В одном северном, даже очень северном морском городе, который, между прочим, так и назывался, солидно, ничуть не кокетничая, на самом-самом его краю, там, где у набережной морские волны сердито теребят камни у кромки осушки, старательно вылизывая крупную гальку, стояла старая-старая подводная лодка. Она была действительно очень старая и стояла не как все корабли, у бетонной причальной стенки.
Нет! Она давно уже стояла на особом мощном специальном бетонном постаменте, выстроенном надежно и основательно и даже с особым изяществом по всем инженерным законам. Но, честное слово, эта достойная лодка больше всего на свете хотела быть просто, как все корабли флота. Серая субмарина мечтала стоять рядом и вместе с ними, у обычной причальной стенки. Пусть и облупившейся от бесконечных волн, приливов и отливов, затертой черными огромными кранцами. Но её было не найти у обычного, привычного флотского плавпирса, слегка покачивающегося на серо-зеленых волнах в такт неслышному ритму течения, или ветровому волнению, как и положено боевому кораблю. И – хотя бы изредка, ходить в море, чувствуя под надстройкой дрожь и тепло дизелей, и живой экипаж.
Но так уж в ее жизни случилось – давным-давно, да так давно, что её совершенно искренне зовут легендой, и о ней знают все-все подводники североморцы, да и не только — североморцы, ее подвиги и бои изучают моряки в своих училищах и академиях… Так или не так, но она выстояла в боях, победила жестокого врага и вернулась домой, в свою базу, сохранив жизни моряков своего экипажа. Это было во времена давно минувшей войны …
А сейчас каждый день она внимательно глядела сквозь прищуренные бойницы иллюминаторов на ограждении рубки вдаль, где выход из залива, где за сопками скрывалось море, часто затянутое кисейным пологом тумана.
Иногда только ветер, старый товарищ, доносил до нее свежее дыхание океана, пряный запах морского йода его глубин, пение касаток и шумную игру китов. Какой уже год стояла она у берега самого-самого длинного морского залива в Заполярье – она уже, и сама толком точно не помнила.
По правилам давно минувших лет, она была аккуратно окрашена в зеленовато-серый, а моряки еще говорят — в «шаровый», и не в цвет, а в колер. Это так у боцманов с незапамятных времен повелось, оттенки цвета по-особому называются. На флоте покраска военного корабля или подлодки – это целый ритуал, это священнодействие и церемония! Да что там! Это искусство!
Правда, на современных подлодках корпус уже давным-давно не красят. Более полувека его тщательно и любовно оклеивают специальной прочной рупорной резиной. Во время походов она часто спасает лодку от рыщущих враждебных сигналов коварного гидролокатора противолодочного корабля, извечного заклятого противника, или патрульного самолета, напичканного специальными хитрыми буями.
Эту старую лодку красят по всем правилам, как было положено еще до той грозной Великой войны, уже минувшего бурного XX века. Наверное – единственную на всем славном Северном флоте! Почему? Потому, что лодка эта была особенная. Она давно уже не была боевой и просто не могла сама ни выйти в море, ни, тем более, вступить в бой с врагом… Даже если бы таковой вдруг нашелся!
Но, мало того, она действительно была героическая! Никто не сомневался!
И зря скромничала! В суровые годы Великой Отечественной войны на ней служили и сражались моряки-герои, североморцы, защищавшие нашу общую огромную страну — Советский Союз. И эта подводная лодка — даже не просто памятник, каких много, но еще и лодка-музей, мемориал — то есть место, где хранится, словно драгоценный камень, кусочек настоящей, живой памяти. Старая лодка действительно делала важную работу! Она гордилась своей службой, а люди чтили подвиги ее экипажа, память всех подводников Северного флота. Многие старые корабли завидовали ее судьбе!
Подводная лодка стояла курсом на Север, как огромная стрелка морского компАса. Где-то там, за грядой сопок, за горизонтом, лежит Северный Ледовитый океан, а еще дальше — тот самый, когда-то вовсе недоступный, Северный полюс,
Если подумать, то не так, собственно, до него далеко, но человек добрался до него всего каких-то сто лет назад.
Так считала субмарина, стоя на вечной стоянке, опираясь на вполне удобный бетонный постамент. Ее острый режущий нос, от самого форштевня и почти до основания ограждения рубки, нависал над урезом воды.
Иногда, когда ветер гнал на берег короткие высокие волны в кудрявых белых папахах, под форштевнем плескались морские воды с радужными нефтяными разводами, в клочках белой пены, и до ее днища даже долетали брызги соленой, и живой, как кровь, морской воды.
Все господствующие в нашем беспокойном краю ветра, проносясь над студеными водами, дули с Арктики ей прямо в лицо — если бы оно, это самое лицо, у нее было. Но, как и у всех лодок, у нее было только ограждение рубки, носовая часть, носовая надстройка легкого корпуса. А там были хищные прорези-бойницы, иллюминаторы. Это ограждение рубки, которое непричастные попросту звали «рубкой», было изящным, стремительным и обтекаемым. Когда –то моряки его ласково знали «лимузином» — так было принято на специальном морском языке-сленге, теперь такое слово забылось, затерлось…
Если подключить чуть-чуть воображения — эти прорези были как наглазники на личине богатырского шлема древнего могучего воина Севера.
Впрочем, у нас, на Северах, говорят, что край здесь таков: куда бы ты ни шел — все равно ветер будет в лицо, и зовут его в шутку часто не «нордовый», а насмешливо: «мордовый».
Вот такие у нас словесно-климатические особенности!
К старой лодке часто приходили люди. На нее часто, с интересом, смотрели моряки, по утрам спешившие к подъему флага.
Каждый день к ней подходил хоть кто-то. Особенно — в праздники, да и просто так, в хорошую погоду к набережной шли жители морского города к заливу, останавливались около нее, толпились с деловым видом. Иногда заходили зрители и гости поглядеть на экспозицию в ее отсеках. Приходили и моряки с кораблей, курсанты. Они были совершенно другими, чем ее экипаж, и в то же время, если приглядеться, очень похожими на тех лихих краснофлотцев.
Приходили морские кадеты, мальчишки, с самого детства влюбленные в море, школьники. Они – северяне, и это у них в крови, кем бы потом они ни стали во взрослой жизни. Ребята вполне могли бы быть правнуками, а то и праправнуками ее краснофлотцев или моряков с ее лодок-соратников по войне, которые без вести сгинули в холодных зеленых глубинах.
Возраст, возраст! Часто старая лодка ловила себя на том, что нынешние солидные командиры, с золотыми шевронами на полрукава, кажутся ей зелеными курсантами из учебного отряда.
Когда посетители входили в отсеки – наступала торжественная тишина. Они временами не могли отделаться от ощущения, что им прямо в души смотрят чьи-то глаза. Как будто кто-то незримо сопровождал их по старой подлодке, что-то еле слышно шептал.
И даже мальчишки, если поделиться своими впечатлениями было невтерпеж, тоже говорили между собой загадочным шепотом, внимательно озираясь.
Уходя, люди часто оставляли у ее постамента букеты цветов, иногда венки – тем, кто остался навечно в море, тем. кого догнали уже в мирной жизни те, вражеские пули и осколки. Много их было тогда!
Что ж, вот за этих людей и за тех, кто еще и не родился, моряки ее экипажа, их боевые товарищи, сражались в ту Великую войну, воевали за свое Отечество!
Старая «Катюша» чувствовала, что они на минуточку пытались представить себя на месте моряков ее экипажа, идущего на врага в кипящем от взрывов море. И легендарная «Катюша» этим гордилась.
Сейчас у стынущей на ветрах подлодки были гости, которых она давно знала, как своих верных друзей и постоянных посетителей. Внизу стояли пожилой отставной моряк и его маленький внук.
Моряк приходил особенно часто, совершая свою ежедневную прогулку по постоянному маршруту. Сейчас мужчина вертел в руках дорогую, хорошо обкуренную пенковую трубку, работы известного в самой столице мастера. Эта трубка давным-давно забыла вкус и запах табака – как и ее хозяин.
Повернувшись к заливу, старый знакомец зачем-то понюхал, поморщился, потом сунул трубку в специальный кисет и спрятал в карман куртки. Традиция! Он был моряком, а раз так — привык держать слово. Обещал бросить курить — значит, бросил!
Ничего в этой привычке хорошего нет, просто эта привычка всегда была с ним, помогала ему, поддерживала – думал он. И бросая курить –моряк чувствовал себя неловко – вроде друга обманул. Она была своя – а моряки своих никогда не сдают! Не обучены!
Конечно, ерунда, что курение помогает думать! Это оправдание своей слабости – считал моряк. Просто, в какой-то нужный момент это средство концентрации позволяет сосредоточиться на текущей проблеме, иногда даже быстро и хорошо ее решить, как ни странно… — думал моряк, улыбаясь своим мыслям.
О чем-то своем размышляя, пожилой гость посмотрел на старую подводную лодку, на маленький деревянный торпедный катер, на исторический самолет-торпедоносец, замершие на бетонных пьедесталах, будто готовясь к прыжку. Оглянулся на могучую каменную фигуру моряка, сжимающего автомат и как будто заслонявшего собой мирные дома от неведомой угрозы. Все они были не просто свидетелями, а активными бойцами в тех далеких боях ушедшей эпохи
Отставник оглядел причалы, где стояли современные корабли — и боевые, и всякие вспомогательные, работяги-буксиры, водолеи, небольшие транспорта и даже солидный, интеллигентный и мудрый, как лодочный доктор, плавучий госпиталь — белоснежный красавец, ухоженный, с большими красными крестами на бортах. Он действительно выглядел, как важный доктор среди работяг и инженеров, и ему пришлось за свою долгую жизнь походить по морям-океанам, по иностранным портам, и не в круизах, в дальних походах вместе с кораблями эскадры. Войн не было, но люди есть люди, моряки есть моряки, и всякое могло быть. Служба – это мужская работа!
По заливу шли на север, шли на юг громадные грузные, как борцы сумо, танкера, мускулистые, как портовые докеры, лихтеровозы, грузовые суда, трудяги-рыбаки с обшарпанными и засуреченными ярко-рыжей краской бортами, словно в лоскутных заплатках. Они несли с собой с океанских просторов, запах вольного ветра, пряный аромат таинственных островов, дальних странствий.
Но время шло к обеду, и гости пошли домой, взявшись за руки, — большой, уверенный, проживший непростую жизнь дед и маленький, щуплый, с любопытством озирающийся по сторонам, внук. Ему хотелось заняться чем-то более интересным, но он предпочитал помалкивать про себя – с дедом спорить бесполезно.
Дома, на книжных полках стояли модели кораблей и подлодок, которые просто и уверенно собирали на себя пыль со всей комнаты. Она сединой лежала на снастях бывалых парусников, на лаке гладких полированных корпусов моделей лодок, на ограждениях рубок, на латунных выдвижных устройствах, на ажурных мачтах кораблей. А это, по морским понятиям, был форменный беспорядок.
Дед объявил на сегодня большую приборку. Для мальчишки дело было привычное.
— Все, дедушка! — сказал малыш и с облегчением вздохнул: — Все модели я протер и насосом сдул всю пыль с парусов, и рангоута шлюпа, и флейта!
— Молодец! — отметил его успехи дед, не отрывая взгляда от монитора компьютера. — И что? Сказку рассказать?
— Сказку? Ты мне еще мультик поставь, как тогда, когда я был маленьким! — обиделся паренек.
Он уже давно считал себя взрослым. А то? Почему-то в детстве нам всегда хочется побыстрее повзрослеть! Все мы это прошли! И ему еще не раз придется об убежавшем куда-то детстве… Но это будет когда-то потом! Но это действительно – потом, кто скажет каким и когда оно будет?
— А что, зря смеешься, и мультики бывают толковые и полезные для нашего дела! — усмехнулся мужчина. — И сказки тоже бывают для взрослых! Интересные, полезные, да и не всё в них ложь да выдумка! Хочешь услышать такую?
— Давай! Все равно пока делать нечего! — «А, раз хочет, пусть его, рассказывает!» — подумал рассудительно внук — А то еще обидится. Все равно по телевизору смотреть нечего, а в компьютер входить запретили. Так, были мелкие «грешки и подвиги», которые старшим не понравились … теперь воспитывают!
Тем более, что обострение «междусемейной обстановки» никак не входило в его собственные планы.
— Ну, что же… Например, вот эту. «Или лучше эту…» — сказал он и замолчал, собираясь с мыслями. — А, вот! Подходяще! Тогда слушай!