За милитаризм
«Минск» оборвал бридель, потом у него лопнула якорь-цепь, и он остался с одним якорем. Паровая установка была постоянно введена. Техупр флота устал доставлять по 100 тонн пресной воды в сутки на этот авианосец: текли трубки котлов. На нашем самом большом корабле ТОФ все время что-то ломалось: большой корабль – большие поломки. Они дорого обходились флоту, и наш авианесущий крейсер заслуженно называли «Крокодилом».
Недоработки конструкторов боком выходили штабу 10-й опэск. И так вечно мы торчали, надо — не надо, на «Минске». Но когда оторвался якорь, комфлота потерял терпение и принял решение: штабу опэск постоянно находиться на «Минске».
Приказ надо выполнять. Переехали в бухту Руднева (бывшую – де-Ливрона), перетащили туда секретку. Расположились по каютам. Посадили оперативного. Сидели безвылазно больше месяца. А погоды … В общем, не штиль. А бухта Руднева открыта всем восточным морским ветрам, а в миле – банка де Ливрона. А что такое одна миля? Да это — десять кабельтовых! Не успеешь плюнуть, и ты на мели! Так и сидели с аварийными механизмами, вечно опасаясь шторма, чтобы при первой угрозе ухудшения погоды, сняться с яшки (якоря – сленг) и уйти штормовать в моря. Но улучшилась ли безопасность «Минска» от того, что часть штаба сидела на нем, еще большой вопрос. Говорят, у семи нянек… Но приказ есть приказ, и мы исправно сидели на авианосце.
Была или ранняя весна или поздняя зима. Семь заточенцев штаба балдели в каюте на верхней (первой) палубе. Дул ветер, гнал тучи, туман срывался откуда-то и застилал горизонт белёсой ширмой.
Спирт был выпит весь! Флагманский рэповец, флагштурман, флагманский СПС, флагарт, флагманский разведчик, его помощник и помощник начальника связи молчали. Было сказано все. Сход не светил и был не нужен: завтра мероприятие с приданной пл. Но психологический момент давил.
Флагманский рэб, как самый старый, находчивый и опытный сказал:
-Впереди у нас леса,
Позади болота,
Господи, помилуй нас!
Служить нам не охота!
Никто не поддержал глубокую мысль.
И он продолжил:
-Товарищи офицеры, поскольку я придумал, то беру командование на себя.
Слава (флагштурману), бери молодежь – спээсовца и связиста — и дуй на лодку. У них шилом разживемся. А я распоряжусь.
-Да, Юра, (связисту) захвати свой портфель, туда трехлитровая банка входит?
-Валерий Александрович, там и для закуски место останется.
Группа стала натягивать шинели, а по кораблю неслась команда:
-Команде катера, в катер! Катер к правому трапу!
Троица уселась в вылизанный катер и взяла курс на ближайшую лодку, что черной рубкой наводила уныние.
В бухте торчали мы и еще две атомные пл, но которая будет работать с нами, мы не имели понятия.
Пришвартовались к ближайшей. Никто нас не встречал. Пустая, как «Летучий голландец», она осела глубоко и казалась совершенно ненужной в моей молодой жизни.
Борта, в смысле – лёгкий корпус у лодки – цилиндрический. Трапа не было. Но мы как-то прыгнули на пресловутый легкий корпус и не сорвались в воду. Обошлось. Зашли в рубку, потом поднялись по трапу на площадку в этой же рубке и заглянули глубоко вниз в главный лодочный люк. Высоко!
Полезли вниз. Я чуть ли не в зубах держал портфель. Спустились в центральный. Никого!
-Они, что: поумирали тут?
Вдруг из люка в соседний отсек нарисовался матросик, потом офицер в эрбэ, то есть в синей куртке и штанах х/б, без погон с надписью на кармане, обозначавшей должность. «Рцы» на левом рукаве показали, что служба на корабле жива.
Когда мы представились, его удивлению не было границ: мы сильно отличались от зачуханных подводников.
-Да нет, вы не к нам попали! У нас ничего не планируется: реактор течет, сами не знаем, что делать.
От офицера исходил легкий запах шила. Это обычное дело: пьют негласно, чтобы не схватить дозу. Говорят, что радионуклеиды просто выводятся с мочой, если гемоглобин связан молекулами шила.
Услышав «течет реактор», мы проявили полное понимание и вылетели из лодки: а что — люди молодые — по трапу подниматься не проблема, а портфель – не помеха вовсе.
Отдышались в катере.
Штурман скомандовал:
-Давай на следующую! Юра, повезёт нам, как ты думаешь?
-А куда они денутся, Вячеслав Викторович!
Наш флагманский штурман, был не только очень умным парнем: Военно-морскую академию с золотой медалью заканчивают сущие единицы. И для этого совершенно недостаточно иметь только одни пятерки в дневнике. Надо иметь и еще многие качества. А тогда ещё – и по партпреданности тоже судили. И наш Слава был именно таким: в том году по совместительству рулил секретарём парторганизации штаба и политотдела. Кроме того, он был красивым и спортивным парнем. И тетки его, конечно, очень даже обожали. В смысле всеми местами их чувствительной души.
Он хищно мне улыбнулся:
-И я думаю, повезёт!
Пришвартовались к другому борту. Спустились в центральный. Нам по всей форме представился дежурный по подводному ракетному крейсеру и немедленно провел к командиру.
Командир отдыхал в каюте меньше нормального раздвижного шкафа. Во всяком случае, меньше вагонного купе. Он лежал в койке одетый, но в майке и читал книжку. На ногах у него были уставные тапочки с дырками. Увидев капраза и двух незнакомых каптри, явно не подводных ребят, он медленно сел отложил книжку.
Слава представился.
Командир сказал по-свойски:
-Располагайтесь, ребята!
Слава расположился, мы остались стоять в коридоре.
С важным видом Слава объяснил проблемы завтрашнего мероприятия и, развернув секретную карту, стал обсуждать совместное маневрирование, а к нам уже спешили лодочный спээсовец и старшина второй статьи – связист.
Я тоже с важным видом пошел в радиорубку или какой-то лодочный пост связи. Ну, уточнили частоты и позывные, особенности связи в районе, состояние матчасти.
И вот мы опять у каюты командира. Несколько ничего не значащих вежливых слов.
Наступила минута прощания.
Этот момент штурман использовал на все сто. За секунду до того, как командир пожал ему на прощанье руку, Слава выпрямился, и твердо глядя в глаза командира, медленно сказал:
-Командир, мы к тебе, собственно, по поручению офицеров штаба эскадры!
Командир мгновенно прочувствовал ситуацию. Он встал и так же строго, но и вопросительно встретил взгляд штурмана.
-Командир, у нас ничего не осталось, а сидеть еще долго на корабле. Ты же знаешь, «Минск» потерял якорь, бридель оборван, вот мы на нем и сидим.
Командир расслабился и нажал кнопку.
Мгновенно образовался рассыльный.
-Деда и помощника ко мне!
Нарисовались дед – лодочный механик и пом по снабжению.
-Дед, у тебя грязи много?
Дед осторожно ответил:
-А сколько надо?
Штурман твердо сказал, но с мягкой ноткой в конце:
-Три литра.
На согласное прикрытие глаз командира, механик отреагировал исчезновением.
-А ты, помощник, принеси ребятам закуски, что получше, от нас, в общем. Эти офицеры — с «Минска» и будут с нами завтра работать, так что покажи, на что способны подводники! Да, и шоколад не забудь!
Помощник тихо удалился
Тепло попрощавшись с новыми знакомыми, мы осторожно стали карабкаться вверх. Хуже всего пришлось связисту, то есть — мне с драгоценным портфелем. Держа портфель на большом пальце правой руки, я тремя-четырьмя оставшимися цеплялся за перекладину вертикального трапа. Не дай бог опозориться и разбить банку с шилом, лучше не родиться! И связист осторожно полз вверх по трапу, крепко держась левой и поддерживая равновесие правой на короткие мгновения очередного шага вверх.
Не менее осторожно портфель был передан на катер. Продемонстрировав известную ловкость, «минчане» без потерь десантировались в плавсредство.
Назад шли весело, шутили и смеялись: погода уже не казалась такой промозглой, а ветер – сырым и холодным, даже туман, все еще висевший клочьями над водой, настроение не портил.
И вот посланцы в той же каюте.
На вопросительные взгляды, штурман скомандовал:
-А ну-ка, Юра, продемонстрируй, товарищам офицерам результаты совместного инструктажа!
Демонстрация всех удовлетворила. Банки с языком и воблой, колбасой и лососем были мгновенно открыты. Из кают-компании вестовой притащил вилки, стаканы, несколько тарелок и пару буханок хлеба. Кормили на «Минске» настолько скверно, что мы никогда не обращались в кают-компанию за чем-то вроде закуси.
Мероприятие из фазы планирования плавно перетекло в фазу проведения на практике. И дело пошло-поехало. Под истории и анекдоты, байки и случаи, понемногу опрокидывались стаканы, и содержимое запивалось водой из умывальника.
Когда на дне сосуда оставалось чуть меньше литра, товарищи офицеры вспомнили о человеколюбии. Флагманский разведчик выглянул своим фернанделистым лицом в квадратный иллюминатор и засек две понурые фигуры политотдельцев, согнувшись, путешествующих по палубе. Морось оседала на шинелях и козырьках фуражек. Но они как чувствовали, что мероприятие имеет место и, казалось, верили в свою звезду. И дефилировали не на юте где-нибудь, а здесь, можно сказать, под боком. Знали парни дело.
Классики всегда правы: ищите, и вам обрящется, стучитесь, и вам нальют!
-Ну что пригласим?
(Политотдельцев откровенно не любили: стукнут всегда, бездельники, говнистые, нарядов не несут…)
-Слава великодушно сказал:
-Ладно, х..й с ними, зови этих п………в, пусть знают, что мы — не они, сучьи дети.
-Да эти вроде нормальные ребята, но с кем поведешься…
Рэповец подытожил:
-Зови, тут еще осталось!
На зов из квадратного окошка политотдельцы отреагировали, как Жучка на косточку: мигом нарисовались в дверях.
Наши сердца размякли. Лица политодельцев уже не внушали опасений и были даже приятны: ну, мы же из одной команды, одну форму носим и т.д.
Я сразу вспомнил незабвенную песенку про пасху:
-В глухом лесу,
Тарелок и бутылок,
Приятны мне
Даже лица стукачей…
Политотдельцы имели не слабую подготовку, и мероприятие продолжалось под анекдоты, воспоминания и дружеское расположение, которое было тем глубже, чем мельче был уровень шила в трехлитровой банке.
День перешел в вечер. Речи стали невнятными, банка опустела. Грязные тарелки были полны окурков. Различия в чинах исчезли, но панибратства не было: так было не принято в штабе эскадры: допустили тебя аксакалы к совместной пьянке, пей, и знай свое место.
Вечерний чай никто пить не стал. Пора было отбиваться: завтра мероприятие и дышать перегаром было не желательно.
Рэповец сказал на прощанье:
-Завтра в семь десять у меня в каюте: мне банку огурцов маринованных притащили снабженцы. Там рассол нормальный должен быть.
Пусть свистит холодный ветер, пусть немного тяжело подниматься и тем более спускаться по трапам и сходам, плутая в бесконечных коридорах, запинаясь о переборки, но жизнь была прекрасна. Пусть по палубе гуляет туман: внутри корабля – тепло, а в каюте ждала собственная койка и чистая постель.
Даже те, кто был в двух шагах от пенсии, добираясь до каюты, не чувствовали себя стариками: мы все были молоды и делали как умели войну.
Наверное, и им жизнь казалась прекрасной!
20 августа 2007г.
Калининград.