2. ШТУРМАН
16 марта 1957 года нас выпустили из училища лейтенантами, выдав на прощание невиданно много денег, полный комплект обмундирования, нательное и постельное белье, байковое одеяло и большой мешок из черной хлопчатобумажной материи, который годился для постели, если его набить соломой.
Деньги за отпуск и длинную дорогу на Тихоокеанский флот я истратил до копейки. К великой радости, во Владивостоке встретил многих своих однокашников. Большинство из них за короткое время после выпуска успели жениться. Ну а женатый человек – «совсем не то, что холостой», черный день он всегда имеет ввиду. Вот они-то, женатые меня и накормили и в гостиницу поместили — ждать назначения. Ждать пришлось не долго, в первое же посещение отдела кадров Флота мне предложили должность… механика, вернее командира группы движения электромеханической боевой части большой подводной лодки «Б-11», базирующейся на Владивосток. Я немедленно согласился.
Пришел в Большой Улисс. Представился командиру — капитану 2 ранга Ошеровичу Я.Ш. и тут же попросил у него денег взаймы.
— Однако, лихой лейтенант мне достался, — улыбнулся Яков Шлёмович и выдал деньги.
Как говорят, пути господние неисповедимы, тем более неисповедимы пути флотской карьеры. Механиком я был с месяц, потом освободилась должность младшего штурмана, а еще через месяц и старшего. Так я стал командиром БЧ-1-4, то есть не только штурманом, но и связистом. Должен сказать, назначение произошло далеко не с бухты-барахты. Предварительно со мной беседовали флагманские штурманы бригады и дивизии, затем помощник флагштура подводных сил флота капитан 2 ранга Назаренко проверил мою работу в море.
В ту весну мне исполнилось 22 года. Лодка (типа «Ленинец») всего лишь на годик была младше меня. Немало удивительного я нашел на корабле.
На носовой надстройке и ходовом мостике грозно выставив стволы, стояли пушки, на новых проектах лодок их уже не ставили; внутри лодки огромные пневматические машинки кингстонов и клапанов вентиляции системы погружения и всплытия выглядели пушками времен парусных линейных кораблей. Система гидравлики вообще отсутствовала, так же не было и устройства для работы дизеля под водой, зато имелся нормальный деревянный «тузик», который хоронился под палубою в обширной надстройке. Навигационное оборудование также не отличалось новизной. Правда, имелся гирокомпас, но на мостике стоял обыкновенный магнитный компас с пеленгатором. Вертушечный лаг с выдвижным устройством в надводном положении работал не надежно, а под водой «показывал погоду». Отсутствовала радиолокационная станция.
Вскоре после назначения командиром боевой части уже не флагманские специалисты, а само море проверило меня на «укупорку». Едва закончив отработку второй курсовой задачи, лодка вышла в длительный поход с группой научных сотрудников по программе Международного геофизического года. Предстояла работа по замерам параметров некоторых физических полей земли в Охотском море и районе Курило-Камчатской океанической впадины.
Ой как несладко пришлось мне в этом первом длительном походе в качестве штурмана. Кроме всяких сложностей штурманской работы, на меня, впрочем, как и на всех, навалились сложности походной жизни. Конечно, мне пришлось бы еще хуже, не будь рядом верного друга, однокашника и земляка Николая Ивановича Липашева. К нам на лодку Коля был назначен незадолго до выхода корабля на должность командира рулевой группы. Я на него во всем полагался. Штурманскую вахту мы несли по очереди, но в особо штормовую погоду, видя мои страдания, он нередко подменял меня раньше положенного времени. Должен сказать, что и другие моряки в боевой части были исключительно добросовестными и надежными в исполнении своих служебных обязанностей. Я до сих пор, а прошло более 30 лет, с теплотой и благодарностью вспоминаю старшину команды рулевых-сигнальщиков боцмана главного старшину Гузеева, командира отделения штурманских электриков старшину 1 статьи Прохорова, старшину команды радиотелеграфистов главного старшину Головача. Все мы, офицеры и старшины, были примерно одного возраста.
Командир БЧ-2-3 ст.л-т Ошерович Я.Ш.(1945г.)
Охотское море встретило нас свирепыми октябрьскими штормами. В назначенном районе мы 4 — 5 раз в сутки погружались на глубину в установленные планом похода точках для проведения замеров. Работа требовала елико возможно точного знания места подводной лодки. Возможности же обсервации были крайне ограниченные. В удаленных от берега районах выручал только астрономический способ определения места. Но осеннее небо не прояснялось по нескольку суток, циклоны, как им и положено в октябре, следовала один за другим.
В одну из ночей, после нескольких пасмурных суток командир увидел на небе желанную звезду и вызвал меня с секстаном на мостик. Я поднялся. На мостике кроме командира, одетого в резину и принайтованного к ограждению рубки, никого не было. Качало немилосердно. Порой волна полностью накрывала корабль.
- Штурман, попытайся поймать хотя бы пару звезд, видишь окна появились и горизонт наметился. Я буду держать тебя, — с этими словами Яков Шлёмович взял меня за шиворот.
Подводная лодка «Б-11» залив Арива
Я прильнул и окуляру ночной трубы секстана и за четверть часа сумел-таки замерить высоты двух светил. Но едва командир выпустил меня из своих рук, как нас накрыла огромная волна. Тут же я почувствовал, что потерял физическую связь с кораблем. Меня куда-то понесло. К счастью, я рукой зацепился за что-то металлическое. Волна прошла, и я повис на леерном ограждении мостика. Благополучно выкарабкался и на четвереньках уполз в люк, чтобы обсохнуть и отогреться возле работающих дизелей.
Командир БЧ-1-4 лейтенант Балакирев М.Н., пл «Б-11», залив Восток
Купель получилась неприятной, но мы все же получили обсервованное место, что было весьма кстати — наутро предстоял проход через пролив Надежды между вулканическими островами Матуа и Расшуа.
К Курилам подошли в спокойную погоду. Скалистые острова, с курящимися вершинами, исторгнутые из океанских глубин, казались фантастическими. моряки непрерывно просились на мостик полюбоваться чудом природы и не могли наглядеться. Я получил возможность точно определить место по береговым ориентирам. Ошибка в счислении плавания оказалась вполне допустимой, помог строгий учет течений, описанный в навигационных справочниках.
Любоваться земными красотами нам пришлось не долго. Со стороны океана нашел непроницаемый туман, и к Матуа, вблизи которого нам надлежало лечь на грунт, подходили вслепую.
Пребывание на грунте — желанное для подводника «занятие» — покой, нега (конечно, имеется, ввиду мирное время). На сей раз, однако, было по-иному. Лодка то и дело вздрагивала, подпрыгивала, валилась то на один, то на другой борт. Гигантские силы сотрясали земные недра. Обладатель этих сил жил беспокойной жизнью. Его беспокойство передавалось людям. Ими земная твердь уже не воспринималась таковой.
В конце похода лодку настиг жесточайший шторм. Волны так потрепали старушку, что под водой нам плавалось с великим трудом. Был погнут баллер носовых горизонтальных рулей — стальная поковка диаметром сантиметров в двадцать – в результате носовые рули заклинило; был сорван кингстон одной из балластных цистерн вместе с выгородкой и вогнан во внутрь цистерны; сорван лист обшивки с надстройки, разбиты стекла ходовых огней и верхней головки перископа, перископ и огни залило водой. Любопытно, что даже сходню, которая крепилась под палубой, свернуло в клубок. Возникает вопрос: почему командир заблаговременно не ушел от шторма на глубину? Ответ: не знаю. Вероятно, по каким-то причинам нельзя было погружаться.
«Б-11». Обед. Слева на право: л-т С.Вовк, ст.л-т А.Репин, л-т Н.Балакирев, ст.л-т Ю.Берман, л-т Н.Липашов, л-т Е.Стансков
Во Владивостоке нас встречали жареным поросенком, словно мы возвращались из боевого похода.
Вечером научные сотрудники пригласили меня в ресторан «Челюскин» на прощальный ужин (они уезжали в Москву). В дружеской беседе один из них, высокий худощавый молодой человек, признался, что за время похода он приобрел седину в волосах. Оказывается, после большого шторма вплоть до прибытия в базу он все время ждал момента, когда грохочущий за бортом предмет пробьет корпус корабля и все будет кончено. Предмет громыхал как раз рядом с койкой, на которой он постоянно лежал в надводном положении, так как сильно укачивался. Удары, действительно были крепкие, но, по мнению нашего механика Кости Заславского, вовсе не опасные. Тогда мы не знали, что бьется оторванная штормом кингстонная выгородка и виновником шума считали и раскрепившуюся чушку твердого балласта. Однако то и другое в ограниченном пространстве нижней части цистерны вреда не могли нанести. А человек страдал, страдал из-за своего неведения, но поделиться своими страхами с кем нибудь из экипажа, остерегался. Такая уродливая стеснительность встречается среди молодых людей.
Незнание — родитель страха. В подтверждение этого тезиса можно привести достаточное число подобных фактов из практики подводного плавания, однако, сошлюсь почти на анекдотичные случай, хотя не уверен, будет ли это к столу – речь — то зашла о ресторане.
Автор с сыном на пл «Б-72»
Происшествие случилось в упомянутой ранее черноморской бухте Судак. Лодка стояла на якоре. Все, кроме вахты, отдыхали. Была тёмная, необыкновенно тихая ночь, лишь неугомонный рокот репитера гирокомпаса нарушал…, пожалуй, не нарушал, а подчеркивал тишину, овладевшую мостиком корабля. В дремотном безмолвии подходила к своему концу «собака». Вдруг в районе надводного гальюна раздался душераздирающий вопль: «А-а-а! Осьминог!» На лодках всем, кто желает подняться из отсека наверх, принято спрашивать разрешение на это у вахтенного офицера. На сей раз разрешения никто не запрашивал, и никого, выходящего из люка, вахтенный офицер не заметил. Нечистый что ли орет, да и какие осьминоги могут быть в Черном море? — подумал он и потребовал вынести ему аварийный фонарь. Вахтенный центрального поста вынес фонарь и осветил кормовую часть ограждения рубки. Удивленному взору присутствующей вахты предстал прикомандированный на выход в море доктор со спущенными штанами и… воробей бьющийся между оголенными докторскими ногами. Оба они — и доктор и воробей — были смертельно перепуганы. Кто на море не бывал, тот и страху не видал.
Спросите: откуда воробей взялся на лодке? — Нередко случается заблудившимся в туман птичкам залетать на корабли.
После похода предстоял ремонт лодки, а я поехал на родину в отпуск. В отпуске внезапно женился. Если бы моя Галина Николаевна знала тогда, какие житейские испытания выпадут на ее долю, наверно, отказала бы такому жениху Достаточно сказать, что за время моей службы ей пришлось устраиваться на временное жительство дважды во Владивостоке, раз в поселка на побережье залива Владимир, четыре раза в Ленинграде, дважды на Камчатке, дважды в Полярном, трижды в Лиепае, сколько раз пришлось переезжать с квартиры на квартиру, так сказать, внутри указанных географические мест — трудно вспомнить.
Не буду останавливаться на прочих бытовых неурядицах, пережитых женой в томительные очередях в ожидании квартиры, унизительных поисках временного угла, вынужденном оставлении только что приобретенных вещей и т.д. и т. п. Благо, что все хорошо кончилось, все она выдержала. Родила и воспитала сына, который продолжил дело моей жизни. А теперь и отличную внучку бог нам дал.
Это теперь. А тогда — на второй день после регистрации брака мы укатили на Дальний Восток к месту моей службы, где не было у меня ни кола, ни двора. Проезжая Новосибирск отправил телеграмму друзьям: встречайте, еду с женой.
Во Владивостоке нас встретил командир БЧ-3 Слава Вовк.
— Поехали, вам выделено шикарное гнездышко, — радостно объявил Слава, когда мы вышли из вагона.
Приехали в Улисс. В казарме на береговой базе нас ждала целая делегация моряков родной «Б-11». Делегация хором поздравила молодоженов с законным браком и вручила внушительных размеров бронзовой ключ с цепью и пластинкой в виде сердечка. На сердечке было выгравировано: «Ключ от семейного уюта». Когда двери «семейного уюта» распахнулись, глаза у моей жены расширились, и она тихо произнесла: «Ого…».
Удивиться было чему. «Гнездышко» представляло собой матросский кубрик человек на тридцать с бетонным полом. В углу кубрика стояла заправленная койка армейского образца, в огромном помещении она выглядела детской кроваткой; середину занимал огромный сколоченный из досок стол, накрытый красным плакатным ситцем; на стенах висели бумажные плакаты с текстами из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова.
Делегация вскоре оставила нас. Мы пообедали консервированными крабами, и я ушел на службу. А когда вечером вернулся, увидел жену, старательно моющую бетонный гектар пола носовым платком, который она окунала в воду, налитую в банку из-под крабов.
Так началась моя семейная жизнь. Она достаточно лирична, но описание ее не входит в мои планы, поэтому возвращаюсь к служебным делам.
Как только закончился заводский ремонт подводной лодки, пришло поразительно «логичное» решение: корабль разоружить, моряков старших возрастов уволить в запас, младших — распределить на другие лодки.
Осенью мне предстояло уезжать в Ленинград на классы совершенствования по штурманской специальности. Все корабельные офицеры разъехались по новым местам службы. Коля Липашев ушел штурманом на подводную лодку 613 проекта, которая базировалась на бухту Конюшкова. В ожидании осени остался один я с командой в 15 человек. Матросов никто не брал потому, что в соединении не одна наша лодка подлежала списанию из боевого состава. Но нам в первое время работы хватало и у себя. Надлежало сдать в тыловые органы материальную часть, которая не выработала установленные сроки службы. Задача при нашей бумажной круговерти — адская. Однако справились с ней — все сдали, а что не могли сдать заактировали, списали. Загвоздка вышла лишь с кроватными дужками — такими загнутыми железными трубочками, которые венчают спинки солдатских коек. Казарма была старая — довоенной постройки, и двухъярусные койки в казарме стояли с той поры. Когда верхние койки устанавливали на нижние с них — нижних — дужки пришлось снять. Потом они затерялись. Когда и кто их потерял — одному богу известно. Описание злосчастных дужек тягостно читать — не правда ли? — а каково их списывать? Такая же канитель затеялась с готовальней — обычным ученическим нехитрым чертежным прибором. С матросами сотни всевозможных механизмов демонтировал и сдал на склады, списал в ОФИ не выработавшие свой моторесурс дизельные двигатели мощностью по полторы тысячи лошадиных сил, а вот за 30 дужек и готовальню пришлось заплатить в КЭЧ своих кровных — сколько бы вы думали? — аж три рубля. Если бы я знал, что можно откупиться от беготни по конторам деньгами, без разговоров заплатил бы 30 рублей. Когда теперь, закончив службу, я сталкиваюсь с гражданскими жилищно-коммунальными организациями, родственными военным КЭЧ, невольно вспоминаю те кроватные дужки.
По окончании расчетов с тыловыми органами для меня и для команды наступили бездельные дни. Безделье для военного моряка — самое пагубное «занятие». В это время так и тянет туда, куда не положено. Корабельный состав флота сокращался, в моем положении тогда оказались многие. Как рыбак рыбака, так и бездельник ничем не занятого, видит из далека. Встретив друг друга, они обычно начинают с домино, а заканчивают… как получится.
У нас получилось конструкторское бюро. В состав КБ вошли капитан-лейтенант Гриднев, старший лейтенант Родионов, лейтенант Балакирев и Главный конструктор, которым сам себя назначил — флагманский ракетчик бригады капитан-лейтенант Малофеев. В то время ни одна лодка бригады ракет (кроме сигнальных) не имела, а флагманский специалист по ракетному оружию был, и он, конечно же, как нельзя лучше вписался в нашу компанию. Мы сразу взяли быка за рога: в сжатые сроки сконструировали и изготовили оригинальный ракетный комплекс. Склеили из газетной подшивки ракету длиной метра в полтора и начинили ее порохом от списанных винтовочных патронов. Стартовую установку соорудили из табуреток. Оригинальность нашего замысла заключалась в том, что в отличие от мировой практики, сработанная нами твердотопливная баллистическая ракета должна была стартовать не с вертикального положения, а под углом 60 градусов, с тем чтобы вылететь в распахнутое окно, поскольку старт был запланирован из рабочей комнаты Малофеева на первом этаже штаба. От стартовой установки провели пороховую дорожку в коридор. Когда все было готово, состоялось предстартовое совещание, на котором главный конструктор объявил время старта – 13 часов 05 минут. По его расчетам в это время штабное здание должно опустеть — все уйдут на обед.
В строго назначенное время поднесли спичку к пороху. Огонь побежал к ракете. Из сопла вырвалось пламя, и наше изделие рвануло в окно. Весь нижний этаж заволокло зловонным дымом. Свои головы мы завернули в кители и не двигались. Тут нас и застал начальник штаба капитан 2 ранга Я. И. Криворучко. Он заработался в своем кабинете на втором этаже, и, когда дым докатился до него, пошел искать источник задымления. Весь состав конструкторского бюро, за исключением меня, подвергся дисциплинарному воздействию. Яков Ионович меня помиловал за малостью лет и звания, но приказал обновить со своей командой гаревую дорожку от штаба до камбуза, дабы, как он выразился, от безделья не бесились.
Во исполнение приказания моряки возили от кочегарки на дорогу шлак. Шлак укладывали и обливали отработанным машинным маслом, трамбовали ручными бабами. Работенка, конечно, не флотская, и мои подопечные заскучали. От скуки стали убегать вечерами на танцы в Диомид. Пришлось усилить контроль. И вот однажды поздним вечером встречается мне около казармы самый тихий, старательный моряк старшина 2 статьи Миша Протопопов, с которым год назад вместе в партию вступали.
- Откуда шагаете, товарищ Протопопов?
- Получается, что из самоволки возвращаюсь, на танцах был.
Я очень расстроился от бесплодности усилий по поддержанию дисциплины.
Падению дисциплины способствовала общая обстановка в стране и на флоте. По инициативе Н. С. Хрущева шло крутое на 1200 000 сокращение Вооруженных Сил. Мероприятие, наверно, нужное, но, как у нас часто бывает, рьяные исполнители решений по части разрушения даже толковый замысел быстро доводят до абсурда. От черноморцев слыхал в те годы такую шутку: из Москвы на Черноморский флот прилетела представительная инспекция для проверки авиационного полка, но оказалось проверять некого и нечего – полк расформирован, самолеты отправлены на переплавку.
Резались корабли действующие и недостроенные. Закрывались военные учебные заведения. Шло массовое увольнение кадровых военнослужащих. Созывались офицерские собрания, на которых участники уговаривали друг друга поскорее уйти с военной службы и включиться в коммунистическое строительство. Хрущев принародно упрекал военных пенсионеров, дескать, большинство из них еще быка за хвост могут удержать, а им приходится зря деньги платить. Газеты, радио, телевидение прославляли адмирала, решившего стать председателем колхоза, полковника быстро освоившего профессию токаря, майора Чижа, удостоенного звания Героя социалистического труда за успехи в выращивании поросят. Военный в глазах цивильного миролюбивого населения стал тормозом локомотива, мчащегося на всех парах к коммунизму. В трамвайной тесноте не однажды слышал ворчание в адрес офицеров: «А эти дармоеды куда лезут? Много получают, можно на такси ездить».
Несколько лет командуя кораблем, имел возможность убедиться в нежелательности резких маневров, крутых поворотов. Если нет острой необходимости, то лучше дать команду «Право (лево) руля» чем «Право (лево) на борт» — меньше нагрузка на рулевое устройство и энергетическую установку. А дизельный двигатель вообще нельзя переводить с малого хода сразу на полный – загубишь машину. Думаю и государственному кораблю противопоказаны резкие повороты, тому можно найти не мало доказательств, порывшись в биографиях «великих кормчих». Доказательства истинности сказанного скоро последовали. Уже в конце 1961 года положение в Германии обострилось настолько, что пришлось задержать очередное увольнение в запас, а через год вследствие кубинского кризиса мир буквально повис на волоске над пропастью войны.
По решению самых высоких инстанций в число закрывающихся военных училищ был включен ряд учебных заведений, готовящих кадры политработников. Очевидно, предвидя нежелательные последствия этого шага, инстанции пониже решили для восполнения убыли политсостава через специальные курсы пропустить офицеров командного профиля с тем, чтобы, послужив политработниками, они могли вернуться, если пожелают, на командные должности.
Во исполнение этого, последнего решения начальник политотдела дивизии капитан 1 ранга Загитов и пригласил меня на беседу. Объяснив ситуацию, он предложил мне вместо штурманского факультета идти на факультет политработников тех же Высших специальных офицерских классов. В ту пору не было принято отказываться от предложений начальства всем, а уж коммунистам тем более. Я согласился.
Классные воспоминания!