Илин Ф. Морская служба, как форма мужской жизни. Сага. Стих восьмой Сэм и Одноглазый Боливар

… А вокруг бушевала природа, процветала сумасшедшая рыбалка, отшибавшая начисто все другие мысли и раздражители у всех причастных и  осчастливленных рыбаков — все условия к ней! 
Быстрая река змеилась между лесистых сопок и пригорков, недовольно бурлила в теснинах, несла вырванные где-то из удалого бахвальства стволы деревьев и выбегала к заливу, выплескиваясь на песчаную отмель, вбегая, -радостно бурля, в морскую толщу.
Во время отливов,   на толстых, «гофрированных» морских червей – «пескожилов», страхолюдных чудищ, ловилась камбала, размером с блюдо, брала семга на спиннинг. Кому везло – тому попадались и треска, и палтусы, и зубатки, и морские налимы… Но! для этого надо уже выйти в море на катере, на вельботе…

Правда, местные аборигены предпочитали снасти проще и надежней. Жить у реки и не напиться? Охота — тоже чудесная, и зимой, и осенью, а уж в сезон грибов и ягод — чистый рай, особенно для тех кто в этом что-то понимает! с августа по конец сентября все население было занято перманентными заготовками – солили, мариновали, сушили, вялили консервировали. И не то. чтобы продукт был уж так дорого, но сам процесс…

А такие деликатесы, как вкуснейшие крабы камчатские, размером с сервировочный столик, вы часто ели? Нет!? Так там, в Ефимовке, их тоже почти не вкушали — после первых двух недель они уже уверенно стояли поперек горла. Приедались. Как икра таможеннику Верещагину.

Салатом из этих самых «больших тараканов» местные хозяйки угощали только редких пришельцев из флотской столицы. А какие были там фото сюжеты с северной природой! Волынский уже всерьез подумывал о хорошем ружье и даже начал читать умные книги по охоте.

Все у него было хорошо, и даже лучше — в начале осени он осуществил свою мечту — купил себе мощный мотоцикл с коляской. Такого в Ефимовке не было ни у кого! Братва — его друзья-товарищи и сослуживцы враз окрестили его железного коня Одноглазым Боливаром, ибо, в отличие от другой техники на обозримом пространстве слегка дикого побережья, фара на нем была всего одна. А Боливаром, (имечко это стащили из старого фильма по рассказам О’Генри), тогда так звали верных железных четырех и более колесных коней с бандитскими наклонностями – иных тут обычно не держали.

Покупка сулила ему некоторую долгожданную независимость в передвижении во времени и в пространстве — даже до ближайшей автотрассы было почти 15 километров, да по рытвинам и колдобинам полевой дороги-грунтовки, вдрызг разбитой тяжелыми трехосными машинами, перманентно таскающими разные важные грузы туда и обратно. Да и танки с самоходками и ТЛБ – тоже сюда захаживали, и за собой следы не прибирали … ежели ты на танке, да еще в погонах, то тебе пофигу, какие там знаки и указатели! главный указатель – это твой командир, вон он, в головной машине!

Автодорожный батальон флотилии каждую весну пытался привести эту лесную дорогу по склонам сопок в более или менее приличный вид, старательно перемещая по ней кочки и ямы с места на место. Толку от этого было — чуть! Так, считайте, элементарное обозначение ремонтных действий для закрытия смет и нарядов и отчетов по выполнению учебно-производственных планов. Хватало такого ремонта не на долго! 

Но для «жигулей» и «москвичей» того времени она уже к концу лета вновь становилась непроходимой. А вот мотоцикл — так это же совсем другое дело! 

Урча и пыхтя, он все-таки легко преодолевал эти препятствия, а где не мог — там его можно было прокатить и даже протащить на себе до более-менее вменяемого участка дороги. 

Сэм, с детства знакомый с техникой и умеющий работать с различными инструментами, взялся за модернизацию своего боевого коня. Что-то удалось достичь … Сэм форсировал мотор, усилил бак, а в коляске разместил еще и мощный танковый аккумулятор — на всякий случай. Он был счастлив! Боевой конь был готов, так и просился вскачь, навстречу испытаниям. И, оказывается, они были уже не за горами!

Зима в тот год заглянула к нам рановато, засыпав снегом дороги, покрыв наледью опасные откосы. В небе ночами уже полыхало загадочным потусторонним светом Северное сияние, Сполохи, как издревле звали это явление в наших местах поморы. Это к морозам и ранней зиме — примета такая!

Покрытие дорог стало скользким и опасным, участились аварии. Там и сям в кюветах можно было увидеть застывшие машины, слетевшие туда на зигзагах и поворотах. 

Не миновала сия участь и машины базы, возивших грузы в сторону центральных складов. Вообще-то база располагала достаточным количеством машин, штатным гаражом и автомобильным подразделением. 

Но «аяврики», как иногда звали матросов, доблестно несущие там срочную службу, сумели справиться со своей матчастью. Ломали и били свои машины старательно, и без замечаний и успешно обезвредили к зиме почти всю автотехнику!

Усилия же по восстановлению техники, тоже расходовались на «обогрев космоса» и весомого результата, увы, не давали. 

Механик гаража ходил злой, лишенный за всё всех вознаграждений и морально порванный командованием на Британский флаг, и даже на мелкую ветошь от него. Зампотех Аргуненко тоже был бит чем ни попадя, причем хотя бы раз в неделю, лишенный всего. Он даже уже забыл — чего же его лишили? Чтобы хотя бы расстроиться.

Однако из отдела вооружений флотского объединения срочно потребовали документацию на сверку — неумолимо и опять неожиданно приближался конец года.

Делать было нечего — надо ехать. Сэм долго уговаривал командира разрешить ему эту поездку самостоятельно на своем «Боливаре». Тот упорно не соглашался — такая поездка в служебных целях уже содержала целую кучу нарушений всех действующих тогда документов, порядка и правил. И ежели бы да коли что произошло — никому бы из начальников и участников мало не показалось! Как говаривал иной раз командир, пугая сам себя, его бы за этот подвиг три раза подряд расстреляли на фоне развалин свинарника пулями из концентрированного навоза. 

А тут — бац! «Последняя капля воды, переполнившая бочку с порохом» ! Последняя живая машина гаража базы здорово обломалась где-то далеко на трассе, ее надо было срочно ремонтировать. Когда это еще случится — одному только местному Богу и его подмастерьям известно. А сроки отчета уже поджимали, словно струбциной, горло начальников, или некоторые другие важные детали тела. Из управления по вооружению неслись угрозы и предупреждения. Дальше могло быть хуже — в ход пойдут оргвыводы и дисциплинарные репрессии.

И командир решился! 

— Черт с вами, Сэм! Сделаем так — я вам не разрешал, но и не запрещал! Так и скажу, в случае ежели да коли что — тьфу, тьфу, тьфу — сплюнул он через левое плечо суеверно, а потом еще и постучал по золотистому «дубовому» орнаменту на козырьке своей фуражки. Условное дерево же …

— Пусть уж будет, что будет! Лучше ужасный конец, чем ужас без конца! — подвел командир итог своим сомнениям. 

— Но, командиры и начальники тебя ни за что не бросят! Мы с тобой одной крови — ты и я!!! Не знаешь, как будет по китайски: «Не волнуйся и не бойся, будь спокоен!» Да почти по –нашему: » Ни сцы!»

— Точно, что ли? – «изумился » Сэм дурашливо.

— Ага! Есть у меня трактат Конфуция на китайском – хошь ежели – вон, возьми почитай! 

-Вот щас, как напьюсь как следует в следующий раз – обязательно! А зачем он вам?

— Жена как-то купила, теперь я его иногда кладу на еще мокрые фото, чтобы в трубочку не закручивались!

… Сэм подготовился к походу основательно — залился по самые уши бензином, проверил и перебрал на «Боливаре» все, что проверялось и перебиралось. Ко всему, запасся паяльной лампой, бутылкой спирта — это на всякий случай. Как известно любому моряку, случаи бывают всякие и караулят тебя за каждым углом — особенно, если ты никакой подлости просто не ждешь! И тогда лупят тебя по самым нежным и болезненным местам.

А уж экипировался Волынский, как по путевке в Антарктиду!
Добрая старая меховая куртка, крытая коровьей кожей, невиданный тогда еще простым народом горно-лыжный костюм с утеплителем, ботинки с ворсистым мехом, меховой шлем и большие очки. Это не считая более интимных деталей обмундирования! Стало тепло, но ходить было трудно. В этом костюме Сэм вполне понял муки древних рыцарей и проникся к ним уважением!

Рано-рано утром, в полной темноте, он вывел Боливара из гаража. Мотор легко завелся, заурчал и через минуту железный одноглазый конь рванулся в темноту, освещая узкую ухабистую дорогу. Над его головой высыпались звезды, над сопками катилась изрядно похудевшая к концу месяца, желтоватая, благодушно-сонная Луна, лениво распихивая с пути подвернувшиеся жидкие облака. День обещал быть погожим, решил было Сэм, — к добру! Правда, особо этим не обольщался — Север есть Север и никаких добрых примет на него не напасешься — он все равно сделает по-своему!
Долго ли, коротко ли, но Волынский выбрался на трассу, с облегчением вздохнул и, проехав пост тыловой погранзаставы, рванул во всю мощь.

Новые рубчатые шины всех трех колес мотоцикла хорошо держали дорогу, стрелка спидометра нагло ползла вправо, вопреки здравому смыслу и элементарной осторожности. Волынский был в приподнятом настроении, о такой поездке он давно мечтал. А на дороге он боялся лишь назойливых и коварных гаишников, остальные опасности и угрозы он, по молодости лет, в расчет просто не брал!

Так он и летел стрелой по прямой, А потом отчаянно вилял по виражам дуг и поворотов дорожного полотна. Шины лихо визжали! Холода он не чувствовал, блестящая льдом кромка обочины отсвечивала и позволяла уверенно держать дорогу. 

Без особых приключений он добрался до места уже к самому началу рабочего дня. В минно-торпедном отделе его радостно встретили старые знакомцы. Радость была искренней — его ждали еще и потому, что его отчет был одним из основных и срывал все сроки докладов в вышележащие органы, за что офицеры регулярно получали по голове и прямо по холке от своего начальства и командующего флотилией лично. А это было больно …! Да и финальное денежное вознаграждение было в опасности!

Все другие дела были немедленно брошены, офицеры активно взялись за Сэма. Был тогда такой порядок — если добирались до большого штаба представители из разных там «хорхояровок » с дикого побережья — им была «зеленая улица». Офицеры были с понятием — тоже не сразу и не прямо с Луны упали в отдел высокого штаба! Даже сурового начальственного вмешательства не требовалось — и так все и всё понимали.

В коридоре третьего этажа старинного здания причудливой для наших мест архитектуры южной Италии, слышались азартные голоса куратора базы Грушникова и отбивающегося от его нападок Сэма:

— А где отчет по минам хранения?

— А вот, по всем позициям!

— Да? Взрыватели? Запалы?

— А это что? Все как у вас — бьется один в один, я проверил!

— Угу, точно! А где подрывные патроны, почему не соответствует!

— Ха, так ты же сам их списал еще в мае — вот акт, завизированный вашим начальником! Кстати и подпись — твоя!

— Хм, всё — достали меня тетки! Вот сейчас бухгалтера, на фиг, грохну – свидетелем будешь! Побудь тут за меня, посиди, пока я ее душить буду! Опять вовремя не провела по ведомости! Она явно лишнее живет и смерти моей хочет! Кровь минерскую литрами пьешь, Рая! Была бы мужиком … я бы тебя этими твоими папками разукрасил бы под хохлому!

И так далее. Работа кипела! Световой день короток, и офицеры отдела даже на обед не пошли — обошлись чаем с сушками, да и у Сэма оказалась с собой добрая старая мужская еда — пайковая говяжья тушенка. Бумаги постепенно покидали чемодан и аккуратно раскладывались на столе. Свободного места в чемодане становилось все больше, а на столе оставалось все меньше. 

Вопреки приметам и прогнозам, погода за окном нагло портилась, мела поземка, а ветер ехидно раскачивал уличные фонари и провода и подвывал − «Ага! Дождались?» Но, на полпути не бросишь, рукой не махнешь. А завтра – так и вообще, погода как вдруг раздухарится! На сколько дней – один бог ведает – Север, моря – под боком, океан – в двух шагах!

Всё! Наконец-то дела закончились — все сошлось, все билось, по всем многочисленным номенклаторам и наименованиям. Бумаги обратно перекочевали в старый чемодан и аккуратно улеглись на свои места по системе. От удовлетворения все аж запрыгали и заплясали! Трудно молодым активным людям столько времени заниматься нудной, монотонной работой! Будет, что завтра доложить командующему на утреннем докладе!

Сэм поблагодарил коллег за радушие и помощь, заторопился выезжать в обратный путь — о чем поставил в известность своего волновавшегося командира, пробившись к нему через лабиринты полудесятка коммутаторов и дежурных телефонисток оперативной проводной связи.

Он уже начал было облачаться в свои утеплительные кавалерийские доспехи, но не тут-то было! 

— Ты куда? — искренне удивился старший офицер, капитан 2 ранга Петя Грушников, — еще не весь план у нас «вып». А без «вып»- а в плане — ты вроде бы и не работал! Уж лучше бы не работал, но «вып» поставил! А кто честно отпахал, а работу формально не зафиксировал — тот чистый преступник!

Сэм, замордованный напряженным и очень длинным днем, пока не понимал, к чему такая тирада Грушникова. Но его уже потащили, прямо за рукав новенького кителя, в другой кабинет.

Время рабочее уже больше часа, как кончилось, и там был накрыт немудреный стол для «мальчишеского» междусобойчика. Сам начальник отдела достал из сейфа пару бутылок подходящего случаю «натурпродукта» к столу. К тому же — была священная почитаемая народом «тяпница», конец рабочей недели.

«Поди возрази — обидятся, так работаем же вместе и не в крайний раз! Тем более от души!» — безнадежно подумал Волынский и, горько вздохнув, махнул рукой. «Вывози, мол, мой Боливар!»

Подозревая еще с утра что-то такое подобное, он был готов — не ударил в грязь лицом! Сэм прибавил к столу еще соленую рыбу собственного засола, свежесваренного «таракана» в смысле – экземпляр крупного камчатского краба,, розовый бекон, приготовления завстоловой базы гения продстужбы мичмана Тараса Убийбатько, копченую курицу и … «жидкую валюту». А куда деваться?  Шила в мешке  не утаишь – вытечет все равно!

Его вклад оценили — жмотов и халявщиков на флоте особо не жалуют. И никогда не жаловали — по неписаным законам морского братства. Правда, ситуации бывают разные! Никто тебя ни в чем не упрекнет, если оказался не готов (братва этого тоже не приветствует) — сегодня − ты, а завтра — я. Земля имеет форму чемодана, и встретиться еще придется, если вдруг когда не потонем! Так чтобы при встрече — там или здесь — стыдно не было!

Застолье несколько затянулось. Все было просто и душевно.

Волынский «сачковал», как мог − не доливал себе, пропускал тосты, пил минералку вместо водки, но в голове все-таки зашумело. 
Начальник отдела запретил ему ехать в свою базу, несмотря на слабое сопротивление Сэма — мол, уже предупредил о выезде, ждать будут … а Петя Грушников взялся пристроить его вместе с мотоциклом на постой к одной знакомой, доброй и любвеобильной, даме, с широкими гостеприимными бедрами, которая считала аморальным упускать моменты возможного удовольствия и мелких радостей. Время неумолимо! Моментов может больше и не случиться!

 Дама как раз временно скучала. Кроме того, он брал на себя роль Вергилия по закоулкам города Полюсного. 

Сэм вроде бы и согласился — это было разумно и, по военному, целесообразно. Опять же — посильная помощь женской половине мирного населения, как успокаивал он свою вдруг невовремя проснувшуюся совесть.

Путь же предстоял дальний. За рулем мотоцикла, выпивка плюс усталость — вполне могла быть чреватой всякими внеплановыми приключениями!

Волынский где-то в душе все понимал, и совесть старого служаки нещадно колола его в самое сердце, но … Вот-вот, это самое «но»!!! Говорят, что самые трезвые мысли приходят в пьяную голову — однако, врут! Бывает, но — чаще всего — врут! 

Дозвониться до дежурного по базе было вполне возможно, придумать причину задержки, обходя вынужденное возлияние в компании коллег-офицеров — тоже. Хотя бы ординарная поломка Боливара. А что? Железо — есть железо. И никто никогда по нему не может ничего гарантировать!!!

Вокруг Боливара, по-сиротски приткнувшегося к хилой ограде под углом здания еще довоенной постройки, метель намела большой сугроб. 

Экипировавшись, натянув герметичные большие очки, Сэм взгромоздился верхом на холку мотоцикла и возился с ключами. На этой связке чего только не было — ключи от квартиры, кабинета, гаража, и сарая с удочками и сетями. Наконец, ему удалось завести своего ретивого коня. Тот недовольно фыркал и прокашливался. 
Петя-Вергилий тем временем устроился сзади, и намертво вцепился в скобообразную ручку. Вдруг понял, что как только Боливар тронется с места, он моментально останется без фуражки. Он решил принять меры — натянуть подбородочный шнур. И, конечно, оставил ручку в покое, занявшись фуражкой. 

В то время умудренные опытом службы корабельные офицеры под «крабом»-кокардой фуражки носили уставной витой золотистый шнур, а с другой стороны, на муаровой «нельсоновской» ленте — кожаный, невзрачный но практичный ремешок. В случае штормовой погоды он опускался, натягивался на подбородок — и за свою фуражку вы могли быть какое-то время спокойны. 

Но тут Сэм, убедившись, что Петя сел на круп его коня, готов ехать, лихо дал газ и рванул с места! 

А Петя оказался в сугробе с фуражкой в руках. Урал-богатырь просто взял да и выехал прямо из-под него! Повисев немного в воздухе, он рухнул во что-то мягкое. Ошарашенный Грушников, сидя в пушистом сугробе, долго и внимательно рассматривал в руках свой черный суконный «аэродром» севастопольского пошива. Он утратил смысл сегодняшнего бытия — Сэм, которого он намерился было отвезти к Томке, вдруг куда-то исчез! Коньяк, обещанный ею за Сэма — тоже — тю-тю! Это он сразу понял!

А, затем, он подумал-подумал, и устроился поуютней, распихав из-под себя снежные барханы. Как он понял, ехать уже никуда не надо было, спешить — тоже, уже кругом опоздал … Тогда Петя завалился в снег и … спокойно заснул. Ему было хорошо и совсем не душно и не жарко! Он был пару раз у экватора, и даже — за ним, по полгода каждый раз, и с тех пор искренне любил холод!

Вышедшие из-за здания его коллеги увидели, как в сугробе под фонарем что-то загадочно темнеет. Предположили, что у кого унесло ковер с балкона — но оказались не правы. Этот был их сослуживец Петя, ухода которого никто ранее не заметил … он свернулся калачиком и нагло наплевал на реальность.

Компания проявила участие, подняла, заботливо отряхнула от сверкающего снега и потащила его домой — через всю деревню и Чертов мост, домой, где жена, видимо уже подготовила ему «теплую» встречу! Начальник предусмотрительно смылся – не царское, мол, это дело! Народ же этой встречи тоже не желал и вслух обсуждал, как бы и товарища прямо в дверь вставить, и под залпы береговой батареи не угодить. Ибо все жены в этом одинаковы − они всерьез считают, что муженька спаивают исключительно друзья-товарищи, а сам он – ни-ни, только чай пьет, ага! Проблему эту удалось решить с минимальными потерями …

А где-то на Красном Горне − есть такая улица, заинтригованная было дама, ожидавшая романтической встречи, вздохнув, сняла парадный халат, смыла боевую раскраску. Оглядев себя в большое зеркало, опять вздохнула и поклялась отомстить Пете страшной местью. И лишь затем отправилась спать.

 Оглянувшись, Волынский никого за спиной уже не увидел. В его замутненном слегка сознании мелькнула мысль, что Грушников передумал устраивать его на ночлег и подло сбежал.

Заинтриговавшая его встреча с дамой лопнула мыльным пузырем!

Бывает! А жаль! Уже было настроился …

Его опять атаковали Долг и Ответственность. В одиночку он уже не смог от них отбиться! В хмельном мозгу они прочно заняли командные места, поднявшись прямо из-под сознания и запустили свои мотивы! Но Сэм-то этого не знал! 

— Еду домой, раздери меня черти со всеми демонами и бесятами! — рявкнул он в темноту. От него сразу же шарахнулась бабка-дворничиха и быстро скрылась за углом дома.

Через минуту он уже скрылся за поворотом, целеустремленно мысленно пришпоривая себя и Боливара. «Меня ждет командир!» — твердил он сам себе, мобилизуясь на подвиг.

Куда делся Грушников, Сэм не волновался. Он обиделся и сразу же за поворотом напрочь забыл о капитане второго ранга!

Непонятно — как, но он беспрепятственно миновал выездное КПП, не вогнав в ужас дежурных гаишников своим свежим спиртосодержащим выхлопом. Ветер разбросал — развеял прочь с дороги предательские молекулы спирта, да так, что походя их и не учуешь!

Прячущиеся от хлестких ударов снежных зарядов, постовые милиционеры, с изумлением оглядев живого Снеговика, без слов открыли шлагбаум. 

Волынский помчался по заснеженной дороге, проскакивая переметы, напряженно вглядываясь вперед. 

Постепенно встречный ветер и снежные заряды выбили у него из головы большую часть хмеля. Километров через тридцать он замерз, внимание рассеивалось, ветер ощутимо сносил Боливара прочь с полотна дороги … Тогда он понял, что явно погорячился, но возвращаться было нелепо и даже стыдно. Засмеют, ко всем свиньям с именами «Начпо» и «Комбриг» на бортах! Волынский припомнил как-то виденных им на острове-базе, таких откормленных хряков с кривыми надписями кузбасслаком. Они бродили по свинарнику бербазы одной бригады, на отдельном продуваемом всеми ветрами, но свободном от визитов большого начальства острове. Разве иногда только … Остров был с не совсем удобным названием … А веселые аборигены водили случайных гостей туда, поглядеть на этих свинок, как на выставку достопримечательностей . 

Подъехал к перекрестку с главной трассой. Тогда он почувствовал, что его как-то здорово мутит. Несчастный метаболизм Сэма требовал избавления от всякой ненужной гадости, бессовестно болтающейся по страдающему желудку, подпрыгивая по всему организму на каждой кочке-ухабине.

Остановив мотоцикл и спрыгнув на обочину, он согнулся от спазма. Волынского раза два буквально вывернуло наизнанку. Измученный желудок извергался, как проснувшийся вулкан. Было скверно и противно. Во рту стоял вкус железа, медной окиси. … Сэм клялся искренне: — Все. в последний раз, придави меня всеми конями Большого театра и его колоннами! 

Но через некоторое время стало легче. С глаз напрочь слетела пьяная пелена.

Из-за кустов к нему бросилась какая-то фигура. Сэм резко достал из-под куртки пистолет и замерзшей рукой неловко передернул затвор. 
Заснеженная фигура притормозила и заорала охрипшим голосом: — Стой, свои! Пушку-то опусти! Ну и народ пошел — чуть что — так сразу палить — лишь бы человек хороший попался!

Волынский опустил руку с пистолетом. К нему приближался живой пингвин, весело хлопая своими короткими ручками-крыльями.
Отогнав наваждение, капитан-лейтенант вгляделся — это был коренастый парень, в короткой меховой походной «канадке», которую носили офицеры с подплава. Он был весь снегу — поднятый капюшон, даже брови, даже усы были густо облеплены снежинками.

— Куда едешь? — спросил он, и, услышав ответ, обрадовался. — Слышь, а? Брат! Возьми меня до Лицевской развилки, я тебе заплачу!

— Не нужны мне твои деньги! Видишь, как я одет, но все равно замерз, как пингвин! Я же тебя вообще насмерть заморожу! 

— Наплевать! — беспечно махнул рукой попутчик, — мы сегодня лодку в док пригнали в Полюсный, да еще с маленьким пожарчиком на переходе. Но напугаться успели! Не могу я там оставаться — стрессом меня шарахнуло, снимать надо, а то на старости лет инсульт, инфаркт …

— Ты еще доживи до старости на своей «трубе», попробуй! — ворчал Сэм.

— Ай, как ни будь! Кэп меня до вечера понедельника домой отпустил, сюда доехал, а дальше — ни одной попутной машины, представляешь?!. Пятница — что б ее трижды через нитку … Шансов — как во время подвигов в вендиспансере триппер себе на конец не поймать! На тебя одна надежда! − взмолился подводник на заснеженного Сэма, как на прицерковную статую.

— Черт с тобой! Но я тебя предупреждал! — плюнул Волынский, ставя «макарыча» на предохранитель и пряча пистолет в плечевую оперативную кобуру под курткой. 

А подводник уже втискивался в тесное пространство коляски рядом с чемоданом.

— Что там у тебя? Тяжелый, как голова на первое января!— недовольно бурчал он.

— Да так, шмотки свои от другана забрал! — не стал светить служебную тайну Сэм.

Понеслись. Сначала было все хорошо, но становилось все темнее, и кромка дороги терялась во тьме. Ветер словно издевался, забрасывая кучи снега прямо под колеса, переметы змеились по полотну то здесь, то там. Черные ветви голых деревьев укоризненно качали им вслед.
Над головой не было ни звезд, ни Луны, не было и обычного светового зарева где-то над Мурманском. Фонари тоже давно кончились. Тьма да колючий снег в лицо. Свет фары утыкался в снежную пелену и безнадежно терялся в ней.

Сэм сбавил скорость, вглядываясь в обочины и выискивая вехи с флуоресцентными полосками. Они лишь тускло проблескивали, когда мотоцикл уже сближался с ними почти вплотную. 

Дорога делала крутой вираж влево, полотно вдруг исчезло. Боливар вильнул раз, вильнул два, вдруг сорвался и … полетел с откоса. То есть, он так и шел по прямой, а вот земля ухнула куда-то вниз! Мотор в ужасе заорал, переходя на вой. Сэм механически, озадаченно продолжал давить газ. Но там, куда ехали, дороги не было! Совсем! Под ним исчез не только асфальт, но и просто земля. И только далеко внизу что-то темнело!!! Жать на тормоз поздно − время стало тормозить само… и пространство превратилось в какой-то вязкий гель.

Дальше — только медленный полет, деревья, хруст веток, грохот за спиной и жалобный вой мотора. Бац! Приземление, упал грамотно — на руки, с переворотом, не удержался и поехал на пузе. Грудь и плечи въехали в в сугробище и дальше он уже полз по инерции, раздвигая снег, старые листья, голые ветки кустарника, пока не остановился в центре пахучего можжевелового куста. Там его догнало Земное притяжение и на короткое время Волынский отключился. 

Все стихло. Выплыв из темно-красной тьмы, Сэм прислушался к себе — пока ничего не болит, только рука саднит и кожа на лице немного горит. Вот так вот, своей рожей, Сэму еще ни разу не приходилось прокладывать себе путь! 

Остро пахло хвоей. Приподнялся на локте — нет, ничего, попробовал встать, обнимая березу. Получилось — значит, ничего не сломал! Дорожная насыпь была далековато — метрах в семи. «Это как же я летел? Как пушечное ядро по настильной траектории, спасибо, что деревья тормозили. Ох, спасибо! Я им все ветки по курсу посшибал!» — изумлялся Сэм чуду своей везучести.

«Стоп! А где пассажир?» — Волынского прошибло потом. 

— Эй! Мужик! — заорал он во все горло. «Черт, даже не удосужился его имя узнать, не то что там фамилию … Ну вот, мужика убил, служебные документы потерял. Опять же оружие потерял, которое, к тому же, взял без разрешения. Так, еще вождение в пьяном виде — перечислял он свои грехи. Интересно, сколько за все это дадут? Получалось много — по совокупности тяжких преступлений, то лет сто пятьдесят семь на лесоповале. Да и Боливару, похоже — окончательный абзац!

Странное дело, но голова совершенно прояснилось, от выпитого не осталось и следа. Сэм решил, что пора активно действовать. Первым обнаружился пистолет — он никуда и не пропадал, просто повис на длинной шлейке и съехал куда-то ниже пояса. Так, сидеть осталась чистая фигня — всего-то, что где-то лет сто! — прикинул Волынский. 
Прямо под его ногой что-то блеснуло. Оказалось — ключи! Если бы искать специально — в девственном снегу и прелых смерзшихся листьях не найти ни за что. Хоть весь лес спали! А тут — вот они,— еще одна удача! Приободрился — Бог за нас!

Метрах в пяти что-то затрещало в непроглядной тьме. Это навстречу ему продирался подводник, извращенно матерясь, как учитель математики за проверкой контрольных в школе для умственно-отсталых. 

— Мужик! Ты жив! — обрадовано заорал он, заметив силуэт Волынского на фоне снежного откоса.

— Жив, жив! А ты — цел? — ответил ему Сэм и подумал вслух: — Ну вот, осталось всего каких-то лет пятьдесят отсидеть!

— Да цел я! Куда там, на хрен! Веником не убьешь! — отплевался он от снега с землей пополам, которого наглотался поневоле, — По касательной к деревьям бомбой пролетел и по откосу скатился. Как на перине! А мотоцикл — он где? 

— Я бы тоже хотел это знать!

Действительно, Одноглазый Боливар попросту исчез! Спереть его не могли, это — раз! Разлететься в мелкий хлам — тоже! Это — два! Не на небо же он взлетел!

Подводник с любопытством глядел именно в небо! То есть, не в небо, а на сплетавшиеся кроны старых берез и рябин. Сэм тоже задрал голову — чуть в стороне от них, на ветвях сидело что-то большое и черное! Блин, это явно не русалка! Вот это черное и большое угрожающе раскачивалось, ветки под ним жалобно трещали. Они сопротивлялись из последних сил чему-то чуждому и противно воняющему, давившему на них сверху. Спавшие было деревья, теперь словно просили о помощи, стараясь сбросить с себя это чудище.
Пригляделись — точно он, мотоцикл! «Урал» уютно разместился на дереве, слегка наклонившись вниз передним колесом, зацепившись, для верности, коляской. Боливар любопытно уставился на хозяина единственным глазом и нагло, ехидно подмигивал: «Ну и как?»

— Скотина ты подлая, понял? Нет на тебя кувалды! — ответил ему Сэм, разминая ноющую руку.

— Сам такой! Зенки залил, и едешь мимо дороги! А я тебе — не Пегас, и летать не умею! — сварливо огрызнулся Боливар свистом ветра, ночным шумом и треском веток. 

Что-то булькало и стекало на вспаханный носом Волынского снег. Бензин! Тут не ошибешься — запах моментом разогнал к бесам всю эту свежесть лесной ночи. 

— Ох, сволочь, бак открылся! Бензина-то может не хватить! — забеспокоился Сэм, воспрянувший духом. Призрак Тюряги из американских ужастиков постепенно рассеивался. Ну, может быть, вшивых лет десять-то и осталось! Чемодана-то нет и не видно! Хотя бы так!

Сэм краем глаза отметил: — Наверху, на дороге, остановилась машина, бегали и кричали люди. Они включились в потешную игру.

Всеобщими усилиями, ругаясь и мешая друг другу, стаскивали Боливара с дерева. Тот цеплялся за стволы и ветки и судорожно сопротивлялся, угрожая рухнуть на отчаянно ругающихся, тянущих вразнобой бурлаков. После неудачных попыток, чуть не передравшись, работу кое-как организовали и дело пошло.

Наконец-то удалось сверзить эту железную скотину на землю, потея и задыхаясь, несмотря на мороз и ветер. А потом, на тросе, по откосу, бросив под колеса какой-то лист жести и прелые доски из кювета, подняли Боливара на полотно трассы. Машина с ворчащими и перепачканными невольными помощниками-спасателями умчалась в Мурманск, встречать друзей с питерского поезда.

Странно, но Боливар после приключений получил, конечно, повреждения, но не такие, чтобы уж сразу на свалку, как мнилось Сэму в первые минуты.

Покривил основательно рулевую вилку, своротил на сторону фару, замок зажигания и … всё! Даже бак цел остался, так, через вентиляционное отверстие воздух выгнал немного топлива, и его еще оставалось как до Ялты и – даже — обратно. А что? На военном заводе это чудище одноглазое делали — с запасом прочности 30%! 

Чемодан тоже оказался на месте, с перепугу забившись в самый нос коляски. Его не было видно, пока попутчик не догадался оторвать фанерную переборку.

В поисках аккумулятора мужики дважды обыскали лес, потеряв уйму времени. Тепло одетые, они взмокли изнутри. Плюнули, сели на своего коня и закурили. Надо было что-то делать! И тут Сэм нашел этот большой зеленый ящик в … багажнике коляски, куда тот залез, легко проломив перегородку своим весом с разгона. Офицеры только руками развели – кто-то за ними следил, спасал, на руках носил – но при сём нещадно измывался. Кто –то из них родился в рубашке!
Сэм и его попутчик восстановили, что могли и как могли в полевых, кошмарно-романтических условиях. Сделав по глотку коньяка из фляжки воспрянувшего духом подводника, они двинули дальше. 

— Ага! — восторгался пассажир,— я же знал! На лодке — не задохнулся при пожаре, на швартовке — волной не смыло с носовой настройки. Хорошо! И теперь − как бомба из коляски вылетел, десять метров пролетел, деревья протаранил, все сучья обломал! И — хоть бы хны! Только морду ветка поцарапала, словно злая баба за хреновую одноразовую ночь!

—Ничего, сейчас жена-то добавит! – успокоил подводника Сэм: — Что-то здорово повезло! Как бы расплатиться не пришлось! — сомневался вдруг ставший суеверным Волынский.

Вилку выправить до конца не удалось, фару вывести в диаметраль — тоже, колеса попинали, но толку было мало. Поэтому вести мотоцикл пришлось с трудом. Руль постоянно воротило в сторону. Он вихлял по дороге, как женщина не очень тяжелого поведения на пути в ванную комнату. К середине ночи дотащились до развилки, сделали крюк до КПП флотилии АПЛ, где и тепло расстались с попутчиком. Фляжку он свою все-таки допил — боролся с последствиями стресса.

Сэму стало жарко от борьбы с железным зверем, ставшим таким своенравным. 

А вот и шлагбаум тыловой заставы! Передохнув и выпив чаю у знакомых пограничников, Волынский поехал к Ефимовке. Утренние морозы уже сковали выпавший снег и колея дороги стала колом. Колея-то была глубиной в метра полтора! Её продавили в глине тяжеленные «Кразы» да «Камазы». Любой «Жигуль», даже «УАЗ» на ней повесился бы без замечаний и всяких шансов.

И тут Волынский еще раз порадовался и поздравил себя с покупкой Боливара! Он вытащил колесо коляски на гребень колеи, а многострадальное, кривое, как бумеранг, переднее колесо вставил в колею! И всё! Поехал, милый, как по рельсам! Класс!
Через час на КПП Ефимовской бойцы увидели движущийся сугроб, а верхом на сугробе — снеговика, который орал, махал рукой и грязно ругался на непонятливых вахтенных!

Разобрались. Позвонили дежурному — тот уже выбежал встречать Сэма к казарме. Оказывается, командир еще с вечера приказал держать для Волынского натопленную баню, горячий чай и ужин. Заботился! Он тоже не из книжки знал о зимней дороге …
Волынский с облегчением сдал родному дежурному пистолет и чемодан с документами, проверил, как тот их запер и сделал положенные записи. Словно десять пудов вериг с себя снял! И сразу же пошел в баню, раздеваясь на ходу, плюя на все приличия!
Сэм смыл с себя минимум пуд грязи и пота, сбросил провонявшуюся запахами дальней дороги, промерзшую, как заброшенное жилье, походную одежду в угол холодного коридора, выпил чаю и рухнул спать. Как убитый. 

Утром его дважды пытались разбудить — для доклада командиру, потом звонил волновавшийся, слегка обиженный Грушников. Ага, щас! Будили! Как же! С тем же успехом можно было будить и боксерскую грушу! 

Лишь вечером Сэм смог вытащить себя из теплой постели. И первым делом пошел к Боливару …