Глава 1, в которой рассказывается, что путь наверх не всегда бывает лёгким.
ЛИФТ
Больничный лифт долго не приезжал…
Возникла полная уверенность, что покоробленная кнопка его вызова, грязно-желтого цвета, с подпалинами потушенной сигареты посредине и сбоку, совершенно бесполезна и давно умерла…
— Вот же кретин, — имея ввиду неизвестного поджигателя, и тщетно стараясь прогнать опять подкатившуюся тошноту, угрюмо подумал я. — Тут же лечат! …
Внезапно с лязгом и грохотом железные створки лифтовых дверей ожили и в проеме нарисовалась малюсенькая презлющая старушенция в синем до колен халате, валенках, пуховом обвязанном крест-накрест за спиной платке и очищенным апельсином в руке.
— А чего блямать и блямать?! — в даль бесконечного больничного коридора кому-то неведомому, прокричала сварливым фальцетом она.
Не блямали мы вовсе!
Пропустив мимо ушей тираду, так как было вовсе не до нее, мы вошли в полутемную кабину, но старуха и тут не унималась и все гундосила и гундосила… От этого противного голоса, воняющего оранжевым апельсина, кнопки и еще чего то, сидевшего внутри, стальным обручем скрутило голову, дернуло вниз и уныло потянуло желудок к подбородку.
— Только бы не сейчас! — подумал я и, упершись двумя руками в обшарпанные изнутри стены лифта, и постарался переключить свое внимание, с заслонившего все вокруг оранжевого диска ненавистного цитруса, на свирепо скрежетавшую и карабкающуюся вверх кабину.
Поразительно, но в ней, несмотря на, казалось бы, маленькое пространство, находилось много вещей и совершенно ненужных предметов: куча рамочек с инструкциями, схемами и календарями, стул с протертым войлочным сиденьем, под которым лежал лоскутный коврик и, наконец, видавшая виды тумбочка, покрытая куском больничной простыни и лежавшими поверх нее раздражающими все больше и больше апельсиновыми корками …
Я стоял в углу лифта, как боцман с канонерки, широко расставив ноги, чтобы раскачивающаяся палуба лифта не сбросила меня вдруг и, упершись в стенки обоими руками на уровне плеч, придавал себе максимально вертикальное положение.
Несмотря на то, что лифт карабкался верх, земля то и дело уходила из-под ног и все время казалось, что я проваливаюсь в какую-то скользкую глубокую и тёмную пещеру. Голова кружилась, чертовы апельсины выворачивали нутрянку, и приходилось предпринимать большие усилия, чтобы и впрямь, с позором не завалиться прямо тут же. Меня жутко штормило и к горлу то и дело покатывался противный комок, но, слава Богу, в этот момент лифт, судорожно задергавшись, остановился.
В его распахнувшиеся двери буквально вбежала хрупкая молоденькая докторица в развевающемся по сторонам халате, с почему-то мокрыми коротенькими волосами, на которых еще блестели капли воды.
По реакции придерживающих меня под руки сопровождающих, я понял — нам не просто повезло, а очень крупно повезло! В огромном муравейнике больницы со снующими тут и там каталками и людьми, именно в этот лифт в эту минуту вошла та, в чьих руках с сегодняшнего дня и на долгие годы окажется моя жизнь и судьба…
— Какое счастье, что мы встретились! А это он… – залебезила сестра из приемного покоя.
Больше не было сказано ничего, потому стало понятно — нашей встрече предшествовало некое заочное представление. По едва заметному кивку головы, многозначительной паузе, воцарившейся сразу в лифте, тишине, нарушаемой лишь апельсиновым чавканьем лифтерши, получилось, что многое обо мне уже известно…
«Могу себе представить, что они про меня наговорили, если врач из ванной пингвином выскочил навстречу! «- с горькой иронией подумал я про ситуацию…
Докторицу звали, например, Мариной. Она скороговоркой сказала что-то о пользе водных процедур вместо обеда, стряхнула капельки с волос на белоснежный халатик и внимательно в упор посмотрела на меня. До сих пор помню этот настороженный вопросительный взгляд маленького, умного и сильного человека. Из самой глубины ее карих и чуточку раскосых глаз шла нешуточная тревога.
— Ну-с, рассказывайте, что с нами случилось? -легким беспечным тоном, видимо специально смягчая мрачноватую ситуацию в ползущем лифте, спросила она, обращаясь ко мне, как к идиотику…
Я медленно перевел взгляд с исчезающей в пасти мерзкой старухи очередной дольки сраного апельсина, на ожидавшую ответа доктора и, стараясь как можно точнее описать ситуацию, сказал:
— ГОЛОВНЯК!
По-видимому, Марина в своей многотрудной практике оперирующего нейрохирурга повидала и не таких сказочников, и поэтому ответ ее нисколько не смутил, хотя с профессиональной точки зрения и удовлетворил похоже не полностью…
— Это понятно, а что конкретно беспокоит? — постаралась со стороны симптоматики кое-что уточнить она, и ответ, по-видимому, ей сразу же понравился , поставив точку на предварительном этапе постановки диагноза:
— ГО-ЛОВ-НЯК! — по слогам бесцветным голосом ответил я.
— Вопросов больше не имею! — задорно и уверенно улыбнулась Марина, как будто бы консилиум профессоров огласил свой окончательный вердикт.
И с этой самой секунды, несмотря на всю мерзопакостность своего состояния, мне стало ясно — это мой шанс!
Ну, не стану же я на самом деле в раздолбанном больничном лифте рассказывать ей при всей честной компании во главе с «апельсиновой лифтершей» все, что случилось со мной за прошедшие несколько совершенно необычных лет…
Как медленно вошла в меня Боль — сперва легкой тяжестью в затылке, которую я стал «закуривать» «Винстоном», так посоветовали друзья:
— Что ты таблетки жрешь — попробуй «Винстон», только обязательно Лайт! Он совсем-совсем безвредный и бодрит!
До сих пор помню , как на вершине очередного нервяка, а они сыпались на голову, подобно моросящему дождю, я брал белую с синим пачку, нервно щелкал подаренным верными друзьями безотказным «Зиппо» и откинувшись на спинку кресла затягивался горьковатым дымком… Довольно быстро приходило не блаженство, нет, какой-то легкий пофигизм, нирвана-лайт с приятным отвлекающим от боли туманом-тяжестью в затылке и незатейливой мыслью: «Коровы летаааают!»…
Но «Винстон» помог ненадолго. Нервяки продолжались, а тяжесть все чаще переходила в боль внизу затылка и становилось все труднее думать, работать, просто жить.
И здесь в нашу жизнь пришли знахари и целители, которых на Руси испокон веков предостаточно.
Я вовсе не хотел сломаться и поверить в какую-то серьезную, невесть откуда взявшуюся болячку и начал через друзей и знакомых искать бабок.
Одна ведунья , держа меня за большой палец правой ноги с зажженной длинной свечой, то наклонялась ко мне низко, то как бы прицеливалась ею в пах, в грудь, в лоб, вдруг раздельно изрекла:
— К врачам надо! — и наотрез отказалась брать деньги — Не помогла, не мое это!
А был еще Костя-костоправ. Это был мужик в годах, но поджарый и мускулистый. И сила его заключалась не только и не столько в жесткой манере вправлять людям разболтанные суставы и сухожилия, а еще и в сопровождавшем это ритуальное действие, непрерывной череде русских народных поговорок, скороговорок и нетривиальных мудростей… Все вместе это создавало удивительный по своей красоте комплекс, не то лечебных, не то оздоровительных мероприятий, что породило быстро распространившийся по питерской Ульянке, слух о его чудотворности!
Заворачивая мне правый локоть к левому уху за спиной Костя на распев приговаривал:
— Оооох, и ножей же у тебя в спине понатыкано, оооох, и острых же! И кто же тебе их туда насувал прям в спину-тооо? Делал людям Зло?
Поборов пробежавшие стадом по загривку мурашки и уняв легкий холодок от неадекватности происходящего, я мельком подумал, что не дай Бог встретить психа-целителя на длинном пути выздоровления, но искренне ответил в тон Косте энергичным голосом:
— Да вроде Зла не делал никому, — и, стараясь поскорее встать на путь выздоровления и повернуть разговор в позитивное русло, добавил, — Добро делал! Вроде немало добра…
Целитель, подтягивая пятку левой ноги к пояснице и чутко прислушиваясь к мелодичному похрустыванию внутри меня, продолжил в том же фольклёрно-философическом духе:
— А Добро ведь, оно и есть обратная сторона Злаааа — как маятник… Ты его в одну сторону сотворил, так оно ж в другую-то неминуемо возвернется, ишша равновесия! — и подытожил известным, правда сомнительным с моей точки мировоззрения, пассажем, — Не делай Добра — не будет и Зла!
Усталый, но довольный, что пытка выкручиванием закончилась, слезая со стола Кости, а уж было подумал, что все закончилось, а он как профессор, намыливая руки до локтя в умывальнике, вдруг обернулся посмотрел исподлобья в упор и сказал неожиданно серьезно и внушительно:
— К врачам тебе надо! — хотя деньги за сеанс охотно пересчитал.
До сих пор я не могу объяснить себе, как и почему поголовно все знахари и целители тогда единодушно, даже без анализа кала на яйцеглист отказались от меня!?
Но дела и делишки крутили меня в ежедневном водовороте, не давая хотя б на один день притормозить себя и подумать — куда несусь, кой черт сдалась вся эта пустая в общем то суета и спешка? Займись своей несчастной головой и не искушай судьбу!…
Лифт дернулся в последний раз и замер. Ведьма с апельсиновым запахом неохотно распахнула двери, и мы всей честной компанией очутились в нейрохирургии…
Интрига! Уже хочется узнать продолжение и диагноз. И кто кого победил. Ждем-с.