Дементьев Ю. Гардемарины. «Коркин пруд»*

Тереху, Коркину и Николаичу.

Свободу попугаям.

В занюханном пивбаре в Рамбове скверно пахло и подавали разбавленное кислое пиво. Осень, и конец октября стучался черными ветками деревьев в душу. До  выплаты денежного довольствия было, как до Луны. Троица допивала последнюю кружку. Всё, амбец! Даже у трудящейся на петродворцовом часовом заводе Ленки получка только через неделю, а остаток аванса пропит вот в этой дружной компании и именно сегодня. (Ленка была своей в доску и компанейской подружкой Тереха.) Но надо уходить.

За спиной хлопает дверь вонючей забегаловки. Холодный ветер, cерые низкие бесконечные тучи сеют мелкий дождик. Всё дебо из туч и противного мелкого холодного дождевого сита. До конца увольнения далеко. Но как существовать, когда денег нет в принципе. Пропадает же увольнение.

Но Терех мог поставить все на одну карту. И его мысль не спала. Она напряженно бьется внутри черепной коробки, иногда проскакивая даже в мозг спинной, пока троица путешествует к безлюдному городскому Меньшиковскому пруду, поверхность которого иногда морщится от мелкого дождика с ветерком. Наступил этап ритуала расставания: денег-то нет и троица отбывает номер, провожая Ленку. Но душа требует продолжения банкета, вот потому,  хоть и прощаться надо, а  как-то не с руки. И пока ещё единая компания, не торопясь, бредёт вдоль пруда.

Иногда налетит порыв с залива, и пруд опять возмущается мелким волнением. И дождь, и ветерок, и безденежье и безнадёжные черные голые деревья, все было и мрачно и сурово. Но душе хотелось праздника. Потому Терех активнее включил мыслительный аппарат, и мысль его забилась уже в области половой чакры: человек действия и человек решительный, он не привык отступать. И особенно в вопросах дать с ходу по голове, трахнуть и выпить.

Вообще, в мыслях на заднем плане подкорки, Терех знал (Ленка по телефону болтанула, а он услышал), что у неё есть бутылка «Вана  Таллина». И эта зацепка явилась опорной точкой безупречной логической цепи: женщину просить не надо, её надо завоевать!

В стране развитого (или ещё там какого) социализма образца 1970г. его строителей родная Партия разнообразием товаров народного потребления не баловала, и «Вана Таллин» был экзотикой. Простой советский человек даже в Питере, просто так такую бутылку купить не мог.

И, вникнув, Терех решил расколоть Ленку на бутылку. Но Ленке тоже надоело шататься вдоль пруда в парке английского образца, с безденежными кавалерами, и она собралась домой и наотрез отказалась признать, что бутылка у неё имеется.

Между тем, Терех не мог ударить лицом в грязь перед Николаичем, который тоже не особенно радовался, озирая последние листочки на мрачных представителях флоры шестидесятой параллели.

Терех начал:

-Вот ты по вашей бабьей жадности жмёшься на бутылку. Что за народ, Николаич!? Ведь с тобой рядом благородные курсанты, герои будущих войн и конфликтов, можно сказать – героические защитники Отечества. Отечества, Ленка, а не твоей бутылки. Ты только вникни, кто рядом с тобой. Вот потому, Лена, не за бутылку, а исключительно из любви  к тебе, давай пари. Условие простое: я вот на этом самом месте раздеваюсь и плыву до середины пруда и назад. А ты ставишь бутылку! И не говори мне, что её у тебя нет! Не жмись: несоизмеримые вещи — купание в конце октября и какая-то бутылка. Короче, я купаюсь, а ты – ставишь бутылку. Ради тебя только иду на героический поступок!

Ленка такой жертвы вынести не смогла. А характер Валеры ей был известен.

-Валерочка, согласна, но только не плыви на середину!

Как же, здрасьте вам через окно! Иначе Терех не был бы Терехом! Его правило: слово надо держать, и на халяву нам ничего не надо. И ещё: мы платим за всё!

Поэтому бушлат, штаны и ботинки покинули его бренное тело. Ленка обреченно смотрела и страдала. В форме раз: трусы без противогаза, он залез в пруд и стал месить ногами грязь на дне. Понт есть понт! Великая вещь! Валера еще на подходе к глубине в метр, замёрз как собака, его обдувал холоднющий ветер и поливал мелкий злой дождь, но он забрался по грудь и окунулся под дружную поддержку компании и даже сделал пару гребков в сторону противоположного берега. Ленка визгливо заорала с испугу, и Терех неохотно вернулся.

Весь его вид  вызывал у Ленки чувство стыда и собственной неполноценности

Пристыженная Ленка повела домой героя и Николаича. И бутылка была немедленно раздавлена безо всякого кофе.

Дело стало известно. Поведение Валеры ротой было одобрено, ему даже завидовали.

И Игорь Дакорин, по кликухе — Коркин, всё это намотал на ус. Он решил, что как классно на халяву, почти что, срубать бутылки и быть героем в глазах тёток! Выкупайся и пей! И в один прекрасный вечер, буквально через несколько дней, Игорёк пошёл по накатанному, но порочному пути плагиата. Гуляя с дамой в Петергофе по Красному проспекту, он небрежно сообщил, что ему раз плюнуть выкупаться, ну хоть в этом водоёме.

Поскольку он был не с одной дамой, то его заява нашла отклик. И даже нашлись желающие поспорить на бутылку.

Но есть хороший экономический закон (и на взгляд автора, он не только экономический), его, говорят, придумал сам Ньютон и независимо от него – Коперник и еще кто-то. Закон прост: плохая валюта вытесняет хорошую. Это про Игоря тоже. Судите сами. Если Терех выбрал уединенное место в богом забытом осеннем Рамбове и честно выиграл дефицитную бутылку на обширной акватории еще Меньшиковского пруда, то Игорёк не нашел ничего лучшего, как совершить маневр в самом сердце фонтанной столицы СССР в жалком грязном пруду, смахивающем на аквариум. И при этом потерял бдительность и стал жертвой собственной дурости и жадности! Воистину, каждому – своё!

Тут пришло время вспомнить чуть-чуть географию с историей.

Похоже, что во время войны на другой стороне от угла Верхнего парка, что по Коминтерна и Красному проспекту и в 90м от КПП  прямо в центре маленького парка упала очень большая бомба. Образовалась воронка идеально круглой формы.  Дожди и непогоды превратили её в маленький пруд. Это автор, конечно, слегка загнул. Скорее всего, прудик тупо вырыли, более того: туда даже какая-то труба подведена с неявным назначением. Хозяйственникам осталось только соорудить вокруг ландшафного шедевра асфальтовую дорожку и почему-то придать ей форму яйца. Уровень воды в прудике даже осенью был на полметра ниже асфальта.

Осень, опять же, смела листву с кустов ограждения, и родной КПП торчал практически через дорогу в прямой видимости. Повторяю: от двери КПП до прудика 90 метров! Но Коркин смело и решительно разделся и влез в грязь по колено. А что – дурное дело – нехитрое!

Было мелко, и окунуться было трудно. Ему сочувствовали, пока он долго ухитрялся погрузиться в воду. Мероприятие сопровождалось яркими эмоциональными всплесками, поскольку к компании примкнули обалдуи 24 роты, решившие поддержать товарища.

В стране социализма все должно быть тихо, размерено, по уставу и по плану. Поэтому диссонанс с правилами общего поведения возбудил интерес бдительного мичмана — дежурного по КПП.

И когда Коркин, весь в грязи, вылез и стал отмываться от липкой грязи  ледяной водой в поднятой им же мути, он был задержан этим самым бдительным мичманом.

Мичман видит полуодетого, а значит, с вопиющим нарушением формы одежды, курсанта. Летит к нему впереди своего старческого визга и тащит его на КПП.

Потом в лучших манерах немедленно, по горячим следам, закладывает курсанта дежурному по училищу. Коркина тащат в дежурку, допрашивают, записывают и сдают, ничего не выяснив, дежурному по факу. Тот тоже ничего выяснить не может и отправляет трезвого Коркина в расположение роты.

В общем, в этот вечер увольнение прервалось, и бутылка, замаячив на горизонте, накрылась волнами этой самой лужи…

Утром дежурный по училищу произвел доклад начальнику училища в присутствии всех начфаков. И наш папа Шульц узнает из высших  сфер о купании курсанта 24 роты! Хотя что-то невразумительное деж по факу ему конечно доложил. Шульцу ставят на вид. И дело закрутилось.

К обеду дневального по 24-й роте курсанта Филинова (Николаича) вызвал начфак. Наш всеми любимый вечный папа Шульц.

За хорошим не позовут. Николаич напрягся: быстренько привел форму одежды в порядок, подраил хромачи, причесался и уже стучится в дверь кабинета начфака. Войдя, доложил, что он целый курсант и прибыл, как приказали.

Шульц строго оглядел курсанта, потом остановил внимание на форме одежды. Явных замечаний не было. Лицо Николаича ничего не выражало. А то, он же из Харькова, хоть и русский, но упертый хохол, хрен его возьмёшь!

Зато физиономия сидящего у стены на стуле командира роты явно была не весела. Диагноз Николаича был на 100% верен:

-Ротного-то Шульц уже за что-то выдрал!

Паузу прервал Шульц:

-Вы, товарищ курсант, стояли в такое-то время дневальным?

-Так точно,- отвечает, будучи совершенно не в курсе Николаич.

-А курсант Дакорин нормально прибыл из увольнения?

-Так точно.

-А вовремя?

-Так точно, вовремя, минут за двадцать до конца увольнения.

-Он с вами о чем-то говорил?

-Нет, товарищ капитан первого ранга, он просто сдал увольнительную и пошёл спать.

-А вы сами чего-то там странного в нем не заметили?

Николаич – умный парень, но теряется в догадках: оттого что он не знает, куда гнёт Шульц, и поэтому он тоже не знает, что надо говорить, чтобы и Коркина не подставить (что очевидно) и собственную задницу сберечь?

-Никак нет!- (хороший нейтральный ответ!)

-А не был ли мокрым курсант Дакорин?

(-Ничего себе? Что ему от меня надо? Во, мудак!)

Но, сделав уставное выражение, курсант Филинов четко изрек:

-Я же его не щупал! Он сдал мне увольнительную, и пошел отбиваться. Вот и всё, что я могу доложить.

Шульц испытующе смотрит своими свинячьими глазками из-под светлых бровей на Николаича. Его брыластая физиономия строга,  как у инквизитора на допросе еретика. Тактикой допроса он владеет хорошо. Шульц опускает голову и что-то высматривает на лежащим перед ним листке. Потом внезапно поднимает голову и вновь смотрит испытующе на курсанта.

Тот выдерживает взгляд. Хотя знает, дрова костра инквизиции готовы вспыхнуть в любую секунду. Но для кого? Поэтому тактика лаконичных ответов – его основной козырь.

Шульц чем-то недоволен, он задает еще несколько вопросов по Дакорину.

Николаич держится молодцом и его «так точно», «есть» и «никак нет» ясности в картину не вносят.

Шульц явно разочарован. Он понимает, что его позиция слаба, но он  правильно думает, что если курсант знает больше, то этот не скажет. И этим курсантом надо заняться, поскольку на контакт он явно идти не намерен.

-Ладно, идите.

Николаич уходит, весь в недоумении.

А перед этим прямо с занятий Игорёк был вызван на ковёр к Шульцу. Но он, в отличие от Николаича,  уже был готов к диалогу.

После грозных слов преамбулы Шульц потребовал объяснений. Рядом сидел, понурясь, весь красный, ротный: видимо его только что  отебал и очень не слабо Шульц.

Всё правильно: вовсю уже работал закон курятника – Адмирал — Шульца, Шульц  —  ротного,  ротный – должен бы роту. Но последнее будет позже, и то, навряд ли: ротный был добрый человек и зря не обижал.

Коркину нечего было терять, и вдохновение так и пёрло из него:

-Товарищ капитан 1 ранга. Я практически возвращался из увольнения после посещения кинотеатра. Но по дороге (вот уж это но!)…

Шульц напрягается и весь внимание. Сейчас его могучий интеллект и вековой командирский опыт раскусит примитивную ложь курсанта!

-Да, товарищ капитан 1 ранга, но по дороге попал ногой в грязь, осень же, и я испачкал, сильно причем, правый ботинок. Стыдно было в таком виде идти по городу. Ведь по моему внешнему виду и поведению судят об училище, в котором я обучаюсь! Потому решил отмыть обувь от грязи в этом ближайшем пруду. Я стараюсь образцово содержать форму одежды и везде стремлюсь поддерживать авторитет училища! — нагло врал Коркин.

-Стал спускаться к воде, поскользнулся и поехал по мокрой траве в воду и, не удержавшись, промок почти по пояс. Попросил знакомых прикрыть меня, быстро снял ботинки и брюки, и стал их отжимать. Надо мной даже посмеялись. А что смешного, с каждым может случиться! А тут мичман. Вот собственно и все.

Шульца хрен обманешь. Но курсант, по словам мичмана, был трезв. (А с чего ему быть пьяным и на какие шиши он мог напиться? Наоборот, Коркин верил и надеялся, что вот он ботиночки и штанцы оденет, и все дружно рванут в ГПУ за бутылкой. ГПУ – это гастроном против училища.)

С другой стороны, Шульц понимал, что тут явно было что-то совсем не так! Но опровергнуть версию нарушителя не получалось. Пришлось раскручивать клубок запутанного дела. И тогда на арене событий появился Николаич.

Но и это прошло…

Коркин отделался лёгким испугом. Но в роте долго смеялись. Я сам потом ходил специально медленно вокруг этой достопримечательности и думал, как это Коркин сумел здесь искупаться. Ну, не мо’дель! Другого места не нашел! Грязно же! И всё на виду.

Но смеяться над другими легко. А сам автор этих безыскусных, но исключительно правдивых строк, еще через неделю, гуляя часов в 19 при свете редких фонарей с девушкой по пляжу Петропавловки, дал ей понять, что он и закалённый и суровый военнослужащий. Что ему, как никому, не страшны снег и ветер Питера. Он всячески старался расположить к себе девчонку, уроженку теплого Северного Кавказа, склоняя ее к половому акту.

У Петропавловки было такое местечко, где самый нижний по течению бастион отделен от крепости какими-то надолбами. Вот как раз там перед влюбленной парочкой и нарисовался невидный такой мужичок, с которым автор, рисуясь, обсудил обстановку и  температуру черной и холодной даже на вид воды! Даже думать выкупаться в ней было противно.

(Но в подкорке-то уже  сидело удальство Тереха и мудозвонство Коркина.)

Потому автор небрежно заявил, что вот, мол, он за бутылку коньяка (кто о чём, а вшивый о бане!)  легко искупается, хоть сейчас, в этой речке.

Девушка с восторгом смотрела на героя. Возможно, она даже любила его, в силу своей молодости и провинциального местожительства.

Ну, на хрена, мне нужно было купаться? За бутылку? А если бы её поставили? То пришлось бы лезть в Неву ночью и не дай бог, утонуть! Холодно же!  А течение там сильное, могло унести. Из-за дурости собственной и на понтах перед девицей заявил автор о своей исключительной закалённости, и, понимай – силе духа!

В ответ на упоминание о бутылке мужичок сказал весьма буднично, что он сам пришел сюда именно купаться! И что вот он сходит в раздевалку, разденется и начнет заплыв в ширину безо всякой бутылки. К чему склоняет и автора (в присутствии дамы!). И ушел за эти самые надолбы. Морж, ты наш, японский городовой! Откуда ты на мою голову взялся! Я же не знал, что это территория питерских моржей.

(-Ни себе чего! Вот это влип! Что же мне с ним за компанию в воду лезть?)

Понятно, что ждать наш автор его не стал.

Но влез-то он  в ситуацию в надежде на халяву. Мол, потреплюсь «за так» – и она в койку с героем-подводником!

Ладно,  тоже проехали… Но видите, дурной плагиат рождает уже и опасные вариации. Это вам не лужа в районе КПП!

Поддержал ли кто ещё в роте инициативу Валеры, автору неведомо. Но о своём подвиге они разумно промолчали.

Да, а с тех пор в нашей роте прудик на углу Красного проспекта стали называть Коркиным прудом. Интересно, как его называют сейчас?

Но те, кто в курсе,  называют его так и до сих пор! Правда название не узаконено и живет внутри узкого круга ограниченных ротой лиц.

Историю Коркина в подробностях за кружкой пива в городе Зеленоградске поведал мне 16 августа 2010г. Николаич! Мы много смеялись. А я и не знал до того толком ничего. Слышал, что Коркин сдуру в пруд залез и все. И что Шульц его трахал, и командиру роты досталось.

Вот, когда приеду в Петродворец, постою на берегу прудика, вспомню Игорька Дакорина добрым словом и Николаича с Терехом — тоже. Обязательно, вспомню, друзья мои.

Что сказать вам, ребята, на прощанье? А вот: хорошо быть молодым и совершать идиотские поступки.

Ведь жизнь прекрасна!

* на официальных картах называется Голицынским прудом и расположен в Голицынском саду

19 августа 2010 г. Ночь

 

16 сентября  2011г. после ресторана и  встречи выпускников 71 года, я сфотографировался на берегу Коркина пруда.

 

Sic transit Gloria munde?