Дементьев Ю. Стать коммунистом

Дымит расстрелянный марковцами

большевистский бронепоезд.

Экипаж из революционных военморов.

Они валяются рядом у вагонов в бушлатах и форменках.

Штабной вагон набит комиссарами: заблудились и попали к белым.

На полу разорванные партбилеты.

Часть комиссаров расстреляли, не разбираясь, по-быстрому.

Остальных гонят к командиру.

Полковнику некогда, он вертит красную книжку:

-Коммунист?

А чего партбилет не выкинул?

Забыл?

Ну, что, расстреляем этого товарища или отпустим?

-Лучше расстрелять, господин полковник: толку от него уже не будет!

-Совершенно с вашим мнением, господа, согласен.

Уходит.

-Стройся!

 -Сейчас в расход этих орлов пустим. Заряжай!

-Да, прямо здесь, ну их на х…й, возиться ещё!

-Пли!

(из славного прошлого)

          Я решил стать коммунистом. Я долго не хотел! Десять лет отлынивал. Но как верёвочка ни вейся, а придется выбрать сторону баррикад: я влюбился, женился, пролетел, и надо было выправлять положение.

А я был никто: и уже не комсомолец и ещё не коммунист.  Но, зато, —  целый каплей! И, как считали, перспективный. Но не коммунист. И это требовалось исправить.

          Помню, почему-то на привокзальной площади Владика меня случайно отловил капраз Якин – кадровик нашей эскадры. Помню его невысокую квадратную немного мешковатую фигуру с озабоченным добро-деловым спокойным лицом, вечной папкой под мышкой и аккуратным нестроевым видом. А я как раз возвращался из отпуска и вылез из автобуса из аэропорта.

Он подозвал меня жестом и без предисловий:

— Юра, из отпуска? Отлично: срочно запишись в коммунисты, иначе пролетишь в Академию! А ты нам нужен! О тебе Фаня хорошо отзывается! Не тяни! (Фаня – наш эскадренный флагманский связист по кликухе «Хитрый татарин»).

          В отпуске – у мамы в Кишинёве – в Долине Роз – я познакомился с очень хорошим человеком. Полковником в отставке. Мы нашли друг друга: я по вечерам купался и занимался физкультурой на озере, а он – совершал неторопливый моцион. Но два офицера всегда найдут друг друга, как две проститутки, или два разведчика или… не будем продолжать: все найдут друг друга. 

Человек он был ещё крепкий и вояка до мозга костей. Орден Боевого Красного знамени! Лейтенантом получил на неудачной Финской, значит – по нынешним меркам — Герой!

— Запишись, Юра, запишись! Не пробьёшься иначе! Ну, их на х.й, эту сволочь, политрабочих ё….х. Всех бы расстрелял, сукиных детей. Но власть сейчас у них!  У тебя времени нет —  запишись!

          И, именно его слова дошли до сознания: я поверил ему, внял и по возвращению, подкреплённый инструктажем Якина, подал заяву.  Что хочу, мол, в первых рядах строить коммунизм и защищать его завоевания!

          Парторганизация нашего парохода меня услышала и одобрила: коммунисты дали рекомендации, собрание всё устаканило, дело двинулось.

          Бумаги пошли спецпочтой в парткомиссию эскадры.

          Но вечные выходы и толкотня в полигонах не давали возможности парткомиссии заслушать меня и принять решение. Бумага пылилась в политотделе и легко могла быть пущена по назначению для меня совсем не желательному. Но всё же, как этой самой верёвочке не виться…, а пришли мы в Стрелок, где на ПМ-140 резался изо дня в день в кошу или шеш-беш председатель парткомиссии эскадры с вечным дежурным по политотделу!

— Где ты был? – воскликнул между бросками костей Председатель.

— Какого х..а, ты не приходил? – продолжил он под стук костей по доскам.

— Ага! Погнали наши городских! Что! Марсы, марсы тебе светят!

— Согласен на пять марсов, как я тебя по самые помидоры, дворовый ты хулиган! – радостно вскричал начальник вечному дежурному и продолжил уже ко мне, повернув грубоватое в глубоких морщинах у носа лицо:

— Пришли, значит, к нам наконец-то! (Он имел в виду наш пароход.) Ладно, после перерыва дуй ко мне сюда, и оформим тебе документы!

(А еще много лет назад, наверное, десять, я решил стать коммунистом. Я тогда проникся идеей полностью. Историю Партии нам читал полковник Сахаров, читал ярко, эмоционально! Убедительно читал. Как лектору – пятёрка ему. Меня он, например, полностью убедил в правоте моего выбора и будущей победе трудящихся в перманентной классовой борьбе с капитализмом.

Я, помня его слова в лекционной аудитории в бывшем пажеском корпусе на втором этаже над мастерскими, проникся! Ведь партия коммунистов была воистину «сражающейся партией»! С каким пафосом, он —  маленького роста и не героической внешности полковник — вскричал тогда на лекции, взмахнул сжатым кулачком, и стал значительней, выше и сильнее:

— Наша Партия, стала воистину – сражающейся партией!

Здорово это у него получилось.  Тогда я ещё не знал, что это –штамп! Меня просто талантливо обманули.

Я стал читать Маркса, и, как очень и очень немногие, штудировал первый том «Капитала». Кто сегодня в 2012 году читает «Капитал»? Да, про его существование почти уже никто и не знает! А тогда… Маркс был для меня авторитетом. Мне нравилась его безжалостная полемика! Его расчёты, его аргументы, его еврейская страсть. Его — неведомая мне – ложь! И я проникся этой ложью, и она отравила меня.

Я как-то даже на втором курсе дал себе «Аннибалову клятву» — быть верным идеалам коммунизма навсегда! Они, училищные коммунисты даже и не подозревали, что рядом с ними рос и находился обманутый ими фанатичный приверженец идей масонов и прочих идеологов классовых кровопролитий.  

Ага, что-то такое! Это вам не на выпуклый военно-морской глаз принятое решение, а результат внутреннего страстного анализа и синтеза. Я был убеждённым борцом с капиталом. Во мне созрели «гроздья гнева» против классовых врагов и американских империалистов. В общем, я прославился в роте, как идиот, читающий Маркса! Я даже к экзаменам на третьем курсе по политэкономии капитализма готовился не по билетам, шпорам и учебникам, а по первому тому «Капитала»! Кто не знает: их всего три! Я лично, прочесть к экзамену успел первый том полностью, а второй – про ренту — не совсем, и даже устал его читать!

На экзамене получился казус: второй вопрос был по ренте, и я оказался слабо готов. Но обошлось.

И вот на третьем курсе я решил стать коммунистом. И даже подал заявление. Но что-то у меня по службе не срасталось: не стал я тем курсантом, который должен был в передовых рядах коммунистических борцов за идеалы, как гоплиты с копьями, бить врага в первой шеренге. Оказался же я на поверку совсем не тем человеком! Сильно разочаровал я своих командиров и начальников.

И как-то в беседе со старшиной класса третьего взвода коммунистом Сашей Б., он мне принципиально сказал, что не видит меня рядом с собой в сплоченных рядах коммунистов вооруженных сил.

 Саша со второго курса был уже партийным и в авторитетах. По задаткам – лидер и беспринципный проныра. Он легко умел поставить себе на службу умения и знания других ребят. Я его сильно не уважал. Но побаивался его хитрожопости и гнусности характера. Его слова не прошли мимо, и я решил спустить всё на тормозах. Терпеть публичное фиаско от Сашки я очень не хотел, а к тому шло. А формально он был прав.

Тем более, что объективно претензии ко мне могли быть со стороны начальства основательные. Не вписывался я в системные (ну, училищные) порядки и внутри себя офицером быть уже не хотел. Но терпел: знал, что иначе куда идти?  На помощь родных я рассчитывать не мог: им самим очень и очень трудно жилось. А тут ещё один великовозрастный орёл-диссидент свалится им наголову! Нет, я мог рассчитывать только на себя. И потому я мудро залёг на дно. И все забыли о моём легкомысленном желании стать коммунистом. И я им не стал.

По неправильной методике оценки ситуации для своей карьеры, я совсем не спешил в ряды коммуняк.  Слишком ярки были примеры — и из училища, и из отцова опыта — их подлости и долбо..изма, которые легко прикрывались партбилетом.  Я стал потихоньку некоторых училищных коммунистов просто ненавидеть или презирать

Таков был Золейников – замполит факультета, от присутствия или отсутствия которого пользы не было никакой. Помню: построят фак перед дверью начфака зимой в форме три на третьем этаже. Золейников выскочит вперёд и вскрикнет, качнув резко головой. При этом его волосы полетят вперёд, потом он отмахнет их назад, и построенный фак услышит:

— Факультет лихорадит!

И всё! Может он ещё что-то говорил?

Но это крылатое выражение он повторял нам все пять лет! Что же: человек не меняется. Выучил он эту единственную фигуру речи – и хватит! Не х.р, баловать! Где, когда и какую часть фака лихорадит, мы не понимали и нам не говорили! Но фигура речи помнится до сих пор.

Уважали мы Золейникова? Да ни в коей мере. Пустое место был этот Золейников! Но звания получал, оклады по должности и званию – тоже, рос по военно-политической лестнице, а в итоге – ничего путного не делал этот верный глаз Партии.

Вот сейчас в зрелом уме и серьёзном возрасте, что бы я с ним сделал?

А послал бы этого бездельника отрабатывать долг и строить дороги, например! Какую-нибудь простую и полезную работу делать отправил бы.

А сколько всякой коммунистической подлой офицерской дряни было в нашей любимой системе! Конечно, я не вписался, но мне с ними и невозможно было вписаться!

Так началось моё перерождение. И я жил своей тайной и тщательно скрываемой от других жизнью! Но шила в мешке не утаить. До конца законспирироваться мне явно не удалось. Скрыть пагубные наклонности и классово чуждую сущность – тоже. Училище выдало мне характеристику, с которой меня надо было сразу ставить к стенке.

Не мог такой офицер и близко приближаться к вооруженным силам. Поэтому меня послали на ТОФ, где таких, как я, было много, и они вполне могли и служить и даже становиться передовыми офицерами.)

Итак, меня утвердили в эскадре кандидатом и выдали кандидатскую карточку.

Я до сих пор благодарен Председателю парткомиссии эскадры, что он не мурыжил, не вещал, а, как настоящий мужик, молча, выписал карточку и даже поздравил с важным шагом в моей жизни. И он был прав: без такого шага ни в звезду, ни в Красную Армию. А про Академию я и не говорю.

          Время полетело. Я успешно сдал вступительные экзамены, миновал пару опасных рифов, которые могли напрочь перечеркнуть все мои потуги и даже исковеркать жизнь, и сумел вступить в стройные ряды слушателей Академии.

          В кандидатах ходили год. Потом, как правило, плавно перетекали в коммунисты.

Я ходил на партсобрания. Когда секретарь предлагал выступить – не отказывался, и был, как все.

          По истечению кандидатского срока, написал заяву секретарю, в которой подтвердил своё желание стать в передовые ряды! Заява пропутешествовала по инстанциям. И в один прекрасный день меня вызвали в кабинет Заместителя Начальника Академии по политработе. Я минут десять ждал в приемной – общей с Начальником. Чтобы попасть туда, надо было пройти по коридору второго этажа по ковровой дорожке. В коридоре слушателям делать было нечего, и там царила благоговейная тишина присутствия высокого уровня.

Когда пригласили – вошёл, продемонстрировав отличную строевую выправку и образцовую форму одежды.

          Капраз за столом скучно объяснил, что мне коммунистом пока никак не стать.

— ???

Оказывается, по Уставу Партии я должен на новом месте службы прослужить не менее года, чтобы местные коммунисты могли составить обо мне представление.

Так начался второй год моего кандидатского стажа.

Но для меня все это не впервой. Я же – близнец. Двойственный знак. Правда, в то время я об этом не знал: в коммунистические времена гороскопы и не приветствовались и даже не печатались. Это же не труды Ильича!

Смотрите сами: в школе я учился не 10, а 11 лет, после училища наш выпуск ходил в лейтенантах не 1 год, а два, и даже кандидатом я умудрился проходить тоже 2 года. И в кандидаты и Партию заявление тоже писал дважды! Ну, за что? А просто судьбу не обманешь.

Помню, была или поздняя осень, или ранняя зима второго курса года 1979-го. Очередной кандидатский срок пришел к финишу.

Написал на листе я очередное заявление и отдал вновь нашему секретарю.

Через неделю собрание.

Мероприятие обязательно должно было пройти без замечаний: поэтому секретарь предложил мне подучить Устав, Программу, и «Малую землю» Л.И.Брежнева.

Я подошел к некоторым коммунистам нашей группы и раздал им вопросы по Уставу, Программе и событиям внутренней и внешней политики в стране. (И ответы на них, конечно.) Проинструктировал, чтобы, как только перейдут к проверке знаний Устава, немедленно и быстрее других поднимали руки.

— Вы, блин, тем самым покажите высокую принципиальность и активность коммунистов нашей группы и, что главное, не дадите ребятам из политотдела Академии задать мне вопросы. Вы должны понимать, что приём в Партию в Академии – явление исключительное по редкости. И эти парни непременно припылят на это событие. Кого за этот год здесь в коммунисты приняли? Есть такие дятлы? Нет таких: я — есть первый и исключительный элемент, может, даже за последнее десятилетие!

Ребята вняли.

Такую же работу я провел со своим другом с первого курса – Шурой М. (мы дружили еще с системы). Он получил вопросы и ответы на них и без рассуждений согласился распределить всё между сознательными коммунистами группы на курс ниже.

Вечером я полчаса гладил брюки и белую рубашку. Ботинки горели невозможным блеском. Выбрит я был до синевы. Ни одна звездочка на моих каплейских погонах не отклонялась ни на миллиметр от уставной картинки.

Очень короткая причёска не могла ввести с соблазн сделать мне замечание даже начальника строевого отдела.

Мой час пробил в поточной № 4. Народу пришло, как на праздник. И всё из-за меня одного.

Я скромно сидел в первом ряду, чтобы быстро встать всем на обозрение и подвергнуться публичному обсуждению.

Собрание началось. Рутинная часть с зачиткой весьма лаконичной заявы и последующими обсуждениями кандидата прошли планово.

Наконец перешли к выявлению моей идейной готовности бороться в первой шеренге трудящихся.

Секретарь предложил задавать вопросы кандидату Дееву по Уставу, Программе и его видению международной обстановки, а также по значительному событию в идеологической жизни всех коммунистов страны – по воспоминаниям Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Малая земля».

Деев встал и принял строевую стойку. В неярком электрическом свете из амфитеатра поточной на него смотрело не менее пятидесяти человек. На мгновение установилась напряженная тишина. Так бывает на собраниях, когда неясно ведущему: будет все в норме или придется раскачивать активность.

Но мгновенно поднялся, ну не лес, но процентов 40 рук присутствующих.

И политотдел, и начальник кафедры 43 – целый адмирал, и секретарь, и преподаватели были приятно поражены.

Ведь, чтобы задать вопрос, надо знать на него ответ. А тут почти половина коммунистов показала, что и Устав, и Программу, и «Малую землю» и последние политические события они знают и хотят принципиально подойти к оценке готовности кандидата Деева встать в один ряд с ними.

Ребята из политотдела переглянулись. Такого они не ждали: Академия, это не обычная строевая часть. Тут напрямую давить сложнее. Но такая активность была даже неожиданна.

И ни один из них руки не поднял. Не захотели они пока проверять кандидата Деева на всхожесть. Заместитель начальника Академии и начальник политотдела – тот самый скучный капраз – тоже сидел на собрании, и поперед батьки его ребята не сунулись.

Принципиальные коммунисты задавали вопросы из всех глав Устава и даже Программы Партии. А все знают, что Программа толще Устава, а Устав – совсем маленькая книжечка, но его надо знать очень близко к тексту. Программу же никто не читает – она толще раз в десять, и там близко к тексту не требуется.

Но на последовательно задаваемые вопросы и коммунистами первого курса, и коммунистами из группы кандидата, последний каждый раз стандартно и без задержки говорил:

-Вопрос понял. Отвечаю.

И резал точь-в-точь как в руководящих документах.

Немножко напряженная обстановка разрядилась. Вопросов было много, и коммунисты даже гадали: а запнется Деев вот как раз на этом вопросе или нет? Но Деев спокойно отвечал, и запинаться, вроде, не собирался…

И, таким образом, была накоплена необходимая сумма вопросов и правильных ответов на них, чтобы принять положительное решение. И, чтобы не смазать впечатления от достигнутого уровня, вопросы уже надо было прекращать!

Но слушатели продолжали проявлять партийную принципиальность, и хотели, как следует убедиться в готовности Деева.  И даже перешли к «Малой земле». Но знание и этого бессмертного труда продемонстрировал Деев. И даже слегка прошелся по оперативной обстановке в 1942 году на Северном Кавказе, не забыв сказать и о главенствующей роли Партии в разгроме захватчиков на Кавказе, и о руководящей роли молодого, яркого и мужественного начальника политотдела армии Л.И.Брежнева. И о роли этой книги не только как свидетельства тех трагических и великих дней, но и о её важнейшей и актуальной роли для подготовки военных кадров в целом и слушателей Академии в частности.

Аудитория явно такого не ожидала. Но продолжала вопрошать с несвойственной обычно настойчивостью.

На любой вопрос следовал правильный ответ! Симпатии перешли явно на сторону испытуемого. Всем захотелось сухого счёта!

Но до каких пор он будет отвечать не ошибившись?

И тогда Замначпо встал и предложил закончить проверку знаний и собственной позиции кандидата.

Он сказал:

— Кандидат Деев и на прежнем месте службы проявил себя активным кандидатом и здесь — тоже, и таким образом два, товарищи коммунисты, два! (он усилил числительное) года, а не один, как у всех, показали и его партийную зрелость, и ответственный подход к переходу в новое качество.

И Деева, конечно, приняли без единого воздержавшегося.

После собрания к Дееву подошел каплей из его группы и сказал:

— Юра, я первый раз вижу человека, который так замечательно знает Устав. Первый раз! Ты такой способный, ну, у тебя и память. (Каплей был из студентов, моря не видел, как выглядит личный состав только догадывался, потому как протирал штаны в 344 институте ВМФ на Васильевском острове, борясь с уравнениями Максвелла. Что с него взять: студент и есть студент! Деев ему даже бумажку с вопросом не доверил.)

И только Шура М., проходя мимо, подмигнул Дееву. Но этого никто не заметил.

….

Моё первое и последнее партийное поручение в Академии уже в роли коммуниста было таким: я прибил в повале столярной мастерской две планочки к какому-то плакатику для очередного партсобрания.

Больше до настоящего времени поручений я не имел. Формально я коммунист до сих пор. А, может, и нет? Ведь членские взносы я не плачу, и учетная карточка лежит у меня дома. Наверное, я в душе коммунист! Или в чём?

Я как-то сейчас больше вижу себя не в вагоне бронепоезда судорожно рвущим свой партбилет, а в марковской пехоте с винтовкой в руке.

Стою и смотрю: как строятся комиссары вдоль железной дороги. У них сытые нерусские физиономии, хромовые сапоги (у кого не сняли), и кожаные куртки и френчи. Мне их совсем не жаль. Маузер вон того, что лежит лицом вверх, я сунул в голенище сапога. И в руке у меня трёхлинейка с примкнутым штыком, который я оттираю комиссарской фуражкой.

Да, не удалась мне Аннибалова клятва. Не встал я в ряды… Но нет сомнений и в душе я свободен: я не коммунист и уже никогда им не стану. Никогда!

А партбилет я где-то храню: не каждый может похвалиться, что его в Партию принимали в Академии. 

И вообще, я там, на фотографии, молодой и даже красивый.

Как прекрасно быть молодым! И как быстро утекла вода жизни.

Вот, что не коммунист я не жалею совершенно, а что не марковец – очень. Хотел бы я рядом с полковником Марковым или Дроздовым в составе морской роты пойти в атаку.

Начинается новый век. И 2012 год этого века чреват солнечной активностью. Ждут ли нас невиданные перемены и ряды коммунистов вдоль бронепоезда?

Кто эти коммунисты? Какая у них партийная масть? И знакомы ли нам фамилии их комиссаров, стоящих в камуфляже у взорванного скоростного «Москва-Санкт-Петербург»?  Будет ли для них жизнь прекрасна еще минут пять? Но уже дымится русская Вандея.