, как классовых врагов своих офицеров или топили их в Севастопольской бухте, привязав колосники к ногам. Некоторые корабли прославились тем, что выводили своих офицеров на Малашку (так называли ласково Малахов курган), где ставили к стенке, и расстреливали.
— Ландскнехты революции – с гордостью называл матросов Ленин, отнюдь не думая о том, что эти ландскнехты фактически уничтожили флот и его руководство.
— А нам России – флот не нужен. Если порезать эти огромные и никому не нужные корабли на иголки – сколько их мы сможем дать новых иголок нашим ткачихам – утверждал он же, работая над своими «бессмертными трудами». Впрочем, Ленину не нужен был не только флот, но и армия, которую он планировал заменить всеобщим вооружением народа.
Все это можно даже сегодня прочитать в его «бессмертных» трудах. О том, что армия и флот – это атрибуты любого нормального государства, «вождь мирового пролетариата» понял лишь, когда пришло время защищать «завоевания революции».
С трудом набрав, 24 года службы, учитывая вместе с учебой в училище, «ракетчик от бога», — как не безосновательно считали многие его сослуживцы, Кузьма Гусаченко получил минимальную пенсию, на которую было невозможно даже нормально поесть, не то, что снять приличную квартиру.
Квартиры у Кузьмы не было. Не дали на службе. На кораблях его, как неженатого офицера, не ставили даже на очередь, для получения своего жилья.
— Нам надо обеспечить в первую очередь женатых офицеров, а ты уж Кузьма Степанович, подожди. Будет и на твоей улице праздник. Не сразу, а потом – уговаривал Кузьму замполит.
Праздник на улице Кузьмы, так и не наступил. Сначала началась перестройка, потом пошли сокращения на флоте, и он неожиданно для себя, в числе первых сокращаемых, оказался на улице.
Когда увольняли, уже новый замполит клятвенно обещал, что через военкомат обязательно и непременно обеспечит Кузьму жильем, ну минимум в течении последующих пяти лет. Потом выяснилось, что без обеспечения жильем Кузьму, по закону, даже не имели права уволить со службы. Это ему и объяснил пожилой усатый майор в военкомате, куда Кузьма, как дисциплинированный офицер встал на учет.
— Нет, возможности тебя обеспечить жильем, тем более, что ты призывался с Кубани. Езжай домой, подавай в суд, на свой корабль или наш военкомат. А лучше там становись на очередь. Может и повезет, и получишь что. Хотя я думаю, что это нереально в нашей стране. Забудь паря, что ты когда-то и где-то служил. Все конец стране.
Во Владивостоке, почти постоянно гремели скандалы с продаваемыми офицерскими квартирами, некоторыми высокопоставленными адмиралами, которых военные суды почему-то оправдывали, из-за наличия почти у всех них правительственных наград.
В конце концов, Кузьма нашел временное пристанище у своего товарища по училищу Валеры Панова. Теперь можно было оглядеться, и возможно найти хорошую работу.
Валерина жена уехала на несколько месяцев заниматься бизнесом в Китай, детей забросили в Большую Россию на воспитание дедушек и бабушек под Малую Вишеру. Сам Валера продолжал еще бороться с трудностями службы на эскадренном миноносце «Свирепый» в должности командира БЧ-2 и дома практически не бывал.
Кузьму он принял, как родного, кто-то же должен был смотреть за аквариумами с экзотическими рыбками и тритонами, а заодно периодически кормить любимую детьми морскую свинку Машку.
Кузьма был во всех смыслах, очень положительным человеком – не пил, не курил, женщин домой не приводил. То есть за сохранность и целостность домашнего очага Валера мог быть спокоен, даже в период своего отсутствия.
Была у Кузьмы только одна маленькая слабость. С детства он занимался восточными единоборствами, и ежедневно при любом раскладе тратил на свои специальные тренировки по пять – шесть часов.
И как раньше на службе он раз в неделю делал вылазки к молодежным дискотекам и ресторанам, где силой своих навыков оно вразумлял разнообразных хулиганов, не приставать к одиноким, и не обижать слабых. Преступность во Владивостоке с появлением в городе Кузьмы даже на какое-то время упала, зато в милиции появилось масса заявлений о бесчинствах взрослого хулигана, калечащего детей, почему-то вооруженных кстати, кастетами, ножами, а некоторых даже травматическим или огнестрельным оружием (что во Владивостоке в тот период встречалось довольно часто).
В один из дней на хозяина Ли наехали рэкетиры, из бывших спортсменов. Он отказался платить какие-то большие суммы, как ему озвучили, Приехавшие пять молодых парней, приступили к уничтожению имущества предпринимателя. Представители закона и охранники почему-то сразу пропали. И лишь один Кузьма возмутился подобному беспределу, когда его куртку, оставшуюся в ларьке облили бензином и подожгли. Дядя Вася, как мог, пытался удержать Кузьму.
Но Кузьма раскидал всех пятерых. А тому, который достал нож, сломал руку. Только тогда появилась, охранявшая рынок милиция и охрана. И то не задержать рукитиров, а задержать Кузьму. Кузьме пришлось бежать. Ли, которого он встретил потом, уже ночью, рассказал, что теперь придется заплатить двойную плату или уехать и закрыть ларек. Он посоветовал Кузьме, больше никогда не появляться на рынке.
— Они обещали тебя убить Кузьма. Времена здесь такие. Беги. Эти убьют – сказал, прощаясь Ли.
Денег никаких не заплатил, да и Кузьма не просил, понимая свою вину.
Кузьма понимал, что надо искать новую работу и регулярно занимался ее поисками. Рынки обходил стороной, понимая, что бандиты ему не простят. Ему предлагали развозить проституток, охранять притоны, разбираться с неугодными бизнесменами, ловить рыбу с корейскими браконьерами. Все это было не его. Он пробовал и уходил.
С огромным трудом, Кузьма через знакомого Валеры, пристроился к бывшим афганцам, обучать детей восточным единоборствам. Те относились к нему с некоторым подозрением – во-первых офицер, во-вторых не афганец, а это было немаловажным условием для подобной деятельности. Но увидев Кузьму в деле, они резко изменили свое мнение, а бывший сержант спецназа Гаврилов, даже в минуты хорошего настроения, говорил, приятельски похлопывая Кузьму по плечу:
— Жаль ты не ходил с нами на караваны, и не был в Саланге. Я бы тебе свою спину доверил! Ответь Кузя, за что тебя, такого всего положительного, вдруг с флота поперли? Не пьешь, не куришь, наркотой не балуешься, на женщин не смотришь?
Кузьма пожимал плечами, лишь отделывался общими фразами о необходимости сокращения флота. Денег особых эти занятия не приносили, зато проблем с милицией и последующими разборками за своих питомцев, приносили много, и Кузьма уже скоро был вынужден искать более денежную и спокойную работу, не прекращая однако, своих занятий в клубе.
Как-то через одного знакомого, а если, проще говорить, то отца ученика по восточным единоборствам, давшему Кузьме прекрасную рекомендацию, его все же через несколько месяцев, взяли на работу в одну из служб безопасности, одной хабаровской фирм.
Кузьму познакомили с начальником службы безопасности, по фамилии Баргузин, до этого служившего то ли в КГБ то ли в МВД, что было покрыто тайной, к которой Кузьма явно не допускался. Невооруженным взглядом было видно, что и в тех и других силовых структурах связи у него были и хорошие. Недаром милицейские и ФСБ-ные генералы были постоянными посетителями базы отряда Баргузина.
По пьяной лавочке, после бани с девочками, они любили пострелять из весьма экзотического оружия, имевшегося на вооружении фирмы. Кузьма видел с Баргузиным многих знакомых по службе на флоте адмиралов, продававших корабли. И он на всякий случай надвигал на глаза свое кепи.
Баргузин обеспечивал охоту многих олигархов, адмиралов и генералов на экзотических животных всего Дальнего Востока и Юго-восточной Азии. И поэтому они, желая потратить свои «честно» заработанные деньги на экзотические увлечения.
На Дальнем востоке один знакомый Баргузину московский авторитет или олигарх имел свои интересы, в связи с массовой распродажей кораблей флота. Ему требовалась, поддерживающая его силовая структура, которая была бы в состоянии обеспечить прикрытие проводимых им афер. Баргузин с его ребятами делали все возможное, чтобы обеспечить интересы и желания этого московского олигарха.
Баргузин, проверив Кузьму и его навыки, пообещал Кузьме золотые горы. Он обещал квартиру во Владивостоке или даже в Москве. Сначала Кузьме позволяли охранять только базу отряда. Затем через пару месяцев Баргузин привлек Кузьму, в компании бывших уголовников и спортсменов составлявших основу отряда, к силовому обеспечению продажи кораблей, бывшего военного флота СССР.
Нельзя сказать, чтобы Кузьме нравилось, то чем он занимался, но ничего другого найти он, пока не мог и был вынужден мириться с тем, что есть. Своя квартира во Владивостоке была пределом мечтаний Кузьмы.
В отряде Баргузина Кузьма держался особняком, ни с кем не заводил близких знакомств, не пресмыкался не перед кем. Однажды, его один здоровенный бугай, по кличке «Фитиль», из бывших уголовников, в шутку его оскорбил, как бывшего офицера и Кузьма не стал с ним церемониться. Сломал нос и перебил правую руку. После этого, желающих пошутить над Кузьмой в отряде Баргузина больше не находилось.
Баргузин после этого случая, приказал Кузьме навсегда забыть про офицерскую честь, и оштрафовал сразу на две зарплаты, якобы на лечение «Фитиля».
Осенью 1994 года группа Баргузина обеспечивала, по приказу московского друга Баргузина Бориса Викторовича, отправку авианосца «Брест» в Южную Корею. Возникли трения с экипажем, еще не сошедшим с корабля и не желавшим его отправки, с якобы случайно оставшийся секретной техникой на борту.
Баргузин не стал разбираться в причинах, тем более, что его руководство потребовало решительных действий и начал прессовать военных моряков.
Кузьма, служивший ранее на «Бресте» и имевший среди экипажа «Бреста» многих друзей и знакомых, понимая преступность действий продавцов авианосца, стал оказывать помощь экипажу «Бреста», и своим бывшим друзьям — сослуживцам.
Его неожиданное вмешательство на стороне экипажа, сыграло решающую роль. В неравной борьбе, с баргузинскими костоломами, отправка корабля с секретным оборудованием на борту была сорвана.
Баргузин, со своим отрядом, был вынужден срочно покинуть корабль. А Кузьма понимая, что его ничего хорошего не ждет, ушел о Баргузина. Теперь он твердо решил вернуться на Кубань, но ему были нужны деньги на дорогу.
Бывший летчик «брестского» авиаполка Леня Балуевский, занявшийся переправкой старых машин из Японии, пригласил Кузьму в свою фирму, устанавливать антиугонные устройства на пригнанные машины.
С утра до вечера, вымазанный в автомобильной грязи Кузьма разбирал машины, и устанавливал антиугонные устройства, а затем собирал машины. Один раз случайно сжег паяльником кожаное кресло. Пришлось целый месяц работать, за так. Стыдно было смотреть Лёне в глаза. Заработок не весть какой, но он позволял хотя бы не чувствовать себя не нахлебником в квартире Валеры. Так продолжалось почти целый год.
Случайно встретив в городе, одного из симпатизирующих ему охранников из отряда Баргузина, Кузьма узнал, что Баргузин его разыскивает для примерного наказания. Он пообещал убить Кузьму за срыв сделки.
Не желая, более подставлять Валеру, Кузьма решил покинуть навсегда дальний восток и вернуться на родину. Тем более, что вернулась из Китая жена Валеры Марина, смотрела на незваного ей сожителя по квартире с явной неприязнью. А когда приехали из Вышнего Волочка, дети Валеры и Марины, Кузьма понял, что возвращаться домой.
Все обстоятельства сложились, к возращению, к родителям на Кубань. Сборы были недолгими, сложнее всего, оказалось оформить документы в райвоенкомате. Во-первых не все дни в военкомате оказались приемными, и пришлось подгадывать под часы работы и дни работы военкомата. Во-вторых пришлось в самом военкомате выстоять бешеную очередь из бывших отставников и старушек, стоявшим по делам пенсий и похоронным делам. В конце концов, с третьего раза, он все же пробился в заветный кабинет
— В станицу Охотскую, так в Охотскую на Кубань. Отправляю твое дело, и нам станет легче. Не надо корячиться с квартирой для тебя. Сам понимаешь фиг бы дали. А так, баба с возу, кобыле легче – подвел итоги и подписал все документы, тот же усатый майор, и потом, улыбнувшись, вдруг спросил – а Охотская – это от того, что охота у вас прекрасная, как там говориться в поговорке. Тебе охота и ей охота – вот это охота. Бабы у вас все до гулянок тоже охотские?
Кузьма шутку не принял:
— Название нашей станицы произошло от названия Охотского полка, который держал укрепления за Кубанью. А может еще и от того, что за Кубань к воинственным горцам переселяли самых смелых казаков из закубанских станиц, призывали охочих или желающих к такому опасному переселению – пояснил Кузьма майору.
Не увидев, на лице Кузьмы, желания пошутить, майор собрал в кучу все документы Кузьмы, вложил ему в руки, и разведя руками, крикнул в сторону двери:
— Следующий! Свободен каптри! Ты теперь уже не наш, а охотский! Можешь быть теперь охотским сколько захочешь! Бабам привет передавай вашим. Надо к вам в отпуск собраться на рыбалку и охоту.
Прощание с Валерой и Мариной было недолгим. Вещей у Кузьмы было немного, всего одна сумка. Билеты были куплены на утренний рейс самолета, на Краснодар. На прощанье Кузьма, купил хороший торт и шампанское для Марины. Они втроем отпраздновали его отъезд. Марина, была как никогда, приветлива с Кузьмой.
— Ты, Кузенька не стесняйся, если что, приезжай к нам в гости, всегда будем рады тебе – приветливо, улыбалась она Кузьме.
Ей вторил Валера, опасливо поглядывая на жену:
— Кузя ты не стесняйся, если что можешь пожить у нас сколько надо.
И тут же замолк, видимо получив удар ногой по ноге, от Марины под столом.
Часов в восемь вечера, Кузьме внезапно позвонил бывший сослуживец по «Бресту» Миша Морозов, и пригласил к себе домой на проводы Василия Васильевича, командира БЧ-7. улетавшего завтра на Санкт-Петербург.
Кузьма видел, что его присутствие в доме Валеры, даже в последний день, не совсем приятно Марине, и с удовольствием согласился провести последний вечер во Владивостоке со своими бывшими сослуживцами. Марина только сказала напоследок:
— Если поздно вернешься, то я тебе постелю в коридорчике на матрасе, все-равно тебе рано уходить.
— Хорошо — согласился радостно Кузьма и убежал к Валере Морозову, который жил неподалеку.
В квартире бывшего командира БЧ-2 авианосца «Брест» Валеры Морозова на улице Семеновской во Владивостоке, собрались бывшие офицеры авианосца «Брест». Провожали уезжающих в Европу, вернее в европейскую часть России, или как говорили с большую Россию, бывшего командира БЧ-7 Муравьева Василия Васильевича ныне капитана 2 ранга. А когда узнали, что и Кузьма улетает завтра на Кубань, решили провожать сразу и его. Так сказать совместить все проводы.
Эскадра, в лице контр-адмирала Доскаля, постаралась избавиться от беспокойных офицеров с «Бреста» и в начале 1995 года они почти все оказались за штатом, а затем были уволены по оргштатным мероприятиям в запас или просто выкинуты за «ненадобностью» с флота.
В период активной стадии распродажи кораблей руководители флота адмирал Душенов и командир эскадры контр-адмирал Доскаль старались избавляться, прежде всего от честных нормальных офицеров, тех кто в хоть в какой-то мере не воспринимал мошенничество по продаже кораблей руководства флота, и вообще не разделял взглядов о необходимости распродажи кораблей.
Командиры БЧ-7 и БЧ-2 авианосца Василий Васильевич Муравьев и Миша Морозов были вынуждены уйти с флота по организационно-штатным мероприятиям – сокращению должностей. Командиру БЧ-4 Саше Герасимову удалось перевестись в высшее военно-морской училище, или как теперь оно называлось Военно-морской институт, куда рука «Душмана» и «Учителя» пока не дотягивались.
Кузьма, успел попривыкнуть к гражданской жизни, изрядно потрудиться на ниве дальневосточного бизнеса, что впрочем, не принесло ему ни дивидендов, ни радости.
Звенела гитара, рвавшая душу и Миша выводил слова песни специально написанной им для уезжающих друзей:
Бросаем службу навсегда
По трапам сходим в одиночку
А по щекам течет слеза
Предательски дрожит рука
Находит у фуражки уха мочку!
Мы честь всей службе отдаем
Мы салютуем молча флагу!
— Ребята за нашу службу, за нас, за «Брест», за наши корабли! – поднял тост Сан Саныч Лебедев – бывший особист, как называли его на корабле, или официально оперуполномоченный особого отдела бывшей группы кораблей «отстоя» в бухтах Чародейка и Русалка.
Надо наверно сказать, что особистов в свою компанию, корабельные офицеры никогда не брали, хотя жили рядом в соседних каютах на корабле, и месяцами вместе бороздили моря. И тем не менее ….. не брали. Другое ведомство, другие отношения. В задачу особиста входило знание обстановки в офицерских каютах и матросских кубриках, а офицеры этому знанию, как правило не были довольны, ибо всё, что знал особист, становилось почему-то известным командиру и замполиту.
Для Сан Саныча, на «Бресте», было сделано исключение, какого не знал не один другой особист. Он видел это и высоко ценил.
Дружба с Сан Санычем началась, с его прибытия на корабль. Ранним мартом, абсолютно не раздумывая, он бросился с баркаса в холодную воду, спасать оступившегося и упавшего за борт молодого матроса. Вокруг баркаса плавал лед, и тем не менее, Сан Саныч сделал все возможное и невозможное и вытащил, испуганного до смерти молодого парня, таращившего на него и всех в баркасе, свои испуганные голубые глаза. Матрос не умел плавать и если бы, не реакция Сан Саныча, он пошел бы как топор ко дну.
А потом крупозное двухсторонне воспаление легких. Уколы, капельницы, корабельный изолятор. Сан Саныч, очень удивился, когда в изолятор к нему пришли с бутылкой спирта и закуской тогда старший инженер БЧ-2 капитан-лейтенант Морозов (матроса которого он спас), корабельный врач капитан Игорь Муратов, а также командир первого дивизиона БЧ-4 капитан-лейтенант Герасимов и начальник химической службы Сергей Огнинский.
— Сань, ты чего тут разлегся? Вставай. Мы лечить тебя пришли немного – сказал начхим, и поставил на столик бутылку спирта странного желтого цвета – это очень хороший спирт от начмеда, лечебный, от его щедрот. Начмед говрит всем нам, что излечивает любую пневмонию за несколько дней. Но в одиночку, говорит врач, его принимать нельзя.
— Доктор, а мне можно спирт. Я все же лекарства принимаю. Не повредит?
— Если с доктором – то можно, если без него – то нельзя! – важно сказал Игорь Муратов, разливая спирт, настоянный на витаминах «Гексавит», за что получил название «медицинская или лечебная гексавитовка» по граненым стаканам.
После этой встречи отношения офицеров с особистом, пришедшим недавно на корабль, наладились, и даже больше переросли в дружбу.
События, связанные с угоном «Бреста» на Дальний Восток, когда особист в первых рядах выступил против даже своего начальства из Москвы, только закрепило их флотскую дружбу.
Однако и Сан Саныч после событий на «Бресте», был изгнан со службы. Впрочем он никогда не жалел и сразу окунулся с головой в предпринимательскую деятельность.
Успехи его детективного агентства были притчей во языцех. Не жаловал Сан Саныч ни продажных чиновников от флота ни бандитские организации, наживавшиеся на продаже кораблей. Поэтому у него были и друзья, сподвижники и естественно враги. Врагов было много, но он всегда шутил, когда ему об этом говорили:
— Врагов не считают – их бьют! А право бить этих гадов, продавших флот, страну и народ – надо еще заслужить!
Сан Саныч называл свою фирму «Мангуст», в противовес двум охранным агентствам, крышуемым бандитами, называвшимися «Кобра» и «Гюрза».
Дружба, связавшая их с Мишей Морозовым, также активно занимавшимся компьютерным бизнесом, только окрепла.
— За нас, так за нас! За наш «Брест» и его славный экипаж – поддержал тост Саша Герасимов, и поднял свою рюмку.
Все присутствующие дружно подняли рюмки, наполненные водкой, и сдвинули их в едином порыве, и лишь один Кузьма Гусаченко поднял бокал с апельсиновым соком. На «Бресте» не принято было заставлять пить, если человек не хотел этого. Не хочешь, никто тебя не будет заставлять, и заглядывать в твой бокал – допил ты или нет. Все знали, что Кузьма не пьет, и никто не думал упрекать его этим.
— Ребята дорогие, как мне жалко с вами прощаться. Вы настоящие друзья и я был горд служить вместе с вами – сказал вполголоса, бывший летчик Леня Балуевский.
Его маленькие черные глаза, всегда смотревшие бесстрашно в лицо любой опасности на этот раз были наполнены слезами. Не один раз он поднимал в воздух свой штурмовик с палубы «Бреста» и недаром был награжден боевым орденом «Красной звезды» за выполнение специального задания у берегов Вьетнама.
Это было не просто прощание с отъезжающим, но это было прощанием с прошлой жизнь и прежде всего с их авианосцем «Брестом». У многих бывших офицеров, поблескивали слезы.
Нам на разные причалы,
Начинаем жизнь сначала,
– перебирал струны гитары Миша Морозов.
Разбросало экипаж «Бреста» по всей стране.
Одним из первых уехал в Москву Володя Никифоров – последний командир «Бреста», уехал тихо, без особых проводов, где у его жены Гали была квартира.
Уехал командир БЧ-6 майор Валера Архангельский куда-то в Подмосковье,
Командир БЧ-4 Мансур Асланбеков уволился раньше и уехал в Питер, к родителям жены.
В медицинскую академию перевелся корабельный доктор Игорь Муратов.
Не стал засиживаться на корабле и начхим Сергей Огнинский, которому предложили бизнес его знакомые.
Раскидало бывших «брестцев» по всей стране и многим странам СНГ. Подполковник Пинчук и замполит капитан 2 ранга Поповченко уехали в Киев на Родину – поднимать незалежную Украину. Помощник по снабжению Боря Мальков и ракетчик Витя Федюнин перебрались в легендарный Севастополь – город русских моряков, принадлежавший ныне Украине.
А некоторые из офицеров уехали даже в страны дальнего зарубежья. Старший механик, он же командир БЧ-5 Мунин Ефим Михайлович, уехал с семьей в Израиль, на свою, как он говорил «историческую Родину», а штурман командир БЧ-1 Вальтер Фоншеллер перебрался с родителями и женой в объединенную Германию в маленький городок Хайгельброн.
Отдельный корабельный, авиационный, штурмовой полк расформировали вслед за выводом из строя боевых кораблей «Бреста» и «Смоленска», и большинство классных летчиков, лишились любимой работы.
Леня Балуевский вместе с парой друзей по полку, подрабатывал покупкой и перегоном подержанных машин из Японии. У него на фирме Кузьма и занимался предпродажной подготовкой машин
Собрались сегодня, оставшиеся во Владивостоке, у Мишки дома спонтанно. Мишка узнав, что уезжает в родной Псков Василий Васильевич, тут же обзвонил, всех кто еще остался на Востоке, и мог оперативно подъехать к нему домой.
Жены Мишкиной Надежды не было дома, она работала официанткой в ресторане «Витязь», и воспользовавшись отсутствием жены, Мишка накрыл друзьям шикарный стол. Чего там только не было. Радушный хозяин вытащил все, из двух финских холодильников.
С женой у Миши были сложные взаимоотношения. Надежда, вышедшая из недр Владивостокского военторга, почему-то не считала необходимым, хранить верность Мишке. Он же не мог привыкнуть, к такому поведению жены, и называл свою женитьбу вынужденной или просто сожительством.
Однажды после того, как выпившая Надежда, притащила домой из ресторана пьяного коммерсанта, отношения между ними окончательно разладилось. Мишка банально по-русски побил Надежду, чего она простить ему не хотела.
— Кузьма – чего ты уезжаешь? Иди ко мне. Знаешь, я тебе какую зарплату положу! Мне нужны такие честные парни как ты – внезапно спросил Сан Саныч, пристально глядя на Кузьму.
Кузьма покраснел, как рак и заикаясь ответил:
— Нет, Сан Саныч я решил. Вот билеты купил до Краснодара. Там родители ждут. А здесь не мое место. Надо на Родину собираться, на Кубань.
Кузьма вытащил из кармана пиджака билеты до Краснодара и показал Сан Санычу.
— Съезди туда, осмотрись и если ничего не найдешь – возвращайся. У меня всегда для тебя будет здесь работа – запивая водку томатным соком, с сожалением, прищурившись, сказал Сан Саныч.
После третьей рюмки все немного расслабились, Леня Балуевский скинул теплый свитер и остался в клетчатой рубашке, Сан Саныч снял темный пиджак и галстук, и остался в белой рубахе, а Кузьма аккуратно повесил на спинку стула свой явно новый, купленный по случаю возвращения на Родину штруксовый пиджак.
Мишка спел еще пару собственных песен, рвущих бывшим флотским офицерам, и ему все дружно подпевали:
Продали наши корабли
Предав морскую нашу службу,
А кто-то там набил мошну
Предав наш флот и нашу дружбу
Кузьма задумался. В стране происходило, черт знает что. До Дальнего востока лишь докатывались раскаты отдаленных и значительно преувеличенных московский и питерских событий. Полным ходом шла самая настоящая война в Чечне, и судя по сводкам наши войска не могли за день или за два даже боле, чем двумя десантными полками, справиться с бывшими, но озверевшими соотечественниками и прибывшими откровенными бандитами из-за рубежа. В 1993 году президент России Борис Ельцын, не нашел лучшего, как расстрелять из танков собственный Парламент, под рукоплескания западной демократии.
— Бери независимости, сколько унесешь – орал со стаканом в руке, он в пьяном угаре.
И бывшие братские и автономные республикам и области услышали, то, что хотели услышать. Что началось в стране? Сначала парад суверенитетов, затем попытка здравомыслящих голов остановить вакханалию. Но было уже поздно.
Даже Новгород и Псков вспомнили о старых добрых временах, когда они были независимыми от Москвы.
— Даешь Новгородскую республику! Даешь Псковскую республику! – орали на митингах купленные бомжи, пьяницы и безработные, под рукоплескания безродных выскочек.
Задача была одна разорвать Россию любыми средствами. Под рукоплескание различных народных фронтов из Прибалтики, приплаченных американскими долларами ЦРУ.
Все республики брали, хватали, хапали, даваемый им суверенитет, не стеснялись и не заморачиваясь, на этическую сторону проблемы и на единство тысячелетнего государства. Под аплодисменты демократического Запада и особенно республик Прибалтики и Польши – все шло к развалу России.
Чечня, на фоне других республик, взяла независимости сколько унесла. Не взяла, а хапнула – раз не говорят сколько можно – значит бери больше – дальше разберемся.
Зачастили прибалтийские эмиссары инструктировать чеченцев, как надо вести себя с Россией. Привезли из той же Эстонии летного генерала, этнического чеченца возглавить борьбу за суверенитет.
Как и на Украине — все российское вооружение, находившиеся на территории Чеченской республики, объявилось собственностью республики и ее народа. Рассудили, что худа не будет, а пока в России разберутся, что к чему, будет реально чем защищать свой подаренный Россией суверенитет. Благо российских военных баз и складов на территории республики оказалось достаточным (тыловое обеспечение южной группы войск), не только для защиты независимости Чечни, но и всех республик Северного и Южного Кавказа вместе взятых.
Воспользовавшись отсутствием границ, потянулись в Чечню караваны с оружием от мусульманских друзей из Турции и прежде всего арабских стран, закупленного на деньги «доброжелателей» России.
Эстония и республики Прибалтики перевели всю собранную советскую наличность в банки Чечни, а не сдали России. Начались нападения на военные склады, на воинские части.
Убийства военных, работников КГБ да и просто русских стали обыденностью жизни. Убивали даже чеченцев, которые выступали против независимости, пытались защищать русских соседей.
Историки начали переосмысливать и переписывать всю историю Чечни в нужном направлении. Главными врагами объявлялись потомки терских казаков и русских, живших в Чечне. На них вешали всех «собак», за все беды испытанные чеченским народом от русской многовековой «оккупации».
В казачьи терские станицы направлялись эмиссары, которые должны были направлять борьбу чеченцев против русских. С гор стали переселяться в станицы целыми семьями. Казаков и русских теснили. Они были вынуждали продавать дома за бесценок и уезжать в Россию. Тех, кто не соглашался, просто убивали, с семьями, с детьми, стариками.
А в это время руководство армии и страны занималась зарабатыванием денег и проматыванием имущества бывшего Советского Союза. Надо же было войти в капитализм максимально обеспеченными, и с хорошим запасом прочности на случай непредвиденных проблем.
Вот тогда и пошли с молотка не только новые корабли, подводные лодки, самолеты, артиллерийские установки, средства связи и локации, но и секреты бывшей большой страны.
До простых людей, офицеров и армии никому не было дела. Генерал с позорной кличкой — погонялом, как у бандюков «Паша-мерседес», вместе с группой быстро слепленных им из непонятно каких жуликов «генералов» типа «генерала Димы Якубовского» и иже с ними, проматывал имущество армии и флота.
Морские офицеры, особенно на Дальнем Востоке, были немного в курсе дел в стране, но все казалось таким далеким и нереальным. Единственное, с чем им непосредственно пришлось столкнуться, так это с массовой распродажей кораблей Тихоокеанского флота и продаже офицерских квартир а базах флота.
— Подальше от Москвы! Побольше возможностей разбогатеть – говорил, не стесняясь один из торговцев кораблями.
Разговор друзей перекидывался с положения в стране, на ситуацию на флоте, обсуждались проблемы известные по рассказам бывших сослуживцев, газетных статей.
— Да что мы все о службе и о службе и стране, как будто от нас что-то там зависит. Послушайте лучше анекдот – предложил Леня Балуевский.
— За неимением химика анекдоты теперь рассказывают летчики – подколол Балуевского, Миша Морозов.
Тот ничуть не обращая внимания, продолжил:
— Мужчина нервничает всего два раза в жизни. Первый раз, когда не может второй раз, а второй раз, когда не может первый!
Раздался дружный смех.
Сан Саныч продолжил:
— Женщина, нервничает три раза в жизни. Первый раз, когда отдается первому мужчине, второй раз, когда первый раз берет деньги, третий раз, когда первый раз дает деньги!
— Замотали с похабными анекдотами, прямо хоть девочек по вызову, заказывай. Но не дождетесь. Сегодня мужской день. Пойду лучше пельмени поставлю. Самая мужская пища, которую может приготовить любой – смеясь, сказал Миша Морозов.
Саша Герасимов стал убирать закуски со стола и накрывать чистую посуду.
А Сан Саныч с хитрой физиономией начал рассказ:
— Приезжает командующий Тихоокеанским флотом из отпуска и спрашивает начальника штаба:
— А где мои авианосцы?
— Махнули, не глядя на три иномарки и квартиру в Сингапуре для офицеров – отвечает, потупив взгляд тот.
— А если из Москвы заинтересуются и спросят все же где они?
— Вот тогда им и предложим квартиру в Сингапуре.
— А если не возьмут? И начнут разбирательство.
— Им же хуже – пожал плечами начальник штаба – сами уедем в Сингапур.
Все как-то невесело рассмеялись.
— А если действительно, кто-нибудь заинтересуется? – серьезно спросил Кузьма.
— Не заинтересуются – поверь моему опыту, ответил, серьезно глядя на Кузю своими проницательными глазами Сан Саныч – деньги за наши авианосцы давно поделены в Кремле. А если, кто и спросят, то его тут же закопают весьма глубоко.
Все откинулись в креслах и на стульях, пока Мишка варил пельмени. Сан Саныч и Леня Балуевский закурили и дым стал стлаться над накрытым журнальным столиком. На столе рядом со спиртом «Рояль» появилась новая бутылка, невиданной ранее водки «Флагман».
Сан Саныч взял ее и внимательно прочитал аннотацию — Ничего себе производства — Калининград. Откуда взял? — спросил он, посмотрев на Мишу, накрывавшего на стол.
— Да поставщики привезли на пробу целый ящик. Хочешь, тебе ангажирую пару бутылок? Вкус можжевеловый непередаваемый и утром голова совсем не болит – ответил Миша Морозов.
— Раз не болит. Проверим это на практике. Практика все же это критерий истины. Давай пару бутылок. Не забудь – улыбнулся Сан Саныч, разливая водку в рюмки.
— Да вон возьми за шкафом ящик стоит, Положи в портфель, чтобы не забыть. Да чего потом проверять водку? Водка как водка. Разливайте, а не размышляйте хорошая и не очень. И не пейте, подождите меня. Совесть имейте. Уже заканчиваю – заулыбался, заглядывая в комнату Миша, вытирая руки полотенцем.
Василий Васильевич, откинувшись в своем кресле, мрачно сказал:
А у меня возникает вопрос, а нужен ли сегодня нынешней российской власти Военно-Морской Флот?
— Если бы был нужен – значит флотом бы, занимались, а не продавали за бесценок – ответил мрачно Кузьма, сверкнув глазами и взяв со стола бутерброд, с кабачковой икрой и веточку петрушки.
— Россия – «страна сухопутная», а флот слишком дорогая игрушка для «бедной» страны – утверждают многие нынешние «выдающиеся» экономисты и политики. Хочу Вам напомнить слова выдающегося российского реформатора Петра Аркадьевича Столыпина – ответственного государственного деятеля, которому, после Цусимы Россия должна быть обязана возрождением Российского флота: «Надо крепить Военный флот! Береговая оборона, о которой твердят противники флота – полная чушь! Если мы хотим быть Державой, то должны иметь сильный флот. Это хорошо понимали Петр Великий и Екатерина Великая, а вот сегодняшние крикуны не понимают. Хотят сэкономить …. Во что обойдется в будущем такая экономия?»
— Ну, вот на службе о бабах, а дома о корабельных делах, как всегда. За вами глаз и глаз нужен – съязвил, немного нервничая Сан Саныч.
— Ты Саня не ерничай. Как флот возрождать будем? Или ты хочешь, чтобы о нас, я имею ввиду, нашу страну, о наши с вами семьи, вытирали ноги господа из НАТО? – начал заводится Василий Васильевич – Или ты думаешь, что даром спонсируется это уничтожение флота? Ты же знаешь, как разделали на иголки в Николаеве при прямом содействии компаний из США «Владимир Мономах» – первый атомный авианосец, а продажа Китаю «Дмитрия Донского» — с 95 % готовностью? Сравнительный анализ даже материалов открытой печати показывает, что по боевым возможностям сегодняшний российский ВМФ уступает иностранным флотам: на Балтике — шведскому флоту в 2 раза, финскому тоже в 2 раза, германскому в 4 раза; на Черном море — турецкому в 2-3 раза; ВМС США — более, чем в 20 раз; ВМС Англии и Франции — более чем в 5-8 раз (каждому); ВМС стран НАТО более, чем в 30 раз. А здесь на Востоке даже считать не хочется – более чем на 80% отстаем.
— НАТО нам больше не враги, а союзники и об этом сказал президент — назидательным голосов сказал улыбаясь Сан Саныч
— Когда спят зубами к стенке — съязвил Василий Васильевич — обычно за такие просчеты нашей стране приходится потом харкать кровью. Вот и сейчас, кто чеченцев поддерживает? Официально, вроде никто, а неофициально советники НАТО обучают и вооружают чеченцев. Госпитали ФРГ уже открыты для лечения раненых, а пансионаты Крыма для отдыха перед терактами. Лукавят они, для них главное чтобы мы разоружились, а потом с нами можно делать то, что они захотят.
— А что ты предлагаешь? Чтобы мы поддержали тебя, сказали вслух, что у власти преступники, ведущие страну с тысячелетней историей к гибели! Или у тебя другое мнение? Зачем ты это нам все говоришь – спросил, вернувшись с кухни, и садясь в свое кресло спросил Миша Морозов.
— Я ничего не предлагаю, но не думать об этом не менее преступно, не только для государственных деятелей, но и для нас морских офицеров!
— Мы то, что можем сделать, выкинутые с флота, как дерьмо за борт кораблей – спросил разозлившийся Леня Балуевский, который хотел рассказать еще один анекдот, но ему не дали этими разговорами о флоте.
Леня всегда начинал нервничать, когда говорили о флоте, самолетах и вообще о Вооруженных Силах. Он летчик в самом расцвете сил оказался выкинутым из Вооруженных Сил даже без пенсии, оказался сегодня никому не нужным. Его лишили главного в его жизни — крыльев.
Саша Герасимов, с кухни принес большую желтую кастрюльку с нарисованными красными румяными яблоками. Из-под, приоткрытой крышки, выходил дымок готовых к употреблению пельменей.
— Команде ужинать – сказал он и поставил кастрюлю, на деревянную подставку.
— Леня ты неправ – в стране твориться что-то неправильно. Я с Кубани – там, рядом идет война в Чечне, родители пишут, что в станицу приходят похоронки. Плачут то одни соседи, то другие. Один Афган закрыли и нашли новый? Или мы воевать не умеем, или действительно нас продают оптом и в розницу – сказал молчавший и нахмурившийся Кузьма Гусаченко, тихо жевавший веточку петрушки.
Сан Саныч встал, подошел к окну, внимательно посмотрел на дом напротив, и внезапно задернул шторы.
— Сань а ты чего? Ты со своей кегебешной маниакальной манией преследования думаешь, что нас слушают? – спросил, знавший его лучше других Миша Морозов.
— Миша, мы здесь о таком говорим, что зная свою систему изнутри, я знаю, что слушают сейчас многих, особенно офицеров. Ну да это не главное. Главное, то, что страна действительно в дерьме. По нашим каналам действительно из Чечни приходят ужасные известия. Не буду вам говорить, но предательство в воюющей армии идет с самого верха. Вооружение боевиков Дудаева скажу вам честно финансируется не только из-за границы, но и из Кремля.
— Мы это на себе почувствовали на «Бресте» — вступил в разговор Саша Герасимов – Давайте братья я вам лучше пельменей разложу, и выпьем по единой — Сан Саныч пока разливай это «Флагман». Время еще есть пока, как и возможность поговорить по душам. А завтра наши друзья Василий Васильевич с Кузьмой покинут нас, и когда мы еще увидимся в таком составе?
Леня протянул свою тарелку и Саша, набрав маленькой поварешкой, жидкости и пельменей наложил ему почти до краев.
Сразу в комнате запахло свежими, горячими пельменями.
— А сметана, в этом квартире есть? – спросил Леня Балуевский, старавшийся перевести разговор на другую тему.
— Сметана пока еще есть – ответил Миша, поставив сметану в красивой белой сметаннице на стол.
Все остальные стали по очереди протягивать свои тарелки Саше Герасимову, а Сан Саныч открыв бутылку «Флагмана» разлил ее еще раз по рюмкам, всем кроме Кузьмы.
— Пельмени очень здорово, особенно под можевеловую водочку со слезой – сказал Миша, вытерев бок бутылки который после холодильника покрылся легкой испариной.
Внезапно в комнате зазвонил телефон. Миша вскочил с кресла и бросился к телефону.
— Надежда, что случилось? Ну что ты не плачь – услышали все, сидевшие в комнате – какие бандиты? Чего они от вас хотят? Зачем они напали на ваш ресторан. Сколько? А где ваша директриса? Ну, я сейчас подъеду с Сан Санычем.
Миша положил трубку, лицо его выражало крайнюю досаду:
— Тут ребята такое дело на ресторан, где работает Надежда, наехали бандиты. Какие-то сибирские говорят. Требуют денег за крышу за полгода назад, а заодно и за год вперед. Избили охранника дядю Пашу. Директриса сбежала. Надежда просит приехать и помочь. Я не могу ей отказать. Все же жена. Сан Саныч съездишь со мной? все же ты не лишний в таких делах?
Кузьма и Сан Саныч сразу вскочили с места. Остальные поддержали их словесно, но тоже встали и приготовились ехать.
— А как поедем. Мы ведь выпили изрядно — растеряно спросил Леня.
— Я поведу машину. Я не пил — сказал Кузьма с сосредоточенным и очень злым лицом, натягивая штруксовый пиджак и свою старенькую камуфляжную куртку.
— Я подгоню к ресторану своих ребят из охраны – сказал Сан Саныч
— Не надо сами справимся – мрачно ответил Кузьма.
— Средь бела дня. Я молчу. А где наша доблестная милиция? – выскочил в коридор несколько замешкавшийся Василий Васильевич.
— Ты, вот, что Василий Васильевич – останешься здесь. В машину все не поместятся по любому, и кто-то должен быть на связи. Заодно за пельменями посмотришь, чтобы никто не съел, пока нас нет – предложил Сан Саныч.
Леня Балуевский, в своей летной куртке, услышав про пельмени, заскочил в комнату, и подцепив вилкой пару пельменей, забросил себе в рот:
— Не пропадать же добру.
— Давай быстрее вылетай – вытолкнул Леню, одевшийся Мишка.
— Остаться так остаться. Миша, я пока посуду помою на кухне. Если что не так, сразу звоните – сказал Василий Васильевич, закрывая за ребятами дверь в квартиру — буду на связи, если что.
Все спустились вниз. Во дворе дома стояла Мишина машина «Тайота-Лумина» — гордость семьи и одна из последних моделей из Японии с правым рулем. Ее привез Мише по заказу Леня из Японии.
Кузьма сел за руль и аккуратно вывел машину со двора.
Проехали по Семеновской, повернули на Алеутскую, на которой и находился ресторан «Витязь». Машин, несмотря на то, что было уже почти 21 час, на улице было немного. Кузьма проехал мимо ресторана, внимательно осмотрелся вокруг, и повернул на улицу адмирала Фокина. Наконец приняв решение, он загнал машину во двор, в районе бани № 2.
— Пошли – предложил он вылезая из машины — вы идете через главный вход, я иду через запасной, а заодно контролирую, есть там их подмога. Наверняка где-то рядом стоит их и машинка, а там для страховки один или два бойца. И уходить видимо они планируют через задний вход.
Все бросились с Сан Санычем к главному входу в ресторан, а Кузьма, как бы прогуливаясь, завернул за угол, где был двор, откуда в ресторан завозились продукты. Не спеша Кузьма осмотрел переулок. Напротив технического входа стоял джип «Мицубиси-Паджеро» с затененными стеклами. Немного дальше стояли еще несколько машин.
Приняв решение Кузьма, не спеша, раскачиваясь, расстегнул две пуговицу своей куртки и надвинул на лоб черную вязанную шапку и как пьяный подошел к машине. Подойдя к машине, он стукнул ногой по переднему колесу и видимо, затем передумав, постучал пальцами в лобовое стекло и пьяным голосом громка сказал:
— Слышь? Брателло, дай полтинник. Душа горит, требует лечения.
Окно быстро, слегка подпевая электрическими моторчиками, опустилось вниз. На водительском месте показался, стриженый крепыш в синем с красным спортивном костюме:
— Пшел, вон отсюда бомжила. А то сейчас выйду, и надеру задницу. Полтинник ему дай. А потом дезодорантом машину обрабатывай от его вшей. Пшел вон, пока я не разозлился
— Да я немного попросил, только на пиво – как бы обиделся Кузьма – извини брат, пожалуйста, не знал братан, что ты такой скряга.
Парень показал Кузьме в открытое окно дуло пистолета Макарова:
— Ты, что не понял лох ушастый на кого попал. Мы — сибиряки! Мы здесь самая большая сила. Вали отсюда, пока я еще добрый, ибо мне не до тебя.
Кузьма качаясь уже заглянул в машину и увидел, что парень один.
— Ну ты это того убери ствол. Я ж, по доброму, а ты как свинья, а не брателло – продолжал прикидываться пьяным Кузьма.
— Все ты меня разозлил. Сейчас я тебе отстрелю яйца – разозлился не на шутку парень, и попытался открыть дверцу джипа. Рука с пистолетом опустилась немного вниз .
В это момент лицо Кузьмы приняло осознанное выражение. Один захват за руку с пистолетом через открытое окно машины и обладатель пистолета в результате сильнейшего рывка вылетел в открытое окно джипа, выламывая остатки тонированных стекол. Пистолет, из взятой мертвым захватом руки упав, краешком рукоятки, на ногу Кузьмы, и как мяч от удара отлетел прямо под джип. Раздался треск, ломаемых костей, правой руки. Парень издал вопль и теперь распластанный лежал, корчась у ног Кузьмы:
— Ты что лох наделал? Ты руку мне сломал. Ты труп – сейчас выйдут Мурза с Кастетом — они тебя зароют.
Кузьма пошарил у парня по карманам, красной с синим куртки, и нашел наручники и складной нож:
— Вот, что милый, а это уже, то, что доктор прописал и веревку искать не надо. Что бы ты, не наделал глупостей, я тебя пожалуй пристегну.
Я этими словами Кузьма пристегнул здоровую руку парня к металлическому круглому креплению ступени джипа. Затем вытащил из под джипа пистолет, и обтерев отпечатки пальцев платком забросил его в ближайшие кусты. Туда же полетел обработанный таким же способом нож и ключ от наручников.
— Так надежнее будет Ты тут полежи пока недолго, а я разберусь с твоими Мурзой и Кастетом и сразу вызову тебе скорую. Только не шуми, пожалуйста, а то я могу разозлиться и сломать тебе вторую руку.
Парень сразу затих, лишь тихонько постанывал, поняв, что Кузьма не шутит.
Кузьма тихо, как барс на охоте направился к запасному входу в ресторан.
Сан Саныч, Миша, Леня Балуевский и Саша Герасимов сдали в гардероб куртки и не спеша вошли в зал ресторана. В зале все было как всегда. Видимо никто из отдыхающих даже не подозревал, что в это время бандиты грабят кассу ресторана.
Медленная музыка, действовала расслабляющее, сидевшие за столиками, разгоряченные спиртными напитками, люди обнимались или рассказывали друг другу громко различные истории. Посреди большого зала танцевали несколько человек обнявшись и прижавшись, друг к другу. Миша обратил внимание, что в зале сидели несколько незнакомых морских офицеров в кителях.
— Если что можно будет пригласить их помочь нам – подумал Миша.
— Вы, стойте здесь – приказал Сан Саныч Саше Герасимову и Лене – контролируйте выход. Если что, их подмога к ним не должна пройти.
И те сразу расположились у стойки бара, расположенного у выхода, откуда хорошо был виден весь зал.
Сан Саныч с Мишей направился вглубь зала к служебному входу. Узнав Мишу к нем подбежал напуганный администратор, и что-то горячо стал ему рассказывать на ухо, жестикулируя руками. Выслушав его внимательно, Миша сказал к Сан Санычу:
— Там двое бандюков, вооруженных. Администратор лично видел один пистолетом Макарова. Пытавшегося задержать их швейцара дядю Пашу, которому 75 лет, просто оглушили пистолетом. Сейчас он лежит в дежурке без сознания. Администратор уже вызвал скорую. Милицию вызывать бояться – бандюки, как они называют себя «сибиряки» обещали сжечь ресторан. Сложная ситуация. Сейчас они в кассе, забирают деньги. Директриса смылась, А там и Надежда и кассир – можно сказать заложники.
— Пойдем наверно. Посмотрим на них – спокойно сказал Лебедев – Я уже позвонил по мобиле своим ребятам. Ты Миша будешь страховать меня со спины. Вперед не вылезай.
Он достал из-за спины маленький пистолет
— ПСМ или еще какая заграничная игрушка – подумал Миша
Медленно открыл дверь с надписью «Служебные помещения. Посторонним вход категорически воспрещен». В длинном коридоре, который был за дверью, было пусто, ну откуда-то доносились крики.
Сан Саныч с Мишей прошли в длинный коридор. Посредине коридора стоял большой старинный шкаф. Они и заняли позицию за шкафом. Сан Саныч снял пиджак.
— Так удобнее – пояснил он Мише, передавая ему пиджак на сохранение.
Внезапно раздалась сильная ругань, и дверь где-то в середине коридора шумно распахнулась. Из нее вывалились в коридор два парня в синих с красным спортивных костюмах, черных вязанных шапочках с большой синей сумкой. Один увидев, выглянувшего из-за шкафа, Лебедева сразу не раздумывая, стал стрелять:
— Кастет, здесь менты. Уходим – донеслось до Миши.
Шкаф принял на себя посланные им пули.
— Один, два, три, четыре, пять – считал Сан Саныч.
— Черт, стреляет зараза. По нам стреляет – подумал Миша, вжимаясь в стену за шкафом и подтягивая руками к себе Лебедева, который явно хотел выскочить навстречу выстрелам.
Лебедев освободился от Мишкиного захвата, и вытащив левую руку с пистолетом, ответно выстрелил из-за шкафа. Раздались убегающие шаги. Лебедев выглянул из-за шкафа и тут же прозвучали два выстрела:
— Уходят к запасному выходу — он выскочил из-за шкафа и несколько раз выстрелил.
В ответ раздались еще выстрелы. Где-то хлопнула дверь.
– Ушли, сволочи – сказал Сан Саныч и стал оседать на пол — а меня кажется немного зацепило.
Миша с ужасом увидел, что на правом предплечье, белая рубаха быстро покрывается кровью рукав пиджака, заливавшегося кровью. Миша схватил пистолет, который выронил Лебедев и бросился к двери запасного выхода. По пути из кассы выскочила Надежда с какой-то женщиной. Увидев Мишу с пистолетом – она шарахнулась назад в комнату, с надписью «Касса»
— Окажи помощь Сан Санычу, а я за ними – на бегу крикнул Миша.
— Будь осторожен Миша. Они же вооруженные – прокричала Надежда, но бросилась к Сан Санычу.
Открыв дверь на лестницу, Миша сразу окунулся в темноту. Кто-то выключил свет. Снизу раздавались торопливые шаги. Кто-то прыгал через две ступеньки. Миша вытащил вперед пистолет Сан Саныча и приготовился стрелять.
Внезапно внизу раздался сильный шум чьего-то падения, какие-то крики, мат. Наконец, все стихло, и на лестнице внезапно зажегся свет. Миша осторожно выглянул вниз. Там стоял Кузьма, вытирая руки, а в его ногах копошились оба парня в испачканных спортивных костюмах.
— Кузьма. Они же вооружены – крикнул Миша сверху.
Кузьма поднял с пола оба Макаровых, и показал Мише:
— Все нормально Миш. Одного придется долго лечить в госпитале, а второго не сильно приложил. Он сам бросил пистолет и сдался, увидев, как сломал руку первому.
За спиной Миши отворилась дверь, и на площадку вышел Сан Саныч, с перетянутой жгутом рукой. Быстро оценив сложившуюся обстановку он приказал Мише:
— Пойдем вниз к Кузьме.
Они спустились вниз по лестнице. Сан Саныч, с каждым шагом, морщился от боли.
— Чьих, вы хлопцы будете? Кто вас в бой ведет? – спросил весело Сан Саныч, пнув ногой в плечо парня, у которого явно была сломана рука.
Тот застонал и схватился за больную руку, здоровой:
— «Сибиряк» тебя сотрет в порошок, сволочь. Вы что тут творите беспредел? Это наша земля. Какого черта вы сюда полезли?
— Насчет вашей земли я глубоко сомневаюсь. Здесь наша российская земля и беспредельничать и паскудничать мы вам здесь не дадим. Понял? Как тебя там?
— Меня Мурзой кличут, а его Кастетом.
— Сплошной уголовный паноптикум. Считаем, что познакомились! Меня зовут Сан Саныч Лебедев. В вашем мире просто Лебедь. Я возглавляю частное охранно-детективное агенство структуру «Мангуст». Насколько я знаю, по опросам местных жителей, вы не местные, а заезжие к нам кемеровские и новосибирские бандюки. Ходите под «Сибиряком» и за вами шлейф многих интересных и в том числе уголовных дел. Вы наследили даже в Калининграде, Пскове, Новгороде, а теперь, когда там земля загорелась под вашими ногами, перебрались сюда. Видимо решили, что все, что здесь плохо лежит надо срочно подбирать. Вам оказалось мало авторемонтных мастерских, автомобильных магазинов, парикмахерских салонов, кафе, гостиниц. Сегодня вы замахнулись на один из центральных ресторанов Владивостока. Проституция, торговля оружием, водкой, красной рыбой и икрой, подержанными машинами, вы ничем не гнушитесь, лишь бы приносило деньги – блеснул своими знаниями обстановки Сан Саныч – убийство табачного короля Васо Панкриашвили в бассейне. Ваших рук дело? Убийство участкового милиционера на Голдобине, судьи Ивановой на Шаморе, трех человек на рынке в Находке, разгром ресторана «Сакура» на Второй речке и избиение его сотрудников палками для бейсбола. Ваши достидения? В итоге четверо в больнице с крупными травмами. Плачет снова по вам ваша родная Сибирь, а особенно ее рудники.
— Это еще доказать надо – сквозь зубы процедил Мурза — ты еще пожалеешь, что с нами связался. «Сибиряк» так не оставит этого. Ресторан наш! Это на сходняке решено с Мастифом.
— Ну что ж ваш так ваш, если конечно, так решил сам Мастиф – вздохнул Сан Саныч — Кастет или как тебя там кличут, пойди к своему сибиряку и скажи, что с ним будет говорить Лебедев из мангуста по поводу этого ресторана. Если хочет перетереть проблему, пусть через час к десяти часам приходит в Покровский парк к фонтану.
— Понял, — сказал, поднимаясь на ноги Кастет, и боком обходя Кузьму — я на машине быстро смотаюсь. И вы все берегитесь.
Кузьма шагнул к нему и он побежал.
— На машине, уже не выйдет, — улыбаясь, сказал улыбаясь, Кузьма, потряхивая ключами от джипа – там третий ваш подельник Колун, по-моему, пристегнут к подножке. Ты же не поволочешь его за собой через весь город? Так что давай на трамвае. Так быстрее будет. А джип мы ментам сдадим, вместе с вашим товарищем.
Кастет, обрадовавшись, что его отпускают, рванул в дверь.
— Надежда, давай вызывай милицию сюда – этих пусть забирают, и скорую вызови мне и этим, а я пока своих ребят подтяну, из ФСК. Иначе этого Сибиряка будет не взять – они давно его пасут — приказал Сан Саныч – а может через него и на Мастиффа выйдем.
— Я мигом. Скорая уже подъехала – закричала Зинаида.
— Сумку с деньгами возьми, ненормальная. Пересчитай, что там и как – сказал Сан Саныч, и морщась поднял выроненную бандитами большую синюю спортивную сумку.
Надежда, схватив синюю сумку, умчалась наверх по лестнице.
— Значит так друзья – Сан Саныч повернулся к Мише и Кузьме — извините, но вы больше здесь не нужны. Молодцом Кузьма, но сейчас здесь будут менты. Я не хочу, чтобы они начали вас с Мишкой прессовать. Так что ты через черный вход к машине. Ты Миша через зал забираешь Сашу и Леню и туда же. Я как освобожусь, сразу приеду.
Кузьма отдал два пистолета Сан Санычу
– Там еще у этого Кастета были пистолет и нож. Я забросил их в кусты.
Миша рванулся наверх по лестнице:
— Мой пистолетик-то верни.
Миша спустился вниз и протянул Сан Санычу его пистолет. Тот положил его в карман. Туда же засунул пистолеты, переданные ему Кузьмой, и тихо опустился на какие-то мешки. У его ног лежал, постанывая Мурза.
— Хорошо тебе вложили. Не скоро оружие в руки возьмешь – сказал Сан Саныч, участливо глядя на бандита.
Тот в ответ лишь заскрипел зубами, а в глазах мелькнула искра ненависти.
— Ты на меня глазами не стреляй – Сан Саныч закурил сигарету – бойцы твоего уровня больше двух лет не живут. Погулял и в могилу. Так что думай, чем занимаешься будешь лет десять.
Мишка в зале подозвал к себе Леню Балуевского и Сашу Герасимова:
— Быстрее уходим к машине. Все нормально.
— А где Сан Саныч?
— Будет позже.
С улицы раздавался вой милицейских сирен. Мимо них по лестнице, покрытой красным ковром, пролетели врач и санитары с носилками. Администратор им что-то объяснял.
Друзья оделись и вышли на улицу. Та уже полно было милиционеров.
— Ваши документы – заикаясь, попросил невысокий, белесый старший сержант. Сбоку его прикрывал милиционер с коротким автоматом, направленным на проверяемых.
— Учат же их не направлять оружие на людей, а он как будто первый раз автомат в руках держит. Дети да и только – подумал Миша.
Они, не подав вида, протянули документы старшему сержанту. Тот, внимательно изучив паспорта, спросил, кто они, откуда они и куда.
— Да вот посидеть хотели, да мест нет. Придется дома идти, но дома жена. А отпраздновать надо. Душа горит.
— Понимаю — участливо сказал сержант, отдавая документы, и побежал с напарником к ресторану
Поворачивая на улицу, где оставили машину они увидели, как ресторан со всех сторон окружают ОМОНовцы в своих серо-черных куртках.
— Не всех еще, в Чечню отправили – подумал Саша Герасимов.
У машины их ждал спокойный, как всегда Кузьма.
— Что там?
— Аврал полный. Ментов понаехало, даже ОМОН. Все нормально Сан Саныч сказал ехать домой и ждать его – предложил Миша.
— Да не хочется, чего-то уже – махнув рукой, внезапно сказал Кузьма.
— Нет, Кузьма. Нам надо хотя бы пол часика поговорить перед прощанием – предложил Саша Герасимов – потом ты единственный из всех нас трезвый. Кто машину назад отгонит? И узнать про этих уродов тоже хочется. Как события развивались дальше? Или не интересно? Да и надо попрощаться с Василием Васильевичем.
— И то, правда – ответил Кузьма и сел за руль. Последний довод, был для него самым весомым.
— Друзья. Вы видите, что твориться в нашем мире – начал речь Василий Васильевич, подняв свою рюмку – мы все нормальные, адекватные люди и понимаем все. Нам не надо разъяснять, что и к чему и кто прав и кто виноват. Мы офицеры и служим своей Родине России. А бывших офицеров, впрочем, как и бывших негров не бывает. Поэтому я бы хотел вам предложить – создать маленькую организацию бывших «брестцев», всегда готовых прийти на помощь каждому из нас, кому плохо. Как говорили мушкетеры «Один за всех и все за одного»! Я уверен, что и Володя Никифоров и Игорь Муратов и Мансур Асланбеков и Серега Огнинский и Валера Архангельский присоединятся к нам, как и другие «брестцы». Если кто против – скажите сразу. Выжить в этом мире можно только помогая друг другу.
— Я, за! Один за всех и все за одного! – сказал Миша Морозов и тоже поднес свою рюмку к рюмке Василия Васильевича. За ним поднесли свои рюмки все остальные.
— Я подтяну летчиков из нашего авиаполка – предложил Леня Балуевский.
Кузьма, хотевший выпить сока, затем внезапно передумал и налил в свой бокал «флагмана»:
— Один за всех и все за одного! За вас друзья и за наш «Брест»!
Все, молча выпили водку. Прошло немного времени – все расслабились и стали разговаривать о произошедшем в ресторане. Миша Морозов взял гитару и стал мурлыкать свои песни. Василий Васильевич излагал, немного горячась свою концепцию, перестройки флота:
Мне сложно говорить об армии, но имея военно-морское образование я могу говорить о возрождении боеспособности флота и выдвинуть свои предложения. На мой взгляд, для этого необходимо:
— Первое – это создать Морское министерство на базе Главного штаба ВМФ, но не для того, что плодить штаты Адмиралов и их помощников, а только для того, чтобы иметь отдельную строку финансирования в бюджете страны; возможности формулировать самостоятельную морскую стратегию страны без особой оглядки на сухопутчиков; возможности представлять и отстаивать на самом высшем уровне интересы моряков и их семей, строительства, перспектив и деятельности Военно-морского флота России.
Второе — избавить флот от адмиралов и прочих коррупционеров, торговавших боевыми кораблями, вооружением, покупавших свои должности и звания за грязные деньги, полученные на продаже кораблей. Ибо эти люди не способны возродить флот. Флот могут возродить только честные люди с чистыми руками – энтузиасты и подвижники своего дела, патриоты Военно-морского флота и своей страны.
Третье — возродить и усовершенствовать военно-морское образование путем объединения оставшихся от «ельцинского» разгрома пяти военно-морских институтов в один. Разделить военно-морское образование на три уровня. Первый — на начальное военно-морское образование — на уровне бакалавра в одном институте (можно морской корпус Петра Великого). Второй — на базе остальных четырех институтов и учебных центров подготовки подводников (имеющих отличные материальные базы и кадры преподавателей), создать Специализированные учебные центры для последующей подготовки офицеров на уровне магистра по определенной специальности, для переподготовки студентов из гражданских ВУЗ-ов, пожелавших связать свою судьбу с военным флотом, а также подготовки младших специалистов для кораблей. Третий уровень образования Военно-морская академия и 6-ые офицерские классы для подготовки офицеров высшего ранга и более высокого уровня подготовки.
Четвертое — поднять престиж плавсостава, боевой службы. Не должны люди, выполняющие боевые задачи в море, ходящие на боевые службы иметь выслугу, продвижения по службе, льготы и зарплаты на уровне тех, кто в море не ходит.
Пятое — возродить военно-морскую науку, направленную на разработку новых видов вооружений, современных проектов кораблей, привлекая молодых перспективных специалистов, используя зарубежный опыт судостроения и разработки вооружения и новых перспективных методов ведения боевых действий.
Шестое — возродить военно-морское судостроение. К примеру, за счет трех заказов для зарубежных стран – один корабль строить для ВМФ России. Выделить средства для достройки тех кораблей, которые находятся сейчас в судостроительных заводах в постройке и ремонте и достроить корабли и провести положенные судоремонты. Определить уровень возможного судостроения каждым судостроительным и судоремонтным заводом, в случае необходимости продумать вопросы закладки новых верфей или достроечных заводов на территории России. Решить по возможности вопросы с Украиной и другими иностранными государствами по использованию их верфей для строительства кораблей для Российского флота.
По моему, все это разумно. Как вы думаете?
— Ну как тебе сказать? – подумав, ответил Саша Герасимов – ты прав Василий Васильевич, но это слишком смело. Загнул Морское Министерство, когда в стране нет денег. Видишь сам, что с шахтерами, с учителями, с военными твориться.
— Россия, друзья мои — страна богатая – нефть, газ, золото, алмазы, древесина, металлургия, алюминиевые заводы, атомная промышленность, в космос в конце концов летаем. Мы просто не можем быть бедными. Кому-то у власти очень хочется что бы это так было. Но так по природе быть не может. Кто-то действительно обогащается, пока мы извините за сравнение «палец сосем». Потом они станут миллиардерами, вывезут капиталы за рубеж, закупят замки и дворцы, яхты и самолеты, футбольные и хоккейные клубы и мы узнаем о них. Узнаем о тех, кто нас обворовал всех нас, да поздно будет. Я думаю, что вы сегодня и сами можете назвать минимум половину из этих фамилий прохиндеев, делающих деньги на нашей с вами беде. Поэтому я предлагаю концепцию возрождения Российского флота – то, что никто не будет делать кроме нас. И наше общество должно содействовать этому. Мы знаем друг друга и знаем от кого, что можно ждать.
Раздался звонок в дверь, и Миша впустил в квартиру Сан Саныча. Тот разделся, при помощи Миши, с порога спросил:
— Вы чего тут секретничаете?
Он был уже в другом пиджаке и рубашке. Правая рука, висела на перевязи:
— Как там спросил Валера.
Глаза всех смотрели на Саг Саныча.
Тот нахмурился и ответил:
— Чего так смотрите? «Сибиряка» не удалось задержать, не пришел гад Кастет сбежал. А эти Мурза и Калун после лечения своих рук надолго сядут за рэкет. Во всяком случае, мне это твердо пообещали. Да я и сам проконтролирую. А у вас здесь, о чем здесь речь?
Миша коротко пересказал все что предложил Василий Васильевич и Саша Герасимов!
— Что ж друзья, я тогда с вами! – Сан Саныч налил свою рюмку, и чокнувшись со всеми выпил ее – один за всех и все за одного! Кстати давно хотел вам рассказать про странную смерть Леши Кононенко. Помните? Раз зашел об этом разговор, то слушайте. Сердечная недостаточность и летальный исход. Вы верите в это? В то, что наш Леша умер от сердца?
— Да ты что. Да он мог десять километров пробежать с двадцатикилограммовым грузом и уложиться в нормы ВСК – почесал затылок Миша Морозов.
— Не может быть – категорично произнес Василий Васильевич.
— Я тоже думаю, что не может быть и это заинтересовало меня. Я навел справки – продолжил Сан Саныч – вот что мне удалось узнать, что неделю назад здесь был наш Владимир Константинович Никифоров и он прилетал специально и встретился с Лешей. Леша в это время возглавлял вспомогательный флот, получил адмирала, но самое главное, что по своим функциональным обязанностям, он получил доступ к документам по продаже всех наших кораблей вспомогательного флота. Но там могли быть документы и по боевым кораблям. Как бы, не здесь была собака зарыта. На следующий день после отлета Володи Леша скончался. Если то, что я думаю, правда, то мы должны немедленно спасать Володю Никифорова. Миша тебе придется лететь в Москву. Надо уговорить Никифорова временно скрыться и самое главное узнать о его встрече с Лешей Кононенко.
— Я позвоню Володе и узнаю, что здесь произошло – сказал, задумавшись Миша, — и как только разгребу дела сразу вылечу в Москву. Да и мне проведать родителей в Питере надо бы
— Я лечу через Москву и смогу предупредить Володю – предложил Василий Васильевич.
— Вот и аиньки – все сложилось. Ты Василий Васильевич заедешь в Москву, позвонишь Володе, расскажешь о Леше и договоришься встретиться где-нибудь в метро, где побольше народу – подумав сказал Сан Саныч – к нему заезжать не надо – подставишь себя и свою семью. И теперь о деньгах. Наш фонд должен иметь средства и название.
— Предлагаю, как и корабль назвать «Брестом» — предложил Леня Балуевский.
Все дружно проголосовали рюмками, а Кузьма опять своим апельсиновым соком.
— Я выделяю фонду десять миллионов – сказал Сан Саныч – ты Миша как?
— Ну, тоже десять дам.
— С остальных, пока брать взносы не будем. Разбогатеют тогда посмотрим – в глазах Сан Саныча сверкнули веселые искорки.
— Почему? — обиделся Леня Балуевский – Я тоже могу пару миллионов дать.
— Двадцать два миллиона для начала неплохо – сказал Сан Саныч – кассиром предлагаю Сашу Герасимова, а президентом нашего фонда Валеру?
Все дружно опять проголосовали рюмками.
Утром Василий Васильевич с семьей встретил Кузьму Гусаченко в аэропорту «Артем».
— Что Кузьма? До встречи на большой земле?
— До встречи — сказал Кузьма, и они крепко обнялись.
К отъезду приехали Сан Саныч и Миша. Они обняли старых друзей.
— Василий Васильевич! Не думай своевольничать. Все сделай, как я сказал. Вситреча в метро – предупредил Сан Саныч.
По трансляции объявили посадку на самолеты на Москву и Краснодар. Кузьма и Василий Васильевич с семьей, обняв друзей, направились к своим стойкам регистрации.
Самолет набирал высоту, а в ушах Кузьмы вертелась песня Миши Морозова:
Нам на разные причалы!
Начинаем жизнь сначала.
Кузьма смотрел в иллюминатор на оставшийся внизу Владивосток. Впереди была встреча с Кубанью, родителями, друзьями детства.
— Как ты встретишь меня, родная Кубань в этом разломившимся нашем бывшем мире? Как там мои родители? — повторял Кузьма слова, как заклинание, вбишиеся колом ему в душу и в голову.
И впервые за долгое время, он внезапно понял, что старая жизнь закончилась. Начинается новая неизвестная жизнь.
Не на месяц, не на два, а вот беда
Улетаю, и прощаюсь навсегда!
— зазвучала в голове корабельная мелодия.
Под это мелодию он и заснул.
Колеса ТУ-154, шваркнули легким ударом, по посадочной полосе краснодарского аэродрома «Пашковский», корпус самолета вздрогнул и Кузьма проснулся, вытер слюну, с губы и протер глаза. В иллюминаторе самолета виднелась надпись аэропорт «Пашковский». Где-то в легкой дымке дождя и легкого тумана сверкнули здания нового аэровокзала.
— Краснодар – подумал Кузьма — вот почти и дома. Надо же было проспать столько?
Во сне Кузьме, как назло перед посадкой самолета, приснились зверские морды Кастета и Мурзы, которых он скрутил в ресторане. Во сне же им удалось завалить его, и они изо всех сил пинали его ногами, а он не мог даже защищаться.
Видимо он стонал, и сидевшая рядом с ним молодая женщина, участливо смотрела на него. Сон прошел, и Кузьма пришел в прекрасное настроение от того, что скоро увидит отца, мать и сестру.
Что может быть лучше возвращения в родительский дом, после долгих лет отсутствия?
Перелет был очень сложным. День сидели в Хабаровске, день в Красноярске, день в Уфе. То керосина нет, то летчиков нет, то аэродромы не принимают. Аэропорты заплеванные, грязные, свободных мест даже присесть нет. Туалеты не работают.
Прилетел он в Краснодар, уставшим, помятым и небритым. Родителей он естественно о приезде не предупредил. Хотел сделать сюрприз, по старой курсантской привычке.
Здоровый организм Кузьмы после полета, требовал хорошего подкрепления, и получив свои вещи, среди которых самой ценностью для Кузьмы, обладали хорошо упакованные в теплый рыбацкий свитер, флотский кортик и золотые погоны капитана 3 ранга с парадной тужурки. Больше от флотской формы у Кузьмы ничего не осталось.
Погода в Краснодаре была хорошая, солнечная, по-весеннему теплая, и Кузьма расстегнул свою камуфляжную куртку. В разрезе клетчатой рубашки у него, как всегда была любимая флотская тельняшка. В таком виде с большой синей сумкой, через плечо Кузьма приехал на автовокзал.
— Следующий автобус до Охотской, вечером в 20.20 – пояснила ему улыбающаяся симпатичная кассирша.
— Полдня ждать. Может на такси? Нет, поеду на автобусе. Денег не очень много. Только на подарки остались. Надо купить что-нибудь папе с мамой и сестре с ее семейством – подумал Кузьма.
Традиционная дальневосточная копченая горбуша у Кузьмы была в сумке, там же булькала дальневосточная водка «женьшеневая» с непонятным корнем внутри, как утверждали дальневосточные корейцы – корнем женьшеня. На самом деле туда совали все, все, что угодно. Но вроде это дальневосточный подарок и многие знакомые везли эту водку, когда летели в Европу.
Кузьме хотелось купить еще, что-нибудь такое для родителей и сестры.
И он направился в центр города на улицу Красную. На улице Красной, гуляло много различного народа. Вдоль улицы стояли ларьки, наполненные различными товарами, кое что продавались на столиках, табуретках и даже на ящиках. Торговый народ торговал даже с простых столов, на которых были разложены книги, журналы, разнообразные товары, овощи и фрукты.
Решив, что спешить особенно некуда, Кузьма купил в ларьке кофе, булочку с сосиской. Наскоро перекусил у столика и направился в Екатерининский парк. После небольшого перекуса захотелось расслабиться, посидеть на лавочке и подумать о своих делах. Тем более, что спешить было некуда. Мимо него бежали люди по своим делам, кто-то прогуливался, кто-то торговал здесь же нехитрыми товарами, кто-то выгуливал собак.
Кузьма сидел в садике на лавочке и наслаждался теплой весенней погодой.
На Кубани уже в конце февраля солнце греет. На улице весьма тепло.
Город очень удивил Кузьму. Всегда чистый, казачий город выглядел, как во время войны. Никогда Кузьма не видел столько покалеченных, убогих, нищих и бродяг.
Иногда в толпе людей на улице проглядывали кавказцы, которые с гордым и недовольным видом рассаживались в свои шикарные машины. Присутствие в Краснодаре кавказцев не удивляло Кузьму. Кавказцев всегда было много, на улицах станиц Краснодарского края, но сегодня в свете войны в Чечне, шедшей уже второй год, после захвата Шамилем Басаевым Буденновска, они выглядели, как-то совсем по-другому.
На солнце стало совсем жарко. Кузьма снял с себя камуфляжную куртку, и бросил ее на синюю сумку, стоящую на скамейке, с большой надписью Red Bulls. Его волновало только то, что он не нашел места побриться и привести себя в порядок, после перелета. Умывальник в аэропорту был закрытым на уборку, а на автовокзале была такая очередь, что Кузьма не рискнул терять драгоценное время на мелочи, и решил найти что-нибудь в городе.
Он сидел расслабившись и просто отдыхал, после всех дальневосточных волнений и многодневного перелета. Несмотря на раннюю осень, солнце уже пригревало ждущую тепла землю. Многие краснодарцы были одеты уже явно уже не по ранней весенней погоде. Обращало на себя внимание большое количество легких курточек и совсем коротких юбочек у спешащих куда-то девушек.
Внезапно, как из под земли, перед Кузьмой вырос казачий патруль и с ними милиционер в звании младшего сержанта. Он даже не заметил откуда они появились.
Два молодых черноусых парня в черных лохматых кубанках с красным верхом и черных гимнастерках с красными выпушками, переплетенных портупеями с какими-то трехцветными угольниками на рукавах и с кучей значков на груди.
— Эй, бомжила, покаж документы, куды следуешь, шо тут дилаешь, шо зыркаешь по сторонам? – грубым голосом, поигрывая кожаной ногайкой, явно с вшитой свинчаткой на конце, грубо спросил черноусый и чубатый казак с сержантскими лычками на погонах, стоявший впереди. Черный чуб спадал на правый глаз. Второй казак без сержантских лычек и милиционер держались сзади них.
Кузьма видел казаков во Владивостоке, но никогда не решался к ним подходить и даже задавать вопросы. В семье к казакам относились с уважением. Его семья была потомственной казачьей. Много перенесла в гражданскую войну. Два брата деда Ивана, не вернулись в родной курень с Гражданской войны, толи погибли в боях с Красной армией, толи сбежали на чужбину. Во всяком случае, никто ничего о них рассказать не смог.
Дед Кузьмы Иван, воевал, то за белых, то за красных, однако не решился бежать в Крым с Кубани, когда уходил их полк и вернулся в родной курень к старым родителям:
— Сам наломав дров самому и разгребать.
Мать обнимала, плакала. Расспрашивала про братьев. Но Иван ничего не мог сказать про братьев, которые были старше его, и которых он потерял, когда их полк ушел к Царицыну.
В станицу пришла советская власть и стала разбираться с казаками, воевавшими у белых. После недолгих разбирательств, всю семью Ивана выслали на Амур, а могли бы и к стенке поставить, как говорили тогда. Это было просто, но против Ивана из станичников никто ничего не мог сказать плохого.
Лихие были времена – революция, война. А здесь еще главный коммунист, в станице Мережко ухаживал за сестрой Ивана. Поэтому при решении их вопроса, Ивана с женой и родителями просто выслали из станицы на Амур, а сестрам разрешили остаться в дедовом курене, как не причастных к революции. Несколько семей из Охотской, тогда и уехали на далекий Амур.
Обустроились Гусаченки в амурской, казачьей станице Матвеевской. Им разрешили занять пустовавшую избу казаков, ушедших за Амур в Харбин. С помощью местных казаков перекрыли протекающую крышу. Родители женили Ивана на красивой гуранке – амурской казачке с примесью бурятской крови, которая гордилась своим родством со знаменитым атаманом Семеновым. И через год у них родился сын Степан. Сбирали урожаи, ходили на промысел в тайгу. Однако, когда Степан подрос началась Великая Отечественная война. Степан Иванович, отец Кузьмы, ушел почти сразу на фронт в составе знаменитых сибирских дивизий под Москву. Сам пошел в военкомат и попросился на фронт.
— Наши Гусаченки никогда от войны не бегали и завсегда шли на войну в первых рядах, когда беда приходила в нашу хату – похвалил его дома отец.
Пока была война, похоронили деда и бабку Степана. Голодные были годы. Все для фронта, все для победы.
Отбросили немца от Москвы, а потом, когда в 1942 году начали формировать казачьи части, то уже из под Москвы, Степана, как потомственного кубанского казака, направили в знаменитую Кубанскую казачью дивизию, державшую фронт на Северном Кавказе. Он в ней и прошел всю войну от Орджоникидзе до Праги.
Отгремела Отечественная война. Вернулся с нее Степан, с орденом Славы и медалью «За победу над Германией» на такой же гвардейской ленточке, как и на георгиевском кресте у деда и несколькими медалями «За отвагу».
Родившийся в 1950 году Кузьма в детстве часто любил перебирать отцовы и дедовы награды. Через несколько лет родилась сестра Натаха.
Кузьма любил играть с отцовыми и дедовыми наградами. Собирал до кучи георгиевские кресты деда и орден Славы отца и медаль за победу над Германией, и получался у него целый георгиевский бант.
— Наши, Степан егории были, познатнее, ваших слав — хвастался дед отцу – тебя кто награждал? Сталин, а меня сам капитул георгиевских кавалеров и утверждал Император. Просто так не награждали, а уж знали, кого награждать, и за что награждать. А у вас кто был ближе к командиру того и награждали.
— Ты, что батя, хочешь сказать, шо я даром награды получил? И ранения заодно сам себе поставил? – Степан закатывал рубашку, и показывал, где у него какие отметины и рассказывал при каких обстоятельствах получены — так вы батя и фрица тоды и не одолели, а мы вон до Берлина и Вены доскакали, и коней своих напоили в Одере и Дунае.
— Так, Вам никто в спину не бил, как нам. Мы бы в 1917 году Царьград взяли бы, кабы большаки нам укорот не сделали, и не открыли фронты немцам, австриякам и туркам. Все, что мы тады завоевали пошло коню под хвост. А знаете, сколько ероев было в ту войну, сколько людей погибло – все забыли, ироды чертовы. Такую страну пустили с молотка Рассею, разорили миллионы людей, выкинули из своих домов и отправили по миру. Сколько сгинуло наших казаков в Туретчине, в той проклятой миграции. Мои браты родные Славка и Вовка никогда в родную станицу уже не вернутся. Косточки, небось где-то на чужбине покоятся.
Дед Иван в детстве много рассказывал маленькому Кузьме про историю казаков, их службу России, походы за море к Царьграду, про Запорожскую сечь, рассказывал про своих дедов, кто с кем, когда и где воевал, а когда был в особом расположении, то доставал заветную шкатулку и развернув тряпицы показывал два старых облупленных солдатских георгиевских креста на выцветшей георгиевских лентах, честно заработанные им на войне с турками. Помимо Креста в заветной дедовой шкатулке хранились маленькие иконки и знак на фуражку «За Баязет»
— Вот помру Кузя, тебе мои кресты достанутся.
— А что такое Баязет дедуня? – спрашивал маленький Кузьма
— То крепость така была турецкая. Оборону там держали казаки в войну с турками. В окружении! Много месяцев.
— А ты деда под Баязетом был?
— Не, то не я, а мой отец, твой прадед Кузьма с Уманской казачьей сотней оборонял крепость. Собак и кошек сказывают, всех съели, коней поели, но выстояли. А потом всем казакам, служившим в этих сотнях такой знак, сам царь на папахи выдал. Слава тебе Господи, что мы казаки! – и перекрестился.
— Так Бога нет, нам в школе сказывали – пытался убедить деда, Кузьма, рассматривая иконы, с которых смотрели на него неизвестных лики в сиянии золота.
— Так, то у вас, нехристей пионеристов и комсомолистов, нет Бога, а у нас с бабкой и твоим батей Бог есть. Это мы знаем точно. Спроси у них.
В середине пятидесятых годов дед захандрил.
— Степа, умирать я буду скоро, так отвези ты меня на наш родовой погост, в станице Охотской, где батя мой лежит, или на худой конец, в станице Уманской, где прапрадед и предки твои и мои тоже лежат. В ридну землю хочу.
— Так родная земля у тебя батя, на Кубани, а хто нас туда пустит, коль нас оттуда повыгоняли?
— Для нас, казаков Кубань и есть самая ридна земля. Не хочу здесь лежать. Мое место там, в той нашей землице. Она добре, полита кровью твоих прадедов. Вези меня на Кубань в станицу Охотскую сучий сын. А то прокляну.
Повздыхав, уехал Степан на Кубань, а через месяц вернулся с радостной вестью. Курень их уцелел, в нем сейчас живут сестры Ивана Кузьмича, Наталья Кузьминична и Прасковья Кузьминична, так и не вышедшие замуж и не выселенные на Амур, так как за Прасковьей ухаживал тогда местный партийный начальник.
— Таки и замужем вертихвостки и не были? – расспрашивал дед отца – А комуняка энтот, шо нас выселял, а их оставил, куды делся? Мережко его фамилия, коли я не запамятовал.
— Так ему самому укорот сделали в 37 году. Забрали сначала в Крымск, а потом к стенке поставили, как врага Советской власти. Представляешь нас выселил, а сам враг Советской власти.
— Есть Бог на земле – крестился на икону дед Иван – нас выселил, чтобы нашу хату прибрать себе, за то и пострадал аспид от высшей силы. Слава Богу – благая весть Степушка. Порадовал. А видимо истинные женихи моих сеструх полегли в гражданскую войну или выброшены были на чужбину – вздохнул дед – а помнят меня, эти вертихвостки?
— Ждут, и помнят батя, еще как ждут, и тебя и нас всех. Знаешь, как меня встретили, как самого дорогого человека. Про тебя, да про мать, про своих родителев расспрашивали и даже про Кузю и Натаху. Бумаги, вот всем нам выправил. Реабилитированы, все мы оказывается давно, и теперь разрешается, всем вернуться в родные края. Так что в путь собираемся.
— Ну, шо Кузьма, — обнимая внука от радости сказал дед, смахивая слезы — теперь вся надежа на тебя, в продолжении нашего славного рода. Ранее атаманы берегли казаков, дабы казачьему роду не было переводу, и в бою каждого человека берегли. При Совецкой власти все было не так, никто ни кого не берег. Вон Степан рассказывал, как Берлин брали в лоб — миллион человек лучший маршал Жуков, положил и что? Маршалы ерои, а сколько народу угробили, не сосчитать! Ты умный Кузя – чувствую, станешь офицером, а может и енералом – береги казаков и нашу честь казачью! Помни что мы сами простые люди из казачьего рода, хотя говорил мне дед, что наш прапрапрадед гетманом всего запорожского войска был. Гусаком его звали, а от него вся наша фамилия и пошла.
Эти воспоминания и нахлынули на Кузьму, пока он сидел на лавочке и рассматривал издалека улицы Краснодара. А вот теперь что-то от него понадобилось этому казачьему патрулю. Видимо небритый вид у него весьма непритязательный, раз подошли.
Кузьма, сидя молча на скамейке, посмотрел на казаков, стоявших над ним. Те смотрели на него настороженно и можно сказать, даже совсем недружелюбно, а милиционер даже зачем-то положил руку на кобуру пистолета.
— А вы сами, кто будете? – посерьезнел Кузьма, не думая даже вставать и предъявлять документы. Он даже откинулся на спинку скамейки.
Военный патруль другое дело, а здесь подумать надо.
— Ты дядя нам зубы не заговаривай, а то живо к атаману на правило сволокем и поучим нагайкой. У нас разговор с такими личностями короткий. Покаж документы и кажи о сэбэ, хто, откель, куда и зачем!
— Не. Вам я не покажу никаких документов. Вы кто? Я человек военный и в военкомат на учет, пока не встал. Военному патрулю покажу, а вас я не знаю, и знать не хочу. Кто вы такие есть документы проверять? Что у вас за форма у вас такая неизвестная мне по уставу, то ли военная, то ли нет. Вот милиционер другое дело – закусил удила Кузьма, внутренне понимая, что у проверяющих его казаков, прав видимо проверять документы, никаких нет. Милиционер, почему-то молчал, и только сопел держа руку на кобуре, держась немного сзади.
— Мы казачий патруль – сказал казак, кивнув головой в сторону милиционера — вот видишь с нами милиция. Это и есть власть и каждый обязан нас слухать. Понял? Есть у нас бумага за подписью мэра, но тебе я казать ее не буду. Много чести – чубатый и усатый сержант тряхнул нагайкой, и ударил по сапогу. Потом помолчав немного продолжил – ты человек, для нас весьма подозрительный. Небрит, помят, форма полувоенная. А у нас тут война рядом уже второй год идет, диверсантов к нам засылают. Если не в армии, то камуфляж носить тебе нельзя. А раз носишь, то кажи нам документы!
Второй казак кивнул в знак поддержки головой, а милиционер занял позицию сбоку от Кузьмы.
— А ты чего молчишь, представитель власти? – обратился к нему Кузьма — уж кто, кто, а ты первый должен проверять документы, а сзади должны стоять, если задание у них такое.
— Так это того, не они со мной я с ними для придания им лигитимности – сказал мудреное слово, милиционер и сам заулыбался – а тут у нас эта чеченская война понимаешь рядом, черт ее дери. Надо быть бдительными, сам понимаешь, не маленький чай!
О чеченской войне Кузьма слышал давно, и она была весьма далеко. Поэтому относился к ней весьма отстраненно. Есть где-то там эта война, но его она не касается никаким боком. Хотя, кое-какие сведения доходили и до него. Погибло несколько знакомых ребят с морской пехоты Тихоокеанского флота. Да и действия полка морской пехоты Тихоокеанского флота, каждый день там показывали по телевизору.
— А что, что война? Я ж к ней никакого отношения не имею. Прилетел сюда из Владивостока. А теперь вот собираюсь в свою станицу Охотскую к родителям и вам дорогу не переходил.
— Это, как сказать – ответил бравый казачок, по прежнему помахивая нагайкой – вид твой мне не по нраву. На чеченского боевика больно смахиваешь. Шо, в сумке твоей кажи нам, сей момент.
— А может показать, что у меня в штанах? – разозлился Кузьма — так дело не пойдет сержант. Ордер на обыск у тебя есть? Я офицер и ты меня досматривать по закону не имеешь права, даже в военное время. Давай, вызывай вашего офицера, с ним и буду разговоры разговаривать.
— Если будет надо, то посмотрим заодно что у тебя в штанах – покраснел сержант — заметная там мабуть есть отметина у всех мусульман. Проверим зараз, обрезанный ты, али нет.
Второй казак попытался сам взять сумку Кузьмы со скамейки.
— Нет, так тоже дело не пойдет. Прибери ручки-то – разозлился Кузьма, вставая во весь свой рост и прикрывая собой сумку, выдергивая силой ручки из рук казака.
Милиционер, испуганно выхватил из кобуры пистолет. Люди, шедшие по аллейкам скверика, шарахнулись на боковые аллейки. На улице кое-кто остановился, посмотреть на происходящее, широко раскрыв рты. На входе в сквер, показались еще два казака в такой же форме, которые посовещавшись немного, направились к месту возникающего конфликта.
— Вот и попался, ни за что — подумал Кузьма, драться с казаками у него не было никакого желания, он взял сумку на плечо и добродушно предложил сержанту – ладно, сержант, пошли в ваше Правление, так в правление. Там покажу офицеру все документы, а если и надо сумку. Не будем здесь людей пугать.
— Я не сержант, а урядник, а если ты сам станишник, как говоришь, то должон знать это – обиделся тот, слегка толкнув Кузьму в сторону скамейки, видимо желая, чтобы он сел – теперь, мы уже не могем, тебя вести в атаманское правление. Там штаб, может ты туда и пробираешься зачем-то? А вдруг ты террорист и у тебя здесь бомба и ты хочешь взорвать наше правление? Показывай нам, все здесь, шо у тебя там.
Сзади, подошел старик в казачьей форме в черкеске с серебряными газырями и красном бешмете, гулявший по аллейке сквера и обративший видимо внимание на конфликт.
— Шо хлопцы, диверсанта задержали, чи терориста? Хто будет этот человек и куда путь держит? – раздался его голос сзади, весьма озадачив Кузьму, увернувшегося от толчка казака.
Сержант, вернее урядник откозырял старику, и пожал плечами:
— Павло Митрич – смотри каков этот гусь, заезжий. Не сказывает, откуда, ни говорит, зачем приехал, документы и сумку не кажет. Грубит, да и только. Помят, небрит и с военной курткой.
Увидев седого деда, похожего на отца, да еще в казачьей форме, Кузьма сразу подобрел, и протянул ему военный билет офицера запаса и пенсионное удостоверение, лежавшие у него во внутреннем кармане куртки:
— Капитан 3 ранга запаса Тихоокеанского флота Гусаченко Кузьма Степанович. Отслужил службу – теперь следую домой в станицу Охотскую к родителям. Разгоняют флот и корабли продают теперь.
Старик внимательно посмотрел документы, пожевал губами и затем внимательно посмотрел в лицо Кузьме:
— Так ты флотский выходит? Степан Иванович Гусаченко, тебе кем приходится?
— Отец, он родной. Батя! В Охотской живет.
— Так, мы с ним в одном полку служили, в ту войну. Он в разведроте служил, храбрый был хлопец, не раз к фрицам в тыл ходил, нужных языков всегда приносил. Орденом Славы один из немногих в дивизии награжден и двумя медалями «За отвагу». Наш полк им всегда гордился. Он, жив сейчас? Давно его не видал, и не слыхал? На день победы не приезжал в прошлом годе?
— Он самый. В дивизии казачьей воевал. Орден славы и две отваги имеет. Жив он, в станице Охотской живет, работает на железке. Вот к нему, я и еду со службы – хмуро ответил Кузьма.
— Свой, это хлопец, братья казаки. Я сам с ним погутарю – сказал старик, обращаясь к уряднику
— Так, а чого он нам документов не каже Павло Митрич. Мы власть или нет? – возмущался черноусый урядник.
— Ты наверно Микола, его неуважительно спросил. Ведь говорил тебе ранее, относись к людям уважительно, и проблем будет меньше – поучительным голосом сказал старый казак – это сын уважаемого человека, мне известного, документы у него в порядке – протянул он документы Кузьме — ну, шо, ты во всех людях видишь врагов казачества и России?
— В штабе нас есаул Востряченко, ориентировал. Досматривать всех подозрительных особенно в военной униформе. А он подозрительный, военная униформа – показал на куртку Кузьмы, лежавшую на сумке — небритый, помятый, сумка большая непонятно с чем. Так что вы Павло Митрич неправы – правильно мы его остановили? А он сопротивляется досмотру. У нас на Кубани состояние предвоенное. Теракты. Басаев. Сами понимаете Чечня рядом. Вот вложили бы ему бы по первое число нагайками, тогда бы более уважительно разговаривал – сказал он и со злостью, махнул перед лицом Кузьмы нагайкой.
А этого делать было нельзя. Кузьма работал в таких ситуациях на автомате. Когда нагайка просвистела мимо его лица, в нем что-то изменилось. Одним ударом руки он выбил нагайку из рук говорившего, ногой подсек его, другой ногой в прыжке выбил пистолет из дрожащих рук низкорослого милиционера, попытавшего его направить в сторону Кузьмы. Третьего казака, он играючи рукой сбил с ног на противоходе, когда тот пытался схватить его. Подбежавшие два казака приготовились броситься на Кузьму, но Павло Митрич остановил их энергичным жестом руки:
— Стоять бисовы дити на месте. Все! Хватит! — остановил он Кузьму, приготовившегося к отражению к отражению очередной атаки — от имени атаманского правления приказываю. Стоп. Если кого еще нагайками поучить надо, так это мне кажется тебя Павленко – он обратился к черноусому уряднику, поднимавшемуся с земли — чего под носом нагайкой размахиваешь? Вот и получил сполна. И ты стой казак – обратился он к Кузьме — хватит, показал свое воинское умение. Хвалю в батю весь. Ты часом не в морском спецназе служил?
— Никак нет, на авианосце «Брест» командиром дивизиона ПВО – ответил, Кузьма и добродушно протянул руку, казакам и милиционеру – мир ребята?
Те, встав на ноги, и отряхнувшись от пыли, уважительно, но сердито поглядывали на Кузьму. Отряхивая пыль с шикарных черных с красной выпушкой штанов, чубатый и черноусый урядник, пожимая руку, представился:
— Микола Павленко. Здорово у тебя каптри, это получилось. Каптри – это майор? Не успел даже подумать, как на земле очутился. Не мог бы ты нас немного поучить немного приемчикам? Показать только. Троих сразу положил. Карате?
— Кузьма Гусаченко, не карате, а моя борьба, но там есть элементы карате – пожал ему, протянутую руку Кузьма – Почему не показать? Приезжай в Охотскую научу всему, что знаю.
— Слава Богу, помирились, а то устроили мамаево побоище посреди города, у памятника матушке Екатерине. Вон людей всех распугали. Пойдем дорогой наш земляк и товарищ Кузьма Гусасенко к нам в Атаманское правление, Поговорить надо бы по одному важному делу, Никита Прокофьевич, наш атаман, будет рад с тобой познакомиться. Время есть?
— Время есть немного, — посмотрел Кузьма на свои «Командирские» часы – спросил Кузьма, пряча свои документы во внутренний карман и поднимая на плечо с земли большую синюю сумку с камуфляжным бушлатом – а удобно будет?
— Давно ты не был на Кубани, сынок, раз не слыхал о Никите Прокофьевиче. Никита Прокофьевич – батька наш, верховный атаман Всекубанского казачьего войска, казачий генерал считай. Один такой на всю Кубань. Величина самая наиглавнейшая. Без него наш уважаемый губернатор, ни одного решения не принимает – проговорил Павло Митрич. И они направились все вместе вдоль Суворовской улицы к атаманскому правлению. Рядом с Павло Митричем ним шел Кузьма. Немного позади шли казаки, и милиционер и оживленно, обсуждали произошедшее.
Атаманское правление располагалось в старинном двухэтажном здании. У входа стояли по полной казачьей форме дежурные казаки в высоких черных папахах и при шашках на перевязях через плечо. В дверях встретил казачий офицер, с погонами старшего лейтенанта:
— Сотник Макаров, как доложить о госте? – спросил он, глядя на Кузьму.
— Это капитан 3 ранга Гусаченко. Так и доложи – ответил за Кузьму Павло Дмитриевич и затем, обернувшись к сопровождавшим казакам, сердито сказал – шагом марш на дежурство, устроили здесь веселье. Сами теперь разберемся. А вот ты Микола задержись, доложишь Никите Прокофьевичу обстановку, что там и как было Сказал он Павленко.
Сотник провел их в кабинет, где под картиной Екатерины Второй, вручающей дары запорожским казакам сидел плотный бородатый дядька, за спиной которого был российский трехцветный флаг и знамя Кубанского казачьего войска:
— Что там у тебя Павло Дмитриевич? Только ушел и опять назад. Что за моряка ты ко мне привел?
Тот вытянулся по стойке смирно:
— Докладываю Никита Прокофьевич. Нашим казачьим патрулем во главе с урядником Мыколой Павленко был задержан вернувшийся с Дальнего Востока на родную Кубань капитан 3 ранга Гусаченко Кузьма Степанович. Вернее не задержан, его попытались задержать, для проверки документов и выяснения обстоятельств появления в Краснодаре. По виду подозрительный – он посмотрел на стоящего с курткой под рукой Кузьму — поэтому его справедливо попытались задержать. Вопросов здесь нет. Я сам все видел, так как был рядом. Только вот оказия, трое задержать не смогли, а так все нормально.
Никита Прокофьевич сердито посмотрел на Кузьма и нахмурил брови:
— Как это трое не смогли? Наши вроде из десантуры?
— А так не смогли и все. Еще двое подбежали помочь, так я уже вовремя остановил это Мамаево побоище, а то бы мы остались без наших казаков, и пришлось бы из лечить в больнице. Кузьма Гусаченко — морской офицер, прибыл на Родину в станицу Охотскую, с Дальнего востока и как я понял окончательно.
Он посмотрел еще раз на Кузьму и потом понизив голос уже почти шёпотом сказал:
— Он вполне может подойти вам для того дела, о котором мы давеча говорили с тобой и Науменко. По-моему он спецназовец прирожденный. Один троих играючи, и не самых слабых, одной рукой. Мы с тобой искали командира для нашего дела, а он вот он здесь, сам прилетел к нам. Кстати мы с его батькой Степаном мы немцев в гвардейской кубанской дивизии вместе рубали. Скажу честно, отменной храбрости казак. Разведчик он от Бога. Орден Славы и две отваги за ту войну.
Микола Павленко, в знак правильности доклада, стоя сзади, кивал головой и глупо улыбался.
Лицо Никиты Прокофьевича разгладилось на нем появилась улыбка. Он, встав из-за большого стола, пошел навстречу Кузьме Гусаченко:
— Очень рад видеть, вернувшегося на Родину казака. А чего небритый такой? – он погладил тыльной стороной руки щеки Кузьмы — усы понимаю можно, казачья справа. А на щеках у тебя, зачем трехдневная щетина? Ты же старший офицер. А у тебя, как у чеченского боевика.
— Так самолетом летел несколько дней. Побриться негде. Туалеты закрыты. Думал дома побреюсь уже — начал оправдывался, как мальчишка, Кузьма.
— У меня здесь есть санитарная комната. Умывальник с туалетом. Можешь быстро побриться и помыться себя в порядок. Бритва и туалетные принадлежности имеются? – спросил, засмеявшись, атаман – а мы здесь стол с Павло Дмитриевичем пока сообразим. Небось голодный с дороги? Подневаешь с нами стариками немного. И разговор к тебе есть серьезный.
Кузьма кивнул головой и быстро прошел за сотником Макаровым в умывальник приводить себя в порядок. Когда он вышел из умывальника, то круглый стол в соседней комнате был уже накрыт, в комнате на магнитофоне весело играла казачья мелодия, исполняемая известным на всю страну Кубанским казачьим хором:
Распрягайте хлопцы кони,
Та лягайте спачивать
А я пийду в сад зэленый …..
На столе стояла украинская горилка, нарезаны были ветчина, колбаса, сало, на отдельной тарелке лежали маленькие огурчики, помидорчики и свежий зеленый лучок. На отдельной тарелке лежала квашеная капуста. Рядом стояла тарелка с жареной рыбой.
— Чем богаты, капитан 3 ранга, тем и рады. Сидай к столу, будь ласка. У нас все по по-простому. Саша разливай горилку по рюмкам – скомандовал он сотнику Макарову.
— Не, погодите маленько, Никита Прокофьевич – сказал растроганный Кузьма и кивнул на сумку — у меня там дары Дальнего Востока. Немного купил для родителей в Находку специально ездил. Горбуша холодного копчения.
Кузьмы вынул из сумки, завернутую в газету горбушу. По комнате сразу разнесся запах горбуши.
— Родителям и вези. Убирай. Чего здесь достал. Я угощаю сегодня. У нас здесь добра хватит на всех. Кубанская рыбка, такой небось давно не тпробовал?
— Родителям еще есть Никита Прокофьевич. То, для вас, небольшой подарок от чистого сердца – продолжал настаивать Кузьма.
— Раз так спасибо! Для нас каждый родовой кубанский казак на вес золота. Мало нас на Кубани осталось. Сначала одна война, потом революция, потом расказачивание и выселения, потом вторая война. Немцы. Досталось казакам. Рады твоему возвращению потому как есть для тебя здесь одно очень важное дело. Но об этом потом.
Пока сотник разливал горилку, и резал рыбу, привезенную Кузьмой, Никита Прокофьевич в толстые круглые очки разглядывал Кузьму:
— Мне тут, пока ты брился, Микола Павленко рассказал, что ты владеешь интересной борьбой – продолжил атаман — троих положил одной левой и ничего не могли они с тобой сделать и мало того разоружил их милиционера. Расскажи, что за борьба – мне интересно.
— Японская, самурайская, немного развитая и усовершенствованная мной. Батя, после войны на Амуре, одно время охранял лагеря с пленными японцами, вот там и научился. Мы жили рядом с лагерем, и мальчишки каждый день бегали туда. Я одному японцу понравился и он меня многому научил.
— А как объяснялись? – спросил атаман, накладывая себе на тарелку дальневосточной рыбы.
— А по-японски объяснялись. Я выучил немного, голова светлая была. Вот и разговаривали. До сих пор помню. Много ведь общего между их самураями и нашими казаками Мой наставник, звали его Хироси Такаяси объяснил мне.
— Интересно рассказываешь — задумался атаман – я об этом как-то никогда не думал никогда. Но если взять историю, то действительно у нас много общего. Они рыцари и мы рыцари. И те и другие военное сословие, образовавшие государство. Надо будет почитать научной литературы по этому вопросу. Сравнить обычаи. Это же целая тема для докторской диссертации. Интересно. За казацких самураев предлагаю поднять рюмки!
Он поднял рюмку и вслед за ним все присутствующие, кроме сотника Макарова, который еще что-то доставал из холодильника, подняли рюмки.
— Со знакомством — скомандовал атаман.
Все присутствующие, опустошили свои рюмки, кроме Кузьмы.
Кузьма осторожно поставил свою рюмку на стол, не поднося ко рту.
Атаман закусил водку огурчиками, и посмотрел внимательно на Кузьму:
— Ты, шо каптри совсем не пьешь?
— Совсем не пью товарищ, вернее господин атаман. Извините, не знаю, как правильно – запутался в обращениях Кузьма.
Все засмеялись. Встретить непьющего казака на Кубани было делом практически невозможным. Атаман видимо принял это, как специфику службы на флоте:
— Как, назовешь сынок, так и будет правильно. А что не пьешь, одобряю. Для нашего дела, которое я хочу тебе предложить, это даже необходимо.
Кузьма подцепил вилкой маленький огурчик, и положил себе на тарелку.
— Говоришь в станицу Охотскую едешь? — раскраснелся после выпитой рюмки, атаман — а если я тебе предложу здесь остаться. Мы сейчас должны сформировать казачий разведбатальон для Чечни.
Он посмотрел по сторонам и продолжил:
— Верховный атаман Союза казаков России, в Государственной Думе отстоял наше право на государственную казачью службу. Именно казачью службу, не в простых войсках, а именно разведка, диверсии и т.д. И нам пришло распоряжение из Министерства обороны сформировать разведбатальон для выполнения специальных задач. К нам уже прибыл полковник из главного разведуправления курировать подготовку этого батальона.
Кузьма сразу стал серьезным. Несколько лет находился на Дальнем востоке и искал себе работу по сердцу. А здесь не успел доехать до дома, и уже предложили военную службу.
Правильно говорят в станице:
— Где родился, там и пригодился. Может, сразу надо было ехать домой?
— Сейчас в Чечне уже находиться казачий батальон имени генерала Ермолова, укомплектованный наспех, разными людьми с Терека, Кубани и Дона – продолжил Никита Прокофьевич — есть проблемы, и он используется, не всегда по своему назначению. Вслед за батальоном имени Ермолова с Терека и мы получили разрешение на формирование кубанского разведывательно-диверсионного батальона Его условное наименование «Тамань». Донцы тоже думают формировать батальон имени генерала Бакланова, но у них там такой разлад, что и говорить не хочется. Несколько войск там, куча атаманов. Никто никому не подчиняется. А генеральских эполетов глаза рябят. Их казаки к нам едут служить. Вот ты можешь пригодился бы нам со своими знаниями и навыками, если согласишься? Ты же боевой офицер, хотя и флотский. Подумай.
Атаман закончил и внимательно посмотрел на Кузьму, ожидая, что он скажет.
— Товарищ атаман – решился Кузьма называть так атамана – я сначала к родителям съезжу, огляжусь там, а потом посмотрим. Несколько лет не был дома. Разрешите? Хоть немного отдохну.
— А времени у нас мало оглядываться осталось – пробурчал в черную с проседью бороду атаман – через месяц, батальон должен быть готов к ведению боевых действий и выступить в Чечню.
— Так это ж война. А я боюсь, что не справлюсь – засомневался сам в себе Кузьма.
— Но едешь в станицу, так в станицу. Езжай. Посоветуйся с отцом. Родину сейчас защищать надо. Мы казаков уже начинаем собирать в лагерях. Понятно, что подготовим, но без хорошего командира, сам понимаешь, отряд не отряд. А у тебя лицо хорошее и я верю тебе, что ты можешь справиться с этим важным заданием. Кем в станице думаешь работать, если не пойдешь в наш отряд?
— Пока не знаю, не думал – покраснев, сказал Кузьма – может на железку, к отцу.
— Во, во, только и осталось. Офицер флота, капитан третьего ранга и на железную дорогу, рельсы таскать. Другого ничего не надумал? Тебя же минимум пять лет в военном училище учили. Присягу давал? Сейчас Родину защищать надо! Ты казак или нет? Или другие, необученные, должны тебя и твою семью защищать, от супостатов – раскрасневшись, наседал на Кузьму, Никита Прокофьевич.
— Присягу давал Советскому Союзу, но Советского Союза больше нет. Значит, получается, что я свободен от присяги – искал оправдания Кузьма, не ожидавший такого напора.
— Ты же не стране, а народу присягу давал. Вспомни слова – продолжал наседать атаман – ты казак или так?
— Казак наверно, но я оказался не нужен армии, и меня сократили.
— Дураки, Кузьма, тебя сократили. Надо было их сократить, окопавшихся в тылу, моря не видевших и кораблей, а они оказались шустрее. Тебя боевого офицера сократили, как и многих других. Это беда нашей страны. Ты хочешь служить, а тебя сокращают. А тот не хочет служить, его силой заставляют.
— И что я должен был делать, по-вашему? – первый раз задумался Кузьма, над этой проблемой – если эту стенку даже головой не пробить, если всех нормальных офицеров разогнали, повыгнали с флота и с армии. Боевых палубных летчиков, с нашего авианосца в отставку отправили.
— Твоей вины в этом Кузьма нет, не корись. Это наша беда. Это проблема страны и народа, что посадили себе на шею кучу дармоедов, которым наплевать на страну и весь наш народ. Хотели, як лучше буде. Избавились от меченого Мишки, да пришли крокодилы, позубастее его будут. Полстраны развалили, кровью залили, а сами сидят и пьянствуют.
Никита Прокофьевич встал и заходил по комнате:
— Создали в Чечне криминальную зону, для отмывания своих грязных денег. А потом и войну развязали, когда что-то между собой что-то не поделили. А сколько появилось защитников «мирного чеченского народа» и исламские пропагандисты, и Европа, и США. Все аж злобой против России пышит. Развалить хотят Россию Кузьма! Поэтому и нужны стали офицеры родине, такие. как ты. Не могу дать тебе недели, если ты воин и настоящий казак, а не ряженый, то должен понять, что сейчас решается в Чечне быть России или не быть. Если Чечня у них пройдет, то завтра будет Ингушетия, потом Дагестан, Татарстан, Башкирия все пройдут по этому пути. Видели мы все это уже и с Югославией. Времени у нас нет ждать. Чтобы вылезти их этого дерьма, надобно каждому, кто может держать в руке оружие, и готов встать в строй, найти свое место. Я предлагаю тебе место, на котором завтра начнет возрождаться наше казачество. Будь у меня сын, такой как ты, я бы ему поручил, так нет, дочки у меня – заулыбался он, — когда еще внуков нарожают? Не гражданским же, возглавлять святое дело возрождения России? Так ты согласен со мной, или на железную дорогу? Рельсы ворочать? – спросил атаман и назидательно подняв палец сказал – усмирить сегодня Чечню – это предотвратить завтра развал России.
Кузьма задумался. В комнате повисла тишина. Было стало даже слышно, как тикают большие часы, стоявшие в углу комнаты.
Павло Дмитриевич деликатно покашлял в кулак и его кашель, стал слышан по всей комнате. Сотник Макаров застыл ледяной статуей около холодильника.
Пятерней Кузьма причесал волосы, немного успокоился, и подумав сказал:
— Убедили вы меня Никита Прокофьевич. Все сам видел, через все это прошел. Сам думал об этом, а вы смогли в трех словах растолковать. Но если это дело святое, я один его не потяну, нужны помощники. И если сегодня мы хотим возрождать казачество и казачью службу, то в первую очередь нам будут нужны офицеры спецназовцы, знакомые с горным делом, подрывной работой. Но я не спецназовец, а морской офицер. И в армейских делах немного понимаю – Кузьма улыбнулся своей обезоруживающей открытой улыбкой и добавил – вроде армия у нас есть – есть генералы Рохлин, Шаманов, котром вроде можно верить, есть офицеры, не продавшие за баксы, свою совесть. Но слишком много дураков, на мой взгляд и предателей.
— Это ты правильно говоришь, Кузьма и мое стариковское сердце радуют твои слова, что не перевелись нормальные, хорошие люди – атаман пригладил пышную черную с сединой бороду – дадим тебе офицеров и казаков с опытом. Десант, морская пехота, спецназ. Есть у нас такие и много. Соберем здесь на Кубани и на Дону. Уже собираем. В 1612 году Россия возрождалась с Нижнего Новгорода от простых людей, а сегодня надо, чтобы возрождение пошло от нас, от казаков. Нам в первую очередь нужны люди, у которых сердце болит за Родину, не безразличные люди. Не обижайся на старика. Я, как увидел тебя, сразу решение принял. Ты понравился мне. Во-первых, наш природный казак, во-вторых недавно с армии, в-третьих сердце у тебя золотое. Я сразу людей вижу, что от кого ждать можно – засмеялся атаман и обратился к сотнику Макарову – Сережа позвони в Охотскую, там у нас военком, атаман нашей казачьей дружины. Зленко его фамилия. Пусть поговорит с Кузьмой. Он уже подбирает людей отряд, в окрестных станицах. Завтра уже начинается сбор подобранных казаков по всей Кубани в Марьинских лагерях.
— Как завтра? – удивился Кузьма – а дом, а повидать и родителей?
— Павло Дмитриевич – обратился атаман к боевому товарищу отца, приведшему Кузьму — позвони его отцу, поговори, если казак добрый, то поймет ситуацию. Нам нужен, кровь из носа, командир отряда «Тамань», именно склада Кузьмы. А лучше съезди в Охотскую. Возьмешь мою машину, заодно и Кузьму отвезешь.
— Нет, извини Никита Прокофьевич, никак не могу сегодня. Разреши завтра съездить – покраснел, Павло Митрич – брат жены моей Алевтины Геннадьевны, Николай Геннадьевич, третьего дня помер. Сегодня похороны вечером. Завтра я обязательно съезжу в Охотскую, повидаю боевого товарища, и поговорю с ним по всем вопросам. А сегодня только позвоню Степану.
— Мои соболезнования, тебе Павло Дмитриевич.
Он прошел к сотнику Макарову
— Сережа отвезешь Павло Дмитриевича домой. Он спешит, потом Кузьму отвези в Охотскую, времени нет у него автобус ждать А завтра с утра. туда же поедешь с Павло Дмитриевичем.
— Будет сделано, господин атаман – четко отчеканил сотник Макаров.
— Нет, не надо меня везти, я сам доберусь. У меня уже билет на автобус куплен и потом мне надо будет еще по магазинам пройти гостинцы купить родителям – воспротивился Кузьма.
— Как решишь, так и будет.
Павло Дмитриевич посмотрел на часы и сказал:
— Я пойду пожалуй Никита Прокофьевич. Пешком пройдусь, на такие дела негоже на атаманской машине ехать.
Атаман опять снова погладил бороду, и уже глядя на Кузьму
— Даешь слово офицера, что не отступишь, а доведешь дело до конца.
— Слово морского офицера – ответил Кузьма, понимая, что со стороны выглядит смешно, но он всегда считал, что морские офицеры, на голову выше армейских.
Атаман усмехнулся в бороду:
— Слово морского офицера, не просто слово, а камень, гранит?
Кузьма смутился.
А атаман уже обратился, к сотнику Макарову:
Сережа оформи мой указ на войскового старшину Гусаченко. Назначить командиром казачьего отряда специального назначения «Тамань».
Кузьма понял что это не сниться и это серьезно.
— Твое звание капитан 3 ранга, а сколько это звездочек? — спросил атаман.
— Одна большая, как у майора.
— Понятно – атаман сделал серьезное лицо – Сережа пиши мой указ. Присвоить казачье звание Кузьме Гусаченко войскового старшины. Это три больших звездочки на погонах, но на ранг ниже казачьего полковника. Вот так!
— Будет сделано – отчеканил Макаров.
— И еще Кузьма, мы подобрали тебе помощника, тоже из морского спецназа. Будете вместе готовить отряд. ГРУ подключиться, контразведка поможет. Здесь все серьезно. Война.
— Буду рад с ним познакомиться – ответил Кузьма вставая.
— Микола Павленко. Проводишь нового командира на автобус. Поможешь ему купить подарки родителям – подвел итоги застолья атаман, подходя к дверям.
Николай Павленко помог подобрать кофточку для матери, радиоприемник с часами-будильником для отца и небольшой кофейный сервиз на две персоны сестре с мужем. На этом деньги у Кузьмы и закончились.
Вместе пошли пешком на автовокзал. Кузьма шел и вдыхал теплый весенний воздух, и радовался возвращению на Родину.
— Кузьма Степанович, ты на меня не обижайся, ради Бога. Дурак я. А дураков учат, – который раз повторял Павленко, заглядывая в глаза Кузьме.
— Да ты что Николай. Проехали. Все нормально.
— Приезжай Кузьма Степанович поскорее в лагеря. Я тоже иду в отряд «Тамань», и уверен, что твой опыт, там пригодится.
Они обнялись, попрощались и Кузьма сел в автобус, отходящий в станицу Охотскую. Вернее автобус шел к морю в Туапсе, но по пути заезжал в стоящую немного в стороне о основной трассы станицу Охотскую. В стареньком автобусе народа было много. Галдели женщины. Было много вещей, видимо что-то купили для домов. Кузьма уступил свое место немолодой женщине с маленьким ребенком и встал в проходе.
Уже отъезжая, Кузьма увидел, махавшего ему рукой Николая Павленко. Скоро переехали мост через Кубань, и Краснодар остался позади.
— Республика Адыгея – прочитал Кузьма придорожную надпись, и увидел среди домов минареты какой-то мечети с позолоченным полумесяцем наверху.
— Как, все рассказать родителям? Как объяснить? – думал он, покачиваясь в такт старенькому автобусу, весело подпрыгивающему на всех колдобинах.
У шофера надрывалась на весь автобус, какая-то кавказская мелодия. Но Кузьма думал о другом. Он думал о новой службе, и не представлял себя в должности командира разведбатальона.
Расположенная между Краснодаром – столицей Кубанского казачества и портовым городом Новороссийск, станица Охотская играла важнейшее, стратегическое значение, в переброске грузов со всей России, в Новороссийский порт.
Когда-то за Кубанью солдаты Охотского полка построили маленькое крепостное укрепление. Выгодное положение укрепления сразу стало понятным, и горские партии набег за набегом делали на мешавшую им прорваться к богатым казачьим районам станицу. Солдатских сил стало не хватать, и высшим руководством Кавказской линии, было принято решение кликнуть по станицам, так называемой Черномории, охотников, желающих переехать в станицу, способных воевать в сложных условиях.
Поехали жить в опасную станицу самые смелые, храбрые, не боявшиеся ничего казаки. Жен они брали в набегах на черкесские аулы и поэтому в лицах многих станичников, проглядывала смуглота и горбоносость горцев. Многие станичники сами породнились с горцами различных черкесских племен, оставшихся в России, и поддерживали с ними хорошие отношения.
Расказачивание после революции и гражданской войны силой ударило по станицам бывшего Кубанского казачьего войска, всех более или менее крепких хозяев выселили, куда подальше. От Дальнего Востока и до казахских степей, рассыпали бывших жителей Охотской станицы, оказавшей ожесточенное сопротивление красным войскам, без права возвращения, и без разбирательства кто прав, а кто нет.
И лишь после смерти Сталина в станицу стали возвращаться, небольшие остатки некогда выселенных казачьих семей. Тянуло казаков на Родину к своим куреням, к погостам предков.
В станице стала развиваться промышленность, прошла железная дорога и многие бывшие станичники пошли работать на производство и на железную дорогу. Дети, как правило, уезжали в военные училища в Ростов, Рязань, Краснодар, Харьков.
Стыдно казаку не служить в армии и поэтому служба в армии считалось чем-то необходимым для потомков казаков. Кузьма же удивил всю станицу, поехав учиться в Черноморское высшее военно-морское училище имени Нахимова. Наверно он был первым из станицы, решившим стать моряком.
В стране наступили новые времена. Шла полным ходом Чубайсовская приватизация. В конце 1994 года началась война в Чечне, называвшаяся наведением порядка и разоружением вооруженных формирований или восстановлением конституционного порядка. Конца и края той войне не было видно, и даже невоенному человеку было понятно, что Российская армия, как всегда, к войне не готова.
Армия терпела поражение за поражением, и хотя полки и бригады вроде продвигались в горы, занимали города и бывшие казачьи станицы, потери были несоизмеримы ситуации, а успехи оставляли желать лучшего.
Дух демократии и анархизма уже проник в армию, проел ее тысячами мелких дыр. Лучшие офицеры уже ушли из армии на вольные хлеба. А те, кто остались, были не в состоянии управлять подразделениями, служить примером для солдат, решать сложные задачи современного боя. Некоторые офицеры и даже генералы отказывались ехать в армию и служить.
Надо отметить, что значительная часть солдат и милиционеров в Чечне занимались откровенным мародерством. С непонятной жестокостью они расправлялись даже с мирным населением, со своими сослуживцами. Офицеры и прапорщики почти открыто торговали оружием, обмундированием, боеприпасами, продовольствием.
Заброшенная в Чечню и не готовая к длительным, тяжелым и кровопролитным боям армия в условиях этой непонятной войны быстро разлагалась, и что самое страшное не имела определенной цели. Более или менее сносно воевали только отдельные части, которые смогли сохранить нормальных командиров и нормальные взаимоотношения между солдатами. Потери армии ужасали. Груз-200 стали нарицательными во многих городах России.
Некоторые солдаты и даже офицеры, по призывам депутатов Государственной Думы от демократических фракций, целыми отделениями сдавались вместе с оружием в плен, откровенно не выполняли приказов начальников.
В Чечню бросились, по призыву либеральных СМИ и так называемых правозащитников, матери пленных и пропавших без вести солдат. Они ходили от селения, к селению, встречались с полевыми командирами, им что-то обещали. И в конечном итоге сами попадали в плен, и становились рабынями в горных районах Чечни.
Руководители боевиков передвигались по Чечне, несмотря на блок-посты федеральных войск, практически свободно. А когда задерживались, то незамедлительно от руководства федеральной группировки проходила команда «отпустить». Даже простым солдатам было понятно, что предательство в этой войне существует на самом высоком уровне.
У боевиков не было проблем с новым вооружением. Новые самые современные виды вооружения поступали боевикам прямо с заводов, производивших эти вооружения. Подготовку производили инструктора прошедшие подготовку в американских лагерях подготовки по стандартам НАТО. Боевики имели самые последние данные по размещению или передвижению тех или иных частей. Нападения на караваны с оружием, продовольствием и солдатами, на горных дорогах и в местностях, были постоянными. Раненые боевики лечились в самых лучших клиниках Грузии, Азербайджана, Германии, Украины и Турции и уже скоро вставали в строй.
На территории Кавказского региона исчезали целые эшелоны с товарами, продовольствием и вооружением. Рэкет, бандитизм, проституция, наркотики, торговля органами и детьми – вошли в лексикон всего населения в прошлом великой страны. В недалеком прошлом защитница прав населения милиция – сама втянулась в криминальные разборки и частично на стороне бандитов. Бандиты стали проникать во власть и принимать выгодные для себя законы.
Домой Кузьма приехал, когда в станице уже совсем стемнело. Небольшой домик с железными воротами, покрашенными в синий цвет, стоял на окраине станицы. Кузьма добрел до дома и около часа ночи постучал в закрытые металлические ворота.
Кузьма нашарил рукой в темноте звонок, и один раз позвонил. Несмотря на раннюю весну стояла уже довольно теплая погода и Кузьма расстегнул свою полувоенную куртку и снял с головы вязаную шапочку.
Резко басом залаял кавказской овчар, по кличке Джохар. В соседних домах залаяли соседские собаки. Эта перекличка собак не затихала, а удалялась на другой конец станицы.
Наконец открылось дверь дома, и послышался кашель отца. У калитку включилась лампочка.
— Кто там? – спросил он тревожным голосом — кого там несет ночью? Что тревога, война? Поспать не дадут нормально.
Кузьма увидел в щель ворот, стоявшую в дверях дома взволнованную мать в светлой ночной рубашке, накинувшей на плечи платок.
Сердце его радостно забилось. Он вернулся домой.
— Открывай, батя. Блудный сын вернулся домой со службы — еле поворачивающими губами, проговорил негромко он.
Но даже этот негромкий ответ услышала мать, а возможно почувствовала сердцем возвращение сына.
— Кузя вернулся – раздался надломленный резкий крик матери – Кузенька приехал родной. Открывай, неповоротливый, двери скорее, ты, что не видишь и не слышишь лихоманка чертова, что сын приехал. Сын домой вернулся.
И сразу послышалось рыдание матери, бросившейся босиком от крыльца к калитке.
Щелкнули замки калитки, и она резко распахнулась.
В открытой калитке Кузя увидел родную фигуру отца с обвисшими усами, полуодетого, слегка растрепанного, который увидев Кузю, сразу бросился ему на шею. Откуда-то сзади налетела, и обняла их сразу обоих, плачущая мать, которая быстренько, оттеснив отца рыдая, наклонила Кузину голову, и целовала его в лицо, обливаясь слезами.
Лохматый пес Джохар, не знавший молодого хозяина, прыгал вокруг них, и отрывисто лаял, не понимая, что такого могло произойти. Ему вторили все станичные собаки, особенно соседские. Шум в станице стоял неимоверный. В соседних домах зажигался свет, высовывались люди, и пытались урезонить своих собак.
В общей суматохе пес Джохар подошел к всем, и внезапно тихонечко лизнул Кузьму в руку, завилял хвостом, как бы говоря:
— А я что, ты на меня не сердись. У меня работа такая.
Кузя, потрепав за ухом Джохара, так сказать, закрепил знакомство.
Видя благожелательное отношение хозяев к Кузьме, Джохар лишь для вида, дежурно порычал и медленно пошел, досыпать к себе в будку.
— Вы уж тут раз такое дело без меня разбирайтесь.
Потихоньку собачий переполох в станице затихал, и лишь отдельные собаки продолжали дежурно брехать.
— А ну-ка бегом в дом. Ишь выскочила босиком. А ну быстрее в дом. И отец подхватив сумку Кузьмы потащил ее в дом.
Кузьма, шедший в обнимку, с плачущей матерью, успел заметь, что отец был в трусах и накинул на ноги только галоши. Он поднял по пути с земли платок, упавший у матери с головы. Видимо, когда она побежала встречать Кузьму, обронила его.
В маленьком прихожей, отец включил свет, и с темноты Кузьма с матерью вошли в дом. И мать снова бросилась ему на грудь, целуя и плача.
— Кузенька вернулся – шептала она.
Кузя чувствовал, что все лицо его мокрое от слез матери.
Запахи родного дома подкосили его ноги, и он уселся в тамбурочке на стул.
— Цыть Марья Петровна, чего голосишь? В дому радость. Сын вернулся, а она в слезы – не на шутку разозлился отец – и чего эти бабы, так радость выражают? – искренне удивлялся он.
Мать, наконец, оторвалась от Кузьмы, и рванулась на кухню, где загремела кастрюлями, ложками, тарелками, что-то причитая.
Кузьма скинул свои военные ботинки, надел тапочки поданные отцом.
Он посмотрел на отца, и увидел, как тот постарел. Голова отца была вся седая, лицо в морщинах, губы тряслись видимо от волнения.
— Пойдем в комнату – скомандовал он Кузьме.
В комнате отец открыл бар, и достал припасенную им видимо для случая бутылку «Столичной».
— Батя, не надо. Ты же знаешь, что не пью – смутился Кузьма – да и тебе сам привез дальневосточную, женьшеневую, лечебную.
Кузьма притащил быстро свою синюю сумку из прихожей, расстегнул ее и стал доставать на стол подарки для родителей
— Вся водка лечебная, но в меру – ответил отец, рассматривая протянутую ему бутылку – Это не жень-шень это, а так корень какой-то засунули. Я жень-шень видел – мы его в тайге встречали, когда на Амуре жили. Отличная вещь, настойкой любую рану помажешь, за день заживает.
Кузьма снял тапочки, вытянул ноги, и расслабился. А сильно постаревший отец суетился, накрывая на стол тарелки, вилки, ножи:
— Как не пьешь сынку? Совсем, совсем не пьешь? А за встречу? Ведь, сколько лет не был?
— Лет восемь, наверно батя.
— Ты смотри и действительно, вроде при советской власти был последний раз. В черной шинели, в черной форме приезжал. А сейчас в какой-то куртке протертой приехал. Что, турнули тебя с флота? Ничего сейчас не надо этим аспидам
А мать уже несла с кухни на стол, все, что наверно было припасено на черный день.
Кузьма вручил подарок матери. Мать примерила кофточку и расцеловала Кузьму:
— Во, какая моднючая. Станишные бабы рты пораскрывают небось. С востока привез сынок?
— Конечно – покраснев проговорил Кузьма
Отец покрутил приемник, послушал крики петуха на будильнике:
— Добрая штука, гарно кричит и кочета не надо никакого – покашлял он в большие прокуренные усы – но токмо, мне ента штука без надобностев. Хотя спасибо тебе Кузя и низкий поклон. Я же встаю без будильников и петухов, по внутреннему убеждению и необходимости. Но все равно уважил интересной штуковиной.
Сказав это, он потащил копченую рыбу, завернутую в плотную коричневую бумагу, на кухне.
Наконе переполох закончился и они уселись за стол.
— Так ты сынку, так пить и курить не научился на своем корабле совсем? – начал отец разливая по рюмкам столичную
— Нет, батя, извиняй. Не научился.
— Да чего ж извиниться Кузя. Раз так решил жить, пусть так и будет. Были и в наше время и на фронте такие чудаки. У нас даже один был один в разведке, не пил и не курил. Дмитрием Лесниченко звали. Его первым, и убили немцы, когда нас в Карпаты перебросили. В первой же разведке. А мы за него подняли рюмки, помянули, а вот наливать ли в его стакан не стали, только хлебом накрыли. Хороший парень был с Краснодара, учитель школьный. Тогда это было редкостью. Хотя запах табака в лесу распространяется на сотню метров. Могут и обнаружить в разведке. Прав был этот парень.
— Тьфу, на тебя Степан! Нашел пример – внезапно раскраснелась Марья Петровна. Ее слегка азиатское лицо раскраснелось, слегка раскосые глаза заблестели.
— Сейчас тоже редкость. Сейчас больше пьют да курят, но почему я должен быть таким, как все, если мне не хочется этого делать? – спросил отца Кузьма.
Кузьма посмотрел на отца, раскрасневшегося от первой рюмки и закусывающего солеными огурчиками.
— Сейчас не хочется, а выпьешь немного, закуришь и вдруг захочется. Привыкнешь, а потом на всю жизню.
Мать, цыкнула на отца:
— Ну, шо ты пристал к человеку? Не курит и не пьет. Это же хорошо Степушка. Так-то ж даже дюже добре для его женки. Не нарадуется на такого. Найди такого мужчину сейчас, как наш Кузя. Любая станишная девка, будет рада такому казаку — и затем, обращаясь к Кузьме вдруг ласково спросила – Кузенька, а как ты когда нас с батей сделаешь дедом и бабкой? Мы уже застали ждать наследника. Отец только об этом и гутарит, когда вдвоем вечерами сидим вдвоем и тебя ждем. Каждый вечер, каждую ночь ждем — и мать опять зарыдала.
Кузьма обратил внимание, что пожив в кубанской станице, мать Кузьмы, хотя и была амурской казачкой — гуранкой, стала вставлять в разговор украинские слова. И вообще в станице говорили на какой-то смеси русских и украинских слов.
Разговор о невесте смутил Кузьму. Он совсем немного растерялся, когда мать затронула его больную тему, стал отказывать от еды, пытаясь перевести разговор на другую тему. Мать с отцом многозначительно переглянулись, а мать тяжело вздохнула:
— Нужна тебе вторая половинка Кузя, чтобы растаяло твое ожесточенное сердце. Все твои проблемы от этого. Ну ушла, погибла твоя Зина. Давно это было. Забудь, не прошлым надо жить, а будущим. Мало ли девок в станице. Поживешь подберем тебе.
— Не трогай его мать. Сам путь решит, что и когда ему надо – поддержал Кузьму отец и дотронулся до руки.
Кузьма посмотрел на глаза отца и увидел в них слезы.
— Да что решит коли уже за сорок. Нам решать с тобой Степан решать надоть. Будут у нас внуки или нет, будет продолжение твоему казачьему роду или нет. Будут гусаченки или нет?
— Чего решать – смутился отец – лучше наливай себе и мне понемногу. С утра на работу надоть. Выпьем за цого дурня, что не пить не научился, не курить, ни бегать за девками. Чтобы ему повезло в жизни, а то четвертый десяток давно разменял, а ничего кроме его борьбы или драки, ему и не надо. Вон седина в волосы уже пробивается.
Отец и мать налили и быстро опрокинули рюмки, а Кузьма, на них посмотрел и подумал:
— Как им сказать о завтрашнем отъезде? И звонил ли Павло Дмитриевич? Похороны были у человека. Не до меня ему сегодня.
Мать раскраснелась, и пошла снимать с газовой плиты чайник. Кузьма обратил внимание, что в углу как прежде, стоял баллон с газом. Видимо отец приготовил его на сдачу и обмен.
— Газ не провели еще, вам батя? А обещали ведь при Советской власти – спросил Кузьма, увидев до боли знакомый до боли баллон.
— Да, кто ж его нам проведет? — удивилась вошедшая с горячим чаем и стаканами мать – то, в крупных городах есть газ, а мы как бы сторонке. Последние, наверно в очереди, стоим по всей Россее. А власть Советска кончилась, как и обещания ее. И потом так спокойнее не взорвемся. Вон в городах постоянно взрывается, говорят целые дома падают.
— Так здесь же крупный железнодорожный узел, вроде должны провести, – почесал шевелюру Кузьма.
— Не сынку, до нас еще очередь не дошла. Так и живем по старинке – громко прихлебнул налитый матерь чай отец.
Мать с укором посмотрела на него, но ничего не сказала.
Как Кузьма не отказывался, ему пришлось немного выпить с отцом чай с пирожными, которые поставила на стол мать в небольшом глиняном кувшине, накрытов вышитой красивой салфеткой. Пирожки были еще теплые, и Кузьма расчувствовался, наконец-то он дома.
— Я каждый день их пеку, жду тебя Кузенька – проговорила с всхлипываниями мать.
За чаем отец и мать по очереди рассказывали, кто жив остался, кто уехал из станицы, у кого сыны уже погибли на чеченской.
— Давай ка сынку спать ложиться, с завтрева вставать рано надо – сказал отец, когда закончили пить чай.
Мать в комнате Кузьмы, в которой он вырос, застилала постель чистую постель. Кузьма зашел, потрогал руками идеально белые накрахмаленные простыни. Он понюхал край простыни, пахло своим домом, как в далеком детстве.
Кузьма обнял мать сзади, мывшую посуду, и она заплакала. Кузьма, как мог, старался ее утешить. Как не хотелось уходить ему из родного дома, от этих единственно родных ему людей. И он уже начал жалеть, что дал Никите Прокофьевичу слово офицера. Пожить бы, хотя бы неделю, а там принимать решение.
Мать, видимо что-то почувствовала необычное в его в его поведении, вытерла слезы:
— Иди Кузенька умывайся и ложись. Ты дома. Завтрева погутарим. Все расскажешь.
Кузьма помылся, почистил зубы, сложил одежду квадратиком на стуле у окна, как учили в училище, и нырнул под накрахмаленную простыню. И мир перестал существовать для него. В эту ночь впервые за много лет, ему ничего не снилось.
Утром отец встал в пять часов и натопил баньку.
— Я баньку протопил. Ты сынок попарься, как следует, всю грязь дорожную отмой, в чистое оденься – сказал он заходя в комнату Кузьмы, который уже вскочил и хотел заняться спортом.
Мать вытащила из погреба холодный квас, и поставила трехлитровую банку на столик в баньке. Уставший от длительного переезда через всю страну Кузьма, попарился в баньке, и смыл с себя всю грязь. Отец перед уходом на работу заскочил в баньку, отходил Кузьму с огромным удовольствием двумя березовыми вениками. В этом вопросе отец был спецом, так сказать профессором банного дела. Взяв два веника в обе руки в перчатках, и нацепив на голову свою особую фетровую шляпу, он парил Кузьму, лежащего на верхнем полке.
— Поберегись – закричал он, закончив действо и зашвырнув на каменку воды.
Кузьму обдало горячим паром. От удовольствия он закрыл глаза.
— Ты тут домывайся и давай завтракай, а я на работу поскакал в депо. На обеде увидимся – прокричал отец в открытую дверь.
Кузьме хотел сказать отцу, что он несвободный человек, что не может остаться дома, что скоро за ним приедут. Он знал что у него был всего один день и от этого ему было очень горько. Он хотел сказать еще вечером, но не смог, а с утра не получалось. Он выскочил в отчаянии из бани в предбанник:
— Батя, постойте на минутку, слово вам сказать надо – с дрожью в голосе закричал он, догоняя отца в предбаннике.
— Вечером поговорим, вечером апосля работы – поднимаясь подходя к двери, твердо сказал отец.
— Так не будет у нас апосля, батя. Уезжаю я. Извини не знаю как сказать – сказал отцу с ужасом Кузьма.
Отец остановился, посмотрел на Кузьму, затем закрыл дверь, сел на лавку, и глядя Кузьме в глаза коротко сказал:
— Рассказывай.
Кузьма пересказал о своем задержании в Краснодаре, о встрече с Никитой Прокофьевичем, Павло Дмитриевичем и принятом решении.
— А ты не мог хоть с нами, посоветоваться, прежде чем что-то там решать? Это ж нас тоже касается с матерью. Мало тебя по свету носило? Так в Чечню захотел? – спросил отец, разминая одной рукой другую, почему-то трясущуюся.
Кузьма вспомнил, что рука у отца тряслась еще, когда жили в Амурской области. Это у него началось после ранения, полученного при переправе через Дунай. Отец не любил, об этом рассказывать.
— Ты извиняй, батя, Никита Прокофьевич такие слова нашел, что за душу взяли. Прав он, надо идти на эту войну. Я же офицер. Солдаты вперед под пули идут, а я в тылу буду прятаться. Ведь для войны нас офицеров готовили, а не для тыла. Сам бы так поступил, будь на моем месте
— Как решил, как решил? Я решил все в прошлую войну, что стыдно в тылу отсиживаться, и пошел. Мать рыдала, а отец перекрестил и сказал, что так и надо. А узнаю руку Павло Дмитриевича. Вот стервец, как и на той войне, все сам решал. Как матери-то скажешь?
— Не знаю пока – опустив руки, ответил Кузьма.
— Ладно, ты езжай, куда тебе надоть, а я ей вечером все обскажу, тем более Павло Дмитриевич сегодня к вечеру приедет – звонил он мне вчера. Вместе все и обговорим мы с ним Кузя – опустив голову, виновато сказал отец — а ты езжай, раз надо Родину защищать. Негоже Гусаченкам за чужие спины прятаться. Только непременно возвращайся и себя и казаков береги. Если шо, помни мать, этого не переживет. Мое благословение тебе есть.
В глазах отца появилась слеза
— Так вы батя, все знали еще вчера, раз Павло Дмитриевич звонил. А что, я слово офицера атаману дал и отказать теперь не могу.
— Слово ты дал. Я знал. Значит, его надо держать Кузьма. Ты офицер! А я действительно все знал. И ждал, когда ты все сам расскажешь — обняв Кузьму отец, смахнув слезу с глаз и вышел из бани, плотно прикрыв дверь.
Кузьма постоял в предбаннике, парился дальше, пропало всякое желание, вытерся и вышел во двор. Джохар радостно завилял хвостом, и подбежав лизнул Кузьму в руку. Солнце уже светило ярко. Девять часов привычно определил Кузьма.
— Кузенька, иди, завтракай. Все уже нас столе – прокричала мать в открытое окно.
— А сколько сейчас времени? — спросил Кузьма, натягивая на распаренное тело чистую тельняшку.
— Да девять часов уже. Я утром уже и Зорьку подоила и выгнала на выпас и свиней накормила и кур выпустила во двор.
— А я спал все время. Даже гимнастику не сделал.
— Так мы в станице, завсегда рано встаем. В пять часов надо встать Кузенька, чтобы все успеть. Скотину накормить, выгнать на выпас, свиньям и курям приготовить и накормить, отца накормить и на работу проводить. А что делать? – говорила она родным голосом, вытирая руки о фартук – ты Кузенька бери простоквашку, здесь тебе яичко, как ты любишь всмятку. Свое. С утра сырники приготовила специально для тебя со сметаной, и чай из твоей любимой кружки с мятой. А потом ты ложись еще спи, сколько хочешь. Ты же устал, там на флоте служить. Тебе выспаться надоть. А здесь ты дома – отдыхай! Теперь ты свободный человек.
Кузьма смотрел на хлопочущую мать, и вдруг почувствовал, как по его щекам текут слезы.
— Я дома – подумал он, и горько улыбнулся.
Отлично все за душу взяло ,жизнь очень сложна и в этой жизни нужно умело соображать и правильно принимает решения необходимые и для нашей Великой России многонациональной .Все зависит от каждого из нас,по какому пути идет человек и что он сделал полезное для Родины и матушки России.
Спасибо Борис. Читайте и каждую субботу будет обновление и новая публикация
Спасибо, Виктор Александрович!
Спасибо на добром слове. рад если что-то удалось
Очень понравилось. Жаль, только что ничего неизмеримость в стране . Дети душеновых и доскалей у власти. Сам ясаков и хватов с почётом почили. А кто помнит Затулу, Свербилова, и других?
Мы ушли с кораблей, смолкли звуки Прощанья славянки, совесть наша чиста — честь дороже любых орденов, нам печально вослед отбивали последние склянки, и тифоны ревели, не щадя на протяжке басов…
Мы ушли с кораблей — молодые, нужные флоту, унесли на плечах тяжесть золота снятых погон, Дуракам невдомек, что мы риск превратили в работу, бросив судьбы свои между жизнью и смертью на кон…
Мы ушли с кораблей, оставляя в груди, как осколок, боль и стыд за страну, что отчизной считали своей. Но не дав осквернить, мы сорвали с родных переборок списки наших погибших, так рано ушедших друзей.
Мы ушли с кораблей, нас продали бездушно и спешно, те, кто честь и страну променяли на блеск должностей, Но на флот не грешим, если нужно , вернемся, конечно, Не забыв, не простив наш уход с боевых кораблей