Илин Ф. Подводная лодка в аквариуме

Посвящается моему первому командиру С.Н.Н.

Произошло это в начале восьмидесятых годов в одном из дальних морских гарнизонов Северного флота. И стояла там бригада дизельных подводных лодок и бригада кораблей ОВР, то есть – охрана водного района.

Так вот об «овровской» службе   написано все-таки до обидного мало. Пишут все больше про подплав, особенно – атомный, особенно – атомно-ракетный. И, конечно, про дальние походы крупных кораблей в штормовые в ультрамариновые дали. А разве не морские дали и походы, не южные моря, не ледовитый океан были первым мотивом выбора морского пути, выбора Высшего Военно-морского училища вместо института или факультета универа?

 Само понятие «ОВР», в просторечье – ОВРа, носило противоречивый характер, и вызывало у служилого люда диапазон восприятия от пренебрежения —  до- даже — некоторого преклонения и уважения.  По количеству суток, проведённых в море, наши корабли могли сравниться с большими кораблями, но – и труба была пониже, и дым – пожиже. Форма службы – это различные виды боевого дежурства. В том числе и дозоры, дежурства ПВО, ППДО, дежурные КПУГ и прочие виды боевых дежурств – всего уже и не перечислить! Плюс к тому: выходы в море на различные обеспечения мероприятий, закрытие районов стрельб, силы обозначения. Причём, подход к этому был самый серьёзный. Все эти дежурства подразумевали неотлучное нахождение офицеров на корабле. Фигурально выражаясь, и дом был виден, и дойти нельзя.

 С жёнами часто были только что свидания на причале. Или, после заступления во второе подряд двухнедельное боевое дежурство, отпускали сбегать домой – на час, другой – как поощрение, но с обязательной адекватной заменой коллегой с другого корабля, на всякий случай. Такое уж время было! И все было серьёзно!

А в то время, как правило, боевые корабли стояли у причала только в случае неотложных уже планово-предупредительных ремонтов и серьёзных поломок. Особенно летом. 

О самих поломках, не говоря уж об авариях, о которых, кстати, тогда запрещено было говорить открыто. У нас же не могло быть военной техники, советской техники, которая бы ломалась! Без подрывов и боевых повреждений!

 Корабли же были уже давно «заслуженные», честно говоря, уже на тот момент устаревшие и морально, и физически – МПК проекта 204, а это были наши первые корабли с комбинированной дизель-газотурбинной силовой установкой, причём при ходе под турбинами движитель был водомётный. Гидроакустическая аппаратура была слабенькая, разработки еще 50-х годов, а бытовые условия — вообще спартанские. По компоновке и организации он был некоей переходной конструктивно-организационной единицей от катера к малому кораблю.

Когда однажды внезапно вышел из строя один из блоков главного двигателя, то на нашем корабле ремонт производился днём и ночью, ускоренными темпами, в условиях жёсткого цейтнота перед большими учениями Кольской флотилии. Причём, своими силами, лишь при участии специалистов бригадной судоремонтной мастерской. А осуществлялась, по сути, заводская операция, по замене блоков на главном дизеле. Как и положено было по законам Мерфи, а, по-русски, по теории подлости, «вылетели» именно нижние рабочие блоки, что сделало эту операцию еще более сложной в корабельных условиях. Командир корабля и командир БЧ-5 постоянно докладывали старшему командованию о ходе выполнения почасового графика ремонта.

 Дело было в том, что в ходе предстоящих учений дивизион малых противолодочных кораблей должен был выполнять призовой поиск дизельной подводной лодки. На их фоне наш корабль спланирован выполнять зачётные торпедные стрельбы новыми, по тем временам, торпедами на этом тактическом фоне.

 И ремонт был выполнен даже с опережением графика, за что нашего механика даже пообещали представить к правительственной награде. Но именно – пообещали… Даже – первоначально – представили. Как стали говорить теперь: «Обещать не значит жениться!!!» Что-то не вышло, документы оформили как-то не так в свете требований всемогущих кадровых органов, а потом – забыли…

А на дворе стояло северное лето, самый разгар. Погода была необыкновенно тёплой, и в природе было относительно тихо. Но отдыхать и любоваться природой, как сейчас принято, нам было некогда — на корабле шли непрерывные тренировки КБР, различные учения – словом, обычные флотские будни.

Надо сказать, что офицерский коллектив на корабле подобрался очень неплохой, разнообразный. Обстановка в кают-компании была здоровая, без склок и хамства. Конфликты, конечно, были, (а как же без этого?), но какого-то длительного и враждебного характера не носили, и разрешались сами собой.  Мы все читали и знали книги   Л. Соболева, С. Колбасьева и стремились к тому, чтобы наши взаимоотношения соответствовали духу кают-компании миноносцев русского флота. Сейчас офицерская молодёжь как-то стесняется этого слова, или произносят его только в насмешливо-ироничном контексте, но я считаю, что необходимая, здоровая, без эйфории, морская романтика у нас имела устойчивый вид на жительство. И именно она, помогала выдерживать физические и психологические нагрузки непростой и напряжённой «овровской» службы в те, уже далёкие годы. Мы знали, по большому счету, для чего все это.

Для командира, Сергея Николаевича Н. этот корабль был первым в его жизни. Званием командира Сергей ужасно гордился, он не утратил ещё задора и здорового честолюбия, много знал сам и продолжал учиться и учить всех нас. Молодой командир поддерживал и развивал любую разумную инициативу, поддерживал наши начинания и не давал им затухать – когда мы, и, в частности я, «остывал» к внедрению своих же собственных «идей».  Помощник тоже был влюблён в корабельную службу, отлично знал противолодочное оружие, а «хозяйственником» вообще был с большим талантом. На этом корабле только у командира, у меня и механика название должности состояло из одной ипостаси. У помощника, через запятую дальше шло: «командир БЧ-2 -3», у штурмана – «командир БЧ-4, начальник РТС». Все бы ничего, если бы эти должности исполнять только фактически, но ведь они ещё предполагали и требовали ведения документации в огромных объёмах за все перечисленные боевые части. Безо всяких скидок, что он один на три боевые части, что боевые части насчитывали четыре-пять человек … нет! Писать заставляли минимум за БПК!  Устав и всякие регламенты и инструкции были почти одинаковы, не взирая на тип и класс корабля.        

Бумага всегда успешно боролась с фактической боевой готовностью, причём, что удивительно, во все периоды истории и при всех политических режимах, как бы их там не называли. На дивизионных построениях по своему росту наш офицерский коллектив выделялся на фоне остальных – только помощник, Сергей Владимирович Я. едва дотягивал до 170, а я со своими 185 сантиметрами был следующим, механик и командир были ещё выше, а штурман – так вообще 194 сантиметра. Подначки от соседей были постоянные, тем более, что командование «убедило» наш экипаж взять на себя повышенные обязательства, что превратило нас на некоторое время в мишень и для дружеских подначек, и для придирок «конкурентов».

В море ходить любили. Как тогда говаривали: — «любовь к морю прививалась невыносимым перманентным дёром на берегу.

Поэтому и выход на учение ждали с нетерпением.

— В море! В море – да подальше! Век бы «проверял» не видеть! Хотя бы – неделю! – торопил время командир.

И вот – одним, ранним туманным утром получили сигнал «неожиданной» тревоги, на реях кораблей взвились «тревожные» сигнальные флаги. Запустили дизель — генераторы, а затем и главные двигатели, окутавшие все причалы едким сиреневым дымом, и глухо урчавшие, в ожидании отхода, как будто катились камни с горы.

На дороге к причалу откуда-то появился странный офицер, из проверяющих, задававший всем встречным дурацкий вопрос насчёт «тревожного чемоданчика». Те удивлённо пожимали плечами, так как, будучи корабельными офицерами, все необходимое, на все возможные случаи походной и даже боевой жизни, от элементарных бритвенных приборов, запасов сигарет и разных приятных мелочей и вплоть до парадных мундиров, держали в своих каютах.

Корабельная жизнь — она такая, никогда не сможешь знать, где вдруг окажешься не то чтобы завтра, а вообще —  через несколько часов. А уж тем более – предположить, что именно тебе будет там нужнее всего. Поэтому, на всякий случай, у нас было все.

А он, хоть и был одет в военно-морскую форму, да ещё с нарукавными шевронами капитана 3 ранга, знай себе — записывал, как будто этого и не знал. Одно слово — проверяющий! Это не должность, а форма менталитета!

С ходового мостика корабля мы с командиром увидели, как он остановил даже нашего комдива, Андрея Владимировича Б., личность колоритную, с огромной «пиратской» бородой-шотландкой, крайней нетерпимостью к паркетным морякам. Проверяющий огорошил комдива, ввергнув того в ступор, наверное, своим дурацким – на наш взгляд — вопросом.

Конечно, из-за грохота дизелей и приличного расстояния мы не могли ничего слышать, а только видели его жестикуляцию, но мы хорошо знали его лексикон и темперамент, и дружно рассмеялись, представляя, и озвучивая вслух, как этому «проверяле» наш «Борода» разъяснял его заблуждения.  Проверяющий, по всей видимости, сильно обиделся на него, и куда-то ушёл. Скорее всего, искать кому бы пожаловаться, наверное!  А, может быть, и был «послан» по старой трассе. Комдив это умел!

Всё! Мы наконец, получили желанное «добро» оперативного, снялись со швартовов и пошли по длинному горлу Печенгского залива, чьи скалы помнили ещё драккары викингов и ладьи поморов.

 На ходовом мостике нашего корабля собрался весь штаб дивизиона, и над нами заполоскался брейд-вымпел его командира, с шикарно шкиперской бородой.

  Море было относительно тихое и спокойное. По УКВ слышались переговоры кораблей других соединений, так же выходящих на учения. Где-то высоко над нами чертили небо тяжелые самолеты, и совсем низко – рукой подать, пролетали пары истребителей палубной авиации, «летающие огурцы», как тогда называли за форму и окраску ЯК-38. От чувства причастности к великому флоту было как-то по-особому приподнятое настроение, задор был заметен у всего экипажа. Все команды выполнялись быстро и даже весело

Тем временем, вышли в заданный нам квадрат, или, как говорят, в «квартиру» полигона боевой подготовки, и начали плановый поиск. Корабли перестраивались, меняли галсы, использовали опускаемые станции, азартно применяли «хитрые» технические приёмы, и, наконец, получили уверенный контакт с лодкой. Тут же лодку «схватили» и подтвердили контакт акустики с нескольких МПК.

— Нашли, как жена заначку! — восхищённо прокомментировал дивизионный РТС-овец.

Итак, корабли обнаружили лодку и начали за ней слежение. Пользуясь погодными и гидрологическими условиями, гидроакустики «набирали время контакта», необходимое по нормативам, старшины команд тренировали матросов последнего пополнения, которых на кораблях дивизиона было много.

В других боевых частях на нашем корабле тоже шли постоянные учения, чтобы дать почувствовать экипажу, что такое боевая работа.  Медленно двигались установки РБУ, отслеживая   перемещение невидимой лодки, глухо урчали сервомоторы наводки орудия, где-то в небе выискивающего своими стволами незримую глазом воздушную цель.  Командир любил говорить, что каждую тонну соляра нужно спалить с толком. И ему удавалось этого добиться!

Приближалось время нашей зачётной стрельбы. Уже за приборы в рубке гидроакустики взялся сам старшина команды, доклады стали чётче, уверенней и точнее. На палубе у аппаратов правого борта суетились торпедисты вместе с дивизионным специалистом, с командирами БЧ-3 — с нашего и с соседнего корабля (а как же — практический опыт с новым оружием – раз, да и поддержка — на всякий случай — два!), еще раз проверяя все положенные установки.

Обычное в таких случаях напряжение нарастало! И вот посыпались установленные команды атаки подводной цели. Корабль увеличил ход и лёг на боевой курс торпедной атаки.

Залп! С интервалом в несколько секунд аппараты окутались слабым сизым пороховым дымом, уносимым встречным потоком свежего воздуха, и торпеды рванулись с борта прямо в серо-зелёные, с редкими белыми задорными гребешками, волны, уткнувшись в них своими ядовито — красными «практическими» головами. Насколько мне известно, на наших кораблях стояли последние торпедные аппараты, выстреливающие торпеды с помощью ПВЗ, т.е. порохового вышибного заряда, а не сжатого воздуха

 Все! Экипаж, команда торпедистов, КБР, и сам командир что могли, уже сделали! Теперь все зависело только от того, насколько правильны были расчёты и решения, а также от исправности механизмов самих торпед. Оставалось только ждать! Мы вглядывались в изумрудную воду и молча переживали, найдут ли ее наши «умные» торпеды.

Где-то там, не очень далеко, в зелёной глубине, всего на каких-то ста метрах шла своим курсом невидимая чёрная лодка. Так мы тогда считали, что на ста метрах, но …

А на лодке же, которая уже несколько часов участвовала в этом учении, как и положено, личный состав находился на своих боевых постах по расписанию по боевой тревоге. Монотонная работа, убаюкивающий тонкий шум разных электрических приборов, похожий на заунывное однотонное пение, не способствовали поддержанию высокой бдительности. Тем временем, в одном из отсеков обнаружили течь из одного из фланцев трубопровода охлаждения дизелей, и механик упросил командира немного подвсплыть, для того чтобы уменьшить давление забортной воды и наскоро провести ремонт, устранив эту течь.

 Командир лодки буркнул что-то, насчёт худой кобылы, у которой некоторые мероприятия и процессы всегда не вовремя, поинтересовался насчёт того, откуда растут руки у мотористов, позавчера собравших этот несчастный фланец, а также, насчёт необходимого времени на устранение течи. Предчувствуя что-то, по интуиции опытного командира-подводника, скрепя своё сердце и протестующий разум, он все-таки принял решение на изменение безопасной глубины. Авось, обойдётся! В дизельном отсеке закипела работа.

Но, как говорится, нарушение инструкции будит мирно дремлющее лихо. А вот оно уже делает все остальное руками нашего личного состава…, а также с помощью «добрых» соседей.

Но на верху, конечно, никто не знал об этом, и торпедная атака прошла, как по учебнику. После залпа на ходовом мостике наступила напряжённая тишина. Минёры ждали результатов – заинтересованные больше всех, и больше всех понимающие – что же там, на глубине, происходит! Акустики пытались услышать хоть что-то. Все вглядывались в горизонт, по пеленгу залпа. Вот-вот, где-то там у горизонта должны были всплыть честно отработавшие свою задачу практические торпеды.

И, действительно, через несколько таких непередаваемо-длинных минут, их ярко-алые «головы» показались над серо-зелёными волнами.

Тут же ожидающие этого момента наблюдатели, радостно звенящими голосами выдали на них пеленг, с соседнего корабля тоже сообщили, что видели всплывшие торпеды. Но… через короткое время они пропали из поля зрения, как бы мы не старались их разглядеть! Что за мистика?

Корабли на среднем ходу подходили к предполагаемой точке всплытия отработавших торпед. Вот они уже подошли почти вплотную, а ни одной торчащей из воды «красной головы» видно так и не было. Что за чудеса! На мостике находились и комдив, и дивизионный минёр, и другие офицеры штаба, которые всматривались в волны вместе с сигнальщиками.

Дивизионный минёр, грамотнейший и образованный офицер, обладавший фундаментальными знаниями своей специальности и острым природным умом, ревниво защищал корабельных торпедистов

 Высказывались разные версии и предположения, почему эти торпеды могли утонуть, но минёр стоял на своём – торпеды – новенькие, вообще впервые используемые на этой торпедо-технической базе, с которой он сам их принимал.  А уж он-то знал, как проверять и готовить оружие!

По розовым пятнам на лице и тону его голоса чувствовалось, что нешуточно задета его профессиональная честь!

Корабли КПУГа продолжали ходить галсами, «прочёсывая» квадрат плотной гребёнкой. И ничего! Однако, согласно полигонного времени, всплыла у заданной кромки полигона подводная лодка, наш учебный «противник». С ней была установлена связь, комдив покинул мостик и спустился в радиорубку. Через некоторое время он вновь появился на нем, застёгивая своё видавшее виды меховое командирское пальто, зло плюясь сквозь свою роскошную бороду, и ругаясь на чем свет стоит.

— Подводники что-то слышали, но ничего не знают — так можно было перевести в печатную форму его возбуждённую речь, исключая некоторые эпитеты и междометия, отражающие его возбуждённое состояние.

— Д-а- а, — протянул   минёр, — похоже, что торпедам – капут, они затонуть могли только от разрушения корпуса. А от чего корпус торпеды мог безнадёжно крякнуться? — с видом экзаменатора обратился он к нашему корабельному минёру.

— От прямого удара во что-то достаточно большое и твёрдое! — ответил тот.

— Правильно, лейтенант, от удара. А до дна здесь метров шестьсот – семьсот, скал подводных на карте не обозначено, значит — от удара о цель. А о какую такую цель? А, и даже без вариантов, — о ту самую, по которой и стреляли! Вон она, в базу направилась, громыхая дизелями. От такого удара корпус у «изделий» треснул, их просто выбросило на поверхность, а затем они уверенно набрали воды внутрь и затонули. Мы ведь ясно видели, что они всплыли, засекли точку всплытия и уж точно бы их обнаружили, если бы они уцелели. И, раз они обе накрылись, значит – это из-за подводников. Наша ошибка не может повториться сразу на обеих, и никто меня в обратном не убедит! Подводники что-то знают, ну не могут не знать, однако — темнят.

А почему? Они, естественно, боятся. А чего боятся? Да, конечно, почему-то нарушили какие-то требования. Ничего, шила в мешке не утаишь. Особенно флотское. Или вытечет само, или всегда запах выдаст! — пророчески завершил свои логические построения Петр Семёнович

Все выходило логично. Бородатый комдив с доводами полностью согласился, буркнув: — Ну, ты, Семёныч, прямо Шерлок Холмс, на пару вместе с патером Брауном. Тогда на корпусе у них должны остаться отметки от наших торпед, вечная им память!

— Конечно, найдутся, куда они денутся! – заверил Петр Семёнович, — Даже спорить на бутылку не буду ни с кем, это нехорошо в данном случае – ибо, когда спорят военные, да ещё в разных званиях – откуда, к чертям, истина родится? — разминая сигарету, заключил Потапов. В логике Петру Семёновичу не откажешь.  Он был известен всей бригаде, как эрудит, шахматист и уникальный специалист по-модному тогда «кубику Рубика». На спор, он с завязанными глазами собирал его из любого состояния за десяток- другой движений. Это был своеобразный тест на логическое мышление.

Как выяснилось позже, с подводной лодкой так и было. «Авось» не помог!  Подвсплыв для ремонта системы, она оказалась аккуратно на заданной глубине хода торпед, на траектории «мешка» их боевого курса. Из рассказов очевидцев, уже потом и под некоторым секретом, в тёплых компаниях, мы узнали, что удар был настолько чувствителен, что все, кто занимался своими делами или подрёмывал где-то в укромном уголке, без команды бросились по своим штатным местам по расписанию. Это – рефлекс подводника. Чуть позже из центрального поста прозвучала команда осмотреться в отсеках, но течи, слава Богу, нигде не было. Однако впечатление у всех осталось не самое приятное.

 У людей – впечатления, а на бортах лодки вмятины и силуминовые обломки корпуса торпед. Те даже торчали в зазубринах на лёгком корпусе, как потом все увидели.

Наши корабли, больше для приличия, ещё поутюжили квадрат полигона, и уже через некоторое время получили команду возвращаться в базу. Выстроившись в строй кильватерной колонны, МПК, временами окутываясь косматыми клубами бело-голубого солярового дыма, шли в сторону Печенгского залива. Ветер крепчал, смяв гладь моря как цветную бумажку, и волны, разбиваясь об форштевень, с громким плеском били в скулы и с шумом оглаживали серые борта.

На ходовом посту продолжали обсуждать событие. Дивизионный минер с комдивом и командиром корабля, прикидывали стоимость торпед и уже обсуждали бюрократический механизм их списания, а также возможные вытекающие из этого административные последствия и неизбежные визиты «всей вертикали» минно-торпедной службе, в ходе которой будет доказываться не то, кто виноват, а традиционное – «виноват не я».

Заступивший на вахту рулевого боцман заинтересованно спросил флагманского минёра:

— А сколько же они стоят?

 Занятый своими невесёлыми мыслями, дивизионный минёр меланхолично ответил:

 — Примерно четыреста сорок тысяч рублей!

 Боцман помолчал с пару минут и совершенно серьёзно изрёк: — Это пять тысяч шестьсот ящиков водки! Или даже чуть больше! Целый товарный состав пульмановских вагонов! Какой кошмар!

Его восклицание разрядило обстановку на ходовом посту. Даже мрачный комдив улыбнулся и махнул рукой: — Кто, о чем, а вшивый – про баню! Лёня, ты прямо арифмометр «Феликс», только в кителе. И, смотри-ка, ты даже не задымился из-под шапки, напрягая свои мозги! У тебя другие ценностные ориентиры, кроме водки, ещё имеются? Скажи — какие?

Между тем, мы втянулись в горло залива и стали поочерёдно швартоваться, борт к борту. Ошвартовавшись, стали приводить корабль в порядок, смывая с палубы, оружия и надстроек остатки морской воды, чтобы потом не проявились проплешины соли, которые отмывать будет труднее, если эта соль успеет подсохнуть.

 Командир ушёл на «летучку» в дивизион, но скоро вернулся, встал на причале напротив корабля, и, разминая сигарету, стал внимательно осматривать его борта и надстройки.   Заметив, что все мы собрались на шкафуте, он приглашающе махнул нам рукой. Офицеры корабля подошли к командиру, попросили разрешение курить. Закурили, в наступившей тишине явно витала какая-то недосказанность, и чувствовалось, что командир вырабатывал какое-то важное решение.

— Короче так, мужики! Завтра нас по этому случаю будет смотреть высокий штаб нашей славной флотилии — сделал он эффектную паузу – во главе с самим командующим!

«Мужики» задумались. Этого только и как раз, не хватало нашему славному кораблику!

 Командующий был Моряк, именно с большой буквы, дело знал, не гнушался лично лазать по самым скрытым корабельным закоулкам. И знал сам, без подсказчиков, что, где и как должно быть на корабле. И также был строг и взыскателен. Это понятно – чтобы добиться хотя бы приличного среднего уровня, планку требований надо поднимать повыше. Достигнут или нет, вопрос открытый, но стремиться будут. Это-то нам было ясно уже тогда… А чтобы облазить наш «крейсер» с форпика до ахтерпика и от киля до клотика, времени много не надо, часа будет более чем достаточно. А наши недостатки мы знали сами….

— Дело, похоже, труба, но лапки задирать сами не будем! Ночь – длинная и белая!  Помощник, стройте экипаж! — уже уверенно, явно с созревшим решением, сказал командир.

Да, поработать пришлось! Надо отдать должное находчивости, распорядительности и запасливости помощника – нашлись и нужная краска, и инструменты. Матросы и мы работали весело и зло, дело двигалось, да так, что объем выполненной работы превышал обычный раза в три, к нашему собственному удивлению. У «пома» нашлись «излишки» продуктов, мы устроили «ночной чай» в кубриках, чтобы поддержать и как-то стимулировать всех участников «аврала». Я носился и кубриках, и в машине, где — подбадривая, где — следя за тем, чтобы не переусердствовали и не «угорели» от паров синтетической краски. Из динамиков летела весёлая музыка, даже по верхней палубе, не смотря на глубокую ночь. Соседи и дежурная служба не возмущались – понимали «вкус момента».

К утру мы сделали почти все, что хотели. Всё — это идеал, линия горизонта — цель недостижимая!

 А помощник, Сергей Владимирович, продолжал удивлять – экипаж построился на подъем флага в совершенно новом рабочем платье и новых же сапогах. На флагштоке заполоскался новенький, тщательно отглаженный, новый, военно–морской флаг.

Все командиры боевых частей, старшины команд доложили о готовности к смотру, предъявили командиру свою документацию.  Все! Теперь началось время тревожного ожидания. Готовы-то мы готовы, но… Пути начальства неисповедимы…

Потом, забегавший в нашу кают-компанию глотнуть чаю с сушками, дивизионный минёр Петр Семёнович сообщил, что представители МТУ флота действительно обнаружили свежие вмятины на лёгком корпусе лодки. Следы, как говорится, были налицо. Скрыть, если кто-то и хотел, факт попадания торпед, не удалось. Да и в гарнизоне об этом знали, в женских устах все обросло утрированными подробностями, в очередях магазинов женщины говорили о подлых «овровцах», чуть было не угробивших своими торпедами их героических мужей-подводников.

Все эти слухи нам принёс из посёлка, вместе с почтой и сигаретами, один из наших мичманов, посланный для сопровождения почтальона и киномеханика.

Ближе к обеду, мы заметили двигающиеся в нашу сторону «Волгу» и несколько УАЗков. Явно наступал «момент истины» для всех нас.

Машины подошли к учебным корпусам дивизиона. В гарнизоне это место называлось – «там, где кончается асфальт». Дальше дорога, доставшаяся нам еще от немцев и финнов, шла к топливным складам, но асфальтом наши флотские дорожники ее уже обделили. Все руки не доходили … были места и поважнее.

 Из машин стали выходить офицеры, ожидая, как видно, распоряжений командования. Командующий неторопливо вышел из машины, подождал комбригов – и нашего, и подводников, наших же соседей по гарнизону, (откуда и была «пострадавшая» лодка), а также командира минно-торпедного комплекса, готовившего эти торпеды и кровно заинтересованного в «нужных» выводах.

Экипаж стоял в ожидании. Командир и я встали у трапа. Внимательно и оценивающе адмирал осмотрел борт и настройки корабля и что-то одобрительно сказал сопровождавшим офицерам. Первое впечатление – штука важная. И его второй раз не произведёшь!

 После чего, адмирал зашёл на борт, принял доклад, громко и чётко поздоровался с экипажем, затем – за руку – с каждым офицером и мичманом, попутно задавая простые вопросы. Кто–то из сопровождающих офицеров штаба флотилии, осмотрел матросов и восхищённо сказал: «Обратите внимание, товарищ командующий, у них – новые сапоги и робы!», командующий нашёл взглядом помощника, чуть заметно улыбнулся, и сказал:

— Смотрите, товарищ лейтенант, социалистическая предприимчивость – это похвально, но она должна иметь чёткие ограниченные и, главное, законные границы!

 Выслушав доклады, лично посмотрев карты и кальки маневрирования, он остался доволен: — Ну, что, товарищи комбриги – за торпедную стрельбу кораблю утверждаю оценку «отлично». Попадание даже не условное! Подводники не возражают? Все отчётные документы – потом! Начальник отдела ПЛБ – займитесь проверкой соответствия и качества.

  Стоявший за его спиной начальник отдела ПЛБ флотилии заметил: — В реальных условиях при попадании торпеды корпус лодки разламывается в 80% случаев. Так что — имели бы мы масляное пятно на волнах, а командир крутил бы на тужурке дырку для ордена!

Тут командующий сказал, обращаясь к нашему комбригу: — Заметьте, Сергей Сергеевич — я не требовал этот корабль под смотр, вы сами предложили! А теперь – пойдём вместе с вами и посмотрим!

— Ага! — подумали мы – вот где правда-то пряталась!

Как мы и предполагали, смотр был серьёзный и внимательный. Нас, корабельных офицеров, сразу куда – то оттеснили «гости», лишь командира никто не решился отодвинуть от командующего – командир на флоте – он и есть командир, несмотря даже на его скромные «две с половиной нашивки» на фоне широких шевронов. Замечания были, конечно, но – больше рабочие, чем «криминальные», достойные немедленной административной реакции. Да и высказывал их командующий лично командиру, доброжелательным тоном, в виде советов более опытного старшего коллеги. 

Зайдя в нашу «игрушечную» кают-компанию, где стояла наша гордость – единственный на всю бригаду – 10-ведерный аквариум, добытый где-то старшиной команды гидроакустиков (и секретарем комсомольской организации – по совместительству). В нем, среди густых водорослей, ракушек и камней, лениво плавали разноцветные и разнокалиберные рыбки. Вот это–то адмиралу и не понравилось!

Он сказал, что у него когда-то, на   корабле 1 ранга, был один офицер, которого рыбки довели до депрессии и бездеятельности, введя его в созерцательный образ жизни.

— Пришлось с ним расстаться! – многозначительно сказал адмирал.  Вокруг все молчали и внимали ему. Я мог бы поспорить с этим, почти двухметровый мой командир, главный идеолог создания этого «живого уголка», — тоже. У нас были свои резоны, но мы скромно держали их при себе – ну зачем же расстраивать уважаемого человека? И тут командующий разглядел лежавшую среди камней на песчаном дне маленькую пластиковую модель подводной лодки 613 проекта, обросшую зеленью от спокойной жизни в соседстве с рыбками.

— Ага! – иронически воскликнул он, и подозвал к аквариуму комбрига подводников: — Теперь вы поняли, почему они в вашу лодку так аккуратно влепили обе свои торпеды? – и обращаясь уже ко мне – А зачем она там?

— Это, товарищ командующий, как символический поверженный враг. Мы же противолодочники! – нашёлся я.

— Вы, товарищ политработник, тогда хоть бы на ней букву «U» – от немецкого «unterbot», написали, что бы всем сразу понятно было, что она — вражеская.

— Есть, сейчас они исправятся! —  вступился за меня наш замначпо Виктор   Павлович.

— Ну, вот, то-то! —  усмехнулся командующий, взглянул на свои часы и заторопился, вежливо отклонив наше приглашение к обеду из-за полного дефицита времени. 

А вот это он зря – кок у нас был ещё тот, с талантами от Бога, и когда у него случался полет вдохновения, то он готовил на весь экипаж ресторанные блюда, причём из самых что ни на есть простых продуктов. Об этом можно было написать целую историю, как он это делал! Но настаивать мы не стали… Адмирал приказал экипажу заниматься по плану, и построения по случаю его проводов не организовывать. Поговорив с командиром ещё немного на причале, он и старшие офицеры его штаба сели в свои машины и уехали дальше. Флотилия тогда была большая, даже очень большая…

Вернувшись сразу после проводов командующего в кают-компанию (обещания надо выполнять! особенно, когда это найдётся кому проверить…), мы с Виктором Павловичем уже застали в ней нашего комсорга.

 Он был уже в курсе – вестовые сообщили. Мичман выловил со дна позеленевшую от микроводорослей модель лодки, протёр ее, приготовил паяльник, бутылочку с черным лаком и кисточку. Просверлив дыру паяльником в корпусе модели, стилизовав ее под рваную пробоину от торпеды, Василий, закусив от усердия кончик языка, лаком вывел на ограждении рубки букву «U».

Не сговариваясь, мы втроём переглянулись и … комсорг вывел ещё и номер 439. Это был действительный бортовой номер нашего «условного противника», которого мы вчера так «огорчили».  Все понимающе засмеялись. Лодка была торжественно возвращена на своё место, на мгновение распугав ярких обитателей аквариума. А тут в кают-компанию прямо-таки ворвался возбуждённый командир, и, бросив на диван фуражку, плюхнулся на своё «святое место» за столом. Подозрительно оглядел наши цветущие физиономии, проследил наши взгляды, затем заглянул в аквариум и тоже улыбнулся, поняв причину. Достал сигареты, попросил у вестового чаю для всех, и сказал, после первой затяжки, успокаиваясь: — Да, кстати, через три дня эта самая лодка будет тоже стрелять торпедами, но уже – в нас. Мы ее НТ-3 обеспечиваем! Сегодня же беру с собой самую большую бутылку чего ни будь, и иду к ее командиру со словами: «Женя, честное слово, извиняться пришёл!» У них торпеды-то побольше будут, а у нас корпус – не в пример, потоньше чем у них! Заранее предупредить событие — это стратегия! Принесённая даже врагу бутылка «шила» — на флоте всегда была символом добрых намерений и взаимной заинтересованности! А тут – свои, даже — соседи!

Вот так и закончилось наше морское приключение. Насколько известно, это был единственный случай на флоте, когда торпеды попали прямо в учебную цель, и на практике убедительно подтвердили, что это оружие действительно надёжное и хорошее. Это проверил по документах о происшествиях с оружием наш дотошный Петр Семёнович.

Много чего было за службу, и не обо всем расскажешь. Да и сквозь фильтр лет отсеиваются куда-то разные глупые мелочи и несуразности поступков, и окружающих, да и своих, собственных. Много времени прошло с тех пор. Командир, Сергей Николаевич, закончил Военно-Морскую академию, за службу в далёкой Анголе награждён орденом, до недавнего времени командовал последней на флоте бригадой кораблей ОВРа. Наш помощник, Сергей Владимирович трагически погиб от нелепой случайности, принимая корабль 1 ранга в качестве старпома в ныне враждебном городе Николаеве, а механик Сергей Михайлович, трудится где-то в Санкт-Петербурге, давным-давно уволившись по сокращению. У каждого своя жизнь, своя судьба. Мичманы наши перешли в пограничную службу, когда корабли ВМФ ушли из Лиинахамари. Уж не знаю, вспоминают ли бывшие сослуживцы наш «горбатый» МПК с его крошечной кают-компанией с аквариумом, где мы все вместе проводили короткие часы досуга и корабельные праздники, приглашая туда и наших жён.

Все эти воспоминая дороги нам, как дни нашей молодости. Корабельная служба она, объективно тяжела, но, как правило, именно она оставляет самые светлые воспоминания, ибо только там, на корабле, в море, занимаешься именно МОРСКОЙ СЛУЖБОЙ, ради чего в юности и выбирал СВОЙ ПУТЬ