Балакирев Н. Записки советского подводника

IV. С Т А Р П О М.

В положенный срок я, как и все мои сокурсники, успешно закончил командирские классы. За короткое время мы получили ценные знания и хорошие навыки для дальнейшей успешной службы на подводных лодках по командному профилю. В том основная заслуга прекрасных преподавателей капитанов 1 ранга Лонциха, Сергеева, Раля, Свербилова, Лунева, Левина, Попеко, Соломатина, Емельянова, Коца, капитанов 2 ранга Онищенко, Суздальцева и других.

Начиная эти записки, я дал себе слово: писать елико возможно откровенно о себе, о людях, с которыми встречался, событиях, участником которых был. Поэтому придется признаться в одном неблаговидном поступке, который совершил под занавес учебы на классах.

Шел последний экзамен. Лонцих Л.Я. проверял, как мы освоили его предмет «Боевое использование торпедного оружия» (БИТО). С курсантских лет я придерживался правила: к любому экзамену подготовится так, чтобы быть уверенным, что хоть на тройку, но испытание будет выдержано без посторонней помощи. В этот единственный раз я изменил правилу и попался.

Среди вопросов, вынесенных на экзамен, значился «Вероятность попадания в цель противолодочной самонаводящейся торпеды». Отвечая на него, требовалось вывести формулу и по ней сделать заключение, при каких условиях приемлемая вероятность попадания будет обеспечена. Даже непосвященный в премудрости теории торпедной стрельбы может догадаться, что вероятность попадания торпеды в цель, особенно подводную цель, которая способна маневрировать в двух плоскостях, зависит от множества факторов, характеризующих возможности стреляющей подводной лодки и применяемого ею оружия, а также возможности уклонения от поражения подводной лодки-цели и еще от гидрологических условий района стрельбы. Чтобы указанную зависимость изобразить на бумаге, потребуется формула, которая едва ли уместится на тетрадном листе. Однако написать – пол беды, формулу нужно вывести.

Так вот – на сей раз, при подготовке к экзамену, я не стал утруждать себя поисками математических путей вывода формулы и целиком положился на теорию вероятности. Теория услужливо подсказывала, что вероятность того, что из многих вопросов достанется именно мне этот вопрос, мизерна, поэтому я смело подошел к столу, на котором веером были рассыпаны экзаменационные билеты, и взял один из них. Ах ты, черт, надо же такое – при ничтожно малой вероятности, «торпеда» Леонарда Яковлевича попала мне прямо поддых. Как жаль, что доверившись теории, я пренебрег житейской мудростью того же Лонциха, который учил: «Вероятность попадания торпеды в цель только тогда равна нулю, когда она не вышла из трубы торпедного аппарата». В данном случае «торпеда» была выпущена, шла в режиме поиска и свою цель нашла.

Удрученный, я сел готовиться к ответу. Толкнул в бок соседа по столу:

• Формулу знаешь?
• Не знаю, — шепчет, — но ты не волнуйся, эта формула написана карандашом на нижней рейке демонстрационной схемы.

Слава Богу, —  думаю, — избавлюсь, кажется, от двойки, хотя и без выкладок, но формулу Лонциху представлю. Подошел к схеме размером два на три метра. Смотрю, действительно, вся рейка обрамляющая нижний длинный край полотнища, плотно испещрена математическими значками, но письмена еле различимы. Читал, читал – не разобрать. Поднял рейку к глазам – нет, не разобрать.

• Что вы там разглядываете, товарищ Балакирев? – удивился Лонцих.
• Разбираюсь в нижней части схемы, товарищ капитан 1 ранга.

Теперь четко обозначилась перспектива схватить двойку, у меня взмок лоб. Что же делать? … Взял тряпку, которой вытирают классную доску, густо намазал ее мелом, и этой тряпкой стер с доски старые записи. В результате – поле доски из черного стало белым. По этому белому фону мелом написал всякую чушь и бодро доложил капитану 1 ранга, что к ответу по билету готов. Леонард Яковлевич надел пенсне и подошел к доске.

• Ну-с, посмотрим, как вы тут с математикой справились.

Он долго, для меня невыносимо долго, всматривался в едва различимые знаки. Наконец снял пенсне и с досадой спросил:

• Что вы нацарапали? Не то что понять, прочитать невозможно.
• Вывод формулы вероятности попадания торпеды в цель написал, только плохо видно, доска грязная – дежурный по группе тряпку не прополоскал, как следует, — нагло вру в ответ.
• Ну, ладно, тряпка так тряпка виновата. Докладывайте вытекающие из формулы практические рекомендации по стрельбе этими торпедами.

Рекомендации то я знал наизусть. Обрадованный, отчеканил и перешел к следующим вопросам билета.

Бухта Бечевинская зимой (с картины Г.Н.Балакиревой)

Прошел год или два. Лодка, на которой я служил старпомом, участвовала в опытовых торпедных стрельбах. Из Ленинграда к нам на Камчатку прилетел на стрельбы капитан 1 ранга Лонцих. Уже после стрельб, на обратном пути в базу за вечерним чаем в кают-компании я решил покаяться перед Леонардом Яковлевичем в прошлом своем плутовстве. Выслушав меня, он хитро улыбнулся:

• Милый мой, не страдай попусту. Я помню тот случай. И ты считаешь, что провел меня, старого воробья, на мякине? Ошибаешься, дорогой. Я ж вашего брата насквозь вижу. Что касается оценки, то четверку я тебе поставил за находчивость, посчитав: этот парень и на лодке не растеряется в тяжелую минуту.

После учебы командование камчатской эскадры затребовало меня старшим помощником командира на одну из своих подводных лодок. Так я снова оказался на Камчатке. Вовремя явился в отдел кадров и с удивлением узнал, что здесь никому не нужен, а должность, на которую меня востребовали, уже занята. Месяца два я слонялся без дела, без квартиры и без семьи. Примерно один раз в неделю дежурил по бригаде, еще реже — по эскадре. В одно из таких дежурств штормовой ночью, поскользнулся на мокром льду и сломал ногу. Перелом оказался сложным – пришлось делать операцию. Операция прошла неудачно. Нога загнила, и я провалялся в госпитале более двух месяцев. За это время работа нашла меня. Капитан 2 ранга Федоров Владимир Александрович формировал экипаж на новую лодку, которую предстояло перевести из Ленинграда на Камчатку Северным морским путем. Старшим помощником к Федорову я и попал. И снова, второй раз, пошел по кругу.

Должность старшего помощника – ключевая на корабле. Не даром говорят: корабль хорош – командир хороший, корабль плохой – старпом плох. Если лодка в базе, командир мало бывает на корабле. Он вместе со своим заместителем по политчасти вечно на заседаниях и совещаниях. Службой на корабле правит старпом. В корабельном уставе записано: «Старший помощник командира корабля подчиняется командиру корабля, является заместителем командира и прямым начальником всего личного состава корабля. Он руководит боевой подготовкой личного  состава, повседневной деятельностью боевых частей, служб и команд корабля» — и далее: «Частое оставление корабля старшим помощником командира корабля несовместимо с должным исполнением им своих служебных обязанностей».

Старпомом я служил три года. И хотя в трехгодичной череде старпомовских суток трудно найти двое одинаковых, все же о более или менее характерных двух сутках из жизни старпома попробую рассказать.

Лодка в базе. Команда  в казарме. Эту ночь с разрешения командира спал дома. С постели встал в 6.00. сделал все, что положено делать по утрам нормальному человеку. Перед уходом на службу убедился, что на кителе свежий подворотничок, брюки отглажены, ботинки вычищены. Потрогал эмблему на фуражке – закреплена прочно, прямо. По пути в казарму зашел в штаб бригады, ознакомился с журналом замечаний дежурного  по бригаде. В книге нашел запись, имеющую отношение ко мне: «Б-39» — два человека без уважительной причины отсутствовали на утренней физзарядке; в трюме 5 отсека подтеки масла и топлива; не работает аварийный фонарь 2 отсека.

Пошел дальше. Проверил, как сделана приборка вокруг казармы — нет ли окурков, подметены ли опавшие за ночь листья, убран ли мусор из обреза в курилке. Поднялся в кубрик.

• Смирно! Товарищ капитан 3 ранга, во время моего дежурства происшествий не случилось. Команда готовится к переходу на корабль. Дежурный по команде старшина 1 статьи Погодин.
• Всё?
• Всё, — не уверенно отвечает дежурный и вопросительно смотрит мне в глаза.
• И замечаний нет?
• Замечания есть. Двое не вышли на физзарядку.
• Товарищ Погодин, не тяните резину, докладывайте, как положено.
• Старшина 2 статьи Ануфриев и матрос Петров не были на зарядке, сказались больными, но освобождения по болезни нет. В 9.00 отправлю их в санчасть. В бытовой комнате неисправна одна розетка.
• Хорошо. Результаты посещения врача доложить мне. Пока розетка неисправна, пользоваться ею запретить.

Строевой старшина построил команду и доложил мне. У двух – трех человек в строю спросил, что им запланировано на сегодняшний день. Убедившись, что суточный план до личного состава доведен, разрешил вести команду на лодку, а сам заглянул в умывальник. Пол вытерт, краны вычищены, раковины чистые. Зашел в баталерку – в нескольких рундуках обмундирование заправлено плохо. Приказал дежурному навести порядок. В кубрике все нормально: пол протерт, окна чистые, койки и тумбочки стоят ровно. Можно идти на лодку.

У сходни встречает дежурный по кораблю. Докладывает. Замечаю, что около сходни нет спасательного круга с бросательным концом. Чувствую, как растет досада на дежурную службу, которая появилась еще в штабе, по поводу замечаний, сделанных дежурным по бригаде. На вопросы «почему?» — офицер не находит убедительных доводов.

• Товарищ Шаврин, я полагал, вы сознаете свои оплошности и халатное исполнение обязанностей службой, которая вам подчинена. Но вижу, что ошибся. С дежурства Вас снимаю. Сегодня заступить повторно.
• Есть, — уныло отвечает лейтенант.

Команда построена в две шеренги на кормовой надстройке – офицеры ближе к ограждению рубки, за ними в направлении к флагу личный состав по боевым частям и службам. Начинается утренний осмотр внешнего вида. Привычно бросил взгляд на строй офицеров. Так и есть, младший механик стоит в старых стоптанных ботинках.

• Товарищ Соловьев, — с укоризной показываю глазами на обувь.
• Есть, понял.

Старшины проверяют, как выглядят их подчиненные, результаты докладывают офицерам, а те – мне.

Без пяти минут восемь к строю выходит командир корабля. Докладываю командиру:

• Смирно! Товарищ командир, личный состав на подъем флага построен.
• Здравствуйте, товарищи подводники! – здоровается с моряками командир.
• Здравия желаем, товарищ капитан 2 ранга! – рявкает строй.
• Вольно.

Без одной минуты восемь дежурный по кораблю командует с ходового мостика:

• На флаг и гюйс, смирно!

В это мгновение весь корабельный люд флота замирает в почтительной неподвижности.

Время  08.00:

• Флаг и гюйс поднять!

Все смотрят на медленно восходящий по флагштоку бело-голубой флаг с красной звездой и перекрестием молота и серпа. Под сенью этого флага каждому матросу, старшине, мичману и офицеру предстоит нести службу по велению Родины сегодня, так же как он нес ее вчера и позавчера и раньше – со дня прихода на корабль и нести до того момента, когда настанет время уходить с корабля, и он отдаст ему прощальный поцелуй со слезами на глазах.

• Все вниз!

На короткое время перед люком в ограждении рубки появляется очередь. Скользя руками по отполированным поручням вертикального трапа, не касаясь ногами балясин, подводники почти на плечах друг друга скатываются в чрево лодки. Минута …, другая … и надстройка пустеет.

В центральном посту я занимаю место у командно-трансляционной установки (установка называется «Каштан») и даю команду: «По местам стоять к осмотру и проверке оружия и технических средств». Ежедневно проверить состояние корабля – такое же священное мероприятие, как и ритуал подъема Военно-морского флага. Механизмы вскрываются, осматриваются, с них удаляется пыль, грязь, ржавчина, что требует смазки – смазывается, что нужно мелить – мелится, что протереть спиртом – протирается (бензином на лодке пользоваться запрещено), замеряется сопротивление изоляции электрооборудования, производятся контрольные замеры параметров аккумуляторной батареи и всех запасов. Затем механизмы проворачиваются, сначала вручную, потом электричеством, гидравликой и сжатым воздухом. Все время проверки старпом должен находиться в центральном посту, в строгой последовательности подавать команды на выполнение необходимых действий и принимать доклады из отсеков об исполнении команд во избежание несчастных случаев с людьми и поломок материальной части.

Из трюма 3-го отсека показался электрик с мегомметром в руках. И хотя после проворачивания командир БЧ-5 сделает мне обобщающий доклад о состоянии изоляции электрооборудования, но для пущей достоверности запрашиваю у электрика результаты замеров сопротивления изоляции электромотора главного осушительного насоса, заодно выясню срок очередной проверки прибора в лаборатории. Оказывается, проверка просрочена.

• Товарищ Карпенко, вы уверены в достоверности замеров?
• Уверен. Я правильно делаю замеры.
• Не сомневаюсь в этом, но как можно быть уверенным в показаниях прибора, если он не проверен своевременно? Кому вы об этом доложили?
• Командиру отделения.
• Хорошо. Идите.

Появилось свободное время – проверяю ведение вахтенного журнала корабля. Это моя обязанность. Сличаю выборочно записи в журнале с тем, что написано вахтенным центрального поста в его книге. Последний что видит или слышит, то и записывает. Правда слышит он не всегда хорошо. Попадаются любопытные вещи:

«13.08. Заняли район. Начали уничтожение авиации, хотя и курсы переменные».

Ну а что записал вахтенный офицер: «13.08. Заняли район К-02. Начали уничтожение девиации магнитного компаса, хода и курсы переменные». Красным карандашом подчеркиваю последние четыре слова. Запись об изменении курса и хода корабля следует вести в специальной графе журнала. И так – страница за страницей. Проверяю дальше.

Между тем заканчивается проворачивание, каждый член экипажа результаты проверки докладывает по команде своему непосредственному начальнику. Вот подошел командир БЧ-5:

• Товарищ капитан 3 ранга, в боевой части 5 технические средства проверены. Замечания: требуется сдать в проверку 6 электроизмерительных приборов контроля.
• Геннадий Гаврилович, когда вам доложили, что просрочена проверка мегомметра 2 отсека?
• Только что.
• Кроме того, что у вас лично должен вестись учет проверок приборов контроля, еще и Ваши подчиненные должны своевременно докладывать срок очередной проверки. Разберитесь, когда и у кого застрял доклад Карпенко по этому поводу. Виноватых наказать. Завтра выход в море. Откуда возьмете приборы?
• Сегодня до 17 часов поверим.

После доклада помощника командира даю ему указание провести занятия с офицерами и личным составом по правилам ведения документации дежурно-вахтенной службы.

Обобщенный доклад о результатах проверки оружия и технических средств делаю командиру корабля и запрашиваю разрешение объявить учебно-боевую тревогу, чтобы по тревоге начать отработку мероприятий по борьбе за живучесть подводной лодки.

Каждый командир отсека проводит тренировки с личным составом своего отсека. Я же занимаюсь с офицерами.

Даю вводную инженер-лейтенанту Соловьеву:

• Вы дежурный по кораблю. На лодке только вахта, подвахтенные в 7-ом отсеке, вахтенный центрального поста ушел осматривать отсеки, в третьем отсеке остались только вы. В трюме загорелся регенеративный патрон. Ваши действия.
• Объявляю аварийную тревогу, герметизирую отсек, включаю ходовые огни, — скороговоркой сыплет Соловьев и выполняет то, что наговорил, — пускаю помпу на пожарный рожок.
• Стоп. Товарищ Демидов, из-за пожара пустить помпу невозможно.
• Затапливаю трюм через клапан аварийного затопления, — отвечает Демидов и бросается к клапану, демонстрируя, что он знает, где находится этот клапан.

Вводная следует за вводной. В установленное распорядком дня время отработка первичных мероприятий по борьбе за живучесть заканчивается. Объявляется перерыв. Люди выходят на стенку покурить и оттуда расходятся по местам занятий по специальности. Я проверяю организацию занятий в учебных классах, потом на лодке.

Завтра выход в море, а вернее в океан (юго-восточное побережье Камчатки морями не омывается). Как обычно, накануне выхода флагманские специалисты соединения придут проверить готовность корабля к плаванию. Чтобы не было лишних претензий у штаба, мне следует предварительно обойти лодку, на все придирчиво посмотреть.

Команда подводной лодки «Б-72»

Обход начинаю с первого отсека. Меня сопровождает дежурный по кораблю с блокнотом. Включаю переносной светильник, заглядываю за торпедные аппараты, в трюмы, под стеллажные торпеды, открываю инструментальный ящик, проверяю в каком состоянии системы воздушно-пенного пожаротушения, подношу «переноску» к гидравлическим машинкам, клапанам, приводу носовых горизонтальных рулей, заглядываю в распределительные коробки электропитания; говорю, где и какой беспорядок обнаружил – дежурный записывает.

Заканчиваю осмотр первого отсека, перехожу во второй. Спускаюсь в аккумуляторную яму.

• Пишите, дежурный: на контрольных аккумуляторах следы электролита; в нижней яме соединительные шины не смазаны; ящик с содой грязный.

Так доходим до 7-го отсека, проверяя в основном то, что не посмотрел на этой неделе в предыдущие обходы (ежедневно обходить корабль – моя служебная обязанность).

Седьмой отсек самый трудный в отношении поддержания порядка. Здесь больше чем в любом другом отсеке коек для моряков, часть продуктов, которая не поместилась в провизионную кладовую, складывается сюда. Это, главным образом, хлеб в целлофановых пакетах и крупы в мешках – излюбленная пища крыс. Когда вместо сухарей в металлических банках подводников стали снабжать печеным хлебом в целлофановых пакетах, на лодках поселились крысы. Вот и сейчас вижу разорванный пакет с белым батоном и рассыпанные хлебные крошки на пайолах. Как уже сказано, особая порода крыс вывелась в 60-е годы, представители которой выдерживают любые перепады давления. Крыса на лодке  — бедствие. Нужно ли доказывать, сколь неприятно соседство с этой тварью.

Человечество испокон веков боролось с крысами, но внушительной победы никогда не достигало. Основываясь на личном опыте, могу утверждать, что в ответ на любой удар, направленный против крысиного населения, следовал жестокий, подчас коварный ответный удар. Посудите сами: приобрел я отличный капканчик и стал настораживать в своей каюте. Сначала грызуны попадались ежедневно, потом пропали, но стоило убрать ловушку, как тут же они разодрали в клочья мою подушку.

Какую только отраву мы не пробовали против крыс, но ничего путного не добивались. Взамен снижения численности зверей получали нестерпимую вонь от разлагающихся трупов тех неопытных, которые позарились на приманку. Но не оскудевает флот служивыми, в головах которых роятся великие идеи. Приходит ко мне торпедист матрос Вуксанов и таинственно произносит иностранное «эврика».

• Нужно, — говорит, — нажарить на масле, как можно больше бутылочных пробок и раскидать жаркое по отсекам. Крысы нажрутся вкусненького, животы раздуются, а потом полопаются, причем от ужасной боли крысы потеряют способность соображать и прятаться не будут, сдохнут прямо на глазах на середине отсека.

Утопающий за соломинку хватается. Ухватился и я. Натаскали пробок, нажарили, разбросали. В ту же ночь всю пробку крысы слопали. Не знаю, болели ли у них животы после того, но то, что кушанье понравилось им – это точно. Они стали объедать теплоизоляционную пробку, которой обклеен прочный корпус лодки изнутри. Прежде всего, крысы сожрали пробку над койкой Вуксанова. Акция против грызунов проводилась зимой, корпус на залысинах стал слезиться, выпотевшая холодная влага обильно кропила спящего Вуксанова долгое время, пока не восстановили изоляцию.

Закончив обход, даю приказание дежурному: после занятий, перед малой приборкой, ознакомить командиров отсеков и офицеров с замечаниями, устранение замечаний проверить и доложить мне в 16.00. а сам сажусь в каюте за бумаги. Нужно «подбить» журнал боевой подготовки, книгу приказов и прочее.

Центральный пост дал команду: «Начать малую приборку». Без многократных ежедневных приборок лодка быстро превратится в металлолом. При любой герметизации во внутрь лодки попадает соленая морская вода. Температура в отсеках за одни сутки может измениться на десятки градусов несколько раз. Как ни вентилируй помещения, как ни очищай воздух, в нем постоянно содержатся агрессивные газы (окислы азота и углерода, водород) и пары серной кислоты, дизельного топлива, воды. Вследствие этого оружие и механизмы  быстро ржавеют, постельные принадлежности, одежда, обувь загрязняются, истлевают. Поддержанию чистоты и порядка не способствует и обилие работающих механизмов, и скученность людей в до предела сжатом пространстве.

Если подводнику задать вопрос «На что ты в основном тратишь свои силы и время?», уверен, в ответ услышишь: «На приборки и уход за своим заведованием». Много раз на дню, часто и по ночам видишь людей извивающихся ужами в сплетениях трубопроводов, теснинах множества приборов, механизмов, устройств, что-то протирающих ветошью, подметающих сметками, скребущих стальными щетками, шоркающих наждачной бумагой, что-то моющих, смазывающих, красящих.

Было бы наивно думать, что любым делом на лодке все занимаются с великим удовольствием. «Сачки» всегда найдутся. Но на приборках их нет, или почти нет. Способствует трудолюбию привлечение к работам по уходу за кораблем – домом родным всех живущих в нем. У каждого есть персональная обязанность, только командир корабля освобожден от приборки. Общее руководство работами Корабельным уставом возложено на помощника командира. Результаты приборок проверяет старший помощник; в данном случае – я.

Малая приборка делается 2-3 раза ежедневно, а большая – один раз в неделю, в субботу. На нашей лодке принято качество большой приборки проверять целой комиссией в составе помощника, начальника медицинской службы, 2-3 членов комсомольского бюро и меня – председателя. По результатам проверки комиссия определяет занятые отсеками места в соревновании друг с другом. Победителям выдается приз – что-нибудь вкусненькое из провизионки. Выводы и предложения по приборке и содержанию корабля докладываю командиру.

Любой начальник, любая инспекция при посещении корабля в первую очередь обращают внимание на его содержание. Поэтому поддержание чистоты и порядка на лодке – забота не только ее экипажа, но и командования соединения. В самое, как кажется, неподходящее время в лодку спускается офицер штаба – посланец комбрига. Он с блокнотиком в руках медленно обходит отсеки, время от времени укоризненно качает головой и пишет, пишет в блокнотик. Вечером комбриг соберет всех командиров кораблей и их заместителей и тут выйдет вперед проверяющий и начнет перечислять бесстрастным голосом ужасные вещи: «Товарищ комбриг, по вашему приказанию мною проверено содержание подводной лодки «Б-39». Корабль находится в безобразном состоянии: в первом отсеке расходный ЗИП не смазан, грязен; клапан выравнивания давления в торпедных аппаратах ржавый; групповой клапан ВВД окислен; из писсуара, извините, распространяется отвратительный запах – видимо цистерна  грязной воды не осушена;  под стеллажными торпедами мною обнаружена мятая банка с давно засохшей краской; во втором отсеке койки заправлены небрежно, на двух подушках наволочки грязные, простыни рваные; на аварийном инструменте смазка не обновлена …,» и пошло – поехало.

• Товарищ командир, вы в состоянии навести порядок на вверенном вам корабле? Что у вас делает старпом? На месте ли он? – задает комбриг каскад вопросов. – С возвращением лодки с моря в воскресенье большую приборку повторить. Начальнику штаба результаты проверить и в понедельник на утреннем докладе мне доложить.

Таким образом – не мытьем так катаньем – в годы, о которых идет речь, добивались неплохого содержания подводных кораблей, среди прочего имея ввиду и то, что лодка достаточно дорогая  штука, чтобы к ней относиться спустя рукава. В этой связи вспоминается один из рейдовых сборов кораблей Главной базы Тихоокеанского флота. На сборах присутствовал Командующий флотом адмирал Маслов В.В. После совещания на крейсере «Сенявин» он посадил на катер командиров надводных и подводных кораблей, участвующих в сборе, и пошел с ними на одну из подводных лодок. Снаружи черная, приглаженная – надводнику не на чем глаз остановить – внутри лодка сияла чистотой и белизной больничной операционной. Все в ее отсеках было аккуратно уложено, закреплено, прибрано. Экскурсанты придирчиво заглядывали в трюмы, за дизели, под койки – всюду чисто. «Товарищи надводники, требую такого же порядка на ваших кораблях, » — коротко подвел итоги экскурсии Командующий.

Задержавшись на лодке, я не успел на береговой камбуз вместе с командой. С опозданием, но решил зайти в столовую личного состава – посмотреть, как обедают мои подопечные.

Батюшки! В столовой комбриг! И, как водится в таких случаях, с ним целая свита: командир бербазы, дежурные по бригаде и по базе, дежурный врач, базовский продовольственник и завстоловой. Комбриг подошел к столам, закрепленным за нашим экипажем:

• Товарищи! У кого жалобы по поводу питания?

Все молчат, старательно хлебают щи. Комбриг берет ложку, пробует похлебку и недовольно обращается к сопровождающим:

• Обед приготовлен плохо, не вкусно.

Румяный заведующий столовой наливается багрянцем, но докладывает с большим достоинством:

• Пища приготовлена согласно утвержденному меню. Продукты заложены в котел по норме. Технология выдержана.
• Дежурный врач, вы проверили раскладку продуктов и качество приготовления? – не успевает доктор ответить на заданный вопрос, как комбриг продолжает: — Ладно, питанием буду заниматься подробнее потом. Продовольственная служба свои функции, видно, выполняет формально. Я думаю, комиссия народного контроля на этой неделе проверит ваше хозяйство. А теперь вы, товарищ Балакирев, — начальник отходит от столов, — ответьте, почему старшины команд и командиры отделений за столами сидят не со своими подчиненными, а как попало, вернее со своими одногодками? Или вы этого не замечаете? Вот вам предпосылка к расцвету годковщины.
• Устраним ваше замечание, товарищ комбриг.

После обеда положен отдых – мертвый, или адмиральский час. Все спят. Ложусь и я в казарменной каюте, которая еще называется кабинетом. Засыпаю быстро и сразу слышу: «Подъем! Приготовиться к переходу на лодку». Кажется, только что уснул, а уже подъем.

Команда уходит на корабль. Я оставляю корабельный боевой расчет (КБР) и с ним следую в кабинет торпедной стрельбы. Успех торпедной атаки обеспечивает весь экипаж, но основную роль в атаке играет КБР. Расчет выдает командиру необходимые сведения о внешней обстановке, вырабатывает рекомендации для занятия елико возможно выгодной позиции для стрельбы, вырабатывает и вводит в торпеды параметры их траектории. Постоянно совершенствовать навыки управления кораблем при атаке – обязанность командира, его старшего помощника и офицеров, несущих ходовую вахту. Эти лица должны систематически тренировать себя и расчет по выходу в торпедную атаку по различным морским целям в море на корабле и в базе. В кабинете стрельбы можно имитировать довольно сложную обстановку, близкую к реальной. Как из рога изобилия сыпятся доклады с боевых постов. На каждый из них старпом должен реагировать: анализировать, обобщать, рассчитывать варианты решения, предлагать их командиру, если он принимает участие в тренировке, или принимать решение самому. Основная тяжесть атаки ложится, конечно, на командира,  но и у старпома за час тренировок голова распухает.

После тренировок в кабинете стрельбы, лишних людей отправляю на лодку, с остальными перехожу в соседний кабинет, где установлен тренажер, имитирующий обстановку в центральном посту подводной лодки в море. На завтра запланировано совершенствование слаженности действий боевых постов и командных пунктов в различных условиях плавания, поэтому сегодня нужно потренироваться на кабинетном тренажере, на котором имитируется погружение и всплытие подводной лодки,  плавание под водой при различных боевых и аварийных повреждениях.

Закончив мероприятия в учебных кабинетах, иду к оперативному дежурному по соединению, знакомлюсь с планом боевой подготовки флотилии на следующие сутки, в части касающейся нас. У дежурного в специальный журнал записываю где, когда и какие действия намерена выполнять наша лодка на выходе в море. Перед ужином заслушиваю командиров боевых частей и служб об исполнении сегодняшнего плана боевой и политической подготовки и сажусь за составление плана мероприятий на выход в море.

В Южных морях

После ужина командир вызывает меня к себе. Он и замполит только что вернулись с совещания у командира бригады. Командир устало информирует меня о разговоре на совещании, то есть о событиях, которые произошли на флоте, в соединении и … на нашем корабле, реакции начальства на эти события и свои решения, связанные с ними:

• Штаб флота учинил смотр на таком-то эсминце, на смотре выявлено, что моряки портят форму одежды – что-то лишнее ушивают, что-то лишнее пришивают, в этой связи провести строевые смотры, испорченное обмундирование изъять, и т.д. и т.п.;
• На гидрографическом судне таком-то в форпике произошло самовозгорание грязной ветоши – проверить кладовые шхиперского имущества, все лишнее убрать, и т.д. и т.п.;
• На такой-то лодке матрос Сидоров вследствие нарушения правил эксплуатации электрооборудования получил электротравму с тяжелыми последствиями – проверить наличие, исправность и сроки испытания диэлектрических перчаток, резиновых ковриков, принять зачеты от всего личного состава по главе 7 КУ ВМФ;
• На «Б-…» нашей бригады прошлой ночью два матроса, которые протирали спиртом аккумуляторную батарею, были пьяны. Комбриг приказал: на лодках прекратить плановые работы с аккумуляторами в нерабочее время, установить строгий контроль за расходованием спирта;
• У командования бригады возникло подозрение: не расцветает ли на нашем корабле годковщина? – мне с замполитом проанализировать взаимоотношения в команде и разработать мероприятия по предупреждению «годковщины»;
• Через месяц будет учение под руководством Командующего флотом, в котором наша лодка принимает участие, — разработать план мероприятий по подготовке к учению.

Приведенные последствия совещания у начальника – не моя выдумка, они взяты из моей старой записной книжки. Подобные совещания проходили чуть ли не ежедневно. После них мне и всему экипажу прибавлялось немало неплановой, а часто и не нужной работы.

Встреча пл «Б-72» с похода

После инструктажа, проведенного командиром, я докладываю ему об исполнении сегодняшнего суточного плана и представляю на утверждение планы учений, которые предстоит провести в море.

Выйдя от командира, собираю офицеров, знакомлю с планом на завтра, довожу требования командира, даю указания по их исполнению, разбираю выявленные за сутки нарушения порядка и дисциплины. Провожу инструктаж по завтрашним учениям. Затем офицеров и мичманов не занятых службой отпускаю домой, а сам отправляюсь на заседание комсомольского бюро – просили проинформировать о предстоящих задачах боевой подготовки.

Выступил на бюро. Время незаметно подгребло к вечерней поверке. Дежурный по команде доложил, что личный состав построен на справку в коридоре. Выхожу к строю.

• Егоров.
• Есть!
• Коваленко.
• Есть!
• Султанов.
• Есть, — раздается перекличка в звонком коридоре казармы.

Строевой старшина зачитывает суточный план боевой подготовки. Старшины вызывают из строя подчиненных – одних поощряют, других наказывают. Я коротко подвожу итоги дня, ставлю задачи на следующий день.

• Завтра подъем в 4.00. Приготовиться ко сну. Разойдись!

Ночевать остаюсь в казарме. Приказываю дневальному разбудить меня в 3.50.

Рабочий день в базе, один из тысячи моих старпомовских дней завершен. Лег спать, но засыпаю не сразу. В мыслях, как в кино, прокручиваются  лодочные отсеки, учебные кабинеты; многочисленные дневные заботы, те, которые принесли мне удовлетворение, и те, которые разочаровывали; планы, планы… бумаги, бумаги… и люди. Люди, наверное, многих из вас я обидел сегодня, но ведь и вы обижали меня. Я вас простил, люди, простите и вы меня, если сможете, ведь мы одно дело делаем … Наконец засыпаю.

Еще с вечера получил разрешение командира поднять команду по учебно-боевой тревоге, чтобы проверить организацию занятия боевых постов на лодке.

4.00 – Боевая тревога! Моряки вскакивают, одним движением накрывают одеялами постели, одеваются, берут положенные в таких случаях вещи и убегают на лодку.

С приходом меня на корабль, под моим руководством начинается окончательное приготовление подводной лодки к бою и походу. В конце приготовления с командиром БЧ-5 обходим отсеки и боевые посты. Механик проверяет готовность корабельных систем к погружению. Как только его рука касается тог или иного клапана, задвижки, клинкета, гидравлической машинки, командир отсека докладывает: «отрыт», или «закрыт», или «на невозврате», и механик тут же действием убеждается в правильности доклада. В это время я выборочно опрашиваю личный состав, как он знает свои обязанности по корабельным расписаниям. Эти обязанности у каждого записаны в специальной книжечке «Боевой номер», книжечка лежит в нагрудном кармане. Также проверяю, имеются ли у моряков принадлежности личной гигиены, одето ли шерстяное белье, надежно ли закреплены в отсеке по-штормовому перемещаемые предметы, проверяю и состояние аварийного имущества, средств контроля и регенерации воздуха и средств индивидуальной защиты.

Завершив обход и приняв доклады командиров боевых частей, докладываю командиру о готовности лодки к бою и походу. С его разрешения приказываю играть аврал.

Группа командиров подводных лодок 19 брпл КТОФ

Трын-тррры, трын-тррры, трын-тррры … – заливается звонковая сигнализация в отсеках. «По местам стоять – со швартовых сниматься». Какой моряк, услышав звонкую трель и следующую за ней команду, не испытывает душевного подъема и одновременно какой-то тревоги, предчувствия радости о будущей встрече с неизведанным и некоторой озабоченности неизвестностью, чувства приобретения чего-то и в то же время потери чего-то важного?

По сигналу одеваюсь потеплее и занимаю свое место у оконечного устройства «Каштан» на ходовом мостике. Еще не расцвело. Лицо резко сечет не то дождь, не то ледяная крупа – обычная картина поздней осени. По прогнозу обещают усиление ветра, но разрешение от оперативного дежурного получено, и все должно идти по плану. С этой минуты и дальше – при отходе от пирса, дифферентовке, выходе из базы до заступления первой боевой смены по готовности №2 и еще на всех учениях, по всем тревогам, я буду на главном командном пункте (над водой – на мостике, под водой – в центральном посту или в боевой рубке), буду принимать доклады из отсеков и боевых постов и делать обобщенные доклады командиру, давать установленные правилами команды и передавать нужным исполнителям решения командира, буду пресекать неверные, опасные действия подчиненных и наматывать на ус те их прорехи, которые непосредственно не ведут к беде, однако не соответствуют хорошей практике подводного плавания и свои претензии по ним я выскажу личному составу в конце дня на разборе.

Возвращение

Отошли от пирса. Начали дифферентовку.

• Все вниз. По местам стоять к погружению.
• В лодке по местам стоят к погружению.
• Задраен верхний рубочный люк. Принять главный балласт кроме средней. Поднять перископ.
• Открыть кингстоны цистерн главного балласта кроме средней (короткий звонок).
• Открыть клапана вентиляции цистерн главного балласта кроме средней (коротко рявкает ревун).
• Принят главный балласт кроме средней. Крен – ноль, дифферент –пол градуса на нос.
• Осмотреться в отсеках. Глубина 2 метра.
• Первый осмотрен, замечаний нет.
• Второй осмотрен …
• Подводная лодка осмотрена, замечаний нет.
• Заполнить среднюю. Удифферентовать подводную лодку на глубине 8 метров без хода с дифферентом 1 градус на нос.

Звучат и звучат четкие команды и доклады, которые я до сих пор помню наизусть. Раздаются звонки и ревуны. Эти команды, эти сигналы и сейчас звучат в моих ушах музыкой моей молодости.

Пока выходили из базы, ночь медленно, нехотя, уступила место под небом хмурому дню. Океан встретил лодку длинной, покатой волной. Волна, по мере накатывания на лодку, сначала поглощает носовую надстройку, затем ее гребень бьет по ограждению рубки и заполняет ее водой. Вода, вместе с вытесненным воздухом, с шумом вырывается из ограждения через шпигаты и обдает командира, рулевого и меня ледяными брызгами. Потом вал перемещается в корму и топит ее. В это время нос выходит из воды и встает дыбом над подошвой новой водяной горы, чтобы через мгновение снова ринуться в пучину. Горько соленая вода омывает наши лица, попадает в сапоги, меховые рукавицы, за шиворот.

Чтобы водой не заливало верхний рубочный люк, уменьшаем ход. Командир объявил боевую готовность №2 надводная. Мое место занимает вахтенный офицер старший лейтенант Коряк. Он одет в гидрокомбинезон, затянут штормовым поясом, карабин от которого пристегивает к скобе на мостике, дабы дедушка Нептун не забрал его, Коряка, к себе.

Подводная лодка «Б-72» в бухте Улисс

Дали команду «Приготовиться к завтраку». Командир отправляет меня проверить надежность крепления по штормовому, сам остается на мостике. В центральном посту, зябко вжавшись в кресло, сидит вахтенный механик, у «Каштана» стоит вахтенный 3-го отсека, он держит связь с другими отсеками и командными пунктами. Дизели с шумом всасывают через люк холодный, сырой воздух. Вахтенные чувствуют себя неуютно. Заглядываю в трюм. Там с ветошью в руке копается матрос, видно забортная вода все же попала в отсек. В четвертом пеняю вахтенному: почему разрешает морякам в неположенное время валяться на койках. Оправдывается: укачались. Тем более нельзя лежать, пусть привыкают к качке. Около камбуза суета – бачковые пришли за чаем. В старшинской кают-компании старшины команд уже заняли боевые позиции в ожидании завтрака, но обычного оживления, шуток, анекдотов не слышно – наверное не выспались. В пятом грохочут дизели. Вахтенные мотористы друг с другом объясняются жестами, словно глухонемые. Проверяю, как уложен ЗИП за дизелями. Так и есть, крепление ослабло, ящики болтаются, бьются между станиной двигателя и корпусом. Вызываю командира отсека, показываю на то, что он сам должен был давным-давно увидеть.

Так обхожу всю лодку, результаты обход докладываю командиру. Он уходит завтракать – я остаюсь на мостике. В штормовую погоду управление кораблем на одного вахтенного офицера оставлять нельзя.

Даю команду: «Разрешен выход наверх по секторам». Секторами называются металлические кружочки с цифрами. Цифры обозначают номер отсека, которому принадлежит кружок. Еще в шахте люка подводник обращается к вахтенному офицеру:

• Сектор № 6, матрос Васильев, прошу разрешения наверх.
• Добро, — отвечает вахтенный.

Васильев выскакивает из люка и вешает сектор на специальный крючок в ограждении рубки. Покурив, или справив другие свои дела, или просто подышав впрок свежим воздухом и глянув на мир божий, подводник забирает свой сектор и, спускаясь в люк, докладывает:

• Сектор № 6, матрос Васильев спустился вниз.

Такой порядок на подводных лодках заведен с военных лет, когда каждый выходящий наверх обязан был включиться в наблюдение за внешней обстановкой в определенном месте горизонта. Поэтому и бирки получили название секторов. На каждый отсек полагается только один сектор. Значит, в любом случае больше семи человек, отдыхающих в ограждении рубки не скапливается. Если обстоятельства вынудят немедленно погрузить подводную лодку, достаточно будет нескольких секунд, чтобы все попрыгали в люк, и лодка уйдет в глубину. В любой момент быть готовым к срочному погружению во имя спасения корабля – обязанность каждого подводника. При погружении офицер, управляющий маневром, прежде чем захлопнуть крышку люка, должен бросить взгляд на крючки для секторов и убедиться, что никто не остался наверху с морем наедине.

К сожалению «правило секторов», как и любое другое правило, иногда нарушается – это приводит к печальным результатам. В моей практике, к  счастью, не было случая, чтобы человек остался на поверхности моря при погружении лодки. Приучая подводников правильному выходу на мостик, я часто ссылался на рассказ Николая Филипповича Купцова о происшествии на рейде Шкота, южнее острова Русский, свидетелем которого он был в молодые годы.

Лодка отрабатывала маневр погружения и всплытия. После очередного всплытия сигнальщик обнаружил сверток мокрой форменной одежды, пристегнутый к тумбе перископа флотским ремнем. О находке он никому не доложил, предположив, что в обеденный перерыв кто-то устраивался загорать на крыше ограждения рубки, а когда дали команду «Приготовиться к погружению», то быстро ретировался и одежду забыл. Ближе к вечеру лодка, выполнив план, ушла во Владивосток. На пирсе ее встречал сам командир бригады. На лодке удивились: с какой стати им такая честь? Еще не успели подать сходню, комбриг уже кричит с пирса:

• Где ваш кок, матрос Зайцев?
• Зайцев на корабле, товарищ комбриг, — бодро отвечает командир. В тот день он Зайцева не видел, но твердо помнил, что давеча вкусно пообедал, кроме Зайцева никто на лодке такой обед приготовить не мог.
• На корабле, говорите. Ну, ну, — неприветливо произнес комбриг, круто повернулся и зашагал в сторону штаба.

Командира охватило беспокойство и он приказал доложить, в каком отсеке находится матрос Зайцев. Со всех отсеков на мостик поступил одинаково отрицательный ответ.

Подали сходню, и командир бросился за комбригом.

• Товарищ комбриг, не могу понять, но Зайцев куда-то исчез.
• Ступайте. Когда «поймете», где ваш кок, придете ко мне. Я вас строго накажу.

Не зная, что и думать, командир пошел в казарму. В кубрике он увидел кока в гражданской одежде.

• Зайцев! Что за маскарад? Где вы были?

Матрос, потупив взор, доложил следующее. Когда после обеденного перерыва объявили боевую тревогу, он справедливо посчитал, что лодка скоро погрузится, стало быть, под воду придется уходить, не выкурив папироску – весь обед крутился на камбузе, некогда было наверх подняться. Досада взяла матроса, и тогда он решил без сектора, без доклада, пока то да сё, проскочить наверх, затянуться пару раз и тем же манером вниз. Задумано – сделано. Незамеченным вылез и схоронился в надводном гальюне. В шпигатах надстройки плескалась легкая волна и сигнала о погружении он не услышал. Покурив, выбежал на мостик. Мостик был ужасающе безлюден, а верхний рубочный люк задраен. Не успел он опомниться, как через открывшиеся клапана вентиляции с оглушительным ревом вырвался воздух из балластных цистерн и лодка маневром срочного погружения стала быстро уходить под воду. Вот уже вода залила мостик. Он вскочил на крышу ограждения рубки. В это время ввысь взмыл перископ. Он хотел схватиться за верхнюю головку и прикрыть стекло рукой, чтобы внизу могли понять, что вот он – здесь, оставлен, но до головки перископа не дотянулся. Какое-то время самый верх ограждения еще оставался над водой. Держась за ствол перископа, он тоскливым взглядом обвел горизонт. Безучастно сверкало солнце, ветра почти не было, море едва колыхалось зыбью, справа по ходу движения лодки и за кормой лежала земля. Он судорожно сдернул с себя робу, скатал и привязал к тумбе перископа. Ботинки скинуть не успел – вода уже заливала ноги: лодка уходила в глубину. Он оттолкнулся от перископа, разулся и поплыл к ближайшей земле. Плыл долго, так долго, что ему казалось, что прошла вечность. Когда в полубеспамятстве достиг берега, подняться на ноги уже не осталось сил – едва вытолкнул голову на прибрежный песок. Тут его и нашли работники рыбокомбината. Земля, куда приплыл кок, оказалась островом Попова. На острове размещался рыбокомбинат. Там его одели, обули, накормили и посадили на катер, уходящий во Владивосток. За четверть часа до прихода подводной лодки в базу он уже был на проходной бригады. Вот тут ему и не повезло: задержали и доложили начальству.

Выслушав рассказ Зайцева, командир горячо поцеловал матроса в лоб, объявил ему 5 суток ареста и радостный побежал к комбригу за взысканием для себя.

Продолжаю «репортаж» о двух днях из своей старпомовской жизни.

На мостик поступает доклад штурмана:

• Заданным ходом через двадцать минут займем район боевой подготовки.
• Приготовиться к погружению, — реагирует мостик на доклад штурмана.

Пускаются вентиляторы на вентилирование аккумуляторной батареи и отсеков, выносятся пищевые отходы. До погружения каждый старается побывать на мостике – подышать; если удастся, высунуть голову из ограждения рубки, а то и полюбоваться небом, волнами, подставить лицо свежему, влажному ветру.

Занимаем район, в котором под руководством командира должны провести серию учений и тренировок по нормальному и срочному погружению, плаванию по боевой готовности №1 и №2 подводная с отработкой организации наблюдения за внешней средой, поиску целей и выходу по ним в торпедную атаку, по использованию средств контроля и регенерации воздуха, всплытию с глубины, плаванию под РДП. Во время общих корабельных учений в боевых частях и службах проводятся частные учения и тренировки по планам их командиров.

Что и как должен делать подводник в различных ситуациях, наукой и практикой подводного плавания изучено, выработано и каждому расписано в персональной книжке «Боевой номер», которую он должен знать наизусть. Знать – половина дела, он должен обладать твердыми навыками исполнения своих обязанностей, что достигается индивидуальными систематическими тренировками. Наладить же действия всех членов экипажа в их целесообразной последовательности и взаимосвязи возможно только на корабельных учениях и боевых упражнениях. На учениях нагляднее всего выявляются промахи, ошибки, недоработки каждого моряка, их последствия и причины возникновения. Со временем действия подводника, подчиненные определенным правилам, распорядку, ритму, становятся обыденными, привычными, и это – не плохо. Плохо, что привычные действия без внутреннего и внешнего контроля постепенно упрощаются, какой-то элемент в их комбинации искажается и даже вовсе исчезает. Сами недоработки, первоначально возникшие вследствие небрежности, лени, становятся привычными, более того, превращаются в традицию, перманентно переходя от тех, кто закончил службу на корабле к вновь прибывшим. Такие «традиции» крайне опасны на подводных лодках, поэтому учение нужно подготовить очень хорошо, должным образом его провести и скрупулезно разобрать. Во всех стадиях обучения моряков, старпом принимает самое непосредственное участие, и его роль важна.

Всплыв после обеда, обнаружили, что ветер улегся, небо прояснилось. Резко обозначилась линия горизонта. Ее северную и западную части заняла береговая черта, над которой возвышались прибрежные сопки, а за ними покрытые снегом величественные вулканы. Светило солнце. Мир притих, лишь огромные валы мертвой зыби свидетельствовали о недавнем шторме.

После перекура я собираю командиров отсеков и посредников на инструктаж по очередному учению «Борьба за живучесть подводной лодки в условиях применения противником ядерного оружия». Учение довольно сложное, поэтому на инструктаж пришел командир. Он проинструктировал по мерам безопасности на учении. После него я разъясняю действия личного состава в наиболее острых ситуациях, раздаю посредникам «секретки» — запечатанные конверты с вводными на определенное оперативное время учения. Командирам отсеков выдаю «открытки», то есть доклады с боевых постов о результатах «повреждений», которые требуют анализа, расчетов и решений главного командного пункта. Инструктаж лиц, имитирующих боевые и аварийные повреждения, производится отдельно.

После инструктажей объявляется начало корабельного учения и оперативное время – 00.00. И тут же на мостик поступает доклад радиометриста:

• Слева 30 сигнал самолетной РЛС.
• Все вниз, — командует вахтенный офицер. — Срочное погружение!

Уходя вниз, бросаю за борт взрывпакет.

• Глубина 15 метров, дифферент 15 градусов на нос.
• Продуть быструю. Боцман, держать глубину 40 метров.

В это время слышен хлопок взрыва за бортом и … посыпалось:

• Пробоина в районе 30-го шпангоута.
• Аварийная тревога.
• Пожар в аккумуляторной яме №3.
• Подорван съемный лист 2-го отсека.
• Заклинило носовые горизонтальные рули на погружение. Дифферент 7 градусов на нос. Глубина 50 метров.
• Пузырь в нос. Бортовые моторы полный вперед. Управляться кормовыми рулями.
• Пожар на станции левого главного электродвигателя.
• Стоп моторы. Правый малый вперед.
• У боевого номера 3-73-21 открытый перелом бедра.
• Радиоактивность забортной воды 5 ренген в час …, и так далее.

Подошло к концу время, выделенное нам для плавания в этом районе. Всплыли. Получили радиограмму с планом боевой подготовки на следующие сутки и приказание следовать на якорную стоянку.

Легли на курс в точку постановки на якорь. По пути сыграли «Аврал –человек за бортом» — провели внезапное учение по спасению человека, упавшего за борт. Тонущего изобразил выброшенный в воду ящик из-под консервов. На ходу поужинали. Став на якорь, собрались в седьмом отсеке на разбор учений.

На разборах обычно выступают по нарастающей должностной линии: командиры отсеков и боевых частей, начальники служб, посредники, помощник, старший помощник, замполит, командир. Отмечают усердие тех, кто его проявил, но, в основном, говорят об ошибках, недоработках, вскрывают их причины. Особое внимание обращается на неверные действия или бездействия, которые могут привести к поломкам, авариям, катастрофе. Тогдашний Главнокомандующий ВМФ адмирал флота Советского Союза С.Г. Горшков (он 30 лет был Главнокомандующим) писал, что нет аварии оправданной и неизбежной, ее создают люди своей беспечностью и безграмотностью. Мне кажется – он прав. Иногда в поисках оправдания того или иного происшествия ссылаются на непреодолимые, роковые обстоятельства, которые, якобы, создает морская стихия. Служа на современных кораблях, делать такие ссылки вряд ли оправдано. Сколько я ни рылся в своей памяти, подходящего случая в доказательство этого тезиса припомнить не смог. Зато примеров непредусмотрительности, халатности, лености, бездумья, небрежности, неорганизованности из своей и чужой практики могу привести сколько угодно. Следует отметить, что лодочные экипажи далеко не во всех грехах бывают виноваты. На флоте и в промышленности немало людей, которые довольно успешно способствуют аварийности на кораблях. Но поскольку показ этих «героев» не вписывается в замысел моих записок, разговор о них на этом закончу. Поговорить о служебных ляпсусах, моих и моих сослуживцев, еще предстоит, теперь же ограничусь двумя примерами, которые я не раз приводил подводникам на разборе учений.

На одном из выходов в море отрабатывалась та самая постановка под РДП, о которой упоминалось выше. Сначала все шло, как полагается, уже из пятого отсека отрепетовали приказание по машинному телеграфу «Товсь РДП», уже командир скомандовал «Правый дизель малый ход», уже в центральном посту услышали, что дизель заработал и стрелка тахометра двинулась к нужной отметке на шкале оборотов, и уже по машинному телеграфу пришло подтверждение, что команда исполнена; осталось только принять доклад «Работает правый дизель на винт. Замечаний нет». Однако этого заключительного доклада не последовало. Я довольно строгим голосом запросил 5-й по «Каштану»: «Почему нет доклада?» — Молчок. Что-то там неладно, думаю, и, с разрешения командира, побежал к мотористам. В это время центральный уже начал продувать балласт аварийно. Я открыл переборку, и … что же вижу? – В отсеке все лежат в неестественных позах, один старшина команды бестолково толкается возле пультов управления двигателями. Несмотря на сомнамбулическое состояние, старшина исполнил мое приказание об остановке дизеля. Крикнул людей из четвертого отсека. Начали вытаскивать пострадавших в третий отсек под шахту люка и на мостик. На свежем воздухе через несколько минут все пришли в себя.

Что же произошло? Да пустячок. Запустив дизель в работу, моторист не имеет права открывать захлопку газоотвода, пока давление выхлопных газов не поднимется до нужной отметки, иначе забортная вода зальет двигатель. И в этот раз, когда двигатель заработал, моторист взялся за рукоятку манипулятора открывания захлопки в ожидании, что стрелка манометра вот-вот поползет вверх. Но напрасно ждал – стрелка не дрогнула. Стрелка осталась неподвижной потому, что старшина машинистов-трюмных в 3-ем отсеке не открыл клапан на патрубке того самого манометра, врезанного в газоотвод РДП. Почему не открыл? Да запамятовал, видите ли. Он запамятовал, а дизель работает, а давление газов растет, растет. Наконец  индикаторные краны не выдерживают давления и подрываются. Отработанные газы вырываются в отсек. Они не заметны, почти бесцветны. Проходит минута и, угорев, люди валятся. Не трудно догадаться, что бы произошло с ними, не всплыви лодка еще несколько минут.

Халатность – возмутительный человеческий порок, но в соединении с трусостью, порочные последствия ее проявления усугубляются многократно. Вспоминается эпизод из начальных лет моей подводной службы.

Японское море. Уссурийский залив. Лодка в подводном положении. Глубина погружения 30 метров. Глубина места 60 метров. Готовность №2. Тишина и покой, которые, обычно, наступают в перерывах между учениями. Командир дремлет в кресле. Флагманский механик инженер-капитан 3 ранга Варваркин тоже клюет носом, сидя на инструментальном ящике рядом с командирским креслом. Боцман изредка, не спеша, крутит штурвалы горизонтальных рулей то в одну, то в другую сторону. Матросу на вертикальном руле еще меньше работы. Вахтенный центрального поста – командир отделения трюмных, все что нужно записал, все что нужно в переговорные трубы прокричал и теперь драит медяшки на станции погружения и всплытия. Вахтенный офицер скучает, облокотившись на свой крохотный столик, лодка отлично удифферентована, обстановка спокойная и у него нет причин для беспокойства. Я – штурман, как всегда, молча колдую над путевой картой. Вот и все население 3-го отсека на данный безмятежный момент.

И вдруг, ни с того, ни с сего, лодка резко валится на нос. Командир упал с кресла. Варваркин тоже лег на бок на палубе. Боцман бешено завращал штурвалами, переводя рули на всплытие и затараторил:  «Глубина 35, дифферент 10 на нос; глубина 40, дифферент 15». Трюмный повис на групповом клапане аварийного продувания – палуба ушла у него из-под ног. Я грудью лег на прокладочный стол, придавил карту, навигационный журнал и прокладочный инструмент, чтобы не разлетелись по отсеку. Насилу свободной рукой дотянулся до эхолота. Включил. Под килем 20 метров. Командир и Варваркин скребут руками и ногами по линолеуму палубы, стараясь принять вертикальное положение. Вахтенный офицер лежит на носовой переборке. Ни от кого никакой команды пока нет. Общий шок. Только скороговоркой звучит голос боцмана: «Глубина 45, дифферент — …». замолк и боцман – пузырек застыл в крайнем правом положении.

Наконец флагмех, овладевший своим телом раньше, чем речью, достиг колонки аварийного продувания и они с командиром отделения трюмных начали продувать балласт.

• Моторы полный назад! – закричал командир.

Боцман: — Глубина 50, дифферент 15. Дифферент отходит, лодка погружается.

Я: — Под килем 5 метров.

Толчок – лодка ударилась о грунт, закачалась, запрыгала, дифферент стал быстро уменьшаться.

Командир: — Стоп моторы.

Боцман: — Глубина 45, дифферент 10 на нос … Глубина 40 …

Лодка вылетела на поверхность, как пробка.

В чем дело? А в том, что во время дифферентовки по команде «Провентилировать торпедные аппараты» — аппараты, в которые не загружено оружие, положено заполнять забортной водой – торпедист манипуляцию сделал, но в заполнении аппаратов не убедился, а командиру отсека доложил, что команду исполнил. Затем, когда лодка уже долгое время находилась под водой и торпедист заступил вахтенным 1-го отсека, у него закралось сомнение: в требуемом ли состоянии находятся аппараты. Проверил. Аппараты оказались пустыми. То ли по недоразумению, а скорее всего по трусости или преувеличенному самолюбию, он самовольно, без доклада заполнил торпедные трубы, в каждую из которых вмещается больше двух тонн воды, тем самым поставил лодку на грань катастрофы.

………………………………………………………………………………………………………………….

 

После разбора дневного плавания, побаловавшись вечерним чаем, мотористы и электрики начинают заряд аккумуляторной батареи, машинисты-трюмные – пополнение запасов воздуха высокого давления, на трехсменную вахту заступают рулевые сигнальщики, торпедисты, радисты, радиометристы, гидроакустики и вахтенные офицеры. Я сажусь за планы на новые сутки. Потом поднимаюсь на мостик. Обеспечение безопасной якорной стоянки – моя обязанность. Любопытствую у вахтенного офицера: какие он выбрал контрольные пеленги и расстояния на случай дрейфа, что он собирается предпринять, если ветер усилится, как организует наблюдение при снижении видимости … Убедившись, что верхняя вахта в порядке, иду проверять нижнюю. Глаз старпома так наметан, что раньше всего замечает недостатки в службе подчиненных и чаще с ними ругается, чем любезничает. Скажем, рулевые покрасили чернью корпус лодки, — плохо покрасили, разводы остались по правому борту, — перекрасить; сигнальщик доложил о еле заметной точке на горизонте, — не доволен потому, что сам старпом приближающееся судно обнаружил чуть раньше; замешкался гидроакустик на пол минуты с докладом «Горизонт чист», — внушение ему, хотя больше суток горизонт чист – в океане ни души.

Ругаюсь я с ними, бедовыми. Вот и теперь придется шуметь: рулевой-сигнальщик сменился с вахты и в ватнике забрался в узкую щель между койками второго и третьего яруса, словно рак в нору, и сладко спит. Ладно, не буду будить, пусть спит.

Ругаюсь я с ними, но задачи, поставленные кораблю, они решают. Решают в борьбе со стихией, неудобствами быта, собственными грехами и … грехами чужими, получая за свои труды … Что они получают за свои труды? – Мои претензии.

Ну, как? Утомил тебя, читатель, рассказом о двух сутках жизни старшего помощника командира большой подводной лодки? – Утомил. Желаю тебе приятного отдыха. И сам буду укладываться на нижнюю койку в каюте, длина которой 1 метр 77 сантиметров, ширина – полтора метра. Голова моя упрется в носовую переборку, пальцы ног будут касаться кормовой. (Для справки: заместитель командира корабля по политической части Борис Константинович Коротенков, который спит надо мной в этой же каюте, имеет рост 182 сантиметра …)

Читатель, потерпи еще немного. Пока не уснул, расскажу забавную историю, связанную с местом нашего с Борисом проживания.

В Авачинской губе, возле Петропавловска, нам потребовалось стать на бочки. Лодка на течении на 4 бочки самостоятельно стать не в состоянии. В помощь нам был вызван буксир. Но и с буксиром провозились допоздна, и я очень продрог наверху. Спустился в каюту и залез под одеяло. Борис уже лежал на своей койке, читал книгу. Его одеяло сползло, затенив мое ложе. Тут с мостика запросили разрешение пропустить ко мне капитана буксира за какой-то надобностью. Я-то думал, что буксир уже ушел, но оказалось что нет, и я дал «добро». Вскоре раздвижная дверь поехала в бок, и в дверном проеме показался плотный мужчина в фуражке с весьма широкой тульей. Капитан, видимо из опасения, что его фуражка не войдет в дверь, в каюту не вошел и заговорил со мной, оставаясь в коридоре 2-го отсека. Я только-только начал согреваться и не вылез из-под одеяла, рискуя выглядеть в глазах посетителя полнейшим невеждой. Быстро решив вопрос, с которым пришел, капитан попрощался со мной и хотел было уходить, но что-то его остановило.

• Стоп, — скомандовал он сам себе. – Не могу понять, как ты умудряешься разговаривать со мной не раскрывая рта, или подводники чревовещателями стали?

Я рассмеялся. Только теперь моряк увидел меня в тени от верхней койки и невероятно изумился:

• Ого! Я считал, что с верхним человеком разговариваю. Никак не мог предположить, что в таком шкафу двое умещаются.