Дементьев Ю. Станция Броневая

1971 год. Середина мая. Тепло. Моросящий полутуманный питерский дождь. Конец пятого курса. Я еду в электричке в Ленинград. Электричка «Ораниенбаум – Ленинград». Еду до станции Броневая. Если помните, сначала Броневая, потом – Депо, потом – Балтийский вокзал. Станции «Ленинский проспект», которая стала  потом «Проспектом ветеранов» еще не было. Мы так и ездили.

Но сегодня до Балтийского мне не надо. Я направлялся в труднодоступную для посторонних зону — общагу пединститута им. Герцена. В рассадник красивых девчонок. Там меня ждали. Я наглажен, настиран, начищен и пострижен. В кармане денег на пару бутылок. Настроение самое радужное: прошлый раз при первой встрече пришлось выпивать, слушать и читать стихи одному в компании из пятнадцати девчонок – выпускниц-учителок института им. Герцена. И все тогда казались красивыми. Особенно одна высокая и рыжая.  Она и обещала устроить проход через вахту и все такое. Думал ли я, что эта банальная поездка подарит событие, которое запомнится на всю жизнь?

Философически рассуждая, сегодняшний день может кардинально изменить планы завтрашнего, а одно мгновение – всю жизнь. С этой посылкой каждый, так или иначе, встречается по жизни. Но в электричке я, наверняка, думал не о философии, а о рыжей и сисястой девчонке! Но что такое философия в двадцать три года по сравнению с сексом?

Я проехал Дачное, потом – Лигово, сидеть  в вагоне надоело. Я вышел в тамбур. Там двое очень пьяных ребят готовились к выходу. Мои случайные попутчики. Чужие люди. Очень пьяные люди. Один был вообще пьяный, т.е.  – совсем в откате, он практически падал. Второй был в состоянии пытаться поддерживать собутыльника вертикально и держать лицом к выходу. Кроме того, он четко определил нужную остановку.

Я усмехнулся: вот так и я всегда тащу Вольдемара-Сарделькина, и он, гадина такая, виснет на мне своими девяноста пятью килограммами, но патруль усекает всегда первым и мгновенно начинает самостоятельно передвигаться.

А вот и Броневая. Поскольку менее трезвый парень артачился и не хотел выходить, то пришлось пройти боком и поспешать по своим делам. Т.е. к девушкам, выпивке и весьма вероятному сексу. Хотя могла быть осечка: все же только вторая встреча.

Я и трех шагов вдоль вагона не прошел, как что-то заставило меня посмотреть направо и назад. И тут я испугался всерьез.

Тот, кто был очень пьяным, лежал в метре от вагона параллельно поезду лицом в луже и спал. Ага, его все же вытолкнул из тамбура попутчик! Вот как все относительно. Можно ли считать везунком пьяного человека в луже? Да ещё как можно. Ведь его активный и выносливый товарищ таковым не оказался. Он провалился (это ж надо умудриться!) каким-то образом в узкую щель между вагоном и перроном так, что правой рукой он держался за пол тамбура, а левой пяткой цеплялся за перрон. Все остальное, принадлежащее ему,  было ниже перрона.

Торчали треть головы, левая ступня и правая ладонь. И был еще взгляд. Прошло тридцать пять лет, а я вспоминаю иногда и помню этот полный нечеловеческой мольбы взгляд. Его материальную силу.

Поезд на Броневой стоит секунды. Машинист при всем желании не мог видеть макушку парня и его ступню на таком расстоянии. Животный страх лился из глаз совсем молодого человека. Жить ему оставалось совсем ничего. Он был фактически покойник. Его могло спасти только чудо. А чудес не бывает!  А говорить он от страха не мог. Ступор полнейший. Он мог только смотреть, как я ухожу, ждать, что я увижу его и надеяться на чудо спасения. Единственным чудом мог быть только я. Вот он и остановил и повернул меня к себе взглядом! Не слабо, да? Всего лишь! Вот так. Хотя условная вероятность спасения была ничтожно мала!

Меня как током ударило. Я представил все, что произойдет через секунды. У нас в роте на четвертом курсе Лева Сиротин также пьяненький в Рамбове (ст.Ораниенбаум) провалился по ходу поезда между перроном и вагоном. Его спас ангел-хранитель.

Лева вспоминал:

-Лежу я, а колесо вагона по каблуку чиркает. Колесо – чирк, а я не двигаюсь, лежу смирно, сразу поумнел. И говорю себе: Не буду, не буду двигаться!

Я прыгнул к потенциальному покойнику. И прав был старик Высоцкий: «И откуда взялось столько силы в руках!»

За что схватил, не помню. Но, скорее всего, —  за ступню и одежду у плеча. А рванул его так, что он вылетел из-под вагона до уровня моей груди. Сила рывка заставила меня шагнуть назад, чтобы не упасть. Но моя нога зацепилась за тело лежащего и спящего в луже, и я начал падать спиной. Только этого не хватало. Ну, представьте, мичман флота российского в центре можно сказать, Питера с грязной спиной, в черных потеках на белой, только что выглаженной форменке! Да еще среди студенток! А что сисястая скажет или подумает?

Но это потом, а сейчас – замедленным взором я видел, как невесомо вылетает из-под перрона потерпевший, и как медленно смыкаются зеленые створки вагона.          Электричка  трогалась! Хорошо, что я когда-то занимался борьбой. Спасибо тебе, дорогой Никита Васильевич Полунин, мой тренер в Кишиневе, за науку. Я резко в падении развернулся вправо по ходу поезда и бросил парня к середине перрона в лужу. Эта лужа была везде! Сам довернулся в воздухе и приземлился на согнутые руки. Но моя мичманка упала в ту же лужу именно только что выстиранным белоснежным! (для девок старался) чехлом.

Блин! Закон бутерброда не имеет исключений! Я даже выругался с досады. Встал, поднял фуражку и стал замывать в луже то, что можно было отмыть. Хорошо хоть форменку не запачкал.

Но душа моя радовалась. Я спас человека! Судьбой было решено, чтобы я сегодня оказался в нужном месте и в нужное время. Кого мне благодарить? Юру Сычёва, что стоит за меня дневальным, рыжую и сисястую девчонку, назначившую мне свидание или этого незнакомого пьяного парня, который подарил мне возможность совершить поступок и спасти его? Живи долго и пей в меру, дорогой товарищ! Я ему так потом и сказал.

Тот, кого я вытащил, был уже на ногах и сильно протрезвел. Он как-то внутренне и внешне изменился! Метаморфоза за секунды! Вот что стресс делает с человеком!  Он улыбался признательно и виновато, хватался за голову, прикладывал руку к сердцу и что-то пытался говорить.

А ситуация опять изменилась. Спасенный из пучины, можно сказать бедствия, совсем в итоге не пострадал, а его попутчик лежал посреди перрона грязный, мокрый и пьяный как свинья.

Но мой подопечный сумел поднять товарища, который уже отрывал задницу от перрона, подтаскивая непослушные ноги к животу и натягивая под себя перрон. Этот тоже оказался в курсе.  Как это ему удалось?

Он тоже пытался выразить вербально свою признательность. Он тоже был полностью солидарен. Весь мокрый спереди, в грязных и мокрых брюках с мокрым  и грязным лицом, он выглядел жалко и комично.  Но это для того, кто не знал недавнего прошлого. Он не мог говорить – мычал что-то. Но он понимал, что именно из-за него чуть не погиб его друг. Он разводил руками, матерился, пытался удержать равновесие и жался к спасенному товарищу. От каблука до макушки он был виноват. И рад, что все обошлось. Товарищ опять поддерживал его. Да, пьянка – процесс неизученный.

Ребята просекли ситуацию глубоко. Прочувствованно благодарили. Сразу позвали в гости и грозились серьезно проставиться.  До сих пор приятна их искренность. Тут, ни прибавить, ни отнять. Я не пошел к ним в гости. У меня была цель: я шел на свидание.

А вот они имели полное право выпить за здравие и во спасение. И за ангела-хранителя в моем лице в это время и в этом месте. Я им так и сказал! И еще про долгую жизнь и пьянку.

Можно было бы также выпить за материальность духа или взгляда. Но этого я им не сказал.

Я забыл их лица сразу. А день помню: был теплый, дождливый, майский, серый — почти вечер.

В 2006 году 16 сентября я ехал в электричке утром в Петергоф на встречу с выпускниками 71 года и, проезжая Броневую, искал глазами место, где я совершил нечто. Не нашел.

Но жизнь в тот момент в 71-ом была остро прекрасна!

Калининград —  2006г.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *