Что-то с утра у меня не было никакого настроения. Чего-то хотелось сделать. Может быть, совершить какую-то пакость или ещё что? Но что-то хотелось сделать, так это было точно.
От безделья я слонялся по лагерю и пинал опавшие листья и сучки, застрявшие в грязи. Утром прошёл шквальный ливень, и вода ещё не вся ушла в землю. С пальм за шиворот то и дело капали капли воды. В воздухе парило. Под ногами чавкало и от этих мерзостных чавканий мне как-то становилось легче. Тут на глаза мне попался старшина.
— Михалыч! А ты ничего не забыл мне отдать? – с некоторой ехидцей я подкатил к нему.
Тот, остановившись, почесал под фуражкой лысину и на мгновение задумался.
Вообще-то это был не мужик, а уникум. В свои сорок с лишним лет при ста семидесяти пяти сантиметров роста он весил не меньше ста тридцати килограмм. Если он стоял, то на его живот можно было поставить стопку, и уровень в ней был бы почти горизонтален по отношению поверхности земли. Нос его был всегда с капельками пота, а щёчки розовыми. Они настолько разрослись вверх, что почти закрывали его глаза и поэтому было трудно определить о чём думает Михалыч, а может быть, он вообще спит. И в таком сомнении ты постоянно находишься при общении с ним.
Поэтому, подходя к Михалычу надо было изначально убедиться, что он не спит, но когда он двигался, то в этом не было необходимости и можно было задавать вопросы.
— Точно! Из нового поступления тебе полагается новое СВД, — поднял он указательный палец правой руки кверху.
Это была моя мечта. Получить этот лёгкий, красивенький инструментик.
— А где он у тебя?
— Да вот только вчера привезли. Вы же в разведке были. Лежат себе, миленькие на складе. Я, если честно, ещё с ними не разбирался. Пойдём. Поможешь, — предложил он мне.
Мне и так нечего было делать, а тут хоть какая-то работка. Прочавкали до михалычевской богадельни. Замок был знатный. А ключ к нему ещё значительней. Михалыч с великой важностью вытащил его из потайного кармана и, бурча себе что-то под нос, принялся его открывать:
— Ты ж мене пидманула, — пропел он и открыл дверь.
Чего там только не было! Но где тушенка и спирт, это другая история. А тут справа стояла кучка новых ящиков. Михалыч открыл верхний. Да вот они родные! Я сразу кинулся к открытому крышку и попытался достать одну из этих СВД. Но тут же получил по рукам.
— Сначала распишись, — с важностью прокомментировал свои действия Михалыч.
Он вытащил из тумбочки знакомую всем толстую книгу. Чего там начёркал и подсунул мне. Я, не глядя, тут же подмахнул написанное, и опять кинулся к ящику.
— Стоять. Не двигаться. Сам достану, — грозно прорычал Михалыч, прервав мои порывы.
С великой важностью он поднялся из-за стола, подошёл к стопке ящиков и вытащил из открытого ящика крайнюю винтовку. Взяв кусок ветоши, он обтёр мою мечту, проверил номер и с обеих рук вручил её мне.
Я был вне себя от радости. Пятки горели, как мне захотелось тут же куда-нибудь удрать.
— А обмыть, — от Михалыча так просто не отделаешься. Это было понятно. Придётся пить. И это надолго.
— А с чем? – ехидненько заглянул я в глаза королю несметных богатств этого грандиозного склада.
— Не боись, кое-что у батьки всегда есть. Иди туда в закуточек. Я сейчас. Только тихо и не вздумай стрельнуть. Патроны я тебе попозже дам, после обмывочки, — степенно добавил он. — А там уже будешь пулять, куда захочешь, — и скрылся.
В складе было душно и жарко. Я прошёл в закуточек, как Михалыч называл отдалённое огороженное фанерой место, где стоял стол и несколько табуретов и снял фуражку. Положил её рядом с собой и любовался карабинчиком.
Через пару минут в закуточек ввалился взмыленный Михалыч. Даже с носа у него капал пот.
— Чего расселся? – зверски глянул он на меня. – Иди, помогай, — махнул он мне рукой, приглашая следовать за ним.
Ну, если что перелить, то в этом я ему в тот момент был самый главный помошник.
Я знал, что именно надо переливать. Это была наша родная бочечка со спиртом. Просто так Михалыч её никому не открывал. Но у меня уже был опыт по помощи ему в этом деле. Шланг засовывается в бочку поглубже. Делается несколько сосков и — драгоценная влага начинала литься в подставленную тару.
Главное – это немножко для начала глотнуть, и не подать вида Михалычу, что ты что-то проглотил и не задохнуть это что-то в лёгкие. Сейчас всё прошло замечательно. Михалыч был полностью поглощён созерцанием только объёма, переливаемого. Сегодня он чего-то расщедрился. Наливал в литровую бутылку.
Выпитое уже немного дало мне по мозгам, и моя хандра постепенно начала уходить.
Когда бутылка была заполнена на три четверти, Михалыч прекратил разбазаривать государственное имущество. Заткнув горлышко бутылки старым початком кукурузы, он сунул её мне в руки. Тут уже я обнаглел.
— И всё? А закусон? Не, так не пойдёт, — заискивающе заглянул я в предполагаемое место глаз Михалыча. — Михалыч, ну будь человеком, — начал канючить я. – Как же без закуся? Вон у тебя сколько ящиков! Ты что ими задавиться хочешь? Дай хоть тушёночки.
Или моя наглость или душное помещение. Но на этого куркуля что-то подействовало. Он попыхтел, поворчал, но вытащил ящик, в котором было с десяток банок. И, как будто отрывая от сердца это сокровище, сунул его мне. В руках у меня были СВД, бутылка с небесным нектаром, да ещё и ящик. И всё это в двух руках. И, естественно, всё это из них начинает падать. Каким-то образом я умудрился подхватить бутылку с зельем у самой земли, а остальное всё рассыпалось по полу. Михалыч в полнейшем недоумении уставился на меня
— Как ты её поймал? – показал он своим пальчиком, скорее всего похожим на сардельку, на бутылку в моих руках.
— Реакция, — пожал я плечами с видом, что ловить бутылки это для меня было обычным делом.
— Ну, ты и даёшь! — с восхищением покрутил он головой. — Идём в каптёрку. Это так нельзя оставлять, — тут же решил Михалыч, махнув мне рукой и направился в закуток.
Ну, а тут было его царство. Всё уложено только одному Михалычу известным порядком. С выражением величайшей важности на лице он достал из своих закромов трёх литровую пустую банку, потом вторую такую же, но уже с водой.
С видом выдающегося алхимика, отлил в пустую банку воду и, безапелляционно забрав из моих рук бутылку со спиртом, начал таинство разбодяживания.
Он пыхтел, сопел, мешал, нюхал, постукивал ложкой по банке. И когда звук по всему объёму стал одинаков, Михалыч сел, вытер пот со лба и торжественно произнёс:
— Ну, что? Давай обмывать твою игрушку, — счастливей меня в этот момент не было на свете никого.
Разведёнка разлита по стаканам, тушенка открыта и уложена на ломти хлеба, которые Михалыч достал из другой банки, с хлебом то она намного вкуснее, и торжественно подняли гранёные стаканы, которые нам заменяли стопки.
Глубоко выдохнув и залив в себя этой обжигающей жидкости, получаешь несравненное удовольствие, когда нюхаешь консервированный хлеб с тушенкой.
Тут же повторили ещё по одной и теперь уже можно было расслабиться. Закурили. Помолчали. Михалыч не любит болтунов. С прежней важностью Михалыч перелил содержимое банки в бутылку, а остатки расплескал по стаканам. И святой, третий тост. Не чокаясь.
Мне эта процедура здорово вдарила по мозгам. Утренней хандры, как не бывало. Уже хотелось чего-то делать, например, как совершить какой-нибудь подвиг.
Михалыч, видя моё нетерпение, пропыхтел:
— Ладно, уж, иди. Вижу, что не терпится игрушку испытать. Сейчас я тебе патрончиков отсыплю, — он поднялся и ушёл в другой конец склада.
Вернулся он с небольшой коробочкой. Но, зная Михалыча, не стоило строить надежды, что в этой коробочке насыпано патронов на десяток обойм. Так оно и оказалось. Их было ровно два десятка. Но это же всё равно был подарок. Я горячо поблагодарил Михалыча и долго тряс его внушительную ручищу. Тот был доволен, что угодил молоденькому лейтенантику. Он к нам вообще относился, как к своим сыновьям.
— Иди уже. Популяй. Только у Петровича спроси разрешения. А то поднимет тревогу из-за неурочной стрельбы, — уже добрее бубнил Михалыч.
Я, не хотел больше испытывать судьбу и, быстренько засунув бутылку за пазуху, рассовал патроны по карманам. Футляр с оптикой взял осторожно в одну руку, ящик с тушенкой и банку с остатками хлеба в другую, закинул ремень на плечо и только меня и видели на этом складе.
После полутёмного помещения, в глазах резало от яркого солнца, которое проглядывало сквозь густые кроны деревьев. Я огляделся. Что делать? Куда идти? К себе в палатку или к Петровичу. Это был наш командир. Тот всегда говорил:
— Мамку обмани, а мне только чистую правду. И тогда доживёте до моих годов.
Я покрутил головой и увидел, какую-то тень, маячившую за палатками. Я продвинулся в том направлении и вдруг мне под ноги вылетел Толик. Это был рядовой из недавнего вьетнамского пополнения, прикреплённого ко мне.
— Рядовой! Ко мне! – скомандовал я этой тени.
Тень материализовалась в моего Толика. Его худенькая фигурка застыла передо мной. Глазами от готов был меня съесть. Но больше его глаза были сосредоточен на ящике, который я с трудом удерживал в одной руке.
— Жрать хочешь? – спросил я его, не сомневаясь в положительном ответе.
Тот утвердительно кивнул головой.
— Тогда держи и тащи в мою палатку, — Толик выхватил из моих рук ящик и засеменил к моей палатке.
Я знал, что солдатики вечно голодные. На одном рисе с какой-то зеленью, что им готовили, много не протянешь.
В палатке с важным видом я открыл банку тушенки и намазал её на кусок хлеба. С такой же важностью, как и Михалыч, я протянул этот бутерброд Толику, который уже полностью изошёл на слюну во время моих манипуляций. Получив бутерброд, он с жадностью впился в край столь драгоценного дара. Нет, челюсть у него не вывихнулась, зато уши ходили, как крылья у мельницы.
Пока Толик поглощал мой подарок, я прицепил свой старый ремень к Танюше. Другое имя никак не подходило к этой прелести и, одев оптику, позвонил Петровичу.
— Здравия желаю, товарищ майор, разрешите задать вопрос, — вежливо обратился я к Петровичу.
— Знаю я твои вопросы. Пострелять хочется? Опробовать новую игрушку имеется желание? – без обиняков прервал он меня. Я оторопел:
— А откуда Вы знаете? — непроизвольно вырвалось у меня.
— Откуда, откуда, — проворчал он. — Да запах свежей смазки и разлитого спирта стоит уже на весь лагерь.
— Так можно пострелять? – с надеждой спросил я его.
— А отчего бы и нельзя. Только за лагерем. На северной полянке и только по бутылкам и банкам. Не вздумай проявлять излишней самодеятельности. А их ты можешь набрать за моей палаткой. Мухой быстренько кого-нибудь прислал сюда, — скомандовал он неожиданно.
— Есть, товарищ майор. Сейчас же будет исполнено, — уже более расслабленно отрепетовал я его приказ.
— Только на полянке. И никакой самодеятельности, — ещё раз повторил Петрович.
— Есть, — бодрым голосом ещё раз повторил я.
Толик уже справился с бутербродом и вопрошающе смотрел на меня голодными глазами.
Я знал, что таких, как он, накормить нельзя. Они будут жрать всё что ни попадя, до заворота кишок. Они ни от какой еды не откажутся. Поэтому я засунул ящик с тушенкой под свою раскладушку, несмотря на протестующие взгляды Толика.
— Иди к командирской палатке. Собери все банки и бутылки и приходи сюда. А остальное,
после стрельбы, — сказал я ему, кивая на ящик и вручив пустой мешок. Тот покорно взял мешок и, как всегда, исчез, словно призрак. Как у них это получается? Я так и не мог понять.
А принялся разбирать Танюшу, чистить ствол, затвор и готовиться к её испытаниям.
Вскоре и Толик подошёл. Я никак не думал, что за командирской палаткой будет столько барахла. Вывалив содержимое мешка на землю, я отобрал лучшее, что подойдёт для мишеней, и сложил отобранное в мешок, а остальное приказал Толику сложить уже за нашей палаткой. Пусть мои соседи своих солдат заставят немного поработать. Чувствовалось, что этот мусор ещё долго будет гулять по лагерю.
Толик забросил мешок за спину, и мы тронулись. Он, как всегда впереди, потом что лучше меня ориентируется в этих зарослях, и, как-то интуитивно, выбирает наикратчайший путь до цели.
Ну вот, мы и выбрались на северную полянку. Толик пошёл на её дальний край расставлять бутылки и банки. Он это умеет делать. То на веточку повесит, то как-то хитро разместит в развилке дерева, то запрячет в траве. Пришел довольный:
— Пятнадцать стука полозыл, — доложил он улыбаясь.
Выбрал позицию поудобней, я осмотрел в бинокль противоположный край поляны и пересчитал банки. Патронов было двадцать. Значит, пострелять хватит. Даже должно ещё и остаться.
Приготовив Танюшу, я осмотрел её ещё раз, прицелился и сделал первый выстрел.
Первая бутылка была разнесена в дребезги. Но мне не понравилось состояние прицела. До цели было ровно пятьдесят метров. Ветра не было, но пуля ложилась на несколько сантиметров левее. Благо бутылка лежала. Я подрегулировал прицел. Сделал ещё выстрел. О! Уже лучше. Ещё подрегулировал. И три последующих выстрела точно поразили цель. Я был доволен. Толик крутился рядом:
— Дай моя стрелять, – зудел он под ухом. Патронов ещё было достаточно. Ещё две полные обоймы и россыпь в потранташе на поясе.
Я дал оружие Толику. Тот с благоговеянием принял его обеими руками. Присел возле кустика и прицелился. Очередная банка была сбита. Он с просьбой опять посмотрел на меня. Я дал ему позволительный жест и показал три пальца. Скорость стрельбы у Толика была, что у автомата. Три следующие банки были поражены одна за другой. С довольной физиономией, Толик вернул мне карабин. Но чего-то для души не хватало.
— Пойдём к полосе, — приказал я ему.
— Командира не разресать. Петровича ругаться будут, — лопотал Толик.
Но я его не слушал. Только махнул рукой в сторону полосы. Толик покорно пошёл вперёд. Опять он выбирал наикратчайший путь. Но сейчас мы шли более осторожно. След в след. Пригнувшись. Постоянно оглядываясь и наблюдая боковым зрением по сторонам.
Ни одна веточка не должна хрустнуть, ни один кустик не должен быть помят или сломан.
Скоро Толик вывел меня к ходу, который был прокопан к полосе. Тут уже надо было вжаться в землю, и двигаться с величайшей осторожностью. С той стороны вся наша сторона просматривалась, как на ладони. Малейшее постороннее движение кустов и веток там отмечалось и бралось на прицел. И не факт, что тебе не снесут башку.
Тут мне уже надо было полагаться только на Толика. Он змеёй прополз по всему ходу, и добрался до нашего окопчика. Вчера мы почти сутки тут просидели.
Всё было по-прежнему. Очень удобная лёжка. Чуть-чуть только высунешь голову, и всё видно. Места для локтей и для бинокля. Ну всё, как дома. Комфорт!
Достав бинокль, я удобно устроился и принялся осматриваться. Сверху меня прикрывал здоровенный куст. Не надо было опасаться, что с той стороны заметят блики линз бинокля. Рядом с собой я уложил Танюшу. Я долго наблюдал за противоположной стороной. Там была своя жизнь. Ребята там ничего не боялись. У них было по девять жизней.
В метрах ста двадцати слева наметилось какое-то оживление. Я указал Толику глазами на него. Тот согласно мигнул мне в знак понимания своими хитрыми глазками. Мол, понял. На это место я наставил бинокль и долго всматривался. Толик тоже наблюдал за этим местом.
Что они там делали? Чего копались? Не поймёшь. Вдруг из-за бруствера появилась здоровенная фигура в камуфляже. Этот парень что-то пытался вытащить на бруствер, но у него ничего не получалось. Рядом копошились маленькие фигурки вьетнамцев.
— Что там такое? – шёпотом спросил я Толика. — Ты что-нибудь понимаешь? Чего они делают?
— Это мистер Негр, — так же шёпотом ответил Толик. – Однако они ящики таскают.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Не надо. Петрович ругаться будут, — возбуждённым шёпотом ответил Толик на мой взгляд, поняв моё желание.
— Да я его немного. Только пощекочу, — прошептал я и Толик понял, что уговаривать меня бесполезно.
Я поудобнее установил Танюшу на сошки и долго наблюдал за происходящим на той стороне.
Я имел право только на один выстрел, потому что потом тут начнётся большущий кавардак. Вся полоса была пристрелена противником.
Негр всё больше и больше вылезал из траншеи. Он вообще оборзел. Потерял всякий страх. Он встал во весь рост на бруствере, распрямился и сделал несколько упражнений, чтобы расслабить затёкшую спину. Вот тут-то я его и поймал.
Я легко большим пальцем сдвинул предохранитель вниз. Рука автоматически зафиксировалась на прикладе, а указательный палец лёг на курок. Прицел чётко зафиксировал этот негритянский громадный зад.
Я был полностью спокоен, дыхание ровное. Сердце билось равномерно. Задержав дыхание в промежутке между ударами сердца, я плавно потянул спусковой крючок. Мягкая отдача. И я сразу осел на дно ячейки. Толик еще продолжал наблюдать. Через пару секунд он тоже осел в своей ячейке. Я видел, что он беззвучно смеётся.
— Ты чё? – просвистел я на выдохе шёпотом.
— Ты его, однако, завалила, — он давился от смеха. — Прямо в здоровый зопа попала. Ты немного его сбоку задела. Мистер Негра долго срать не смоги, — и продолжал давиться от смеха.
— Чего ржёшь? Валить отсюда надо. Сейчас такое начнётся, — возбуждённо прошептал я предвидя, что противоположная сторона в ответе на мой выстрел не останется.
Оно и началось. Над нашими головами просвистела очередь из крупнокалиберного пулемёта. Сбитые ветки и листья падали на наши головы.
— Валим!!! — истерическим шёпотом «кричал» я Толику. — Сейчас миномёты будут работать.
Толик понял всю серьёзность обстановки и юркнул в соседнюю траншею. Я последовал за ним. Потом в следующую. Подальше от нашей лёжки. Слава Богу. Никого рядом не было, и никто нас не видел. Мы уже пробежали на четвереньках метров двести, как стало слышно, что нашу лёжку обрабатывают миномёты. Ну, и хорошо! Следов нашего пребывания там не останется, а мы рвали когти к направлению лагеря. Я так быстро еще никогда не бегал по пересечёнке.
Обогнули лагерь с севера и осторожно подобрались к моей палатке. За ней на этот случай стояло ведро. Оно сегодня было наполнено водой после утреннего ливня. Тут же лежали какие-то тряпки. Мы быстро обтёрли обувь и одежду водой из ведра и, подняв задний полог, юркнули в палатку. Я надеялся, что за этими манипуляциями, нас никто не засечёт.
Быстренько выставил бутылку на стол. Туда же поставил пару банок тушенки и хлеб. Всё это было срочно раскрыто, намазано и разлито. Я глянул Толику в глаза. Ох, и хитрая он бестия! Глаза у него горели, что два фонаря.
— Давай, — я поднял стакан и, стукнувшись камушками, мы быстро начали поглощать бутерброды. Пока всё было нормально. Налили ещё по пол стаканчика. Доели бутерброды, и я кивнул Толику в угол.
— Бери раскладушку и ложись там.
Того не надо было уговаривать. Он быстренько залёг и, не прошло и пяти минут, как уже мирно сопел. Вот значит, что совесть у человека чиста. Я ещё плесканул себе в стакан и, в обнимку с Танюшей, тоже залёг на свою койку. Наверное, сразу задремал, потому что сквозь сон слышал далёкий голос Петровича:
— Аки малое дититко. С игрушкой в обнимку.
И другой, чей-то чужой голос.
— Так кто же тогда этому сраному негру всю жопу раскурочил?
Вдали слышался только раскатистый смех Петровича….
Моё судно заходило в Хайфон. Сбросили ход. Скоро должна быть погранзастава. Должны приехать пограничники, учинить проверку, а другая их часть должна сопровождать нас до причала.
Я поднялся на главную палубу, оставив в ЦПУ вместо себя второго механика. В марте на палубе было довольно-таки прохладно. Поэтому я вернулся в надстройку, взял рабочую куртку и опять вышел на палубу. Судно шло самым малым ходом. Вдали показался катер. Он постепенно приближался к борту.
На палубу катера начали выходить вооружённые пограничники. Один из них был старший офицер. На его погонах просматривались до ужаса огромные звёзды. По этому поводу мы с вахтенным матросом, пока он готовил трап для погранцов, перекинулись парой шутливых фраз.
Катер мягко ткнулся в борт, и пограничники взбежали на палубу по спущенному трапу. Последним поднялся старший офицер. В его лице мне почудилось что-то знакомое. Он тоже с удивлением уставился на меня.
— Ты Лёша? – как-то неуверенно спросил он меня.
— А ты Толик?! — я даже удивился, как это имя само собой сорвалось с моих губ.
Мы стояли друг против друга в нерешительности. Потом нас что-то толкнуло друг к другу, и мы обнялись. Вокруг все стояли с удивлёнными лицами. Никто ничего не понимал. Только мы, как два дурака, обнимались, смеялись, похлопывая друг друга по плечам.
— Ты здесь кто? Капитана? – допытывался ответа у меня Толик.
— Нет. Здесь я старший механик.
— Тогда я схожу к капитану и приду к тебе. Жди меня, — и он со своей ватагой пошёл на мостик. А я на камбуз, а затем, уже с закуской, вернулся в каюту.
Через полчаса в дверь каюты раздался осторожный стук. Я открыл дверь. На пороге стоял Толик. Это был по-прежнему тот же щуплый пацан, только морщины избороздили его лоб, да на щеке виднелся старый шрам.
Мы ещё раз обнялись и сели за стол. Кто, что, как? Тысяча вопросов. Ведь прошло уже более четверти века после нашего расставания. Оба мы были счастливы от этой неожиданной встречи.
Но вот и причал. Толику надо вместе с его гвардией уходить.
— Я вечером приеду. Пойдём в ресторан. Я возьму и Сашу, и Мишу. Они здеся оцень больсой начальника. Тебя не будет никогда проблем в Хайфоне. Мы всё время вспоминаем, как ты разворотила зопа у мистера Негра. А Петровиц ницего не узнала. Толик тозе молчала, — он опять хитро рассмеялся. Как тогда в окопе.
Мы ещё раз обнялись. И я долго смотрел вслед удаляющейся щуплой фигурке. Он ещё раз махнул мне рукой на прощанье и сел, в ожидавший его джип.
Меня в очередной раз положило с головы на ноги. Я спал на диване у себя в каюте. Судно шло из Америки на Австралию. И остатки последнего циклона всё ещё трепали бедную «Дорис». Я опять расклинился на диване, собираясь в очередной раз заснуть. Какой Толик? Какой Хайфон? Всего-то второй месяц в рейсе, а снится всякая хрень. Да, надо поменьше смотреть боевиков на ночь.
Судно в очередной раз положило на двадцать градусов и быстро вернуло назад, чтобы уложить на противоположный борт.
До подъёма осталось ещё часа три. Надо попытаться хоть намного поспать. Ведь с утра опять работа.
Апрель 2011г. Тихий Океан.