Трофимов Н. Из цикла «Эффект неожиданности». «Кубань» (трилогия)

Как всем известно – немцы умеют строить корабли. Как, впрочем, и всё, за что они придумают взяться. От самых потаённых (подводных лодок) до гигантских линкоров, одним фактом своего существования вгонявших во время Второй мировой войны англосаксов в жутчайшую депрессию, переходящую в истерику до дрожи коленок и трусливого безволия. И в гражданском судостроении они преуспели – со стапелей многочисленных верфей сходили на воду и отправлялись во все уголки мирового океана элегантные, но добротные и прочные яхты, сухогрузы и всякие другие труженики морей, а также невероятные красавцы – белоснежные шедевры – шикарные океанские лайнеры! Некоторые из них даже в разные времена обладали высшим знаком отличия для пассажирских лайнеров – «Голубой лентой Атлантики», которая давалась за самый скоростной переход между Европой и Америкой. Это были «Kaiser Wilhelm der Grosse», «Deutschland», «Bremen» и «Europe». Высочайшая надёжность и комфорт, помноженные на потрясающую для гражданских судов скорость (до 25 узлов) давали тот самый результат, когда каждый человек, проведший на борту этих чудес кораблестроения хотя бы сутки, даже через много лет при упоминании имени этих лайнеров закатывал глаза куда-то вверх, рисовал на лице маску глубочайшей значительности и почтения, поднимал указательный палец правой руки выше головы, как бы призывая Господа в свидетели, и говорил: «О да! «Бремен»…!», после чего надолго замолкал, погружаясь в воспоминания о том чуде, на палубе которого ему посчастливилось когда-то прогуливаться…

          Поэтому, когда после Великой Отечественной войны Советскому Союзу понадобились пассажирские суда, в Минсудпроме приняли решение заказать их у немцев – благо дело, что существовала Германская Демократическая Республика, готовая исполнить любую прихоть своего соседа по соц.лагерю, правда за немалые денежки. Было решено, что сделают немцы для нас роскошный проект лайнера, который предоставит совершенно немыслимый комфорт советским людям. Забегая вперёд, скажу, что были такие счастливцы – потому что судов на верфи в городе Висмари с 1958 по 1964 год было построено 19 штук, головной назывался «Михаил Калинин», и работали эти теплоходы во всех морях нашей Родины. Но в основном они возили буржуинов в туристические круизные рейсы в Советский Союз и приносили стране внушительные суммы в различных недеревянных валютах (хотя в те времена и наш советский рубль, несмотря на то, что он не конвертировался свободно, был вполне себе полновесной валютой!).

В 1963 году ко всесоюзному старосте «Михаилу Калинину» присоединилась, и пламенная революционерка «Надежда Крупская». Она стала бегать по Балтике, потрясая воображение империалистов роскошью внутренних интерьеров, высоким качеством обслуживания и абсолютной тишиной хода. Но с течением времени теплоходы стали страдать от оттока пассажиров – на этих плавающих курортах не было бассейнов! А бассейн в стройной системе отдыха Гансов, Михелей, Гретхен и Моник занимал отдельное и весьма важной место – нагрузившись по самые гайморовы пазухи практически дармовой «Столичной» или «Московской особой», но при этом сохраняя желание пить дальше, тело интуриста требовало пребывания в воде, поскольку висеть в бассейне, держась за бортик, было гораздо легче, чем стоять на ногах или даже возлежать в шезлонге. Часто попытки встать из шезлонга, чтобы в очередной раз взять в баре стакан живительного напитка, приводили к случаям производственного (для туриста, когда отдых – это тяжёлая работа) травматизма, выражавшегося в защемлении в шезлонгах империалистических ляшек и целлюлитных поп всяких там Иоганнов или Анхен. Нередко были и приступы палубной болезни – это когда ты нормальненько так идёшь себе по палубе, а она, подлая, вдруг — раз! – и совершенно неожиданно встала перед глазами и больно ударила по носу или лбу! В общем, без бассейна отдых был делом – швах! Поэтому теплоходы потихонечку стали отступать на внутренние линии, уступая места на валютных трассах теплоходам новой серии типа «Иван Франко», где все эти Эрихи и Марты могли пребывать в алкогольной коме у бассейна от момента заселения до момента выселения из каюты. Причём прямо в плавках и бутылкой в руке! Настала пора и нашей «Надежде Крупской», махнув на прощание Балтике кормой как … широким подолом, вернуться в Союз. А в Союзе она попалась на глаза кому-то из больших начальников нашего могучего в то время Военно-Морского Флота и сей мудрый начальник принял решение супругу вождя поставить на службу Отечеству в Вооружённых силах СССР. Благо, что героиня была в полном здравии, в отличие от своего прообраза, а пребывание за границей и вовремя проводимые осмотры и ремонты в лучших клиниках Европы (тьфу, оговорился!) – на лучших верфях – позволило ей находится в том чудесном и бесконечном для женщины состоянии, когда любой проходящий мимо мужчина начинал на неё заглядываться, совершенно инстинктивно пряча в кулаке безымянный палец с обручальным кольцом. Бывают, говорят мастера, которые могут за пару секунд снять кольцо, не вынимая руку из кармана! Но просто так в ВМФ «Надежду Крупскую» не взяли – чтобы запутать всех супостатов, её переименовали, спилив с её бортов здоровенные буквищи наименования и приварив новые. Теперь, в лучших традициях российских революцио-нэров, Надежда получила партийный псевдоним – «Кубань»! Помимо сей нехитрой косметической операции, судно прошло переоборудование – в определённых новым проектом местах сносились лёгкие переборки, сверкали весёлые огоньки электро- и газосварки, что-то распиливалось и удалялось, а Константиновна («Кубань»), ещё не привыкшая сама к себе с новым именем, удивлялась: «Что там они со мной делают?» А делали они вот что – все суда Министерства Морского флота СССР по планам мобилизации государства имели и своё военное предназначение – кто-то должен работать транспортом, кто-то перевозить войска, ну а «пассажирам» (лайнерам) сам Бог велел быть санитарными транспортами или плавучими госпиталями. Вот и «Кубань» была быстро и грамотно переоборудована – внутри шикарного корпуса развернули операционные, процедурные кабинеты, инфекционные боксы и многое-многое другое, что сразу же переводило её из круизного теплохода в санитарный транспорт. В 1976 году «Кубань», радостно входила в боновые ворота Севастополя, куда её определили базироваться мудроумные дядьки с большими адмиральскими звёздами на погонах. Санитарным транспортом её, естественно, никто не называл – именовали плавучим госпиталем! «Кубань» ошвартовалась на Угольной стенке и сразу стала голубой мечтой всего Черноморского флота. Судно вошло в состав бригады вспомогательного флота ЧФ. Оно стояло, притягивая восхищенные взгляды всех гражданских моряков флота своею красотой, новизной и иностранным происхождением. Как и положено, на новую боевую (ну, не очень боевую) единицу флота посыпались с проверками представители всех служб флота. Упругим шагом взбегали проверяльщики с портфелями по сходне на корму «Кубани», представлялись строгим военным голосом, а потом шли исполнять свой проверяльщицкий долг. Долга хватало только на первые шаги – потом насупленно-серьёзное выражение лица становилось резиновым, гуттаперчевым, теряло первоначальный служебный идиотизм и становилось восторженно-восхищённым, доходя постепенно до идиотизма улыбчивого, с капаньем слюны из уголка широко открытого рта. Тиковая палуба, солярий, блистающая чистота белых поверхностей переборок, надраенная медь барашков и поручней трапов, толстенные ковры во всех внутренних помещениях, бронзовые светильники с хрустальными подвесками, деревянные панели коридоров и кают придавали мыслям офицеров вполне определённое направление – как бы здесь пожить хотя бы несколько дней?

Главный штурман Черноморского флота в изумлении бился головой о сталинит иллюминатора штурманской рубки «Кубани», после рассмотрения всевозможных импортных приёмо-индикаторов, делающих жизнь штурмана лёгкой и приятной. Расставленные в разных углах рубки, висящие на всех переборках, приёмо-индикаторы с многочисленными табло и лампочками придавали штурманской вид космического корабля из фантастического фильма.

Начальник Технического управления флота, забыв о своих адмиральских погонах, как молодой лейтенант ползал на коленях под паёлами машинного отделения, рассматривая многочисленные механизмы и устройства, всякие насосы, котлы и, конечно же, громадные главные судовые дизели, сияющие жёлтой и синей эмалью и больше походящие на произведение авангардного искусства, чем на дизель. Ну что такое дизель в представлении нормального человека? Дизель – это что-то вонючее, коптящее, покрытое потёками соляра и масла. Дизель это вам, понимаете ли, не фунт изюма! Это грохочущее и тарахтящее чудовище, выбрасывающие в атмосферу сажу и всякую другую гадость. Вот так-то! Дизель – существо живое, капризное, любящее, чтобы его поуговаривали, чтобы все вокруг бегали и суетились, носили вёдрами горячую воду, постоянно меняли аккумуляторы и набивали в системы воздух, мучая судовые компрессоры. Дизель очень любит простое человеческое внимание, поэтому часто собирает вокруг себя самых лучших специалистов электромеханической службы, чтобы послушать их размышления о том, что и как надо сделать, чтобы уговорить дизель запуститься. Попутно дизель узнаёт все судовые и флотские новости. Ещё он обожает старпома и главного боцмана – истерики, которые закатывают эти уважаемые представители палубы, оставляют в душе дизеля неизгладимое впечатление. Порой даже кажется, что дизель специально упрямится, чтобы пришёл старпом с драконом (то бишь, главным боцманом) и рассказал дизелю всю родословную стармеха и всей его недоделанной, по мнению дракона, электромеханической братии. Любовь же старпома к дизелю практически всегда взаимна – у старпома всегда есть повод поорать на Деда (стармеха) благодаря закидонам дизеля. Я-то лично знаю, что дизеля – это объекты одушевлённые. Как гонял меня по лейтенантству командир БЧ-5 скр «Громкий» капитан-лейтенант Толик Пилипенко! Как он заставлял меня, комбата зенитно-ракетной батареи запускать дизель-генератор в ПУДХе (помещении успокоителей качки, дизель-генераторов и холодмашин)! Я по вечерам приходил к дизелю, трогал его за всяческие места и уговаривал его не капризничать и запуститься завтра, когда я буду сдавать командиру БЧ-5 зачёт по устройству корабля и борьбе за живучесть! А дизель рабочего барказа, командиром которого я был согласно книги корабельных расписаний, был ярко выраженным сибаритом и наркоманом – он никогда не запускался, даже летом, без теплой воды в системе охлаждения и эфирного факела у воздухозаборника. Поэтому у меня была специально сшитая сумка, которую я хватал в каюте по команде: «Команде катера – в катер!» В сумке у меня находилась запасная сухая свеча накаливания, несколько проволочных факелов из пакли, пузырёк с эфиром и пипетка. Если дизель капризничал после заливки тёплой воды, то выкручивалась свеча накаливания, в гнездо капалась пара капель эфира, вкручивалась новая свеча, поджигался факел и подносился к воздухозаборнику. После чего все коммунисты и комсомольцы тайно крестились, и моторист с замиранием сердца поворачивал ключ стартера. Раздавалось «пых-пых-пых-пых» и дизель начинал свою неспешную песенку. Или не начинал. Требовал ещё эфира и старпома. Мой дизель старпома тоже очень уважал! В общем, дизель – это вам не хухры-мухры!

Дизеля же нашей революционэрки, скрывающейся под псевдонимом, поразили Начальника Техупра флота своей девственной чистотой и удивительной способностью заводиться после простого нажатия кнопки на пульте в посту управления главными двигателями. То, что два дизеля фирмы MAN, по 4 тысячи лошадей каждый, могут запуститься после нажатия двух кнопок, оставило в душе НачТехупра незаживающую кровоточащую рану! В голове почему-то рефреном крутилось: «Сволочи…сволочи…гады…». Потрясённо помолчав у автоматически закрывающихся по всему кораблю от нажатия кнопки на пульте стармеха клинкетных дверей водонепроницаемых переборок, адмирал оставил эту райскую, с точки зрения специалиста электромеханической службы, обитель и направился, сопровождаемый стармехом, к нему в каюту для проверки документации.

Каюта стармеха «Кубани» находилась в надстройке, на уровень ниже ходового мостика и имела громадные иллюминаторы, из которых можно было видеть всю обстановку как по курсу корабля, так и по левому борту. Практика отечественного военного кораблестроения предполагала располагать каюту командира БЧ-5 (или стармеха, по-гражданскому) внизу, вместе с каютами остального офицерского состава. Поэтому, с точки зрения НачТехупра, такая дислокация механика была откровенным барством. Заранее недовольный и от этого желающий накопать замечаний в документации, адмирал шёл за стармехом по мягким коврам коридоров, поднимался по трапам, неслышно ступая с балясины на балясину, ошеломлённо встретился с портретом Надежды Константиновны Крупской в центральном салоне, с расходящимся вверх и в стороны полувинтовыми широченными лестницами (назвать их трапами было невозможно даже самому строгому морскому волку), и, наконец, остановился у входа в каюту стармеха. Дед мягко нажал ручку двери, неслышно распахнул её и посторонился, вежливо пропуская в свою каюту высокого гостя. А гость, войдя в каюту, дошёл до состояния полной охренелости (на самом деле это ему только показалось!) при виде огромной роскошной каюты с большим письменным столом, журнальным столиком, невероятно удобными диванами, радиолой Grundig, стульями, креслами и кучей других приятностей, причем вся мебель была сделана из…. карельской берёзы!!! Каюта была залита светом из прямоугольных иллюминаторов и больше напоминала номер в пятизвёздочном отеле (хотя никогда адмиралу не доводилось бывать в этих самых пятизвёздочных отелях – как и все остальные офицеры ВС СССР был он хронически невыездным, за границей он бывал много раз – на кораблях во время деловых и официальных визитов, но подумать о том, чтобы провести отпуск на курорте за границей, в отеле, не получалось даже в самых смелых снах после принятия на грудь энного количества спиртных напитков). Тут внимание адмирала привлекла дверь – не та, через которую он попал в каюту, а другая. «Зачем в каюте ещё одна дверь?» — подумалось НачТехупра. Заметив его недоумевающий взгляд, Дед так же мягко нажал на ручку и распахнул и эту дверь. За ней царило такое же царство света, льющегося из такого же иллюминатора. Свет падал на тяжёлые бархатные шторы, за которыми виднелась двуспальная кровать. Так же, как и в первой комнате каюты (приёмной), вся обстановка была сделана из той же самой карельской берёзы. У адмирала под кожей лица стали гулять желваки – в спальне он увидел ещё одну дверь. Не дожидаясь разрешения Деда, он открыл дверь и замер. Взору его предстала ванная комната, да-да, именно ванная комната с глубокой обширной чашей ванны, больше похожей на минибассейн, умывальником и унитазом! Сантехника тускло, по-благородному, сияла и вот сейчас-то и доводила адмирала до состояния полной охренелости (смотри выше). Он хотел было нервно плюнуть, но во рту всё, к счастью, пересохло. Вернувшись в приёмную, адмирал плюхнулся на диван, беззвучно принявший его тело, и спросил у стармеха: «Чайку организуешь? Или кофею?» Дед опустил руку под стол, нажал на кнопку вызова и ответил: «Сию минуту!» Внимание адмирала привлёк лёгкий ненавязчивый стук, доносившийся от входа в каюту. Он повернул голову и чуть было не заклинился навечно измученной остеохондрозом шеей – в проёме двери стояла молодая стройная девица в мини и в белом кружевном фартучке. Причёска была кокетливо подчёркнута подобием белого кокошника. Вот здесь адмирал уже не то, что охренел – он впал в потрясённо-коматозное состояние. Девица приятным голосом осведомилась – чего, мол, хотят дорогие начальники? Кофе? А какой – растворимый или заварной предпочитаете? После того, как она развернулась и покинула каюту стармеха, приветливо и дружелюбно покачивая бёдрами, самый главный вождь всех механиков флота был близок к инсульту. Стармех бросился спасать своего главного начальника, для чего он открыл каютный встроенный бар, зеркальная глубина которого была наполнена бутылками разных цветов и форм, с этикетками знаменитых напитков, вкус которых мы знали тогда только по книгам. Чтобы не нанести вкусовым пупырышкам начальника нокаутирующий удар, стармех выбрал виски по-демократичнее – Black & White, с двумя милыми собачками черного и белого цветов соответственно. Плеснув на два пальца в тяжёлые красивые стаканы янтарного виски, механик поставил на журнальный столик напротив адмирала блюдечко с неведомой заморской гадостью – крекерами. Не говоря ни слова, двое взрослых умудрённых опытом моряков подняли стаканы, посмотрели друг другу в глаза – «Да у меня всё нормально, не переживайте!» — «Да знаю я, верю…» — слегка прикоснулись стаканами и опрокинули пахнущий торфом жгучий напиток в рот. Мягкое тепло прокатилось по горлу, где-то внутри вдруг зажглась тёплая лампочка, прогревая всё тело изнутри, и только потом язык ощутил мягкое послевкусие виски. Медленно выдохнув, адмирал взял крекер и яростно заработал челюстями. Крекер оказался простым пресным печеньем, или галетой, но к виски он сработал закуской замечательной. Живительная влага ещё только начала своё путешествие по организму, а настроение адмирала уже стало умиротворённо-расслабленным. Но в его голове начались переговоры – мозжечок требовал проверить документацию, а большая часть головного мозга иронично ответствовала – да всё у него в норме, надо быть круглым идиотом, чтобы на ТАКОМ корабле погореть из-за плохой документации! Пока подчерепные тараканы вели войну, адмирал растёкся в мягких объятиях дивана, положил ногу на ногу, и, покачивая ногой в лакированной туфле, витал в эмпиреях. Внезапно начальник понял, что глаза его не то, что упираются, а прямо-таки залазят в декольте склонившейся над ним девушки с подносом в руках. На подносе стояла дымящаяся и ароматно пахнущая тюрка, две кофейные пары тонкого фарфора, два высоких стакана и запотевший кувшинчик с холодной водой. Пока девушка снимала с подноса и расставляла на столике весь этот набор, адмирал остекленело замер, боясь, что малейшее его движение рассеет этот прекрасный мираж. Быстро и аккуратно выведя из строя адмирала, девушка исчезла, оставив после себя едва уловимый запах духов. «Чёрт знает, что творится, это же надо – весь пароход духами провонялся!» — беззлобно подумалось НачТехупра. Окинув взглядом ровные ряды папок с одинаковыми ровными наклейками (планы тренировок, учений по борьбе живучесть судна, акты приёма зачётов и т.д. и т.п…..), адмирал что-то долго чиркал пижонской авторучкой с золотым пером в блокноте с золотым тиснением на кожаной обложке «Рабочая тетрадь контр-адмирала….», затем сказал стармеху: «Мда, повезло Вам!» — и вновь приподнял наполненный на те самые два пальца ароматным виски стакан. Чокнувшись со стармехом и проглотив чудный напиток, адмирал допил вкуснейший кофе и направился на выход из каюты. Стармех и неведомо откуда появившийся капитан сопроводили его до сходни. Начальник пожал руки капитану и стармеху, лёгкой походкой сбежал по сходне на причал, сел в ожидавшую его чёрную «Волгу» и отдал честь провожающим. Машина рванула как гоночный болид и в считанные мгновения исчезла из вида.

— Ну вот, Дед, вроде бы отбились! – задумчиво проговорил капитан.

— Похоже на то! Будем привыкать к новой жизни, с военным уклоном, — ответил стармех и они отправились заниматься теми сотнями дел, которые ежедневно на берегу сваливаются на капитана и стармеха.

«Кубань» зажила беспокойной жизнью плавучего госпиталя. Регулярно на корабль заселялся персонал госпиталя, и тогда к 46 женщинам постоянного экипажа присоединялось ещё два десятка медсестёр и врачей. Судно ходило практически по графику – две недели в морях, две недели в Севастополе. С точки зрения материального благосостояния судно было мечтой всех гражданских моряков, так как с момента пересечения боновых ворот Севастополя при выходе «Кубани» в Средиземное море помимо обычной зарплаты и морской надбавки в кошелёк начинали капать так называемые «боны» — эквивалент инвалюты, на которые в специализированных магазинах для моряков в СССР можно было купить всяческие иностранные товары – одежду, обувь, бытовую технику… В общем, много чего там можно было купить! Опять-таки в обязательном порядке судно заходило во время боевой службы (а поход в Средиземное моря был именно боевой службой) в один из иностранных портов, где морякам уже на руки выдавались деньги в местной валюте. Жена каждого моряка Севастополя прямо жаждала, чтобы ейный муж попал на «Кубань»! Ежели он становился «кубанцем» (или «кубинцем» — так тоже их называли), то на семью обрушивалось стабильное финансовое благополучие. Опять-таки и рейсы – всего на две недели, а не на полгода и более! Всё устраивало жён моряков с «Кубани» — кроме одного – количество штатных женщин на судне превышало количество членов экипажа мужеска пола! Но! – две недели в море – две недели на берегу – заходы в инпорты – боны после прибытия в родной город заставляли женщин поумерить свою ревностные взбрыкивания. Между собой жёны судачили – когда нормальный моряк уходит в море, он переживает, как там жена честь блюдёт, а в случае с жёнами с «Кубани» ситуация была прямо противоположная – мужская часть экипажа прямо расцветала в море – а как тут не расцвести и не начать показывать, какой ты молодец и удалец, когда на тебя каждый день оценивающим взглядом смотрят врачи, медсёстры, санитарки и другие молодые женщины, должности которых просто перечислять замучаешься! Очень жёны переживали за верность своих мужей!

 В Средиземке же судно нёсло боевое дежурство в качестве госпиталя, обеспечивающего высококвалифицированной медицинской помощью личный состав 5-ой оперативной эскадры ВМФ (впоследствии 5-ой оперативной флотилии). Так как корабли эскадры приходили туда на 5-6-7 месяцев, а то и больше, то наличие госпиталя в составе такого соединения было как нельзя кстати. Но это была сторона официальная – госпиталь, понимаете ли! Госпиталь-то госпиталем, но была ещё одна, скрытая от глаз стороннего наблюдателя сторона – «пламенная жена Ильича под псевдонимом» доставляла в Средиземное море сменные экипажи наших дизельных и атомных подводных лодок. Дело было стратегической важности – чем выбивать моторесурс подводных лодок на переход в Севастополь и обратно, или в Полярный и обратно, или в Гаджиево и обратно — легче было просто поменять в море экипажи на лодке. Поэтому лодка из состава СФ, БФ или ЧФ своим ходом с родным экипажем прибывала в Средиземное море на боевую службу, а когда подходил тот самый срок, после которого финансисты начинали рвать на заднице волосы (экипаж атомохода не мог находится на боевой службе более 90 суток, иначе им автоматически начиналась выплата валюты в двойном размере, чего завистливые финансисты просто не могли вынести!), то в точку якорной стоянки приходила «Кубань» с новым экипажем, происходил процесс приёма-передачи подводного корабля и лодка, отойдя от высокого борта «Кубани», ныряла и исчезала в глубине. Пиндосы, разумеется, подгоняли в точку свои фрегаты, корветы, эсминцы, в небе барражировали самолёты базовой патрульной авиации Р-3Е «Орион» и всё это супостатское стадо прямо горело от нетерпения взять нашу лодку за хвост и бегать за ней, бегать, бегать, при этом в готовности её уничтожить. Но наши герои-подводники им малину-то обламывали быстро – не счесть тех уловок, к которым прибегали наши корабли и лодки, дабы скрытно уйти в ночную темень и в сверкающую искрами планктона спасительную глубину. Вот летали наши «партнёры» (как их сейчас с сарказмом называют), постоянно контакт с лодкой, стоящей у борта «Кубани», поддерживали, корабли «партнёрские» прямо в бинокли и в другую всякую оптику ночью лодку наблюдали, а рассвет приходил – и нет лодки! Очень натовцы «Кубань» не любили! За ведьму её считали! А на её палубах после исчезновения лодки сменившийся экипаж впадал в состояние полной эйфории. Согласно разработанной медицинскими генералами методике, весь экипаж должен был пройти послепоходовый медосмотр. Но какой, скажите мне, читатель, медосмотр могли устроить госпитальные специалисты молодым парням, 90 суток не видевшим неба, солнца и …женщин? Кто кому тут осмотр делал? После трёх месяцев на «железе» экипаж оказывался в раю – Средиземное море, солнце, синее небо, аквамариновая вода за бортом, солярий, шезлонги, между которыми «случайно» фланировали медсёстры в лёгких белых халатах, тщательно подчёркивающих все прелести их обладательниц. Сколько вспыхивало тропических романов – яростных, безумных и невероятных! Сколько сердец было безнадёжно разбито… Сколько счастья родилось в такие сумасшедшие дни! Были невероятные загулы подводников (шило на лодках в дефиците никогда не бывало!), были громкие гуляния в иностранных портах, куда «Кубань» обязательно заводили после смены экипажа лодки, ну а потом короткий переход в Севастополь через Дарданеллы, Мраморное море и Босфор – ну, когда ещё подводник с атомохода мог увидеть воочию эти исторические берега в качестве пассажира? Разве что во время штурманского похода вокруг Европы во время обучения в училище, да и то, если повезёт! Потом ночной переход в Севастополь – и всё, вот она, Родина! Часто подводников встречали примчавшиеся с Севера или с Балтики их жёны. На Минной стенке Севастополя гремела медь надраенных до солнечного блеска труб духового оркестра, марш «Прощание славянки» вызывал слёзы из глаз даже непричастных к встрече судна свидетелей, встречающие махали букетами цветов (Вы, читатель, найдёте хотя бы одного мужчину, которому букет цветов улучшил бы настроение по возвращению домой из морей?). Но романтика кончалась достаточно быстро – оркестр, отыграв своё, поворачивался и строевым шагом уходил с Минки, после швартовки «Кубани» на причал заводили сходню и по громкоговорящей связи над палубой судна звучало: «Всему экипажу занять свои каюты! Работает таможня! Граница закрыта!» На судно поднималась группа таможенников в синей форме и с тощими портфелями в правой руке. Опытные жёны членов экипажа, а бывало, что и мужья тех членов экипажа, простите за каламбур, которые были женского пола, уходили на три-четыре часа где-нибудь переждать или вообще уходили домой накрывать праздничный стол. Как правило, на стенке оставались только жёны подводников. Они ждали, ждали и ждали. Иногда их пускали на корабли и суда, стоявшие рядом на Минке. Потом на корме «Кубани» появлялись, согбённые тяжёлой ношей, первые из отряда таможенников. Постепенно их становилось всё больше, наконец появлялся, в сопровождении верного носильщика из младших таможенных чинов, старший таможенного наряда, благоухая во все стороны дорогим французским коньяком (или превосходным греческим бренди «Метакса»). По мановению его правой (а может быть и левой) брови, его подчинённые с трудом поднимали с палубы, раздутые до состояния «практическинезастёгивания» портфели, с которыми в тощем варианте они поднимались на борт, а также кучу пакетов с иностранными лейблами, нагруженными до такой степени, что ручки грозились разорваться в любой момент. Но то ли пакеты тогда делали качественно, то ли у таможенников было какое-то сверхчутьё на нагрузку, а может быть просто опыт, но я ни разу не видел, чтобы спускающиеся гуськом по сходне таможенники, с выражениями лица, как у нагадившего в тапки кота, хотя бы раз что-то выронили из своих пакетов. «Это моя добыча!» — крутилось рефреном в голове у каждого из них. Затем на берег сбегал «оруженосец-носильщик», споро укладывал в багажник «Волги» груз, открывал правую заднюю дверь и застывал около неё. Вальяжно сходил по сходне старший наряда, прощально махал капитану рукой, падал в «Волгу» и с визгом покрышек она стартовала с Минки. По всем линиям трансляции «Кубани» раздавалась команда: «Внимание экипажа – граница открыта!» С визгами и клёкотом бросались на сходню многочисленные встречающие и на судне начиналась вакханалия счастья – поцелуи, смех, объятия, счастливые слёзы, радостный визг детей, словом, на судне временно открывался филиал рая на Земле. Даже самый плохой и чёрствый человек на свете, понаблюдав за этой сценой, стал бы хоть на мгновение лучше и человечнее. Через час-два судно пустело, семьи покидали каюты и радостно отправлялись домой, к накрытым столам. «Кубань» затихала и, напитавшись за день эмоциями, медленно засыпала. Как всё-таки здорово вернуться в свой порт, в свой белокаменный и необыкновенно величественный и очаровательный Севастополь! А подводники с жёнами и детьми тоже мчались домой (если они были севастопольцами) или на ж.д.вокзал, или на такси в Симферополь в аэропорт – боевая служба, автономка осталась позади, впереди – отпуск и счастье, счастье, счастье! 

Я не должен был иметь к «Кубани» никакого отношения. Это славное судно ворвалось в мою жизнь совершенно неожиданно. Я учился в Черноморском Высшем Военно-Морском училище имени Павла Степановича Нахимова. Много раз я видел это красивое судно на Минной стенке, видел его проходящим боновые ворота Севастопольской бухты, но никогда не представлял, как завяжется узел сюжета и насколько глубоко ворвётся, и вопьётся в мою жизнь этот, практически гражданский, теплоход. В мою жизнь, курсанта, который готовил себя к службе на боевых кораблях и мечтал вернуться служить лейтенантом на Северный флот, в Североморск, на свою малую Родину, туда, где каждый метр улицы Сафонова был пропитан для меня семейной историей и навсегда сохранившимися в памяти впечатлениями счастливого детства. Тогда я засматривался на крейсера, большие противолодочные корабли, эсминцы и сторожевики, стоявшие в Севастополе. «Кубань», попадавшая мне на глаза, вызывала только эстетические эмоции своей красотой и утончённостью силуэта! А судьба, должно быть, весело хихикала, наблюдая за мной…