Трофимов Н.А. Там, за углом … Глава 1. Обычная суббота

— Дзинь-дзинь-дзинь! Дзинь-дзинь-дзинь! – оглушительно звонко зазвякал колокол громкого боя прямо рядом с моим ухом. Я в это время проходил по офицерскому коридору большого противолодочного корабля «Удалой», где на переборке как раз-таки и висел этот шумный прибор. Звяканья означали сигнал «Слушайте все!»

Из закреплённого рядом динамика корабельной громкоговорящей связи (КГС) «Лиственница» раздались щелчки (это дежурный по кораблю по очереди включал линии корабельной трансляции – боевой, матросской, офицерской и верхней палубы), потом раздалось шуршание вынимаемого из гнезда микрофона, какое-то неясное сопение, пыхтение, и, наконец-то, голос дежурного по кораблю зазвучал во всех помещениях «Удалого», полетел над водой во все стороны – на внешний рейд, к скале, на которой высилась громада Штаба Северного флота, и в сторону домов Североморска. Многокиловатная мощь громкоговорителей верхней палубы голосом дежурного уведомила всех, что большая приборка на корабле подходит к концу:

— До конца Большой приборки осталось 30 минут! Медь, железо драить, резину белить, трущиеся и вращающиеся части расходить и смазать!

На всех кораблях многочисленных соединений Северного флота, стоящих у причалов и на внутреннем рейде Североморска, точно так же зазвенели колокола громкого боя, и разноголосица дежурных полетела вдогонку:

— До конца… драить… смазать…!

Я зашёл в свою старпомовскую каюту, ткнул пальцем в кнопку «Деж.оф.» на блоке «Лиственницы» и сказал в стоящий на столе микрофон:

— Рубка! Дежурный!

— Есть, дежурный по кораблю капитан-лейтенант Волгушев! – мгновенно донеслось из динамика.

— Волгушев, сколько раз Вам объяснять, что, прежде чем включить линии трансляции и дать команду, надо сделать три вещи: подумать о том, что Вы хотите скомандовать, вытащить банан из крепления и спокойно отдышаться? Вы же сначала гремите микрофоном, как будто гвозди им вколачиваете, и даёте команду, как бедуин после суточного забега за сбежавшей белой верблюдицей – хрюкаете, пыхтите, всхлипываете и только потом из Вас начинает проистекать нормальная человеческая речь, определённая «Командными словами»!

— Виноват! – интонации Волгушева были настолько обезоруживающе искренними, что я на мгновение представил себе его круглое хитрое лицо с бананом микрофона около уголка рта, растянутые в улыбке губы, и прямо наяву увидел, как он подмигивает сидящему на диванчике мичману – дежурному по низам.

— Виноватых бьют! – рыкнул я в микрофон и отключил связь с рубкой.

В проёме двери появился замполит (на флоте, несмотря на недавнее низвержение заместителей командира корабля по политической части в помощники по воспитательной работе, их продолжали называть замполитами или, попросту, замами, замулями), прислонился плечом к косяку, не входя в каюту и, держа руки в карманах, осведомился:

— Саныч! Ты чего это Волгу прессуешь?

Волгой, как Вы, читатель, понимаете, замполит называл своего подчинённого Олега Волгушева, бывшего на тот момент ещё помощником командира боевой части управления (БЧ-7) по воспитательной работе. Олег был одним из подчинённых замполиту офицеров и, по аналогии со своим начальником носил прозвище маленький зам.

За бортом бурлил 1992 год, кипели страсти и мордасти, рождались и множились различные партии и движения, в Вооруженных Силах отменили существовавший многие десятилетия институт замполитов и других политработников и резко их количество сократили, в результате чего их стало ещё больше! Замполитом нашего корабля был капитан 3 ранга Станислав Яровой, человек исключительно порядочный, любивший море и корабль, и постоянно занимавшийся личным составом.

Я посмотрел на Стаса и подумал: «Слава Богу, что мне с замполитами по службе везёт!» Это была чистая правда. Единственный замуля, которого не только я, а вообще все вокруг не переносили на дух, встретился мне в самом моём начале офицерской службы. Он один раз даже чуть не погубил мою молодую офицерскую жизнь, когда я случайно выпал за борт сторожевого корабля. Была такая категория блатных политработников, которые сразу по выпуску из «детского сада с политическим уклоном» (то есть Киевского высшего военно-морского политического училища, где будущие «комиссары» учились аж 4 года, в отличие от нас, строевых офицеров, грызших гранит науки 5 лет) попадали в Москву, а откуда уже в звании капитан-лейтенанта или капитана 3 ранга ненадолго, на пару лет, попадали на флот, чтобы, как они говорили между собой, «отметиться на самостоятельной должности» заместителя командира корабля по политической части. После этого, получив орден и очередное звание, эти «инженеры человеческих душ» исчезали навсегда в московских коридорах политуправлений разных уровней.

Стас был не такой – он действительно душой болел за порученное ему дело, интересовался всеми мелочами быта личного состава, старался быть в курсе всех трудностей жизни мичманов и офицеров, стеной стоял за них, если какой-либо начальник уровнем повыше пытался схарчить одного из «удаловцев».

Пару часов назад, проходя мимо каюты зама, я краем уха услышал, что Стас разрешил Волге сход на берег сегодня после смены с дежурства аж до самого вторника (надо было Олегу что-то срочно организовывать по ремонту своей квартиры). Этой морковкой для Волгушева надо было воспользоваться.

Я придал своей физиономии зверски-суровый вид и выдал:

— Замполит! Твои подчинённые уже так от безделия под твоей защитой опухли, что дальше некуда! Психолог твой, понимаешь, себе лапу отсосал такую – медведь обзавидуется. Он теперь даже на спусковой крючок пистолета Макарова нажать не может – палец в рамку не помещается! А офицер по работе с молодёжью в погонах старшего лейтенанта постоянно носит на лице шрамы от неравной битвы с подушкой. У него щёки заплыли так, что его за якута принимают! Мне прямо вчера комбриг так и сказал: «Что за новый офицер-якут на «Удалом» появился?» Он его с борта «Адмирала Левченко» в бинокль рассматривал, но нашего комсомольца так и не узнал! Я уже не говорю про техника «Экран-32» (нашего корабельного телецентра) старшего мичмана Лёгонького – он уже больше 150 кг весит, его начмед в амбулаторию не пускает, чтобы он весы не сломал! А этот твой любимчик, Волгушев Олеженька? У него уже ряха в иллюминатор не пролезает! Он всё дежурство плющит задницу в кресле в рубке дежурного, встать не может!

Вам, читатель, наверное, непривычно слышать такие должности на корабле, как психолог и офицер по работе с молодёжью? Так вот я объясню – в рамках того самого объявленного на всю страну сокращения политработников в армии и на флоте были торжественно изгнаны из кораблей и частей секретари партийных бюро и секретари комитетов ВЛКСМ! У нас на «Удалом», как корабле 1-го ранга, должность парторга была по штату аж «капитан 3 ранга», а у комсомольца – «капитан-лейтенант». После состоявшегося изгнания насущно встал вопрос – а куда девать этих офицеров, которые виноваты ни в чём не были, никаких преступлений не совершали и которые уже много лет отбывали в морях и в базе беспощадную корабельную каторгу? Кто будет кормить их семьи? Поэтому и ввели сразу же после «изгнания» вместо парторга должность военного психолога, а вместо комсомольца – офицера по работе с молодёжью, не очень-то и вдаваясь в вопрос – кого на корабле считать молодёжью, а кого нет? Вот я, например, старший помощник командира корабля – мне тридцать лет, молодёжь я или нет? И должен ли бывший комсомольский вожак «вести промеж меня» воспитательную и другую работу? В общем, те же самые парторг и комсомолец, не вылезая из своей каюты, стали совершенно другими, новыми людьми, то же самое произошло и в политотделах соединений и объединений, на дверях кабинетов бывших политуправлений поменяли таблички, и вот уже полетел наверх, к самому министру, а потом и президенту, что всех коммуняк и политработников в армии и на флоте извели под самый корешок!

Я достал из нагрудного кармана куртки серебряный финифтевый портсигар, вытащил дефицитную в те времена сигарету «Мальборо», закурил и с удовольствием наполнил лёгкие вкусным дымом.

— В общем, зам, если твой любимчик так и будет мерзко-безынициативно нести дежурство по кораблю, я этого лемура-ленивца ближе к часам к 15-ти с дежурства-таки сниму, два часа пусть отдохнёт и заступает по новой. Тренируется, так сказать, Родину любить до изнеможения и хруста в суставах. Заодно и похудеет.

Замполит немедленно оторвался от косяка двери и внезапно заспешил в корму, где у него, видимо, образовалось какое-то очень важное дело.

Буквально через пару минут ритм корабельной жизни явно ускорился. Личный состав стал пулями летать по заведованиям, а где-то в соседнем тамбуре один лейтенант из минно-торпедной боевой части сказал другому лейтенанту, из БЧ-7, что Большой Зам совсем озверел, выдрал Олежку «по самое небалуйся» и обещал «повернуть Волгу вспять от самой Астрахани!»

Я удовлетворённо улыбнулся, вызвал Главного боцмана, взял свой любимый, сделанный на заказ, абгалдырь из латунного прутка с прочным острым крючком на одной стороне и красивой наборной рукояткой и элегантной кожаной петлёй на другом конце, и неспеша пошёл проверять заведования на качество проведения большой приборки.

Абгалдырь – это, я вам скажу, вещь! Вот таким, как у меня, можно залезть в любое укромное местечко, любой трубопровод вентиляции, под любой шкаф, рундук, приборную стойку, где матросы и старшины срочной службы так любят прятать свои любимые поделки, маклачки, которые они выпиливают, паяют, строгают, в общем, изготавливают всеми мыслимыми и немыслимыми способами из подручных материалов в радужных мечтах о грядущем, но далёком увольнении в запас, которое они называют почему-то на три буквы – ДМБ! Каждый, даже самый нормальный матрос, даже из студентов, с непонятным варварством срубает с приборов алюминиевые пластины с инструкциями по эксплуатации, так как из них получаются прекрасные блестящие буквы СФ на погоны дембельской формы и для названия демебового фотоальбома. Поэтому боролись мы с этим беспощадно!

Ещё абгалдырь был незаменимой вещью в экстремальной обстановке для придания ускорения личному составу путём ласкового похлопывания по филейным частям. Но только в экстремальной обстановке!

Ну, а изначально абгалдыри предназначаются для растаскивания корабельных якорных цепей и используются боцманами. Таким боцманским абгалдырем можно легко зацепить и буксировать любой тяжёлый танк.

Пока я с Главным боцманом, помощником командира и примкнувшими к нам командирами боевых частей и начальниками служб обходили корабль, сразу изо всех помещений корабля (сверху, снизу, с кормы, с носа) раздавался рёв павиана в брачный период – это «повёрнутая вспять Волга» показывал старшему помощнику и замполиту своё служебное рвение и усердие.

Когда мы остановились на баке у фитиля перекурить, на палубе появился рассыльный командира, подбежал ко мне и доложил:

— Тащ капитан-лейтенант, Вас командир вызывает в каюту!

С сожалением докурив в две затяжки «мальборину», я бросил её в обрез и быстрым шагом пошёл к командиру.

Каюта командира находилась на самой верхотуре носовой надстройки. Выше был только ходовой мостик, Центральный командный пункт и Боевой информационный пост. Чтобы командиру не надо было из койки далеко бежать по тревоге.

Командир на корабле – первый после Бога (или Генерального секретаря), поэтому и жил он на корабле совсем в других условиях – в шикарной просторной каюте с рабочим кабинетом, санузлом, в котором был персональный гальюн, умывальник и даже большущая ванна, и спальней! Большие прямоугольные иллюминаторы, удобная мебель, диваны и ковры. Ковры были преимущественно красного цвета, видимо для того, чтобы не очень была видна кровь корабельных офицеров, которых командир иногда разрывал клыками на части прямо в каюте. К чести командира надо сказать, что делал он это крайне редко и неохотно, только в самых исключительных случаях. «Я, — говорил мне командир, — ужо офицерской кровушки напился, будучи старпомом, у меня теперь от неё изжога, поэтому ты, это, давай, старпом, тренируйся – она, кровушка, только сначала неприятная и солоноватая, а потом во вкус войдёшь – не оторвать будет! И на давление хорошо влияет!»

Командир, капитан 2 ранга Александр Сергеевич Литенков, нервно ходил по каюте, засунув руки в карманы. Прямо как тигр в клетке в «Полосатом рейсе» метался по каюте. Обычно командир так метался, когда на Командном пункте 10-ой бригады (на БПК «Адмирал Левченко») задерживался по каким-то причинам наш комбриг капитан 1-го ранга Владимир Владимирович Амбарцумян, потомственный вологодский армянин. Имел он обыкновение по субботам, сидя за столом во флагманской каюте, доставать из внутреннего кармана тужурки маленькую «Записную книжку штурмана» (форма Ш-18), где на обложке вместо вышеупомянутого названия красовалась белая наклейка с рамочкой и надписью «Рабочая тетрадь командира в/ч 09953 капитана 1 ранга В.В.Амбарцумяна», сделанная с особой тщательностью и усердием местными Айвазовскими – чертёжниками штаба бригады. В этот, понимаете ли, кондуит комбриг каллиграфическим бисерным почерком по штурманской привычке записывал ВСЁ! Ну, буквально – ВСЁ! Поэтому в субботу он, уютно расположившись в кресле флагманской каюты, попивал ароматный чай из тонкого стакана в никелированном подстаканнике. Чай Амбарцумян любил горячий, поэтому стакан на столе дымился и напоминал маленький гейзер из знаменитой долины на Камчатке. Комбриг педантично читал свои записи и либо ставил отметки об устранении замечаний, либо принимал решение вызвать того или иного командира-начальника для уестествления, то есть для приведения в естественное состояние, а оно у офицера, состояние это, должно быть свежевздрюченным. Поэтому тут присутствовал элемент лотереи – кого Владимир Владимирович захочет лицезреть первым? Потому что до второго мог ход и не дойти.

Александр Сергеевич, у которого его личный, персональный план мероприятий на субботу был уже свёрстан и лично им же и утверждён, увидев меня, кивнул в направлении кресла – мол, присаживайся, старпом, — и нажал на кнопку вызова вестового кают-компании. Появившемуся мгновенно вестовому (в наглаженной белой рубашке с галстуком) буркнул:

— Два чая, быстро!

Вестовой исчез также мгновенно, как и появился.

— В общем, старпом, Амба опять со своей книжкой в обнимку сидит. Ты какие-нибудь грехи за собой, в смысле – за кораблём, знаешь?

Я наморщил ум, подумал, и отрицательно покачал головой:

— Нет, товарищ командир, не знаю! Нигде не отсвечивал. Но Вы же сами понимаете – у комбрига в его кондуите может быть всё, что угодно. Тут никакой страховой полис ничего не гарантирует

— Да знаю, знаю, — сказал командир мне и разрешительно кивнул стоящему в тамбуре у дверей каюты вестовому с подносом в руках.

Тот споро и аккуратно расстелил на столе белоснежную накрахмаленную салфетку, поставил на неё сахарницу, блюдечко с нарезанным лимоном и два стакана чая в подстаканниках из личного командирского набора.

— Угощайся, старпом, — командир бросил кружочек лимона в стакан, добавил ложку сахара и долго мешал, громко звякая ложечкой по стакану.

Я уже давно понял – в чём дело. Ну, сами посудите – в ближайшее время у командира должна была состояться встреча в тёплой мужской компании, где можно будет расслабиться, поболтать о том, о сём, попариться в баньке и подготовить себя к важному ритуалу – просмотру матчей очередного тура чемпионата по футболу.

Футбол для командира был делом святым и обязательным – даже когда мы уходили в полигоны боевой подготовки работать с подводными лодками – тренировать гидроакустиков, командир, под предлогом заботы обо мне, старпоме, чтобы дать возможность мне покомандовать корабельным противолодочным расчётом, спускался к себе в каюту, включал телевизор и наслаждался футболом. При этом техник нашего корабельного телецентра непрерывно сидел за пультом и контролировал разворот телевизионной антенны в направлении лучшего приёма сигнала. Один раз, в самый разгар работы с подводной лодкой типа «Варшавянка», которая была самой трудной целью для акустиков, когда я, исполненный важности и героического настроя, филигранно командовал маневрами для надёжного поддержания контакта с целью, на блоке «Лиственницы» загорелась кнопка «Экран-32» (то есть, нашего телецентра) и голос мичмана Димы Новикова произнёс: «Товарищ капитан-лейтенант, подверните на 10-15 градусов влево!»

Если бы в этот момент прямо по курсу появился бы пиндосовский атомный авианосец «Энтерпрайз» или всплыла бы на дистанции в 10 кабельтовых пиндосовская же атомная подводная лодка «Огайо» — я был бы изумлён менее!

Я бился на ходовом мостике раненым вепрем, рычал в истерике и в страшном гневе, корабельные крысы сотнями лап зацарапали по подволоку, убегая в ужасе от этого внезапно появившегося на мостике неведомого чудовища, потому что только чудовище могло так орать!

Забились, от греха подальше, по углам старшина — номер на связи, вахтенный по ведению ЖУС (журнала учёта событий), вахтенный офицер уменьшился в размерах до карликового состояния и спрятался за пустующим креслом флагмана, и только вахтенный рулевой с побелевшим лицом продолжал глядеть на картушку компаса и перебирать руками штурвал.

В своём иступлённом гневе я даже не запомнил, что я делал дальше и какие команды отдавал, только вдруг увидел перед собой дежурного по кораблю и дежурного по низам, крепко державшими под руки мичмана Диму в измазанном комбинезоне!

Я рвал на себе несуществующую кобуру со штатным пистолетом Макарова, чтобы немедленно покончить с этим негодяем, осквернившим своим наглым поступком святую для противолодочника работу!

Дима же не на шутку испугался, когда я, так и не найдя кобуру, протянул к его горлу свои скрюченные пальцы и, хищно и сладострастно ухмыляясь, решил лишить его жизни путём перекрытия доступа кислорода. Причём я точно помню, что делать я это хотел медленно, чтобы насладиться его конвульсиями и протащить бьющееся тело по всем боевым постам корабля в назидание экипажу и его будущему потомству!

Спасли Диму только крики командира из динамика «Лиственницы»:

— Старпом? Где это наше корабельное чудо, этот Новиков? Почему у меня телик не показывает?

Оказывается, на определённых курсах наша автоматическая ТВ-антенна оказывалась в зоне тени от мачты и других конструкций корабля, приём ухудшался, командир по связи орал на Диму, а тот не нашёл ничего лучше, как попытаться вступить в управление манёврами корабля!

Ну, читатель, это я отвлёкся!

Командир продолжал нервно прогуливаться по каюте.

— Ну, Никита Александрович, в общем, я пойду по своему плану. Ежели что – звони сначала по вот этому номеру, — командир протянул мне бумажку с цифрами, — а потом мне домой, буду куда-либо ещё уходить – сообщу по телефону. Если комбриг будет меня искать – скажешь, что уехал в стоматологическую поликлинику с острой болью и что вот с минуты на минуту должен вернуться. Если он тебя вместо меня позовёт – в препирательства не вступать, со всем соглашаться и обещать исправиться! И вообще – говорить только приятные уху комбрига слова и фразы! Ясно?

— Так точно, буду говорить только приятное!

— Ну, всё, тогда я одеваюсь и еду! Там мне Новиков на машине должен был антирадар поставить – классная штука, старпом, потом ему скажи – он и тебе сделает! Пошли, посмотрим!

Я побежал вниз, чтобы одеть фуражку и проводить командира.

Надо сказать, что Дима Новиков был у нас совершенно удивительной фигурой. Прибыл он на «Удалой» матросом срочной службы, пройдя якобы полный курс (полгода) учебного отряда. Прибыл заросшим, как пудель – видно было, что за эти полгода его не касалась машинка парикмахера. Никакого понятия об Уставах Вооружённых Сил СССР он не имел, и вид имел наглый и вызывающий! Опрос местного населения (то есть тех матросов, вместе с которыми он был в учебном отряде) показал, что его там видели два раза – по прибытию в отряд и непосредственно перед отъездом на флот. Всё время обучения он шарился по квартирам мичманов и офицеров из руководства учебного отряда, где под его пальцами оживали давно вышедшие из строя электроприборы, радиоприёмники, телевизоры и даже начинавшие входить в наш обиход первые компьютеры «Спектрум». Такие компьютеры он собирал легко и непринуждённо хрен его знает из чего! Но они все работали долго и без всяких проблем для хозяев, надёжность Диминых творений была просто потрясающая.

Это был совершенно непонятный и невероятный талант с невероятным чутьём! Стоило ему только посмотреть на внутренности какого-нибудь сверхсложного, но неработающего прибора, как ему становилось ясно, из-за какой мелкой детальки он не работает. Я не вру – но когда он чинил неисправный цветной телевизор, то половина внутренностей этого волшебного ящика летела в корзину, потом 2-3 минуты он колдовал в останках бывшего телеприёмника, тыкая в разные места паяльником и тестером – и мёртвый телевизор оживал и начинал показывать лучше, чем когда он сошёл с конвейера завода-изготовителя! Мне кажется, что все микросхемы, реле, резисторы и конденсаторы боялись Диму на молекулярном уровне, считали его своим Хозяином и после его вмешательства вели себя безупречно и ответственно, чтобы не подвести этого гения электроники.

Талант этот пришёлся на корабле, как говориться, ко двору! В скором времени даже самые последние энтузиасты строевой службы оставили попытки сделать Диму военным человеком. Как только командир группы или старшина команды – прямые начальники Новикова – решали устроить проверку знания Димой книжки «Боевой номер» (основного документа, определяющего действия матроса на все случаи жизни), как прибегал какой-нибудь офицер или мичман из другой боевой части и слёзно умолял отпустить ненормального матроса для поиска и устранения неисправности во внезапно отказавшем приборе! Со временем я железно уверовал в то, что если начать прессовать Диму по службе, то вся его электронная рать тут же решала – где и какому резистору сгореть, чтобы выручить Хозяина. С первым же пробитым конденсатором или сгоревшим сопротивлением всякая воспитательная работа с Димой заканчивалась, и радостный матрос начинал, хихикая, ковыряться в кишках и мозгах различных блоков, усилителей, хитренько поглядывая на своих ноющих начальников.

Впрочем, иногда бывало, что после Диминой работы прибор почему-то не оживал, или оживал, но показывал всякую фигню, которую по определению не должен был показывать! Тогда на Диму нападал столбняк – он застывал около прибора и, не моргая, смотрел на него с лицом, полным недоумения и обиды. На внешние раздражители он реагировать прекращал, его можно было трясти, хлопать по щекам – всё оказывалось бесполезно – ступор Новикова мог длиться до получаса, потом у него что-то громко щёлкало в голове, на лице расцветала улыбка, он коршуном накидывался на прибор и через пару минут тот работал, как новенький!

Некоторое время на корабле ещё переживали, что кто-нибудь из военачальников или проверяющих из штаба флотилии или флота нарвётся на это непонятное создание и будет невероятный скандал. Но через некоторое время слава о гениальном матросе стала растекаться как по горизонтали, так и вверх по экспоненте. На корабль каждый день несли сломанную технику представители штабов всех уровней и слёзно просили её починить. Ясное дело, что корабельные начальники всех степеней стали нагло использовать открывшиеся возможности, и если очередной штабной проверяльщик писал в журнал боевой подготовки замечание, то он и все его коллеги лишались шансов нормально отремонтировать свою технику или получить «Спектрум» для любимого чада!

Апофеозом этого процесса стал подход к борту «Удалого» катера Командующего Кольской флотилией разнородных сил контр-адмирала Валерия Васильевича Гришанова! Самого адмирала на катере не было, но два пожилых старших мичмана бережно вынесли с катера на палубу корабля здоровенный, нет – просто громадный – телевизор фирмы SONY. Дима вышел, хмыкнул, сказал: «Пусть здесь на палубе постоит, а я сейчас пойду кого-нибудь попрошу мне помочь затащить его «вовнутря»!»

Мичмана кинулись на Новикова, схватили его и горячо заверили, что они, и только они, могут нести телевизор самого Командующего до места его ремонта! И таки донесли ящик до Диминой шхеры – помещения корабельного телецентра.

Поэтому отношение к Диме у нас сложилось как к очень полезному юродивому.

И вот я стоял на юте около сходни, ожидая своего командира. Литенков лёгкой походкой спустился на ют, подошёл к сходне и сказал:

— Так, старпом, никаких криков «смирно» и никаких звонков не давать!

При сходе командира на берег и при его прибытии положено давать три длинных звонка колоколами громкого боя. Звонки эти, естественно, могли быть услышаны на флагманском корабле бригады – БПК «Адмирал Левченко», где наш комбриг, как нам доложила разведка, изучал свои записи в своей легендарной записной книжке.

Рядом со мной, провожая командира, застыли дежурный по кораблю, вахтенный офицер и командир вахтенного поста с подозрительно весёлыми рожами.

Командир перед тем, как ступить на сходню, бросил взгляд на стоящую около трапа на причале свою любимую белую «восьмёрку» (ВАЗ-2108) и остолбенел, как жена Лота из знаменитой библейской истории!

Капот его «ласточки» был поднят и из него в разные стороны торчали какие-то провода и шланги, а на радиаторе сиротливо лежал блок электронного коммутатора зажигания! При этом из проёма открытой пассажирской двери торчали пятками вверх Димины ноги в его любимых тапочках.

— Старпом, за мной, — прохрипел сорвавшимся голосом Литенков, — я его сейчас жизни лишать буду, а ты подержишь!

Я, полностью поверив в серьёзность угрозы командира, кинулся за ним. Сколько раз уже я вот также был готов морально и физически к смертоубийству нашего юродивого – и не сосчитать. Но! – правды ради, чтобы быть окончательно правдивым перед Вами, читатель, был у меня по отношению к Новикову комплекс должника, который каждый раз останавливал мою карающую руку. Всё дело в том, что однажды, когда Дима уезжал в отпуск в свою любимую Белоруссию, я попросил Новикова, зная о его обширных связях, купить и привезти мне цветной телевизор «Горизонт», который там изготавливали. Аппарат этот был несбыточной мечтой каждого советского человека, последние модели этого телека выпускались с квадратным плоским экраном, великолепной цветопередачей и смотрелись круче импортных. Я выделил Диме деньги (причём запросил он за телевизор совершенно смешную сумму, чем поселил в моём сердце тревогу – а почему так дёшево?). По возвращению его из отпуска, я ожидал увидеть Новикова со здоровенной коробкой в руках, но он прибыл на корабль с чемоданчиком и небольшим баулом. Телевизор ни в чемодан, ни в баул, естественно, засунуть было нельзя. Я внутренне закипел, но Дима, сдавая мне отпускной билет, весело заявил:

— А телевизор я Вам привёз, товарищ капитан-лейтенант, зачётный!

После чего раскрыл баул, где лежали завёрнутые в пергаментную бумагу какие-то блоки, платы, полированные дощечки и – самое главное – кинескоп!

Димон меж тем продолжил:

— Я сейчас пожрать схожу, и потом часика через полтора принесу Вам телек!

— А почему он разобранный?

— Ну, во-первых, он так места меньше занимает, удобней везти, а во-вторых, они там на заводе такую херню делают, что даже смотреть не хочется. Я сам свою схему соберу – будет супер-супер!

Ну, не через полтора, не через два, а через три часа в каюту внесли телевизор, воткнули вилку в трансформатор 220 Вольт и Димон торжественно протянул мне ПУЛЬТ ДИСТАЦИННОГО УПРАВЛЕНИЯ!

У меня в каюте стоял монитор корабельной системы телевидения «Экран-32», Новиков выдернул из него кабель и воткнул в гнездо телека. На моём столе стоял действительно супер-супер телевизор в деревянном матовом благородном корпусе, с шикарным квадратным экраном и черной полоской динамика!

— Нажмите «Вкл», а потом «видео» на пульте, — сказал Димон.

Я повиновался. На экране телевизора появилась невероятной чистоты и красочности картинка. Этот телевизор потом пережил несколько переездов из квартиры в квартиру, из города в город, но никогда не ломался. И лишь только лет через пятнадцать-семнадцать я торжественно вынес его на помойку, прикрепив к нему бумажку «Работает».

В общем, как Вы, читатель, понимаете, был у меня перед Димой комплекс!

Поэтому бежал я по сходне за командиром и думал: «Как бы мне этого смертоубийства не допустить?»

Литенков рванул к пассажирской двери и уже наклонился, чтобы схватить эти две тощие новиковские ноги и выдернуть балбеса из машины лицом в бетон причала! Но Димон, услышав грохот наших с командиром копыт на сходне, а потом, заметив боковым зрением наклоняющегося к нему Литенкова, мгновенно подобрал под себя ноги, рванул вперёд и вывалился на причал через уже водительскую дверь, мгновенно вскочил и расположился таким образом, чтобы между командиром и ним постоянно была «восьмёрка».

— У-у-у, Димон…, — хрипел Александр Сергеевич, — у-у-у, с-сука!

Забега вокруг машины у Димона не получилось бы – он увидел меня, подходящего к машине с подленькой усмешкой.

— Тащ командир, — возопил Дима, — да я уже всё закончил, антирадар протестировал, пять минут и всё будет зачётно!

Сергеич ухватил-таки Димона за шиворот, тряс его немилосердно и вопрошал:

— Разворотил всю машину, падла… Какие пять минут, с-сука? – командир краем глаза увидел снятую с креплений и растопыренную разноцветными проводами торпеду (приборную панель) с закреплённым посередине элегантным корпусом антирадара, — какие, на хер, пять минут… Убью гада!

Тут командир поудобнее перехватил воротник Диминого комбинезона и стал его закручивать, фактически лишая Новикова доступа кислорода.

Дима захрипел, рефреном повторяя:

— Тащ… командир… пять минут… пять минут…

— Ну давай, гад ты эдакий, ну, попробуй мне через пять минут её не завести… я тебя… я тебе…

Александр Сергеевич отпустил воротник и Димон стремительно кинулся к машине.

Честно говоря, я думал, что недели не хватит, чтобы привести «ласточку» в работоспособное состояние. Однако Дима работал со скоростью взбесившегося робота, его руки с отвёртками и пассатижами, ключами и другими инструментами мелькали, как лопасти пропеллера. Создавалось впечатление что работал если не шестикрылый Серафим, то точно какое-то четверорукое техническое божество!

Литенков демонстративно смотрел на свои командирские часы «Океан», отмеряя остаток жизни Димона.

— Готово! – раздался торжествующий крик Новикова.

Я смотрел на «восьмерку», широко раскрыв рот от изумления – ещё четыре минуты назад это было раздербаненное нечто, а сейчас, после хлопка капота, на причале вновь стояла готовая к езде командирская «ласточка»!

Димон наклонился, вставил в замок зажигания ключ и повернул его, на торпеде зажглись все положенные контрольные лампочки, весело замигали цветные светодиодики на антирадаре.

«Шаман какой-то!» — уважительно подумал я, глядя на сияющего Новикова.

— Ладно, живи пока, — успокоено молвил командир, — давай быстро заводи и разворачивай, а-то я уже на 10 минут опаздываю.

Димон радостно плюхнулся своей худой задницей на водительское сиденье, хлопнул дверью, подёргал рычаг передач, чтобы убедиться, что он в нейтрали, выжал сцепление и повернул ключ зажигания.

Вместо обычного взрыкивания с последующим шёпотом работы движка, из-под капота раздалось неуверенное «хрю», потом какой-то писк, потом ещё два раза «хрю-хрю», потом тишина, сменившаяся через пару секунд визгом сигнализации и миганием всех световых приборов автомобиля!

Вся вахта у сходни «Адмирала Левченко» вповалку валялась от хохота – на причале «Удалой» демонстрировал бесплатный цирк во главе с командиром и старпомом.

На Димона напал его знаменитый ступор! Он сидел, вцепившись в руль всеми своими четырьмя руками, и не мигая смотрел на торпеду.

Литенков только махнул рукой.

Я рванул к водительской двери, раскрыл её, запустил руку под торпеду и дёрнул рычаг открытия капота, быстро поднял капот и в два движения сорвал минусовую клемму с аккумулятора. Машина затихла в ожидании дальнейших приключений.

Димон продолжал находится в ступоре.

— У-у, сука, — только и прохрипел знакомый с этим ступором Димы и уже потерявший интерес к машине командир, — да что ж это такое, как теперь мне добираться?

И тут свершилось чудо – на аппарели появился УАЗик комбрига, скатился, подпрыгивая на наваренных на поверхность аппарели полосах противоскольжения, и застыл на причале.

Литенков оглянулся, потом призывно махнул рукой водителю, тот выскочил из машины и подбежал к Сергеичу.  Командир покровительственно положил руку на плечо старшины-водителя и что-то зашептал ему на ухо. Я смог расслышать только «да не ссы в компот… скажешь, что на заправку ездил, а тебя там ВАИшники тормознули… всё будет нормалёк…»

Водитель энергичного напора всеми уважаемого командира не выдержал, открыл Литенкову пассажирскую дверцу, сам уселся за руль, завел своего «бобика», развернулся и поехал к аппарели. Внезапно УАЗ остановился, Александр Сергеевич выпрыгнул на причал и подошёл к сходне «Адмирала Левченко», строго погрозил вахтенным сжатым кулаком и вернулся в машину.

УАЗик стремительно протрясся по аппарели и помчался в сторону КПП к Морвокзалу Североморска.

Я вволю прохохотался.

Димон продолжал ступорить в «ласточке». Пощелкал пальцами перед его лицом – бесполезно, шаман ушёл в себя.

Прошёлся по причалу, осмотрел состояние борта и стал возвращаться к сходне.

Из динамика вахты на юте «Левченко» раздалось шипение, щелчки, а потом прозвучал голос оперативного дежурного бригады:

— Ют, оперативный, когда прибудет комбриговский УАЗик, немедленно доложить! Комбриг будет сходить. Ну, что есть там машина?

Вахтенный офицер «Левченко» схватил микрофон, посмотрел на меня, улыбнулся и доложил:

— Никак нет, не было ещё УАЗика! Есть, немедленно доложить по прибытию!

Поскольку Амбарцумян собирался уходить, я решил дождаться на юте его убытия.

Минут через пять на береговой черте появился УАЗ, о чём немедленно доложили оперативному.

Я за это время успел эвакуировать бесчувственного Новикова из «ласточки».

На «Левченко» из тамбура вылетел дежурный по кораблю и побежал к сходне.

«Ага,» — подумал я, — «сейчас Амбарцумян будет сходить с корабля, значит, никаких неожиданностей больше не будет, и я смогу нормально попариться в баньке вместе с начмедом!»

На шкафуте флагманского корабля появился комбриг, сопровождаемый командиром «Левченко» капитаном 2 ранга Юрием Александровичем Крысовым. Судя по наличию в руках Крысова кожаного элегантного дипломата, он собирался вместе с Амбарцумяном отправиться на сход и прокатиться до дома в комбриговском УАЗике.

Комбриг пожал по очереди руки всей вахте у трапа, попрощался и вступил на верхнюю площадку сходни.

— Смирно! – скомандовал Крысов.

Вся вахта у сходни «Левченко» и вся вахта «Удалого» приложили руки к головному убору, отдавая честь убывающему комбригу. На флагмане зазвенели колокола громкого боя – Дзииинь! Дзииинь! Дзииинь! Дзииинь!

Комбриг, сойдя на причал, скомандовал «Вольно!» и призывно махнул рукой сначала Крысову, а потом мне. Я сбежал на причал и представился комбригу. Крысов же стоял за спиной Амбарцумяна и украдкой поглядывал на часы.

Владимир Владимирович похлопал ладонью по капоту «ласточки» и сказал через плечо Крысову:

— Вот, смотри, Юрий Александрович, ты со мной на сход уезжаешь, а Литенков-то – молодец, всё время на корабле сидит! И не просто сидит, а работает! Так, старпом? Ну, до свидания!

— Так точно! – ничтоже сумняшеся подтвердил я, — до свидания, товарищ комбриг!

Я посмотрел вслед дымящему вонючим «семьдесят шестым» бензином УАЗику и отправился в каюту. Большая приборка уже закончилась, запуганный и мечтающий достоять дежурство и убыть на сход Волгушев аки тигр Шерхан из «Маугли» рвал и метал, экипаж шустро и послушно отрабатывал мероприятия по распорядку дня.

Нужно было доложить командиру и успокоить его встревоженную душу, чтобы он мог нормально отдыхать. Я достал из кармана бумажку с записанным командирской рукой номером телефона, набрал его и прямо сразу услышал голос командира:

— Слушаю!

— Товарищ командир, комбриг убыл на берег в полной уверенности, что Вы работаете на корабле!

Я в двух словах нарисовал ему картину, произошедшую около его «восьмёрки».

Сергеич весело хохотнул. На заднем фоне слышались мужские голоса и звяканье стаканов.

— Ну, хорошо, старпом, но сегодня со Стасом обязательно проведи телесный осмотр личного состава! Всех, до единого, раздеть и осмотреть со всех сторон, в каждое, понимаете ли, место заглянуть. На предмет отсутствия… Всё ясно?

— Так точно, товарищ командир! Хорошо Вам отдохнуть!

— Да какой там отдых, мы тут боевую подготовку обсуждаем, делимся опытом непрерывно! Ну, всё, пока!

Командир повесил трубку.

— Дежурный! – крикнул я в микрофон.

— Есть, рубка дежурного, дежурный по низам старший мичман Журавлёв!

— Лев Абрамович, а где дежурный – опять, что ли, спит?

— Никак нет – не сплю, товарищ капитан-лейтенант, — через комингс каюты, отдавая честь, переступил Волгушев, — руковожу действиями личного состава согласно распорядку дня.

— Ну-ну, считай, что ты пока не снят с дежурства – пока… Вызвать ко мне в каюту твоего любимого начальника и начмеда.

В каюту зашёл помощник командира Серёга Савчук и приглашающе указал рукой в сторону стола.

На столе каюты высились стопки журналов и книг, разложенными по боевым частям: БЧ-1 (штурманская), БЧ-2 (ракетно-артиллерийская), БЧ-3 (минно-торпедная), БЧ-4 (связи), БЧ-5 (электромеханическая) и БЧ-7 (управления), а также по службам С (снабжения), М (медицинская), Х (химическая) и командам Б (боцманская), КОВО (команда обслуживания вертолётного оборудования). Согласно обязанностям старпома, я должен был с определённой периодичностью посещать все помещения и боевые посты корабля. Посещать-то я посещал, всё наизнанку выворачивал, а вот на написание замечаний в журналах учёта посещений времени не оставалось. Поэтому раз в неделю мне приносили по списку все книги и журналы учёта, замера, инструктажа и многие-многие другие, я проверял их ведение и сам расписывался.

Расположившись за импровизированной крепостной стеной, я писал замечания, ставил подписи и перекладывал книги слева направо.

— Разрешите?

В коридоре появился корабельный доктор, он же начальник медицинской службы, капитан Игорь Подберёзкин – мой давний товарищ и друг.

— Входи, доктор!

За начмедом в каюту просочился и замполит, весело посмотрел на меня поверх крепостной стены, и сочувствующе заржал. Вслед за Стасом улыбнулся и Подберёзкин.

— А вот я бы не стал так ржать и веселиться! Папа-командир, наш отец родной, приказал безжалостно подвергнуть весь корабль беспощадному телесному осмотру! Всех поголовно! С подменой вахты! Единственной причиной невыхода на телесный осмотр могут быть только ярко выраженные трупные пятна на всей поверхности тела, ясно?

-Тьфу-тьфу-тьфу, — синхронно заплевались через левое плечо замполит и медик, — даже в шутку такое не говорите!

— Утю-тю, как вы синхронно говорить-то научились! В общем, все боевые части по очереди строить у меня в коридоре в форме одежды номер ноль, осматривать сверху донизу, потом в позу бегущего египтянина и заглянуть в каждое жерло! По каждой ссадине, синяку или царапине буду лично проводить расследование. Запытаю до смерти, пока всю чукотскую правду мне не расскажут. А их командиры и начальники, до командира боевой части включительно, пусть пишут семьям письма, что в ближайший месяц они дома не появятся! Я всё доступно изложил? Серёга, возглавь мероприятие, а потом дуй домой к жене и детям.

Через некоторое время офицерский коридор стал наполняться голыми людьми – ну, как – голыми, в трусах (которые при осмотре опускались ниже колен) и тапочках! Все матросы и старшины срочной службы тщательно осматривались замполитом, начмедом, а корабельный комсомолец проверял всех по списку и ставил отметки – осмотрен. Причём осмотру подлежали 100% личного состава – подменялись вахтенные и дежурные. Даже те, кто в это время находился вне корабля, к примеру — корабельный почтальон, гарнизонный патруль, — по прибытию на корабль в обязательном порядке осматривались замполитом и начмедом.

Мероприятие это проводилось в целях профилактики неуставных взаимоотношений между матросами и старшинами разных годов призыва, так называемой годковщины. Экипаж «Удалого» знал, что скрыть фингал или синяк не получится, а уж если синяк обнаружен, то буквально через час-полтора командование будет со стопроцентной уверенностью знать – кто, где, когда и за что, а кара за совершённое деяние будет неотвратима, как восход Солнца! А Солнце, даже с учётом того, что службу мы несли за Северным полярным кругом, всё равно восходит даже после долгой и морозной полярной ночи.

Я, наконец-таки, справился с крепостной стеной из книг и журналов, офицерский коридор покинули последние представители голопопого племени. Наступило время помывки и самообслуживания. Любой матрос ждёт этого момента, чтобы всласть настояться под упругими струями горячей воды, постираться (кстати, можно было и сдавать свои рабочее платье, тельники и нижнее бельё в корабельную прачечную). В общем, весь экипаж плескался, стирался, брился-стригся, гладился – и умиротворённо заваливался в койки понежиться и поваляться.

В каюте возник доктор с пакетом в руке. Для меня это был сигнал, что я тоже могу пойти и предаться разгульному процессу самообслуживания.

Жизнь старшего помощника командира корабля – это, честно говоря, отнюдь не сахар! Быть старпомом – это значит всё своё время проводить на корабле. Даже в Корабельном уставе ВМФ СССР была отдельная статья, в которой говорилось (цитирую по памяти): «Частое оставление корабля старшим помощником командира несовместимо с выполнением им своих ответственных обязанностей». Командир мой, Александр Сергеевич Литенков, был человеком порядочным, что такое старпомство знал, поэтому давал мне возможность хотя бы 2 раза в неделю сходить вечером домой, в семью. Как правило, это были вечер понедельника и вечер четверга, после 19 часов. Конечно же, если в это время не действовал сигнал «Ветер-2» или «Ветер-1», если мы находились в Североморске, а не в полигонах боевой подготовки, если мы не стояли в различных видах дежурств, если в это время не проводились какие-либо учения, если не было оргпериода, если нас не проверяли различные комиссии, и куча ещё всяких если… Командир, отпуская меня на берег, обычно смотрел на часы и шутливо говорил: «Старпом, смотри, как я тебя балую – отпускаю тебя на сход аж на три дня! В твоём распоряжении вечер, ночь и утро!» Честно говоря, это было совершенным барством для старпома – 2 схода на берег в неделю! У других старпомов такой лафы не было и дома они появлялись не чаще раза в неделю. А мой командир иногда (где-то раз в месяц) устраивал мне аттракцион невиданной щедрости – отпускал меня на берег на ВЫХОДНОЙ день! То есть я сходил на берег в четверг и возвращался на корабль в 7.30 в субботу. Как мне завидовали все старпомы нашей бригады! А командиры кораблей брюзжали на Литенкова – мол, совсем ты, Сергеич, Трофимова избаловал, смотри, совсем от рук отобьётся. Литенков на эти выпады лишь хихикал и хитро улыбался. Говорилось это на посиделках в четверг вечером, когда отпустившие своих старпомов по домам командиры собирались поболтать в одной из командирских кают. Посиделки проводились по очереди на разных кораблях, при этом каждый командир старался показать высокий уровень организации службы.

Вот в эту субботу я как раз-таки и вернулся с выходного, поэтому настроение было чудесным, корабельная организация работала как швейцарские часы, комбриг убыл, командир непрерывно делится опытом с другими командирами – так почему бы старпому и не сходить вместе с начмедом, только что осмотревшим больше двух сотен оголённых молодых организмов, проверить состояние корабельных сауны, бассейна и комнаты отдыха?

В обязательном порядке надо проверить санитарное состояние бани! А вдруг командир решит пригласить кого-либо попариться, а она, баня, не изумит гостя стерильной чистотой, уютом и ухоженностью? Позор будет на командирские седины! И горе горькое будет старпому, помощнику, и иже с ними… Я, естественно, такого бардака допустить не мог – баня должна быть проинспектирована с пристрастием. И пошли мы с доктором в баню! Располагается она, читатель, в носовой части корабля и состоит из самой парилки, обшитой светлой осиной и тёмным абаши, с просторными полками, душевой с двумя кабинками и бассейном, в котором легко было поплескаться и вчетвером, и раздевалкой, она же служит и комнатой отдыха.

В бане нас встретил старшина из службы снабжения. Чистые комплекты простыней и полотенец, халаты, тапочки, знаменитое «Банное» мыло, запаренные берёзовые и эвкалиптовые веники… Спросите, откуда эвкалиптовые веники в Североморске? – отвечу – просто до того, как стать старпомом «Удалого», я был помощником командира на БПК «Симферополь», мы ходили на боевую службу в Средиземное море, две недели провели в сирийском порту Тартус, а там этого эвкалипта – немеряно! Поэтому главный боцман старший мичман Литус регулярно устраивал с боцманской командой набеги на местные эвкалиптовые рощи, возвращаясь после таких набеговых операций на корабль с громадными парусиновыми мешками, набитыми ветвями эвкалипта. Все боцманские кладовые были забиты эвкалиптом, а рощи Тартуса после визитов литусовской гвардии напоминали голые вьетнамские джунгли, обработанные американцами дефолиантом «Эйджент орадж». Одни голые стволы оставались после таких визитов! Зато веники из эвкалипта прекрасно смягчали чёрствые души штабных проверяльщиков после возвращения «Симферополя» в родной Североморск! Придёт такой саблезубый проверяльщик на корабль, достанет лопату и давай копать замечания, а старпом, Витя Кудин, невзначай при нём вызовет боцмана и скажет: «А приготовь ты мне, душа моя, веничек эвкалиптовый, я, мол, вечером париться пойду!» И сразу же у штабного просыпается неугасимое желание получить такой же веничек в подарок – ну, а дальше, читатель, Вы сами понимаете!

Поэтому, ясное дело, я, при уходе на повышение на «Удалой», запас эвкалипта переполовинил (естественно, с ведома Виктора).

От распаренных листьев исходил чудесный аромат, мы с доктором мгновенно скинули с себя одежду, схватили простыни и через минуту уже вкушали удовольствие от в меру влажного горячего пара, вольготно развалившись на полках парилки.