Блытов В. На вахте. Матросские ленточки

Раз в неделю на всех кораблях ВМФ, где бы они не находились и чем бы не занимались, обязательно проводятся политические занятия и еще два раза политическая информация об основных событиях в стране и в мире. Политические занятия и политическая информация — та священная корова, которую нельзя зарезать или отменить.
Командир БЧ-4 авианосца «Брест» капитан-лейтенант Асланбеков Мансур Умарханович не любил лично проводить политические занятия с матросами боевой части и вкладывать в матросские головы установки родной партии и правительства, но по должности командира боевой части приходилось этим заниматься обязательно. Хотя, конечно, основная нагрузка по проведению политических занятий и информаций ложилась на его заместителя по политической части старшего лейтенанта Игумнова и командиров дивизионов капитан-лейтенантов Гвезденко и Колбасного, но ,тем не менее, раз в месяц он лично проводил политические занятия со старшинами БЧ-4
Если на этих политических занятиях не было проверяющих, то Мансур Умарханович с огромным удовольствием рассказывал матросам об истории военно-морского флота, о морских сражениях, победах и поражениях, героических поступках офицеров и матросов. Как правило, его занятия, проводились в режиме дискуссии, и старшинам это очень нравилось. Они задавали командиру боевой части порой самые острые вопросы, как правило, касавшиеся службы и он с удовольствием отвечал на них.
Командир боевой части старался во время этих политзанятий, довести до матросов свою любовь к истории флота, истории своей страны, к флотским традициям.
И в этот раз на политическом занятии со старшинами БЧ-4, проводившиеся командиром боевой части в столовой БЧ-4, старшина 1 статьи Агеев, командир отделения передающего центра задал интересный вопрос, который наверно волновал всех старшин:
— Товарищ капитан-лейтенант – встал Агеев, расправив широкую грудь, — на кармане идеально белой робы, черными буквами выделялись цифры его боевого номера 4-6-11 – ранее на ленточках матросов было написано название своего корабля. Сразу было видно с какого корабля матрос, что он не просто три года кашу лопал на берегу, а действительно служил на настоящем корабле, ходил в море, выполнял боевые задачи. Мы видели фильмы, старые фотографии, на которых на ленточках матросов написаны названия своих кораблей. У нас в семье храниться фотография прадеда, который служил на крейсере «Аскольд», во время русско-японской войны. Очень красиво смотрится название его корабля. Теперь это наша семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение. Или у соседа Кольки прадед служил на подводной лодке «Кайман» и в семье хранится эта красивая ленточка с надписью «Кайман». А у нас что? Безликая надпись «Тихоокеанский флот». Где служил? На корабле, в стройбате или на береговом складе? Годки с подводных лодок с Павловского сделали себе ленточки с надписью «АТОМНЫЕ ПОДВОДНЫЕ СИЛЫ ТИХООКЕАНСКОГО ФЛОТА» в похоронном бюро. Мне земляк из БЧ-7 рассказал, что в похоронном бюро делают такие ленточки за деньги по заказу. Это для тех, кто гордится своим кораблем и его названием. Мы тоже хотим гордиться своим кораблем, чтобы все видели, что мы с «Бреста». Я тоже горжусь тем служу на Бресте, тем более я сам из Беларуси. У нас в республике почетно служить на «Бресте».

Мансур знал, что на «Бресте» служит много матросов призванных из Белоруссии, особенно много в БЧ-4. Значительная часть из них призывались с Минского Производственного объединения телевизоров «Горизонт», имея радиотехнические специальности и являющиеся действительно хорошим специалистами. Мансур в душе соглашался с доводами Агеевым.

Среди матросов раздался шум и поддерживающие Агеева голоса.
Мансур напрягся, но отвечать что-то надо и он начал острожно:
— У нас для экипажа корабля имеется авианосный знак, отличающий нас всех от экипажей других кораблей – он показал рукой на авианосный знак, пришитый на кителе — это крылышки носятся на нашей форме одежды от матроса до адмирала. Их издалека видно. Сегодня они есть практически у всех матросов, мичманов, офицеров с нашего корабля. Хотя официально они не утверждены, как знак и не выдаются официально, и тем не менее, мы их носим, Это наш авианосный знак и его носят и на «Смоленске» и на гвардейском «Азове» будут носить и на следующих авианосцах «Дмитрии Донском» и «Александре Невском». Неофициальная матросская швальня пошива этих крылышек», как все мы их называем, работает, и они есть почти у всех вас. Но я надеюсь, что командование их со временем утвердит и они станут официальными знаками. Кстати наш адмирал Сатулайнен, командир бригады, тоже носит такой знак. Многие офицеры бригады штаба бригады и эскадры тоже носят эти знаки. Все вы это видите.

Агеев с слегка покрасневшим лицом встал, посмотрел на других матросов:
— Это так знак это хорошо и правильно. А вот кто у нас в Минске, в Бресте, в Москве, в Ленинграде, в Ростове, в Тбилиси или более мелких городах и поселках, откуда мы призывались, знает про эти крылышки? Что это такое, тем более, что надписи на них нет никакой. Надпись же на бескозырке сразу даст понять любому, откуда мы, и где служили. Мы же с «Бреста» и нам есть чем гордиться после службы. А потом эту ленточку можно с гордостью оставить своим детям, внукам, как это сделал мой прадед. Я все прочитал про крейсер «Аскольд», то, что нашел в нашей библиотеке. Мне это интересно и я горжусь своим прадедом. А сейчас даже стройбаты одевают бески с надписью «Тихоокеанский флот».

Его с шумом поддержали другие матросы, начавшие обсуждать этот вопрос между собой.

В столовой было жарко, хотя работала вентиляция, и Мансур вынул из заднего кармана белоснежный носовой платок и вытер вспотевшую шею.

Мансур Умарханович был очень аккуратным офицером. Брюки его всегда были тщательно отглажены, на них был складка, о которую можно обрезаться, как говорили на флоте. Полуботинки были всегда начищены. Китель чистый, выглажен с пришитым чистым, белым подворотничком, аккуратно пришитым. Из под кителя, всегда выглядывали манжеты идеально белой рубашки с красивыми золотыми запонками. Он очень выгодно отличался своим внешним видом от многих офицеров, ходивших по кораблю в мятых кителях с грязными подворотничками. Матросы БЧ-4 гордились своим командиром. А офицеры и мичмана старались брать с него пример.
Он немного помолчал, выждав пока не установиться тишина и потом начал:

— Мне самому было непонятно почему мы даже увольняющимся в запас, не даем такой возможности за свой счет купить такие ленточки, тем кто уже отслужил и едет домой. Если человек гордиться своим кораблем, то почему нельзя? Ведь были же замечательные традиции. Понятно, что по ленточки шпионы могут определить, где базируется корабль. Другого объяснения у меня просто нет. Но я знаю, что политические органы и командование с негодованием относятся к любому нарушению установленной уставами формы одежды. Но лично я бы разрешил надевать такие ленточки увольняющимся в запас.

— Так мы можем заказать такие ленточки? – спросил старшина 1 статьи Медведев старшина команды космической связи.
Мансур вздохнул, улыбнулся:

— Я официально не могу дать официального разрешения на изготовление таких ленточек — он виновато развел руками — у меня в течении мой службы был негативный опыт с именными ленточками, когда будучи лейтенантом в Севастополе, по просьбе своих матросов заказал в похоронном бюро ленточки с надписью «Севастополь».

Он опять вытер платком вспотевшую загоревшую шею:

— Потом найденная замполитом корабля такая ленточка дала повод для административного и комсомольского расследования моей деятельности. Замполит заклеймил меня, как злостного врага Советской власти, открыто выдающего секреты флота врагам из НАТО. Был сложный разговор в Политическом отделе дивизии, где какой-то капитан 2 ранга объяснил мне всю мою политическую незрелость, и предупредил о том, что буду наказан по комсомольской линии, если не прекращу свою «подрывную деятельность». На корабле всеми были произведены обыски в кубриках, и все обнаруженные ленточки были конфискованы, и выброшены за борт на общем построении экипажа.

Агеев с улыбкой переспросил:
— Вы сказали все? Но что-то наверняка осталось? Не все же хранили ленточки в рундуках, наверняка годки припрятали ленточки вместе с ДМБ-овскими альбомами в кафердамах, шхерах, на боевых постах.

Мансур усмехнулся:

— Даже самые тщательные обыски не дадут найти все, что может быть спрятано матросами, Безусловно, что-то осталось. Будучи в Киеве проездом я видел в аэропорту Жуляны матроса, который шел в бескозырке с такой ленточкой. Правда с другой боевой части. Мне было приятно увидеть своего сослуживца, на которого с восторгом смотрели все пассажиры. Сегодня Агеев эту же проблема – Мансур обратился к Агееву — вы возвращаете мне снова старую проблему. Вы что хотите, чтобы меня за это наказали?

Что Асланбеков мог рассказать своим старшинам о паталогической ненависти некоторых начальников к таким ленточкам с неуставными надписями, как они считают, и даже запрещают мелодию «прощание славянки», при проводах увольняемых в запас.

По корабельной трансляции прошел сигнал «Закончить политический занятия. Команде приготовиться к приборке» и Мансур закончил проведение занятия.

Видимо он не смог убедить моряков, потому что через месяц во время обхода кубриков, он случайно в одном из рундуков обнаружил черную бескозырку с ленточкой, на которой славянской вязью было написано гордое название авианосца «Брест».

В апреле месяце вышел приказ Министра обороны об очередном призыве и увольнении в запас матросов и старшин отслуживших установленные сроки.

Командир авианосца капитан 1 ранга Жженов, ввел на корабле правило, что старшины и матросы, которые выслужили установленные сроки и не имели замечаний по службе, увольняются в запас на следующий день после выхода приказа Министра обороны. С приходом на корабль командир свято придерживался этого принципа. «Кто заслужил должны иметь преимущество перед другими, теми, кто этого делать не захотел» — объяснял экипажу командир принципы службы. Перед каждым увольнением в запас командиры боевых частей заранее подавали командиру корабля списки лучших матросов, командир их утверждал, и все знали, что лучшие уйдут домой первыми. Командир всегда держал свое слово, и матросы за это его очень уважали.

Мансур Асланбеков собрал в его каюте трех человек старшин, которые должны были увольняться в запас в первую очередь.
Он коротко проинструктировал старшин о поведении в дороге, соблюдении формы одежды, по постановке на учет в военкомате по прибытию в родные места и в конце попросил:
— Не надевайте ленточки, которые я знаю, вы все изготовили. А также не советую пришивать авианосные знаки. В поезде, в самолете все наденете, пришьете, и все будет нормально. А здесь пока вы не ушли не надо этого делать. Поверьте, у меня все же есть опыт в этом вопросе.

На следующий день командир после подъема флага вывел из строя пятнадцать старшин, увольнявшихся в запас, поставил их рядом с собой. Он сказал много добрых слов в их адрес, пожелал успехов в гражданской жизни. После этого было фотографирование командира со старшинами у флага корабля. Лица старшин сияли радостью. Они жали руки офицерам, мичманам, обнимались со своими бывшими сослуживцами.

После этого командир дал команду старшинам садиться в командирский катер. Это была на корабле особая честь, которой удостаивались немногие, потому что на командирском катере на берег ходил только сам командир корабля и никому его и никогда не давал.

Старшины взяли заранее приготовленные чемоданы и направились к спуску на правый трап.

Командир подозвал к себе капитан-лейтенанта Борисова, сопровожадвшего матросов до аэропорта Артем и железнодорожного вокзала. Речь его была весьма кратка:
— На причале вас ждет наш «брестский» автобус на нем доберетесь в аэропорт. Сажаешь всех на самолеты и только после этого, когда улетят последние моряки, следуешь на железнодорожный вокзал и только потом на домой. Там везде патрули. Будь осторожен, отвечаешь головой мне за каждого человека. Мы уходим в море, на полеты. Автобус отпустишь, у него есть свои задания. Доберешься самостоятельно до Шкотова, и можешь отдыхать до послезавтра. Вопросы есть?

— Вопросов нет, товарищ командир. Все понятно – ответил Борисов, любитель строевой выправки. Он отдал командиру честь, красиво повернулся через левое плечо, и строевым шагом направился вслед за старшинами.

Командир немного постоял, потом посмотрел в сторону бухты Абрек, почесал нос, чем-то улыбнулся, и дал команду дежурному по кораблю построить экипаж по левому борту. Офицеры и мичмана построились на левом фланге, за ними оркестр с инструментами, а далее матросы в несколько шеренг вдоль борта. Настроение у всех было очень хорошее.

Катер трижды обошел вокруг корабля. Борисов и старшины стояли на корме и стоя отдавали честь. У многих блестели на корабле, и в катере виднелись слезы на глазах. С корабля им махали руками, бескозырками и фуражками, многократно кричали «ура» а оркестр при последнем прохождении заиграл марш «прощание славянки».

Уходившие в запас старшины на катере сняли бескозырки и начали им махать остающимся сослуживцам и друзьям. С корабля им тоже махали бескозырками, а на левой рее сигнальщики подняли сигнал по трехфлажному своду «желаем счастливого плавания».

Катер повернул в сторону причалов бухты Абрек. Матросы смотрели вслед катеру, примеряя каждый на себя этот замечательный ритуал, а с катера уходившие еще долго махали бескозырками своему родному кораблю, бывшим сослуживцам и командиру. Старшина сигнальщиков, уходивший в запас старшина 2 статьи Барамидзе отмахал, остающимся на корабле, флажным семафором «желаем счастливого плавания». Сигнальщики с сигнального мостика отвечали ему флажками и светом.

Настроение у всех было приподнятым, но немного грустным. Командир приказал дежурному построить экипаж по боевым частям и провести приготовление к бою и походу на выход в Уссурийский залив на полеты. Командиры боевых частей проинструктировали старшин и матросов. На полеты ходили четыре раза в неделю и все привыкли. Каждый матрос, старшина, мичман и офицер знали свое дело.

Прозвенели колокола громкого боя «слушайте все», по всем линиям корабельной и боевой трансляции вахтенный офицер объявил приготовление к бою и походу.

Мансуру нравилось смотреть, как разбегается экипаж, после команды «разойдись». Только, что стояли красивые шеренги офицеров в кителях, матросов в белых робах, построенные вдоль полетной палубы. И вот команда и более тысячи человек одновременно приходят в движение и несутся ко всем, дверям, выходам и люкам. Офицеры пропускают матросов и старшин, пока не освободятся проходы на вторую и первую палубы. Командир со старпомом и замполитом идут последними о чем-то, оживленно беседуя. Мансур, как всегда, шел со своим другом командиром дивизиона ПВО капитан-лейтенантом Гусаченко.

— Все Кузьма проводил я своих. Мучает немного вопрос, когда и нам с тобой так же поднимут сигнал «желаем счастливого плавания» и сыграют «прощание славянки»?

Светловолосый Кузьма улыбнулся Мансуру, усмехнулся и ответил
— Думаю, что нескоро Мансур – он почесал ухо – но могу тебя уверить, что это будет когда-нибудь обязательно. Наша служба не вечна – вечна только музыка.

Они прошли во входную дверь правого борта и полумрак коридора первой палубы, после яркого солнца, встретил их внутри корабля. Плафоны внутри корабля казалось, еле светят, после яркого солнечного света на палубе

— Заходи ко мне в каюту Кузьма после отбоя тревоги. Мне классную книгу достали о действиях немецких торпедных катеров, как немцы их называли шнельботами в годы войны. Интересно.

— Хорошо Мансур обязательно зайду. Обсудим безусловно.
Через полчаса взлетел с палубы спасательный вертолет для разведки погоды. Авиационные техники поднимали из ангара, и выкатывали на технические позиции самолеты и вертолеты. Предстоят полеты авиации.

Шло приготовление к выходу в море. Мансур Асланбеков руководил приготовлением на командном пункте связи, называемом сокращенно КПС. Он принимал доклады с боевых постов, руководил открытием радиосетей и радионаправлений с командными пунктами флота, эскадры, штабом авиации. Обсуждал проблемы с командирами дивизионов и дежурным по связи. Несколько раз пришлось звонить в штаб флота и решать оперативно вопросы по поддержанию связи.
Внезапно в КПС открылась тяжелая дверь в пост ИВСС, и из тамбура 17 схода в КПС, понурив головы, вошли старшины БЧ-4, которых только что с такой помпой провожали в запас.

Агеев и Барамидзе были без бескозырок. На груди всех трех были разорваны форменки, где был пришит «авианосный знак». Лица были красные, головы опущены.

Наступило зловещие молчание, все ждали, что они расскажут. Никто не понимал, что могло случится с тем кто уже навсегда убыли с корабля. Почти все были уверены, что уволенные со службы, должны подъезжать как минимум к аэропорту Артем.

Слегка ошарашенный, этим появлением, уже уволенных в запас старшин, Мансур неудачно пошутил:
— Агеев вы почему на корабле, а не в запасе? Передумали, остаетесь на сверхсрочную?

Все заулыбались, но улыбки были какие-то ненатуральные, понимая, что случилось действительно что-то неординарное.

Агеев поднял голову, вздохнул и тихим голосом сказал:
— Нас вернул на корабль капитан 1 ранга Доскаль. Он сорвал с нашей груди «авианосные знаки – крылышки» – сказал, что они не уставные и выбросил их в море. После этого проверил чемоданы, нашел несколько ленточек с надписью «Брест» и тоже выбросил в воду.

На глазах Агеев были видны слезы. С первого дня службы матрос мечтает о увольнении в запас, как называли это сами матросы о ДМБ. Многие считали, сколько осталось съесть хлеба, сахара масла, яиц, выпить чая до той самой долгожданной минуты, когда закончиться служба и можно будет поехать домой.

— Как же так? А Борисов. Он объяснил, что вы уже уволенные, что вы не на службе, что документы все уже у вас на руках? Что вы уже окончательно сняты с довольствия — спросил с удивлением Мансур.

— Капитан-лейтенанта Борисова, он вообще арестовал — хором ответили старшины.

Было видно, что они не просто расстроены, а очень озадачены своей судьбой. Они с надеждой смотрели на своего уже бывшего командира боевой части. В дверях КПСа толпились матросы, желающие узнать, что же произошло.

Капитана 1 ранга Доскаля заместителя командира эскадры по подводным силам недолюбливали на всех кораблях эскадры за его неуживчивый нрав, за его бесконечные придирки ко всем и всему и желанию всех поучить службе. Но больше всего он ненавидел, и придирался к «Бресту» и его экипажу. Эта ненависть особенно стала проявляться, после того как командир эскадры поставил его исполнять на несколько дней обязанности командира «Бреста», когда на «Бресте» все видели, как он струсил. Он не смог самостоятельно вывести корабль в море, куда отправил его оперативный дежурный эскадры, при усилении ветра, штормовать в Уссурийский залив. Он вызвал с берега командира корабля, который с риском для жизни все же вернулся на корабль. Побоялся выводить корабль и не взял на себя ответственность. На флоте это называется просто трусостью. Возможно, это он и не мог простить экипажу «Бреста», который был свидетелем его фиаско.

Всем в общем все было понятно. Увольняемым не надо было попадаться на глаза именно Доскалю, который любил весь свой гнев изливать на попадавшихся ему на глаза «брестцев».

Мансур немного подумал, поднялся из кресла, и сказал старшинам:
— Я сейчас иду на доклад к командиру корабля о готовности боевой части к походу и задам ему вопросы, что делать с вами дальше. Вы ж даже на довольствии у нас уже не стоите. Командир примет правильное решение и я думаю, что будет все нормально.

В ходовой рубке, арестованный «Учителем», старший лейтенант Борисов в красках и подробностях докладывал о произошедшем командиру корабля. Вокруг столпились прибывшие на доклад командиры боевых частей и начальники служб и просто любопытствующие, находившиеся по тревоге в ходовой рубке.

Особенно за возвращенных старшин переживали матросы
Борисов рассказал, как они высадились на причал и именно туда подъехал УАЗик с капитаном первого ранга Доскалем.

Доскаль как видел «брестцев», сразу направился к ним. Борисов сразу построил старшин на причале и доложил Доскалю, что сопровождает в аэропорт уволенных в запас.

Доскаль выслушал внимательно доклад, а после этого приказал предъявить чемоданы к проверке.

Командир кашлянул и сел в свое кресло:
— Продолжайте – скомандовал он с окаменевшим лицом и закурил папиросу, что делал он в минуты крайнего волнения.

— В чемоданах он нашел альбомы о службе, ленточки с надписью «Брест». Это было для него как кролик для удава. Увидев ленточки он начал кричать, бросать их в воду. Приказал выбросить в море даже личные альбомы. А потом срывал с суконок старшин «авианосные знаки» и тоже выбрасывал в воду.

Приказал вам доложить, что увольнения в запас сейчас нет по графику. Что отправленные старшины не готовы к увольнению. Что он всех возвращает на корабль для разбирательства. Что в альбомах были фотографии секретной аппаратуры и боевых постов корабля и поэтому он приказа их уничтожить. После этого он развернул всех нас на корабль, даже тех, у кого не нашел нарушений формы одежды. Приказал всех старшин уволить в последнюю очередь к июлю, как самых недисциплинированных. Мне, как сопровождавшему неподготовленных старшин офицеру, он объявил трое суток ареста. Хорошо, что ваш катер не ушел и мы успели вернуться на корабль до выхода в море.

Все присутствовавшие в ходовой рубке офицеры, мичманы и матросы были возмущены, но смотрели на реакцию командира, который так и сидел с окаменевшим лицом, о чем то думая. Папироса в его руке дымилась.

Внезапно по связи на пульте командира корабля прорезался голос капитана 1 ранга Доскаля в оперативной сети эскадры:
— Брест, я Титан. Командиру корабля после полетов прибыть к начальнику политотдела эскадры с объяснительной запиской о самоуправстве и этом организованном им не утвержденным на эскадре уольнении в запас. Матросов, да да именно матросов, приказываю старшин разжаловать до матросов, которых я вернул — уволить в запас в последнюю очередь Не раньше первого июля. лейтенанта Борисова я арестовал на трое суток за неумение разговаривать с начальниками.

В ходовой рубке наступило гробовое молчание было слышно только как стрекочут приборы.

А Доскаль немного помолчав, добавил с угрозой:
— Я вам покажу ленточки «Брест» и эти ваши крылышки. Я выжгу каленым железом эту вашу авианосную дурь. Командир вы меня поняли?

Командир посмотрев на Мансура сказал:
— Мансур Умарханович передайте на капитану первого ранга Доскалю. Вас понял. Командир на крыле мостика, корабль снимается с бриделя и якорей и подойти к связи сейчас не может.

Мансур взял трубку пульта командира корабля и ответил:
— Титан я Брест. Вас понял. Командир на крыле мостика, сейчас идет съемка с бриделя и якорей. Подойти на связь не может. На связи командир БЧ-4.

Из штурманской рубки, внезапно раздалось матерное высказывание командира электронавигационной группы старшего лейтенант Ведьмина, по поводу умственных способностей Доскаля.

Командир не отреагировал на высказывание штурмана, помолчал с минуту, улыбнулся, и обратившись к Аслабекову сказал:
— Связист передай по связи нашему распорядительному дежурному, только чтобы эскадра не слышала тебя, наш автобус отправить в Большой Камень к 12 часам. Борисов готовьте мой катер, сойдете с увольняемыми в Большом камне и отправишь каждого лично. Я беру все ваши грехи на себя – и потом добавил, улыбнувшись – их же родители ждут дома.

Находившиеся в ходовой рубке заулыбались.

Приняв доклады от командиров боевых частей и начальников служб, о готовности к выходу в море, он скомандовал вахтенному офицеру:
— Снимаемся с якорей и бочки! Корабль к полетам авиации приготовить!

Нос корабля направился на выход из бухты Руднева в сторону боновых ворот. На траверзе Большого Камня ровно в 12 часов спустили на воду командирский катер с увольняемыми в запас. У всех на груди были пришиты новые авианосные знаки «крылышки». закрывавшие дыры, а на головах у всех были черные бескозырки, и гордо сверкало написанное славянской вязью название авианосца «Брест». По ветру развевались ленточки с якорями.

Лица провожающих и уходивших с корабля светились радостью и гордостью за свой корабль, своего командира, не позволившего сорвать этот праздник всего экипажа.

Командир корабля с вахтенным офицером стояли на правом выносе крыла ходового мостика, отдавая отходящему катеру и уходящим с корабля и службы старшинам честь.

По трансляции на весь рейд Большого Камня звучал волнующая мелодия «Прощание славянки», а затем, внезапно подчеркивая непоколебимость решения командира. И когда выключилась трансляция, построившийся на правом шкафуте оркестр под командованием военного дирижера Андрея Осиповича исполнил с огромным вдохновением на весь рейд Большого Камня мелодию «Врагу не сдается наш гордый Варяг».

Командир, стоя рядом с вахтенным офицером старшим лейтенантом Федюниным тихо сказал самому себе:
— Прорвемся!

Вечером, сидя в каюте у Мансура Асланбекова, командир 1-ого дивизиона ПВО Кузьма Гусаченко уважительно сказал:
— Командир – казак! Настоящий казак! Я не ожидал. Теперь матросы за ним и в огонь и в воду. Да что там матросы – офицеры и мичмана тоже.

Мансур улыбнулся, и тихо сказал:
— Сожрут начальнички нашего командира. Не дадут ему командовать. А жаль. Здесь же как попадется нормальный командир его начинают жрать, пока не снимут. Система у нас такая сложилась на флоте, и ничего мы сделать не сможем.

Кузьма тяжело вздохнул, чувствуя правоту в словах Мансура.