Сикорская Л. Впереди танка по минному полю

Жизнь начинается тогда, когда мы впервые осознаем, как близок ее конец.

Алька очнулась от дикой головной боли и сильной жажды.

— Очухалась?

Алька прищурилась. Перед ней стоял мужчина в непонятно какой форме, но на рукаве ясно «сигналили» желто-голубые линии.

— Встать! Встать, стерва!

Женщина медленно, сначала согнув коленку, оперлась на нее, потом на руку, приподнялась.

— Так, значит ты военный врач, — в руках мужчины были ее документы, которыми он бравировал, показывая свое превосходство в сложившейся ситуации, — Ну, что, Алина Григорьевна, значит поговорим по-военному. Русская, стало быть.

— Русская.

— Я, тут смотрю, что из Севастополя.

— Я родилась в Севастополе, — ответила Алька пересохшими губами.

Военный, сначала подошел к окну, от которого Алька стояла недалеко, постоял так несколько секунд, неожиданно развернулся и со всей силы ударил ее по лицу.

Приняв удар, женщина еле удержалась на ногах.

— Крепкая, сука.

На губах у Альки появилась кровь.

— А, вы, хорошо говорите по-русски, майор. Можете говорить по-украински. Я понимаю. Русский вы же ненавидите.

— Да, невже.  Може ти нам ще вiрши зачитаєш? Гриня, а ну iди сюди. Концерт побачиш. (Да, неужели! Может ты нам еще стихи прочтешь? Гриша, иди сюда. Концерт посмотришь).

В комнату вошел еще один военный. Он посмотрел на Альку и обратился к сослуживцу, садясь на стул, кладя ногу на ногу. На ногах были потрепанные кроссовки.

— Та що ти з нею розмовляєш. Дай пацанам. Давно баб не чіпали. ( Да что ты с ней разговариваешь. Дай пацанам. Давно баб не тискали.)

— Зачекай, ще встигнеться.(Подожди, еще успеется).

Майор близко подошел к Альке.

— Читай! Тiлькi виразно.  Може в останнiй раз. ( Читай!Только выразительно. Может последний раз.)

Алька стала читать:

— Ні, я хочу крізь сльози сміятись,

 Серед лиха співати пісні,

 Без надії таки сподіватись,

 Жити хочу! Геть думи сумні!

 Я на вбогім сумнім перелозі

 Буду сіять барвисті квітки,

 Буду сіять квітки на морозі,

 Буду лить на них сльози гіркі.

— Тарас Шевченко, — произнес сидящий на стуле, тщательно разжевывая жвачку.

Алька молчала.

Майор снова ее ударил кулаком по лицу.

— Нет. Это стихи Леси Украинки, — произнесла женщина, вытирая окровавленные губы, продолжив, —

«І від сліз тих гарячих розтане

Та кора льодовая, міцна,

Може, квіти зійдуть – і настане

Ще й для мене весела весна». ***

— Роздягайся. Чула? Роздягайся до гола! (Раздевайся. Слышала? Раздевайся до гола!)

Алина стала снимать одежду. Она понимала, что последует за этим. Офицеры молча смотрели на происходящее.

— Гарне тiло. I шiя така красива, груди. Ми вас не звали, жіночка. Так що, пробачай. (Красивое тело. И шея такая красивая и груди. Мы вас не звали, женщина. Так, что извиняй.)

— Правда не з вами. Вы зганьбили свою землю і свій народ. Я знаю, що зі мною ви зробите. Так діяли фашисти. Починайте. (Правда не с вами. Вы надругались над своей землей и народом. Я знаю, что вы со мной сделаете. Так поступали фашисты. Начинайте.)

— Ну що, Гриня, почнемо? Не терпеться, бачиш.

— А що? Ти, сука, бачила, як ми ваших погнали за кручі? Як же ви збирались швидко зi своїми палатками з червоними хрестами. Так вас, сук, до Москви попрем! (А что? Ты, сука, видела, как мы ваших погнали? Как же вы собирались быстро с палатками со своими красными крестами. Так мы вас до Москвы погоним!)

Грыня смотрел Альке прямо в глаза волчьим холодным взглядом. В нем было столько ненависти и презрения. Так смотрят волки на жертву перед тем, как вцепиться ей в горло. Но это происходит не всегда. Только тогда, когда волк видит перед собой равного себе противника по силе духа. Волк будет медленно наносить жертве много рваных ран, изматывать его, заставлять истекать кровью. Убить самому и остаться живим — закон волка. Таков закон и войны.

В эту минуту, майор произнес:

— Цю тварину зганьбить мало. Сідай, Гриня у танка, і нехай вона іде по мінному полю. Хай для неї настане «весела весна». Даром вона нам тут вірши читала. Iди, сука, на подвiр’я о так, голою. ( Эту тварь обесчестить мало. Садись, Гриша в танк, и пусть она идет по минному полю. Пусть для нее настанет » веселая весна». Даром она нам тут стихи читала. Иди, сука, во двор вот так, голой.)

Алька стояла раздетая среди разрушенного двора украинской деревни. Еще совсем недавно, они приходили в этот двор за колодезной водой. Было запрещено пить такую воду. Могла быть отравленной. Но она была чистой, вкусной и такой, которой можно было напиться.

— Води дайте, — тихо произнесла Алька.

— Обiйдешся. Гриня, хай с початка погуляє с квiточками, а тодi гагни по нiй, щоб розлетiлась на шматки. (Обойдешься. Гриша, пусть сначала погуляет с цветочками, а потом шваркни по ней, чтобы на кусочки разлетелась).

Алька стояла впереди танка и слышала, как он заводится, запуская дизель стартером. Это особенный звук. Словно по нервам. Солнце палило нещадно. «Неужели я сейчас умру?» — подумала она, — » Господи, пусть это будет быстро».

За спиной начала движение машина и женщина пошла. Шаги были робкими. Словно первые шаги ребенка. В ее голове не мелькали картины прожитой жизни, она не обращалась к родным и близким. Аля видела перед глазами, как она сидит у отца на коленке в платьице и в украинском веночке из маков. Ленточки смяты,потому, что Алька заплетала их в две косички.

Почему-то мелькали кадры из фильма «В бой идут одни старики»:  — «Как же вы не заметили? Мы же сегодня над моей Украиной дрались ….

…небо — голубее. И земля зеленее! Алька подняла голову к небу. Там, почти под облаками летали ласточки. «Я не знаю, какой мы с тобой подвиг совершим, но то, что… эта девочка на войне…» . «Девочка на войне…, Боже мой, сейчас кажется, что мне пятнадцать! Это же самый счастливый возраст! Умирать в таком возрасте хорошо. Умираешь счастливой, без груза тягот взрослой жизни и не прощенных ошибок».

Танк стал набирать скорость, и Алька участила шаг.

«Надо молиться», — продолжала она думать, — «Отче Наш, еже еси на небесах… Я плохо, Господь, молилась тебе. Прости меня. Но, если ты меня слышишь сейчас, помоги нашим справиться со всем этим ужасом. Пусть прекратится эта вражда между народами. Господи, пусть не умирают дети. Господи, прости меня за вольное иди невольное зло, которое я причиняла».

Она ступала босыми ногами по выжженной земле, которая была колючей, черной, но местами, из выкорчеванного черноземья, пробивались ромашки и васильки.  Танк был близко. От него исходил жар ада. Запах солярки душил и горло начало хватать спазмами. Алька поняла, что, если понадобиться кричать, она не сможет выкрикнуть ни звука.

Зловещая железная машина ее почти настигала.

Алька поняла, что если она начнет бежать, в нее выстрелят. Если будет продолжать идти, как шла — ее раздавят.

» Папочка, родненький. Я этого не выдержу. Я этого не выдержу. Скорее бы… «, — Алька остановилась, руками закрыла глаза. Остановился и танк.

Полнейшая тишина. Был слышен стрекожет кузнечиков, ощущались волнообразные прикосновения легкого чуть прохладного ветра и запах искореженной войной земли.

«Я приду сквозь метель

В незнакомой ночи.

Потеряв ориентиры и цели.

И давно уж звучат,

В тонких струнах души,

Звуки белой январской метели…», — Алька вспомнила эти слова неожиданно, мгновенно. Она отстранила руки от глаз и поняла, что танк не двигается. Постояв так некоторое время, она сделала шаг, потом второй. Танк стоял неподвижно.

Не оборачиваясь, Алька сделала шаг более уверенным, и … побежала.

Танк стоял словно в нем никого не было.

И в это мгновение, в сторону деревни заработали наши зенитки. Алька бежала сломя голову среди пыли и грохота, а в голове у нее звучали слова:

«Нельзя любимых не любить

В минуты тяжких испытаний.

И взгляд от взгляда отводить

Наделав горьких замечаний.

Нельзя любимых не любить,

Когда в глазах мольба немая.

И взгляд от взгляда отводить,

Как будто бы не понимая.

Нельзя любимых не любить,

Когда им боль взрывает сердце.

И взгляд от взгляда отводить,

И тем добавив в рану перца…»(С. Аксенов)

Неожиданно, Алька увидела траншею. Она бросилась в нее и легла лицом к земле, прикрыв голову руками.

Над головой рвались снаряды и горела земля от них.

«Любовь — начало всех начал,

и с ней под силу все преграды!

Как часто я не понимал,

Как надо делать, как не надо…» — звучащие откуда-то стихи, словно молитва спасали, чтобы не сойти с ума.

Потом прозвучал рядом взрыв, и Аля почувствовала острую боль в спине. Она потеряла сознание.

Очнулась к вечеру. Попыталась двинуться — не получилось. Страшная боль сковала все движения. Алька повернулась на спину, заметив, что она вся в крови. Собрав все силы, стала выбираться из окопа. Поднявшись, Алька увидела вдалеке стоявший танк. Он был не подбит, но стоял как-то странно. Выбраться из окопа не удалось.  Боль не давала возможность упираться руками.

— Господи, родненькая ты наша. Да как же ты так, — Алька повернулась, и все в глазах расплылось. Она увидела на нашивке «Z».

Открыв глаза, Алина Григорьевна поняла, что она в госпитале.

— Пить, — попросила она.

— Очнулась! Ну, слава Богу. Напугала ты нас, — над ней склонилась коллега и подруга, — Сейчас главного позову. Просил.

В палатку заглянул главный врач.

— Моя ты, дорогая! У меня из-за тебя лысина посидела. Сначала мы тебя не обнаружили после смены дислокации, а потом тебя доставили голую и полуживую. Знаю все, знаю. Ты только молчи.

Алька слегка улыбнулась.

— Рана не страшная, осколочная. До свадьбы заживет.

На этот раз Алька расплылась в улыбке.

— К тебе сейчас подполковник подойдет, поговорить. Он предупрежден, чтобы не долго. А, так, отдыхай.

Алька рассказала подробно, что с ней случилось.

— Ты можешь назвать хоть какие-то приметы этого Грини? Это очень важно, — подполковник все подробно записывал.

— У него на правой руке татуировка: волк, а в зубах кинжал. И … у него были старые очень изношенные кроссовки.

— Кличка у этого отродья » Волк». Страшный человек. И, как они тебя там не растерзали? За ним такие преступления числятся, в голове не умещаются по злодейству. Повезло тебе, Алина Григорьевна. Заново на свет родилась.

— Товарищ, подполковник. А почему остановился танк? Почему он меня отпустил?

— Никто тебя, Алина Григорьевна и не отпустил. Инфаркт случился с этим Гриней. Умер мгновенно. Отдыхай. Выздоравливай.

Подошла фельдшер.

— Давай укол сделаю.

— Катя, ты знаешь такую поэтессу Лесю Украинку?

— Конечно знаю. В школе проходили. Она парализованная была.

— Послушай, как звучат ее стихи на русском:

«Нет, смеюсь я сквозь слезы как прежде,

Звонкой песней встречаю беду!

Со своей безнадежной надеждой

Буду жить я, а тучи уйдут.

Я сажаю в бесплодной пустыне

Семена неземной красоты.

Чтоб ростки на ветру не остыли,

Поливаю слезами цветы.

И от слез тех горячих растают

Эти льды, что как камень тверды.

И вернутся домой птичьи стаи,

И взойдут среди праха цветы.».

— Красиво…

— Катя, дай бумагу, любую. Я стихи должна срочно записать.  Их кто-то написал для меня, чтобы спасти…

«Любовь — начало всех начал

И с ней под силу все преграды … ».