Стоя у иллюминатора своей каюты, заслуженный командир передового корабля, капитан-лейтенант Борис Хмарский наблюдал, как большие холодные капли дождя, сорванные ветром с мрачных серых туч, нещадно били по матово-серой надстройке соседнего СКР.
Эти всклоченные и хмурые, как с тяжёлого похмелья, тучи плотно закрыли все небо и неподвижно подвисли над свинцово-серыми водами гавани. Невесёлая картинка! Настроение тоже было под стать погоде. Отсюда и такие нестандартные сравнения − с похмелья. Вот-вот!
«Понедельник начинается в субботу» − он уныло, вслух, процитировал название фантастической повести братьев Стругацких, потёр разламывающиеся виски и усмехнулся. «Что верно − то верно, и, главное, − ну никакой фантастики!».
Дело в том, что в минувшую субботу в одном укромном «комплексе отдыха» была проведена рядовая «баня» для знатоков и любителей такой божественной процедуры. Все должно быть классически правильно, но…. В духе традиций запланировано было только употребление травяных чаев, кваса и пива – как самого − самого тяжелого напитка, уже на финише. Нет, честное слово, так оно должно было и быть, чинно и благородно! НО!!!
Эх, вот уж это русское многозначительное «но»! Никто никогда у нас не собирается злоупотреблять алкоголем! Точно! Вспомните сами! Потом всё случается само-собой, спонтанно, как-то, по непонятным мистическим причинам и обстоятельствам! Видно, где-то что-то ломается! Как говаривал профессор Преображенский – в головах! Скорее всего …
Вот, там у одного участника «неожиданно» образовался день рождения. Совсем неожиданно! Наверное, он и сам не знал, да! И, как говорится, «у него с собой было». Причём, в обеих руках по сумке, которые просто физически не могли быть застёгнутыми!
А день рождения − это именно тот один из немногих поводов, когда отказаться от тоста может совсем не каждый. А тостов бывает много, и все − за виновника. Хоть мы и не кавказцы, но обидеться, если нас игнорируют тоже можем… без замечаний! Так что…
И в воскресенье состоялось тоже самое мероприятие, абсолютно по тому же поводу, но – в более расширенном кругу, с жёнами, с официозом и церемониалом в цивильной обстановке на квартире у именинника. На всякий случай, жёнам не сказали, что репетиция дня рождения у Левы уже состоялась… Они могут не так понять, а юмор у них несколько иной, и реакция не всегда адекватная… Все было по второму кругу, и все было снова весело и здорово!
Но вдруг, да так подло и внезапно, без объявления войны, взял и наступил понедельник. Прямо, как расплата, как карающая длань Немезиды. (Или кого там ещё? О Боже, как туго сегодня открываются крышки сундуков памяти!) Заедают и скрипят!
По дороге на корабль, он клял себя на чем свет стоит за вчерашнюю несдержанность, покаянно клялся сам себе что больше так не будет и сам себе же искренне верил. Ситуация! Организм твой отравлен, а ты пытаешься его заставить не только существовать, но и нормально функционировать, притворяясь, как ни в чем ни бывало. А он, бедолага, страдает и отчаянно сопротивляется. А матерится!!! Иначе чего так бурчит желудок и кишечник, а?
К тому же, чтобы не смущать своих начальников и подчинённых утренними напоминаниями о вчерашнем застолье, отчаянно морщась, Борис (древний рецепт, призванный не дать смраду перегара вырваться наружу), проглотил целую столовую ложку подсолнечного масла. Противная вещь! И теперь от этого (а может, и не только) его слегка мутило.
Кефир, чай, кофе – слабоватые лекарства против такого «отравления». Но применить радикальные средства не давала совесть. С утра дышать «свежачком» на подчинённых – очень дурной тон! Тем более, требовалось выполнить ряд обязательных для понедельника командирских мероприятий, что уже предполагало общение со многими людьми. При попытке извлечь что-то из памяти, Борис прямо-таки слышал, как эти самые пресловутые шарики, отвечавшие за мыслительный процесс, грохотали, катаясь в опустевшей голове по ржавым логическим дорожкам, вызывая мучительную боль и задерживая ответы на запросы к этой самой памяти. Б-р-р-р!
На сигнальном мостике шла предобеденная приборка и над головой невыносимо грохотали сапоги матросов, затеявших какую-то возню. «Здоровье им девать своё некуда!» – завистливо поморщился страдающий Борис. Наконец-то это мучительный для сегодняшнего дня процесс, завершался. Наступал долгожданный обеденный перерыв. Скоро обед, а там – каюту, и спать, спать, спать, — хотя бы минут семьдесят!
И тут он решился. Ей-Богу, не из-за любви к процессу, а только от безвыходности и для восстановления личной боеготовности в послеобеденный период. Из припрятанной в сейфе бутыли налил себе в чайный стакан с фирменным командирским серебряным подстаканником чистого спирта, на треть объёма, и двинулся к умывальнику, открыл было кран, и …
И вот тут раздался вежливый стук в дверь каюты, затем деликатное:
− Разрешите? – и дверь в ту же секунду распахнулась. В проёме стоял замначпо бригады, который зашёл на корабль к замполиту по каким-то своим делам, но, как воспитанный офицер, счёл своим долгом, как гласят документы, представиться командиру, а, попросту говоря − с ним поздороваться.
Прятать стакан было глупо, доливать стакан водой − ещё глупее. Сразу пойдёт запах по всей каюте.
И Борис героически отхлебнул спирт, не моргнув и глазом, и сделал приглашающий жест. Заходите мол, дорогой Виктор Павлович! Но тот отказался, и офицеры обменялись парой-другой малозначительных фраз, стоя у дверей. Во время этого разговора Хмарский «непринуждённо» прихлёбывал, как воду, спирт из стакана, выдыхая во внутрь себя. Так ему казалось, по крайней мере. Но вот, наконец-то, дверь за капитаном 3 ранга закрылась.
Политработник или не обратил внимания на стакан, или дипломатично сделал такой вид.
Хотя – вряд ли! Кого хочешь передёрнет, если наблюдать такую пытку воочию, зная суть происходящего. Значит, не обратил внимания – успокоил себя Борис.
Он перевёл дух и удивлённо покачал головой: – ну, надо же, выхлебал мелкими глотками граммов сто двадцать чистого «шила»!
Это был поступок, достойный удивления! Ладно бы – залпом, бывало и не раз, но «смакуя», и мелкими глотками?! И тут же, почувствовав пожар первой степени внутри себя, он опрометью кинулся заливать вулкан в организме водой из умывальника. Все нёбо, щеки и гортань онемели, как от анестезии. Еще бы!
Так, чем бы теперь закусить? Осмотр ящиков стола не дал никаких результатов. Там все было расположено на своих местах, а вот места для закуски в рабочем столе, у аккуратиста Хмарского, естественно, предусмотрено не было. Надо бы вызвать вестового! Рука потянулась к кнопке звонка в буфетную, но тут опять распахнулась дверь.
О, Боже! Это когда-то кончится? Без стука и формального запроса разрешения, (признаками воспитанности и внутренней культуры можно пренебречь, какие условности между друзьями?), заметно пригнувшись, в неё вошёл рослый друг-приятель и командир соседнего корабля Лева, косвенный виновник его сегодняшних страданий. Впрочем, резонно опроверг самого себя Борис, никто насильно в него ничего не заливал! Это если быть справедливым к себе до конца…
Лева плюхнулся на свободный стул, и стал жаловаться на головную боль, и живописно сравнивать своё состояние с состоянием кошки, прокрученной в стиральной машине.
− Все! С такой пьянкой я решительно завязываю! – подытожил он свое выступление.
− Оригинально! Уж кто бы говорил! − саркастически поддел его страдающий Хмарский, − А кто начал-то?
— Ты тоже не лучше выглядишь – «успокоил» его, парируя выпад. Лева, − а если бы я не проставился за день рождения, вы бы меня съели, и ты не был бы в числе защитников!
Замечание Левы обидное, но − по существу! Так бы оно и было.
− Да нет, я это… у меня … отравился, короче, … или аллергия, какая-то… вот! Организм озверел из-за какого-то проглоченного в злой час продукта, наверное.
А в это время, «шило», бесцеремонно продравшись по пищеводу, и смешавшись где-то там с проглоченным маслом и со всем тем, что вчера вечером украшало стол, растревожило страдающий желудок. Тот возмущённо взбурлил, потом ещё раз, и ещё… Борис опасливо покосился на Леву − слышит ли? Заподкалывает же ведь своим недремлющим ироничным сочувствием!
Хмарский хотел было поделиться с другом своим недавним «подвигом», но вовремя прикусил язык − Лева, конечно, друг, но ужасно любил разные анекдоты «из жизни», и это могло стать достоянием «широкой общественности». Ведь не удержится же, как пить дать! Ради красного словца не пожалеет и отца, говорят в народе – так вот — это именно про Леву Птицина!
− А что? Вполне может быть! Консервы там, опять же рыба копчёная и солёная, оказалась с какими-то бактериями на маленьком кусочке, который именно тебе и достался. Сколько хочешь таких случаев! В прошлом году у этого… как его… ну из тыла кап-лей, так две недели в госпитале… дальше чем видел…, слышал, ведь, небось?
У Левы жена работала врачом в местном госпитале, и на этом основании он любил вставить к месту и не к месту свое «авторитетное медицинское мнение».
− А может, … ботулизм? – достал он из уголка памяти научное словечко.
− Ну, ты сравнил, ага! Нечего было столетний окорок на закуску-то пускать…
− А где ты видел, чтобы свежий личному составу давали? Они его специально держат до последней возможности, а уж потом − на корабль или на паёк.
У Лёвы ещё в училище были на все ответы, основанные на свих наблюдениях и доверительной информации. Похоже было со стороны, что с ним делился сам министр обороны…
− Ну, уж для себя–то могли бы… Слушай, ты вот нашёл время, и без твоих красочных картин плохо… Бурлит вон внутри, сейчас своего фельдшера вызову, таблетку какую, или чего!
− А на фига тебе фельдшер? – искренне удивился Птицын, и уверенно добавил: − Сейчас я тебя сам вылечу! − оживился Лева и достал из кармана новенькой «канадки» фирменную «северодвинскую» фляжку из «нержавейки», на которой была нарисована выпуклая фигура охотника, спешившего, наверное, к привалу. Говорят, эта фляжка была кем-то спроектирована как раз под внутренний карман флотской офицерской шинели.
− Глотни-ка вот, полечись!
− Да ну тебя, только этого не хватало − возмущённо отказался Хмарский. Запах спирта, и так густо витавший в каюте, раздражал его и вызывал тошноту.
− Впрочем, верно! Опохмеление – верный путь… и, наверное, даже уже признак какой-то там стадии алкоголизма, я где-то читал! − Лева решительно, но с сожалением завернул крышечку на фляжке.
− Да какое опохмеление?! − внезапно озлившись, проворчал Борис: − Говорят тебе – аллергия или отравление.
− Слушай, у врачей есть такая уловка профессиональная, простой приёмчик. Надо последовательно представить себе все, что ты ел, и когда будет тот продукт, который и вызвал отравление, то тебя сразу замутит…
Выбор для представления у Бориса был совсем не богатый, точнее – его не было вовсе. И представилось оно автоматически, само по себе, безо всяких усилий…
Не успел Лева закончить свою тираду, как Хмарского точно замутило, тем более, что запах спирта, по его мнению, уже плотно заполнил всю каюту.
Он бегом бросился в командирский гальюн и захлопнул за собой дверь.
«Их- тии-а-а-ндр-р-р!» – примерно так раздалось из-за двери. Затем: «Лева, сволочь!» и опять: «Ииих- ти-и-и –а-а-а-ндр!», и снова: «Садист, гад!». И – еще!
Через несколько минут он появился из-за двери гальюна, обшитой «под красное дерево», и на ее фоне выглядел лицом белее школьного мела.
− Ну вот, я же говорил! – изрёк Лева, довольный результатами своего медицинского эксперимента. – Полегчало, ведь? А ты все – фельдшер, фельдшер…, скажи «спасибо», что у тебя друг такой… разносторонне подготовленный!
− Спасибо…, … твою маман! — галантно, почти по-французски ответил Хмарский. − Эх, знал бы ты…. Но − полегчало, факт, это точно! Только флягу свою убери с глаз долой, да и вот еще что…- тут Борис достал из сейфа свою бутыль с «шилом», сунул ее в тёмный пакет и вручил другу.
− Унеси ее к себе, от греха подальше, до лучших времён… видеть не могу, а вылить – тоже рука не поднимется! Не фашист же я какой, а природный русский!
Хмарский действительно «шила» больше не пил. Целую неделю! А Лев Птицин все-таки догадался и, конечно, проболтался, якобы об одном знакомом, но «вся деревня» догадалась – о каком. А Борис Хмарский потом долго ловил на себе сочувственные, а когда и ехидные взгляды.
