Цмокун В. Что пили? — Бражку!

Помните старую присказку — » Ладушки, ладушки, где были? — У бабушки. Что ели? — Кашку! Что пили? -Бражку!» Ну, и так далее.

Мы, четверо обитателей 25 каюты славного ракетного крейсера » Владивосток» вспомнили про неё посреди Индийского океана в солнечный мартовский день 1980 года . Позади уже осталось несколько тысяч миль боевой службы в составе 8 оперативной эскадры . После выхода в поход из Владивостока прошло чуть больше трёх месяцев .

Про подготовку к выходу корабля на боевую службу можно, наверное, написать отдельный роман. А если в этот роман включить все регламентирующие это мероприятие служебные наставления и инструкции, секретные и не очень, то и на два романа потянет.

Но речь пойдет только об одной, очень узкой специфической части подготовки отправляющихся в дальний поход офицеров и мичманов корабля. Эта часть включает в себя расчёты на потребное количество водки на весь поход, закупку и пронос этого количества на корабль и складирование созданного запаса в в весьма ограниченном пространстве каюты. Создаваемый запас должен быть всегда под рукой и , в то же время, упрятан так, чтобы исключить случайное попадание на глаза ещё кому – бы то ни было. Ведь не магазин – же, верно?

Теперь, наверное, самое время перечислить население и размеры каюты, в которой мы жили. Итак: самый старый из нас(ему было под 30!!!) – командир электротехнической группы капитан – лейтенант Слава Агеев. Далее- командир группы радиотехнического наблюдения старший лейтенант Сергей Авенович, командир машинно-котельной группы старший лейтенант Игорь Номоконов и автор этих воспоминаний, командир зенитной артиллерийской батареи, тоже в звании старлея.

В каюте с одним иллюминатором умещалось 4 койки (две нижних, две верхних), 4 рундука(выдвижных ящика, доверху набитых разнообразной боевой и эксплуатационной документацией), по два под каждой нижней койкой, 4 узких и глубоких шкафчика , где каждый из нас хранил всю форму одежды , два небольших стола, закрепленных буквой « Г» к борту и переборке, смежной с соседней каютой и полка над одним из столов.

Да, важная деталь: под столом, который находился у переборки с навесной полкой, были приварены к этой — же переборке два небольших сейфа, по одному на двоих жителей. В них мы держали документы, деньги, кортики.

Ещё было два небольших металлических стульчика. Если встать посредине каюты, то, сделав шаг в любом направлении , уже можно было дотянуться рукой до чего- либо. Умывальника в каюте не было, он находился дальше по коридору, в кормовом гальюне ( туалете) офицеров и мичманов.

В общем, все необходимые расчёты каждым из нас были произведены, водка закуплена, доставлена в несколько приемов на борт и уложена естественно, в рундуки под койки. Понятно, что для этого понадобилось основную часть всей документации из рундуков вытащить, разложить стопками по столам и распихать по шкафчикам с формой. От этого в каюте постоянно что – то падало со столов или выпадало при открывании шкафчиков. Но мы приноровились, тем более, что вскоре постепенно начался обратный процесс укладки различных Журналов замеров сопротивления изоляции и прочих Планов учений и тренировок обратно в рундуки.

Если кто подумает, что этот процесс шел быстро, он ошибётся. У нормального корабельного офицера Советского военно-морского флота не было времени, как у офицеров Российского императорского флота, проводить вечера за бокалом мадеры в кают – компании или каюте. Если и появлялось свободное время в море, мы, в основном, употребляли его на сон. Вахты, занятия, тренировки, ремонты материальной части, решение разных бытовых проблем , связанных с подчинёнными людьми, собранными в ограниченном бортами пространстве без всяких консультаций с психологами – не расслабиться днем и не всегда – ночью.

А сколько времени занимало написание разных планов и заполнение Журналов эксплуатации! В основном, писаниной мы занимались глубоким вечером и ночью. Конечно, каждый выкручивался, как мог. Кое что я научил сочинять или переписывать своего старшину команды. А один из моих бойцов строчил за меня планы и конспекты политзанятий , переписывая их из журнала « Коммунист Вооружённых Сил». Естественно, делали они это, стоя на своих вахтах в агрегатной или у арсенала, без ущерба для своего отдыха.

Но я отвлёкся. Итак, небольшие посиделки в каюте, посвящённые дням рождения своим или детей, прошедшим успешно стрельбам, различным дням электрика, механика или радиотехника происходили после 24.00, или, как у нас говорили, « после нолей».

Различные учения по борьбе за живучесть, как правило, заканчивались, начальство и политработники переставали заглядывать в каюты офицеров и можно было часика на три , закрывшись, естественно, изнутри на ключ, отметить какое – нибудь событие. «Часика на три»- потому, что надо было потом ещё и поспать часа три, а если удавалось – четыре.

Иногда накрывали стол просто потому, что по расписанию вахт каждый к « нулям» приходил со своей 4-х часовой вахты и мы знали, что в ближайшие 8 часов нас никто не потревожит.

Я стоял на вахте на ходовом мостике, механики – в посту энергетики и живучести (ПЭЖе), Серёга Авенович – в БИПе, боевом информационном посту. Иногда кого – то из нас приглашали к друзьям в другую каюту. В таких случаях было принято приходить со « своим». Но, если у тебя, к примеру, в данный момент спирта не было, считалось хорошим тоном предупредить об этом и со следующей ежемесячной нормы пригласить к себе товарища. Было – бы неправдой сказать, что такими были все. В нашей, довольно дружной компании командиров групп и батарей (у командиров дивизионов и боевых частей была своя компания, у политработников — своя) выделялся один – старший лейтенант Володя Буравченков, по кличке «Бурухтан». Вот он пил в одиночку, правда, его и не приглашали. Прослужил он в экипаже недолго, не хочу и вспоминать его.

Так вот, прошло неожиданно мало времени с момента начала похода и весь запас водки в каюте закончился. Конечно, это отнюдь не было трагедией. В конце концов, у каждого из нас имелись запасы ежемесячно получаемого «шила», в официальных документах называемого спиртом техническим ректифицированным ГОСТ 18300. Количество его абсолютно не зависело от прописанных в технической документации норм на протирку контактов и волноводов. Как правило, командиры боевых частей наливали нам не больше бутылки из под шампанского, остальное оставляя себе, якобы как НЗ. Часть этого количества мы действительно тратили на обслуживание материальной части, просто делали это очень экономно.

Вообще – то тема использования спирта на кораблях ВМФ достаточно обширна, связана как с комическими, так и с трагическими эпизодами и требует отдельного разговора.

Сейчас – же я хочу сказать о том, что получилось, когда кто – то из нас в момент обсуждения в каюте сложившейся ситуации задумчиво произнёс: « А может, бражку сделаем?»

Материальная почва под идеей была. Дело в том, что, по нормам снабжения, каждому офицеру и мичману в дальнем походе на надводных кораблях полагалось, кажется, по 150 г фруктового сока ежедневно. Наш помощник командира по снабжению, старший лейтенант Гена Долгов, загрузил для этой цели несколько десятков трехлитровых стеклянных банок с какой-то бурой жидкостью и рваными этикетками на боках. Что было в банках, мы узнали , когда в начале похода всем офицерам и мичманам было объявлено, что мы получим сразу по целой банке этого напитка и можем выпить её хоть всю сразу. Следующая выдача будет в конце месяца.

« Ну, тоже хорошо!»- решили мы и дружно забрав в продовольственной баталерке свои банки, притащили их в каюту. На этикетках , сложив из нескольких одну, можно было прочитать, что внутри – гранатовый сок производства одной из тогда ещё наших южных республик. Конечно, открыли быстро одну из банок, разлили по стаканам и попытались выпить. После первого глотка у нас навернулись слёзы на глаза. Жидкость было отвратительно кислой, хотя и имела какой-то фруктовый запах. Думаю, что за согласие на прием этого кисляка от продслужбы нашего родного Тихоокеанского флота помкомандира по снабжению наверняка получил лично для себя несколько ящиков каких – нибудь деликатесов типа консервированных языков, малосоленой форели, копченых угрей и иных консервов, которые я в своей корабельной жизни видел всего раза два.

В общем, то, что мы получили в качестве сока в начале похода, пить было категорически невозможно . Содержимое мы вылили за борт, а банки отдали своим старшинам для использования под растворитель, масла или краску. Больше мы за соком не ходили.

И вот тут-то, через несколько месяцев, мы вспомнили про эти банки! Мы пошли к помощнику по снабжению, он немного удивился, но дал команду баталеру немедленно удовлетворить нашу потребность в соке. Дальше мы выяснили, что никто из присутствующих в каюте никогда брагу не делал, но все знали, что для этого нужны дрожжи и сахар. Пакет отличных свежих арабских дрожжей мы взяли на хлебопекарне, сахар – отсыпали в кулёк на камбузе, там как раз компот варили. Пропорций никто не знал, интернета не было, ходить и спрашивать по каютам – такой мысли даже не возникало. Короче – открыли одну банку, отлили из неё немного и сыпанули туда сахара на глазок. Растворив сахар, кинули дрожжи.

Это сейчас я знаю, что при изготовлении, например, кваса, на трёхлитровую банку идёт три грамма дрожжей. А тогда под внимательные взгляды сослуживцев я закинул, наверное, раз в двадцать больше положенного.

Самый « старый» из нас, механик Слава Агеев, сказал: « Теперь, мужики, надо банку спрятать на неделю так, чтоб никто не увидел. Ну и, конечно, чтобы кто-то из нас не начал пробовать раньше времени!» Таким местом выбрали один из двух маленьких сейфов под столом. Операцию по перемещению банки с полуфабрикатом в сейф осуществлял я. С первого раза втиснуть банку в сейф не удалось, мешали мои и командира машинно – котельной группы Игоря Номоконова документы, бумажники, кортики. Пришлось мне вытащить свой кортик , бумажник с деньгами и офицерским удостоверением личности, и переложить в шкафчик с формой. Партбилет лежал отдельно в углу и не мешал, поэтому я его не вытаскивал. Теперь ничего не мешало и я торжественно установил банку на стопку оставшихся документов и закрепил её , подперев кортиком механика. Сейф закрыли и тут же решили, что ключ пусть будет постоянно у меня до момента готовности напитка. Так закончился первый этап этой истории.

Прошло дня четыре. Жизнь в походе шла своим чередом. Вахты, сон, писанина, работы на матчасти, обходы заведований – мы, как обычно, не часто виделись в каюте все вместе. И вот как то, застав меня в каюте, «электрик» Слава Агеев спросил, не чувствую – ли я какой – то запах? « А что , Слава, пахнет?» — спросил я. «Ага!» — кивнул он. Добавил: « Уже и матросы принюхиваются, когда с какими- то вопросами прибегают! Надо вытаскивать и пробовать, пока кто – то из политработников или старпом случайно не завалятся!»

После этого мы сравнили графики вахт всех четверых и выяснили, что послезавтра в 04.00 мы как раз все возвратимся со своих вахт после « собаки» ( так на флоте называлась самая неудобная вахта, с 00.00 до 04.00 часов). Следующий день был посвящён подготовке к намечаемому мероприятию. Были приготовлены выпрошенные у помощника по снабжению консервы «Лосось в собственном соку», несколько луковиц, с вечера принесено из кают – компании пол-буханки хлеба, конечно, помыта банка под чай и приготовлены стаканы.

И вот, в указанное время, в начале пятого часа мы собрались в каюте. Когда корабль на ходу, общий подъем команды — в 07.00, поэтому почти три спокойных часа у нас были. Стол застелен газетой, консервы открыты, лук и хлеб порезаны, стаканы готовы. Я вставил ключ в скважину и , повернув ручку, открыл дверцу сейфа под внимательными взглядами собравшихся. Под общий крик « Бляяяяя!» из сейфа вывалилась волна грязно – бурой вонючей пены, причём она была такой плотной, что именно « вывалилась». Банку с напитком мы поначалу не увидели, потому что она тоже была вся облеплена густой пеной и была абсолютна незаметна на общем фоне.

Впрочем, первый шок прошел быстро. Я схватил банку, хотя быстрота тут уже была не нужна, и поставил её на стол. Сокаютники нашли какие – то тряпки и мы начали протирать банку , одновременно собирая падающую на стол и палубу каюты пену.

Тут я обратил внимание на выражение лица Номоконова. Вернее, оно почему – то ничего не выражало. Он просто сидел на нижней койке возле стола и тупо смотрел вниз, на открытый сейф. « Ты чего, Игорь?» — спросил я. « Документы!» — просто ответил он. Вот тут –то всё моё внимание переключилось на содержимое сейфа.

Мы с Игорем выпали из общей суеты по борьбе с пеной , расстелили под столом рядом с сейфом ещё один кусок газеты и начали доставать из образовавшейся на дне сейфа кашицы всё, что там было. Игорь сбегал в своё кормовое машинно – котельное отделение и принёс оттуда воду в ржавой пятилитровой консервной банке. Первым делом он промыл и протер свой кортик, который, в общем, повреждений и не получил. В бумажнике тоже несколько купюр не особенно пострадали, сам бумажник мы промыли и закинули сушиться на полку. А вот со всем остальным было хуже. Из моих вещей в сейфе оставался только партбилет, полученный менее года назад. У Игоря, кроме бумажника, там лежали удостоверение личности и тоже партбилет. Всё это добро насквозь пропиталось пеной . Мы всё побросали в банку с водой и начали аккуратно полоскать. Потом ещё один раз поменяли воду в банке и опять кинули туда документы.

Постепенно суета улеглась. Наши товарищи за это время вытерли пол, помыли и протерли сейф, навели порядок на столе и даже вычерпали всю пену из банки , оставив только готовую к употреблению бражку.

С назначенного для дегустации времени прошло уже около часа и мы решили приступить непосредственно к мероприятию. Ну, что сказать? В общем, получилось неплохо. После второго стакана мысли об отмокающем в банке партбилете перестали давить на сознание. Игорю тоже стало намного легче. Мы даже решили не трогать документы до вечера, пускай бражка со страниц растворяется.

Вечером , проверив, все – ли наши матросы спят на штатных местах, мы с Игорем занялись документами. В общем, всё было плохо. Страницы пропитались пеной насквозь и даже после полоскания были какого – то сиренево- бурого цвета, печати и строчки записей расплылись, обложки расслоились. Слипшиеся листочки мы начали осторожно разнимать, но они рвались под руками. Решили больше не мучиться и просто просушить эти книжечки, как есть. Всё равно в походе партбилеты и удостоверение личности не нужны, а там видно будет. Само собой, наших товарищей по каюте и предупреждать не надо было, чтобы не трепались на эту тему. Залитые брагой партбилеты в 1980 году наверное, приравняли – бы к измене Родины.

Как мы с И горем избежали политического « расстрела» — расскажу как – нибудь отдельно. А пока – о том, какое неожиданное продолжение получил наш скромный опыт.

В соседней с нами каюте, под номером 23, обитало ещё трое наших друзей. Командир трюмной группы старший лейтенант Мишка Рязанцев, командир носовой ракетной батареи , мой однокашник по училищу старший лейтенант Юрка Мишаков и инженер радиотехнической службы, старший лейтенант Саша Комаров. Тонкая железная переборка, разделявшая наши каюты, конечно, никакой звукоизоляцией не обладала. Поэтому я не удивился вопросу Мишакова на следующий день: « Что это за паника у вас ночью была? Крысу, что – ли, ловили?»

Я в общих чертах рассказал о прошедшем мероприятии, не упоминая, конечно, о потерях. Мишаков задумался, потом спросил: « А у тебя ещё есть пустые бутыли из под «тормозухи»? Он имел в виду 18-ти литровые стеклянные бутыли, в которых у меня хранилось специальное масло для тормозов отката моих пушек.

Как раз одна пустая бутыль лежала у меня в агрегатном посту. « Ну, есть.» — ответил я. – « Дашь?» — « Дам. А зачем тебе?» — « Вова, а чего мелочиться? Мы с мужиками получим наши три банки, да ещё пару за прошлые месяцы и зальём сразу всю бутыль! И ещё свободный объём останется. Понял?» Я оценил размах и тут – же пожалел о том, что так легкомысленно пообещал отдать единственную на тот момент свободную бутыль. Но слово было сказано.

Мы пошли в агрегатную и я выдал Мишакову бутыль со словами : « Будет готова – не забудь позвать!» « Конечно, не вопрос!»- ответил он и потащил бутыль в каюту.

Через пару дней соседи пригласили нас посмотреть на начавшийся процесс и конструкцию. Они выточили большую деревянную пробку для бутыли, просверлили в ней отверстие, вставили полихлорвиниловую трубку, а второй конец трубки завели в металлическую банку из под гидравлической жидкости, наполненную водой. Сейчас я уже знаю, что эта конструкция в самогоноварении имеет название « водяного затвора» и препятствует выходу запахов в атмосферу. Бутыль и банку ребята поставили за вещевой шкаф слева от входа в каюту. Шкаф был такой-же конструкции, как и в нашей каюте, разве что у нас было два по две секции, а у мужиков – целиком четырехсекционный. Это было, конечно, удобно тем, что доходил он почти до конца каюты и место между шкафом и бортом идеально подходило для установки бутыли с брагой и банки с водой.

Мы, конечно, искренне порадовались за соседей и разошлись по своим делам. Прошло еще дня два. Однажды ночью, тоже или в 00.00, или в 04.00 я сменился с вахты на ходовом мостике и уже находился в кормовом офицерском коридоре, в нескольких шагах от наших кают. Обратил внимание на идущие мне навстречу влажные следы наших форменных тропических тапок и немного чувствующийся запах бражки в коридоре. Подхожу к двери каюты № 23, рядом с которой моя, 25-я. В нос прямо –таки врывается знакомый запах созревшей браги, дверь каюты открыта и там в полумраке видно какое – то шевеление. Не могу понять в чем дело, стою, соображаю. Соображать долго не пришлось. Из темноты появляются ноги, заканчивающиеся задницей Мишакова в тропических шортах. Задница матерится и покачивается из стороны в сторону. « Юра, в чем дело?» — спрашиваю. Он разгибается, поворачивается ко мне и я вижу у него в руках старую тельняшку, к которой на палубу каюты стекает бражка. Палуба тоже мокрая.

–« Вова, этот мудак, Комар,(инженер РТС Комаров) собирался сейчас на вахту!» — « Ну и что?» — спросил я. Из дальнейшего рассказа я понял следующее. Собиравшийся на вахту Комаров перед самым выходом из каюты начал шарить по поверхности шкафа в поисках своей пилотки. И я вспомнил, что у ребят на этом шкафу всегда лежали разные нужные им запчасти, блоки, детали вперемешку с тропическими пилотками. И вот он этой пилоткой зацепил валявшийся на шкафу с зимних времен круглый трубчатый ТЭН для обогрева люков ракетного погреба. ТЭН работал от 220 в и отлично подходил для дополнительного обогрева каюты зимой. Но на этот раз двухкилограммовая железяка покатилась и упала прямо на стоящую внизу бутыль. Времени убирать разлившуюся брагу у Комарова не было – на вахту опаздывать нельзя! Поэтому он разбудил Мишакова, коротко объяснил суть проблемы и убежал заступать.

Пока Юра мне это рассказывал, проснулся трюмный, Мишка Рязанцев. Не понимая ещё, в чем дело, он в темноте сел на своей нижней койке и опустил ноги в разлитую бражку, которая от бортовой качки корабля гуляла по каюте от комингса двери к борту и обратно. Принюхавшись и получив разъяснения о сути происходящего, Мишка в нескольких ёмких выражениях пожелал инженеру РТС страшной и немедленной смерти.

Поскольку больше спящих в каюте не было, мы включили свет. Я увидел осколки бутыли и лежащий среди них ТЭН. Понял, что необходимости в моём присутствии, в общем – то, нет, мужики справятся сами.

Я зашел в нашу каюту, прислушался. Наши спали. Я тихо разделся, залез на свой второй ярус и, конечно, очень быстро заснул. Но точно помню, что те несколько мгновений, пока я прислушивался к шорохам и приглушённому мату в соседней каюте, я думал только одну мысль.

Эта мысль была такая: « А может, и хорошо, что наша банка была маленькой?»