Тот факт, что надводные корабли в ходе Второй мировой войны зачастую уничтожались авиацией, а также то, что авиация стала наиболее разрушительным оружием в морской войне, породили в некотором роде «экстремистскую» идею о том, что с развитием ударной авиации, способной поражать морские цели, надводные корабли (НК) устарели и в случае реальной войны будут быстро и бесславно уничтожены.
В отечественной истории ярым приверженцем этой точки зрения был Н.С. Хрущёв, с точки зрения которого в противостоянии авиации и кораблей последние были обречены.
Такой взгляд на вещи был обусловлен предельно примитивным пониманием Н.С. Хрущёвым вопросов, связанных с войной на море, так все возможные варианты противостояния ВМФ СССР с военно-морскими и военно-воздушными силами США и НАТО он, по свидетельствам многих современников, сводил к одному-единственному ꟷ «один наш корабль отражает массированную атаку с воздуха». На самом деле мир намного сложнее, хотя признаем, что Н.С. Хрущёву удалось нанести серьёзный вред развитию ВМФ, как личными решениями, так и попустительством подчинению флота армейским генералам.
Это имело негативные последствия во время Карибского кризиса. При этом воззрения Н.С. Хрущёва и генералитета из ГШ просто не позволили понять причины провала советских действий и то, какие меры необходимо было предпринимать в будущем, чтобы избежать их повторения. Прозрение Н.С. Хрущёва окончательно так и не наступило. Впрочем, это тема отдельного материала.
Интересующиеся реалиями в противостоянии надводных кораблей и авиации могут ознакомиться с материалами «Надводные корабли против самолётов. Вторая мировая». С разбором частного случая – катастрофы 6 октября 1943 года на Чёрном море «6 октября 1943 года. Операция «Верп» и её уроков для нашего времени. И с обобщениями реального послевоенного боевого опыта (в том числе советского) в материале «Надводные корабли против самолётов. Ракетная эра».
К сожалению, «экстремистский» взгляд на НК существует и сегодня. Равно как и противопоставление надводных кораблей и базовой ударной авиации. И проистекающее из этого мнение о том, что создание мощной ударной авиации делает надводные корабли для ВМФ не нужными, так как она их заменяет или делает их выживание невозможным.
В наше время такие идеи становятся популярными в обществе в силу распространения инфантильного взгляда на жизнь и веры в различные виды сверхоружия. (Например, систему «Кинжал»). А также ввиду неспособности некоторых людей принять реальность во всей её сложности. Последнее проявляется в том, что простое перечисление некоторых трудностей, которые сопровождают поиск кораблей противника («Морская война для начинающих. Выводим авианосец на удар») в океане или выдачу целеуказания на применение по ним ракетного оружия («Морская война для начинающих. Проблема целеуказания»), вызывает у таких инфантильных личностей агрессию. А низкий уровень интеллекта подобного контингента сводит в их представлениях всё многообразие возможных на войне ситуаций к одной-двум. (Если война, то с Америкой. Если с Америкой, то неограниченная. Если неограниченная, то только ядерная и т.д.). Хотя (повторимся) реальный мир очень сложен.
Есть и противоположная точка зрения, которая имеет некоторое распространение среди командного состава ВМФ. И она, наоборот, связана с недооценкой значения ударной авиации. Известно, что на сегодня в ВМФ нет Морской ракетоносной авиации. Более того, даже штурмовая авиация ВМФ, способная атаковать надводные цели в ближней морской зоне (и частично в дальней, как будет показано), не получает серьёзного развития. Так до сих пор на Тихоокеанском и Северном флотах её просто-напросто нет.
Эту точку зрения, нигде формально не прописанную, стоит тоже признать крайней. Несмотря на то, что в адмиральской среде в целом есть понимание важности морской авиации, на практике это понимание воплощения в конкретных действиях в полном объёме не находит. Вложения в подводные лодки по величине затрат просто несравнимы с таковыми в авиацию, хотя первые не могут эффективно действовать без второй.
В этой связи стоит произвести некоторый разбор полётов и показать то, каким образом надводные корабли и морская авиация (в том числе базовая, не корабельная) взаимодействуют между собой и с другими силами, а также почему они не могут (или почти не могут) друг друга заменить.
В целях упрощения объяснений (и не претендуя на всеобщий охват) тема будет сведена к взаимодействию НК и ударной авиации, поражающей надводные цели. Подлодки и противолодочная авиация будут упомянуты в ограниченном масштабе. Также будет ограниченное количество примеров. Нам важно показать принципы: всё остальное любой заинтересованный читатель сможет понять потом самостоятельно.
Некоторые характеристики надводных кораблей и авиации (как боевых средств)
У кораблей, подлодок и разных типов самолётов есть тактические свойства, определяющие их использование.
Не углубляясь в тактические свойства, кратко проанализируем различия в характеристиках кораблей и самолётов, как боевых средств.
Очевидно, что авиация это залповое боевое средство. Она наносит очень мощный удар. Затем те самолёты, которые его наносили, некоторое время не могут воевать, тогда как корабль способен находиться в назначенном районе сутками при обнаружении противника, атаковать его до полного уничтожения или, наоборот, следить, обеспечивать наведение на него авиации. Но его ударные возможности ограничены. Кроме того, ему очень трудно восполнить израсходованное оружие, иногда это вообще будет невозможно и т.д.
Из этой разницы проистекает простейший вывод – авиация и корабли в силу разных, даже противоположных свойств дополняют друг друга, а не заменяют.
Рассмотрим несколько примеров.
Развёртывание в угрожаемый период, авиаразведка, слежение, слежение оружием
Несильно умный обыватель видит ход событий с середины – вот мы уже воюем, вот вражеская АУГ идёт к нашим берегам (одна), сейчас мы её «Кинжалом» (одним)…
Реально (даже без поправок на разведку, ЦУ и возможности «Кинжала») такого не бывает – у любой истории есть начало.
Началом истории под названием «военный конфликт» является развёртывание противником сил и средств на театре военных действий (или театрах), которыми он будет воевать. Это обычно сопровождается множеством разведпризнаков, типа изменения характера радиообмена, появления новых радиоточек, интенсивного движения транспорта на военных базах, выход в море большего количества кораблей, нежели обычно, и многих других.
Чтобы скрыть такие приготовления, противник много лет осуществляет такие предвоенные развёртывания под видом учений. Где отрабатывает введение в заблуждение разведки обороняющейся стороны. В общем, учится обеспечивать внезапность, и даже пытается это делать реально.
Со времён С.Г. Горшкова против такого лома имеется приём – пресловутый «пистолет у виска империализма», приставленный к военно-морской группировке противника надводный корабль, осуществляющий слежение за ней и не позволяющий (по возможности) оторваться от такового.
Такой корабль всегда рассматривается противником, как угроза, и сковывает его действия. Противник просто не знает, что произойдёт в случае агрессивных действий с его стороны – сам следящий корабль его атакует или по его целеуказанию откуда-то придёт мощный ракетный залп… Приходится вести себя осторожно.
Фактически речь идёт о сдерживании эскалации конфликта.
С.Г. Горшков говорил так про МРК проекта 1234, но, вообще, это верно и в более широком смысле. С тех пор мало что изменилось – в век спутниковой разведки и компьютерных сетей надводный корабль по-прежнему остаётся самым надёжным средством не дать противнику потеряться, но этого противника нужно перехватить вовремя, а потом не дать уйти. Для этого корабль должен быть во-первых скоростным, его максимальная скорость при данном волнении должна быть выше, нежели у типового «оппонента», способность длительное время эту скорость держать по условиям надёжности ГЭУ – тоже, в условиях дальней морской зоны это зачастую требует ещё и хорошей мореходности и дальности хода – противник не должен иметь возможность гонять следящий корабль до выработки топлива. Это уже подразумевает некоторые размеры для корабля и сводит к нулю идеи мечтателей о «москитном флоте», хотя в ближней морской зоне такие задачи могут выполнять и МРК, только «нормальные» МРК, типа новых «Каракуртов», а не ракетные баржи типа «Буян-М».
На этом же этапе у НК начинается взаимодействие с авиацией на берегу, пока в части разведки. Это может быть связано с тем, что авиаразведка должна будет навести корабль на противника. Или же наоборот. Если корабль нашёл противника сам, но последний оторвался от него, то нужно, чтобы кто-то помог «восстановить контакт» — быстро, отталкиваясь от последней принятой с корабля информации о месте цели, найти её и либо передать на тот же корабль, либо, если разница в скорости корабля и корабельной группы противника не позволяет ему быстро догнать его, то другому кораблю, действующему в данном районе. Что требует определённого количества кораблей.
Вторым важным моментом является то, что ударная авиация должна быть готова в кратчайшие сроки по информации с корабля вылететь, провести доразведку цели и нанести по ней мощный удар, который бы её уничтожил. То есть у штабов начинается боевая работа уже на этом этапе.
Таким образом, становится ясно, что как минимум какие-то надводные силы нужны в любом случае. И что они с авиацией должны образовывать единую систему, в которой каждая сторона отрабатывает свою часть общей задачи.
Невыход надводного корабля на связь или разрыв связи с ним с высокой степенью вероятности означает начало войны.
Если такового не произошло, но обстановка обостряется, и политическое руководство страны приходит к выводу о том, что риск военного конфликта растёт, то от слежения НК переходят к слежению оружием. То есть ведётся не только беспрестанное преследование корабельной группы противника, но и непрерывное определение его параметров движения и постоянная выдача целеуказания ракетному оружию, которое приводится в готовность к максимально быстрому или же немедленному применению. В особо «острых» случаях, приказ может быть дан заранее. И при начале массового подъёма авиагруппы с авианосца или же пуске крылатых (или любых других) ракет с ракетных кораблей противника они будут атакованы сразу. Впрочем, это нерядовой случай.
Корабль, осуществляющий непосредственное слежение, теперь занимает такое положение относительно противника, с которого можно применить оружие. С ним вместе могут начать действовать другие корабли, готовые также нанести удар по противнику.
И если против кораблей непосредственного слежения ВМС США была выработана своя и достаточно эффективная тактика «контрслежения», то с тактическим приемом ВМФ СССР «слежения оружием» (с большой дистанции) у ВМС США все было много хуже.
Отдельно от кораблей слежения формируются корабельные ударные группы, готовые выполнить ракетный залп по противнику по внешнему ЦУ. За другими корабельными группами противника также ведётся слежение оружием. Боеготовность авиации поднимается в этот момент, вплоть до (временно) готовности номер 1 (готовность к немедленному вылету, самолёты на старте, оружие подвешено, двигатели опробованы, лётчики в кабинах, боевая задача поставлена, техники у самолётов) всеми силами или их частью.
Стоит обратить внимание на то, что в этот момент ключевыми являются качества кораблей – способность длительное время находиться в заданном районе и преследовать противника. На этом этапе критически важно сохранить слежение оружием и вот почему.
В ракетную эру стала критичной такая вещь, как упреждение противника в первом залпе. Значение этого прекрасно известно военным, но в среде обывателей постоянно можно услышать стоны о том, что «всё равно у США и НАТО превосходство в силах, мы никогда не сможем с ними сравниться, нечего даже пытаться». Ну и далее или идёт предложение сдаться или мантра о неизбежности ядерного суицида.
Увы, но политики появляются в основном из состава обывателей, поэтому вопрос нужно прояснить отдельно.
Итак, у нас есть противник с 20 боевыми кораблями, которые сведены в два больших отряда по 10 кораблей в каждом. Назовём их американским термином «Надводная боевая группа» — НБГ. За каждой из групп следит отряд боевых кораблей (ОБК), способный по команде выполнить залп всеми своими ПКР. Допустим, что у нас по четыре корабля в каждом из отрядов, всего восемь, противокорабельных ракет на каждом корабле по 8 единиц, всего по 32 на 10 целей.
Соотношение сил по кораблям 20 к 8, или 2,5 к одному в пользу противника. Допустим, мы «выиграли» первый залп – корабли наших ОБК, отслеживая НМЦ противника с помощью пассивных средств РТР и БЛА, с периодическими разведвылетами корабельных вертолётов, на момент получения приказа на удар имели точные данные о противнике. Противника же удалось ввести в заблуждение, используя постановку ложных целей, маневрирование безэкипажных катеров с уголковыми отражателями, подход вертолётов и БЛА со стороны ложного ордера и другими мерами, которые в любом случае нужно выполнять. В итоге наш залп ушёл первым на цели, а залп противника ушёл почти весь на ложный ордер, «зацепив» только один-два корабля в обоих ОБК.
Допустим, что противник сбил часть ракет, часть ушла «не на свои» цели, пара-тройка сломалась и не долетела. В итоге залп стоил противнику в каждом отряде шести кораблей – частично уничтоженных сразу, а частично утративших ход и боеспособность. Противник же смог уничтожить в одном ОБК один корабль и во втором два.
Каким стало соотношение сил? Теперь у противника в двух боевых группах по 4 корабля, всего 8. У нас в одном отряде осталось 3, в другом 2. Общее соотношение сил в пользу противника из 20 к 8 превратилось в 8 к 5. Понятно?
Так должен был стрелять «пистолет у виска» С. Г. Горшкова. Противник с пулемётом сильнее стрелка с пистолетом, но он не успел бы выстрелить. И это могло сработать.
В «ракетной» войне численное превосходство оценивается иначе. А самое главное, куда важнее то, кто первым обнаружил и правильно классифицировал свои цели, и кто выиграл первый залп. У американцев есть крылатое выражение, сказанное когда-то давно гуру тактики ракетной эры, капитаном Уэйном Хьюзом:
«Эффективно атакуй первым» («attack effectively first»).
У нас борьбе за первый залп тоже придавалось и придаётся огромное значение. Приведём цитату последнего Главкома ВМФ СССР В.Н. Чернавина:
«Исключительно важное значение в современном морском бою приобретает такая специфическая его особенность, как возрастание роли борьбы за первый залп. Упреждение противника в нанесении удара в бою является главным методом предотвращения его внезапного нападения, уменьшения своих потерь и нанесения противнику наибольшего ущерба».
Но для упреждения необходимо, чтобы на дистанции залпа от противника находились носители ракетного оружия и чтобы они имели данные о противнике, достаточные для получения ЦУ. В ВМФ СССР это были подлодки-носители крылатых ракет и надводные корабли. В нашем примере – надводные корабли. Авиация теоретически может быть применена в первом ударе. Но на практике попытка это сделать может привести к утрате внезапности и обретению противником понимания того, что мы начинаем первыми. НК, «стреляющие» по данным корабля слежения (и он сам тоже участвует в ударе), эту внезапность обеспечивают при условии непрерывного и успешного слежения с передачей ЦУ. А кроме того, непрерывное слежение авиацией это очень дорого.
ВМФ СССР в больших масштабах брал на прицел американские силы по такой схеме дважды – в 1971 в Индийском океане и в 1973 в Средиземном море. В обоих случаях реакция ВМС США была крайне болезненной.
Таким образом, на этапе, предшествующем началу боевых действий, роль надводных кораблей очень важна, как и поддерживающей их авиации, в основном разведывательной.
С началом «горячей фазы» всё меняется. Резко вырастает важность ударной авиации, а роль кораблей как ударного средства снижается, но не исчезает. А кроме того, они остаются по-прежнему крайне необходимыми.
Война
Независимо от «итогов» обмена первыми залпами теперь (с началом военных действий) силы противника надо экстренно уничтожить. И здесь главной скрипкой будут уже самолёты. Именно такие свойства авиации, как скорость, возможность нанесения массированных ударов, повторения этих ударов через короткое время и продолжения боевых действий, даже потеряв часть сил, делают авиацию главным оружием. Но и корабли тоже будут востребованы.
Вернёмся к нашей ситуации с обменом залпами, первый из которых мы, например, выиграли. Соотношение сил после боя изменилось в нашу пользу. Но оно исключает развитие успеха кораблями. В одном случае наш ОБК из двух кораблей должен атаковать четыре. В другом – три наших корабля должны атаковать четыре. При этом у наших кораблей нет противокорабельных ракет, они использованы. Часть зенитных – тоже израсходована при отражении удара противника и поражении его БЛА и вертолётов. То есть придётся сближаться на дальность применения артиллерии. При ином соотношении сил или точной информации о том, что ракет у противника больше нет, и нет вертолётов, вооруженных ПКР, это было бы можно и нужно сделать, но в ситуации той неопределённости, которую мы имеем это неприемлемо высокий риск.
Поэтому теперь корабли ведут непрерывный контроль обстановки, передают ЦУ другим силам. И только при возможности – добивают противника.
А «берег» поднимает на удар самолёты. У противника может быть немало зенитных ракет. И, возможно, для его уничтожения понадобится не одна атака. Тогда на отряды боевых кораблей ляжет ответственность за наведение ударных сил авиации с берега до полного уничтожения противника. На них же и задачи по спасению лётчиков сбитых самолётов, оценка реальных результатов удара и (при необходимости) добивание уцелевших кораблей противника, а также подбор с воды выживших членов их экипажей.
Естественно, это даже близко не всё. На самом деле от кораблей зависит намного больше. Так, все вышеперечисленные умопостроения способна перечеркнуть погода. Банальный боковой ветер над ВПП, если он слишком сильный (а мы вспоминаем про то, в каких широтах находится наша страна), означает, что самолёты прикованы к земле, они не могут ни атаковать, ни даже рассредоточиться и выйти из-под удара. В таких условиях задача уничтожения противника или срыва возможности атаковать для него полностью ляжет на надводные силы, которые куда меньше чувствительны к погоде.
Это особенно важно в борьбе с противником, имеющим авианосцы. Для них ветер сам по себе вообще не является проблемой. Авианосец просто поворачивается навстречу ветру, а если он слишком сильный, то снижает скорость, и можно поднимать авиацию. Если у противника на земле есть «дружественные» аэродромы, на которые можно посадить самолёты вместо авианосца, то проблема обостряется ещё сильнее. Авианосец может поднять на удар авиацию в такую погоду и при такой качке, в которую она не сможет потом сесть на палубу. Наши же самолёты стоят. Это, конечно, экстренная ситуация, обычно так не делается. Но это возможно.
Ещё одним непреодолимым фактором является то, что именно надводные силы встретят противника первыми. И если противник выиграет первый залп, начнёт военные действия первым, то до подлёта авиации (а это в любом случае несколько часов) кораблям придётся держаться самим и вести бой без помощи самолётов. Это требует очень многого: от мощи систем ПВО и РЭБ, до запаса своих ПКР и наличия на борту БЛА для разведки и вооружённых ракетами вертолётов. И выбора тут нет.
Есть ещё один фактор, связанный с подлодками противника. Если ПЛА (ПЛАРК) противника будут иметь возможность атаковать КР «из-под берега» (при отсутствии эффективных сил ПЛО и ОВР), то конец нашим аэродромам (слишком малое подлетное время получается, не успеваем отреагировать).
А вот если ближняя зона обеспечена (а корабли здесь очень важны), то рубеж применения оружия (КР) по аэродромам значительно отодвигается, что резко повышает боевую устойчивость нашей авиации.
Можно ли обойтись без кораблей в действиях против надводных сил противника? Смотрим на карту. Красная линия – это близкий к предельному рубеж, на который может выйти самолёт из семейства Су-35 без ударного оружия, а только с ракетами «воздух-воздух» и разумным количеством подвесных топливных баков (Су-34, 35 их имеют). Удаление этого рубежа от аэродрома Североморск-3 (показан условным знаком «аэродром 3-го класса», на самом деле он 1-го, но рисовать неудобно) – примерно 1 500 километров. Это теоретический предел того, насколько далеко может оказаться авиаразведка. Нетрудно увидеть, что ей придётся обследовать огромные пространства, чтобы найти «контакт». Потом его ещё надо классифицировать, установить, что это именно цели. И затем, в условиях непрерывного противодействия сил противника (включая иногда авиацию), отслеживать положение цели до момента удара.
Это крайне сложная задача, возможность выполнения которой очень сомнительна. Надводные корабли могут быть развёрнуты таким образом, чтобы превращать этот (по сути) рубеж поиска в небольшие по протяжённость участки. Ведь, имея в море надводные силы, мы можем абсолютно точно знать то, где противника нет.
А это резко сужает возможные районы, в которых он есть. Также при наличии надводных сил, выигравших первый залп (к чему мы в любом случае должны стремиться), к моменту первого удара авиации придётся иметь дело с куда более слабым противником. А ещё снимается вопрос удержания «контакта» от момента обнаружения противника до момента удара.
Далее обратим внимание на ещё одну линию – зелёную.
Это – теоретический рубеж, на котором может выйти в атаку вооружённый ПКР самолёт семейства Су-27 (тот же Су-30СМ или Су-34) без дозаправки в воздухе. Примерно 1 000 км от Североморска-3, может быть, чуть дальше.
Таким образом, от момента обнаружения цели и до того рубежа, на котором мы можем обрушить на неё «огонь с неба», довольно большой разрыв. И его тоже должны закрыть корабли и, возможно, подлодки.
Естественно, имеется масса нюансов. Например, то, что им надо будет обеспечивать ПВО при таких действиях. Но обеспечение боевой устойчивости сил это отдельная тема. В крайнем случае, у нас есть тот же «Кузнецов», который, возможно, позволит выиграть время внутри этого 500-километрового разрыва. Его, правда, никак не могут отремонтировать. Есть и другие решения, более «кровавые» для нас, но тоже работающие.
Желтый рубеж – последняя линия обороны, внутри которой могут драться Су-24, МРК, ракетные катера. После них – только вертолёты, БРАВ и сухопутные войска с ВВС.
Есть и ещё один фактор, однозначно требующий использования надводных сил.
Фактор времени
Теперь рассмотрим вопрос времени. Допустим, что с момента, когда авиаполк получил задачу нанести удар по надводным кораблям противника, и до самого удара прошло 3 часа. С этого периода противник, вне связи с понесённым потерями (если они не абсолютные), получает некоторую фору по времени.
Предположим, что у нас на эту надводную группу можно бросить только один полк, остальные заняты другими задачами.
Тогда имеем, что, пережив атаку, противник имеет около 2-х часов, в которые полк будет возвращаться на аэродром и садиться. Потом ещё около восьми (эта цифра зависит от типа самолётов и расторопности ТЭЧ и может варьироваться) на подготовку к новому боевому вылету. А затем ещё три на новый удар. Итого – 13 часов. При 25-узловом ходе корабль уйдёт за это время на 325 миль или 602 километра.
Конечно, в реальном мире его за это время может атаковать другая авиачасть. Но может и не атаковать. Это будет зависеть от хода боевых действий, от обстановки. Кто закроет разрыв в 13 часов? Кто как минимум, если не добьет противника окончательно после атаки самолётов, то по крайней мере, не даст ему действовать свободно? Кто обеспечит для авиации данные о цели ко времени следующего удара?
Только надводные силы. Больше эти задачи просто некому выполнить с требуемой надёжностью. Теоретически авиаразведка могла бы в некоторых случаях обеспечить информацией о месте цели ударную авиацию. Но она уязвима. Даже не имеющий авианосцев противник может просто запросить истребительное прикрытие с берега. И, если против массированного удара такое прикрытие защитить корабли не сможет, то против авиаразведки – вполне.
На самом деле, конечно, речь будет идти о комплексном применении надводных сил и разведывательной (а при возможности и ударной всё-таки) авиации, но именно о комплексном. Отдельно самолётами задача будет решена очень плохо. Впрочем, отдельно кораблями она скорее всего вообще решена не будет. По крайней мере, при имеющемся численном соотношении с вероятным противником.
Проблема ПВО и действия истребительной авиации
До этого момента речь шла о действиях базирующейся на берегу ударной авиации. Есть смысл поговорить и об истребительной.
Есть мнение (и оно очень распространено) о том, что истребительная авиация с берега может защитить надводные корабли от ударов с воздуха. Рассмотрим это с цифрами.
Допустим, мы обвешали Су-35 топливными баками и вооружили его только четырьмя ракетами «воздух-воздух», чтобы он мог выйти на «красную линию» (см. карту) и пробыть там один час. На манёвренный бой у него топлива не будет. То есть он сможет провести перехват на максимальной дальности и отрыв от противника с ПТБ. По-другому у него не получится. Сброс ПТБ будет означать невозможность вернуться на базу. Если кому-то хочется пофантазировать насчёт дозаправки в воздухе, то у нас заправщиков даже на бомбардировочную авиацию может не хватить. Так что наличие системы дозаправки топливом не принципиально в такой ситуации.
Далее считаем. Два часа туда, час там, два часа обратно. Итого пять. Затем межполётное обслуживание. Можно смело сказать, что для одного Су-35 будет возможно не более двух таких вылетов в сутки. Соответственно, пара Су-35 над районом действия надводных сил непрерывно означает, что нам придётся иметь в наличии на берегу 24 самолёта минимум. (Не учтены ни возможности пилотов, ни потери, ни то, что 100% техники никогда не может быть исправно и т.д. То есть это сверхоптимистичные оценки, невозможные в реальности на более-менее длительном отрезке времени).
Возникает вопрос: «А противник сможет справиться с парой истребителей, неспособных вести манёвренный бой?» Смотрим на карту – до аэродромов противника в основном существенно ближе (тот же Кефлавик). Противник имеет высококлассные самолёты ДРЛО с очень высокой дальностью обнаружения целей. Огромный флот авиазаправщиков. И, что самое главное – он заранее знает, что там всего два перехватчика.
Отсюда простейший вывод. Противник всегда сможет бросить в атаку столько самолётов, сколько воздушное прикрытие сбить не сможет. Вспомним операцию «Верп». Наши истребители всегда находились над отрядом кораблей ЧФ и сбивали немецкие самолёты. Но противник наращивал наряд сил. И в итоге корабли были уничтожены.
А из этого уже следующий вывод – корабли будут отбиваться сами. И они должны быть способны это делать. Это не значит, что нам нужны монструозные крейсера с сотнями зенитных ракет. Нам нужно уметь вводить в заблуждение все виды разведки противника теми же методами, которые были описаны в статье «Морская война для начинающих. Выводим авианосец на удар». А также совместно действовать рассредоточенными силами, наладив обмен информацией между ними. Использовать против аэродромов противника крылатые ракеты морского базирования. Это оружие флот должен, прежде всего, применять для достижения своих оперативных целей, а уже потом для гипотетических ударов по тылу противника.
Нам необходимо, чтобы ВВС не отрабатывали задачи командующего округом (которому надо будет защищать его танки с воздуха). А вели войну за господство в воздухе на всём ТВД, уничтожали авиацию противника в воздухе и на аэродромах. И да, нам нужны свои авианосцы. Хотя часть задач (пусть и с большими потерями) можно будет выполнить и без них.
А на каком расстоянии от берега (или аэродрома базирования истребительной авиации) корабли могут рассчитывать на истребительное прикрытие? Сделанные в СССР расчёты показывали, что при наличии радиолокационного поля глубиной в 700 километров и более, технически возможно обеспечить прикрытие кораблей на расстоянии примерно 250 километров. При этом требовалось сочетания дежурства в воздухе одних истребителей и на аэродроме ꟷ других.
Современные руководящие документы допускают, что прямо «под берегом» (в считанных десятках километров от него) возможно прикрытие кораблей истребителями из положения дежурства на аэродроме. Но в нашем случае речь идёт о совсем других расстояниях.
А вот что истребители могут, так это обеспечить защиту ударной авиации.
В советское время существовало много способов прикрытия той же морской ракетоносной или штурмовой авиацией. Истребители могли сопроводить ударные самолёты до рубежа пуска ракет по цели. Обеспечить «коридор» пролёта. Организовать заслон в воздухе, который прикроет пролёт ударных самолётов. В некоторых случаях навязать противнику бой у его аэродромов, дав «ударникам» время на перелёт в нужную точку. Могли заблаговременно быть выведены на рубеж пуска ракет ударной авиацией и обеспечить на короткое время господство в воздухе на этом рубеже. И вот тут ситуация другая – на такие вещи вполне хватит разумных сил истребительной авиации. Имея полк истребителей на земле в боевой вылет на такую задачу его можно отправить весь или почти весь.
Таким образом, констатируем – возможности истребительной авиации (работающей на решение флотских задач) ограничены. И в силу этого, она должна быть ориентирована в основном не на попытки обеспечить ПВО кораблей на большом удалении от берега, а на защиту или обеспечение боевых вылетов ударной авиации.
Решение задачи ПВО корабельных ударных групп в море необходимо решать с помощью комплекса мер, в числе которых интенсивная борьба наших ВВС за господство в воздухе на ТВД, удары ВВС и флота (крылатыми ракетами) по аэродромам с авиацией противника для её уничтожения, использование корабельной авиации для борьбы с авиацией противника над морем, маскировка, введение разведки противника в заблуждении и т.д.
При этом, в силу того, что у нас всего один авианосец, нужно быть готовыми решать задачи в условиях потерь от действий авиации противника, что требует соответствующего подхода к выбору соотношения между типами кораблей в строю и их количеством.
Почему не подлодки
В таких действиях подводные лодки теоретически могут найти своё место. Подобно тому, как в ВМФ СССР основным носителем управляемых ракет после морской ракетоносной авиации были подводные лодки с крылатыми ракетами – ПЛАРК разных проектов.
Однако сегодня уровень развития противолодочных сил наших противников (НАТО и США) стал таким, что сохранение скрытности подводных лодок находится под большим вопросом. Это не значит, что они неприменимы. Но это значит, что на пути их применения имеется огромное количество трудностей. Так, для них будет критично к началу боевых действий оказаться там, откуда можно нанести удар по надводным силам противника. В противном случае, придётся его догонять. А это гарантированная утрата скрытности. Один корабль гидроакустической разведки в радиусе нескольких сотен километров от подлодки уже может её обнаружить или обеспечить её обнаружение другими силами. Те способы уклонения от атак ПЛ, к которым могут прибегать корабли (нахождение в дрейфе, маскировка среди гражданских судов, высокая скорость хода, использование вертолётов, систем шумоподавления), для ПЛ недоступны.
Фактически, в силу того, какие ресурсы противник инвестировал в свою противолодочную оборону, мы оказались в «мире наоборот», где наши подлодки иногда будет труднее спрятать от противника, нежели наши корабли. Смешно, но это в целом ряде случаев будет так.
Одной из причин является то, что корабль давший самый полный ход, в реальных условиях гидрологии за счет нахождения на границе сред, может быть менее заметной целью, чем ПЛА на такой же скорости.
Кроме того, типовой корабль, способный нанести сильный удар по надводным кораблям противника, может быть простым и дешёвым, тогда как ПЛАРК не может. Четверка «Ясеней» стоит как ударный авианосец.
Всё это не отменяет важности и нужности подлодок, как в локальных войнах, так и в глобальных. Но в случае противоборства с западными странами это окажется «нишевое» оружие.
Заключение
Даже для почти лишённого авианосцев флота наличие морской ударной авиации является необходимостью. Для России ꟷ это особенно верно, в связи с её географическим положением и разобщённостью театров военных действий. Быстрый манёвр между театрами военных действий в наших условиях может осуществить только авиация.
При этом характер войны на море подразумевает, что это должна быть морская авиация, воюющая под общим командованием с надводными силами, лётчики которой «говорят на одном языке» с моряками и, вообще, являются «летающими моряками».
Удары по надводным целям требуют иной (нежели у ВВС) подготовки лётного состава, штабов, другой организации, тактических схем, недостижимого для «не своих» сил уровня взаимодействия с надводными кораблями, возможности действовать в рамках единого замысла с остальными силами флота и другой техники. И это означает, что авиация должна быть специализированной морской.
Также очевидно, что без надводных сил потенциал морской ударной авиации раскрыт не будет. Обратное – неспособность одних только надводных сил защитить страну и её интересы, тоже верно.
Проблемой является ПВО корабельных ударных групп и отрядов боевых кораблей. Истребительная авиация с берега не сможет его обеспечить, а авианосец у РФ один и его будущее под вопросом, как и возможность постройки новых (это не техническая проблема, а «идеологическая»).
Но в целом тот факт, что в будущем флоте надводные корабли и морская авиация должны будут образовывать единый комплекс, очевиден.
Это тот случай, когда 1+1 (НК+авиация) становится больше двух. Система из взаимодействующих самолётов и надводных кораблей по своей мощи не сводима к своим составляющим. Те же самолёты могут обеспечить данными для выработки ЦУ надводные корабли с ПКР «Циркон», и они будут достаточно точны, чтобы стрелять.
Рано или поздно, по-хорошему (как результат осознания обществом реальных, а не мнимых угроз и своих интересов) или же по-плохому (в итоге проигранной по тупости войны), но это будет сделано.
Имевшие место попытки оказывались сорванными, но мы всё равно придём к этому.
Пока же есть смысл обозначить приоритеты.
Закончим на этом символичном фото. Пусть оно будет пророческим.
Автор: Александр Тимохин
Использованы фотографии: U.S. Navy, Минобороны РФ, Brahmos Aerospace