Глава 2, в которой тайное становится явным…
ПРИЕХАЛИ!-
— объявила Марина и показала на дверь палаты. Я тут же плюхнулся не раздеваясь на кровать прямо поверх простыней без сил… Люди в белых халатах тут же исчезли, а я уткнулся в подушку и время перестало существовать. Со мной явно что-то происходило в самом нежелательном направлении, мутило и крутило с каждой минутой все больше, к тому же, от заливавшего всё света, почему-то заболели и заслезились глаза.
Палата была небольшой. В проходе к широкому окну, выходившему не то на пустырь, не то на заброшенный газон, едва помещалась необычная больничная койка с высокой лежанкой на металлическом панцирном матрасе и спинками почему-то со всех четырех сторон. Правда, со стороны прохода спинка была сложена и мне почти не мешала.
Нас осталось только двое, я и Любаня. В палате воцарилось тревожное молчание. Она стояла со стороны окна в изголовье и нет-нет бегло проводила ладонью по голове, как будто пытаясь успокоить меня, отогнать боль. Пальцы касались головы и тут же убегали в сторону, как бы испугавшись, что сделают мне больно, а через несколько секунд опять возвращались назад. Было видно, она, обычно собранная и волевая, очень сильно растеряна и испугана происходящим…
Все последние дни Любаня очень поддерживала и подбадривала меня: как всегда, строила планы на будущее и отшучивалась от моих жалоб. Но сегодня с утра после бессонной ночи она выглядела встревоженной — подолгу задерживала взгляд на мне, как будто пытаясь понять, что нужно делать, как вернуть все в старые добрые времена. Потом нехотя, застревая на каждом шагу, ушла на работу. И тут началось… Голову сжало не сразу, а потихоньку, как будто кто-то неведомый начал скручивать полотенце вокруг лба и затылка и при этом стучать острым долотом изнутри, пробивая борозду от шеи к уху и дальше к виску. Попытавшись встать с кровати, я чуть не упал от того, что тело и ноги почему-то плохо слушались меня и едва держали. В завершение этого, явно не лучшего утра в своей жизни, я вдруг начал оголтело блевать невесть чем. Это продолжалось добрых пол-часа, пока изнутри не пошла желтая пена.
Испугавшись внезапно навалившейся слабости и этого необычно нового состояния, я улучил секунду между приступами и дрожащими пальцами набрал номер Любани… Она все поняла с полуслова и уже через время, достаточное разве что для телепортации, уже стояла надо мной и накручивала диск скорой.
По удивительному стечению обстоятельств на срочный вызов приехала ее давняя однокурсница по мединституту, которая обменявшись многозначительным взглядом и со словами «Ну вы, ребята, даете!» выписала направление на госпитализацию. В больницу меня на собственном автомобиле и отвез один приятель, потому что сантранспорта как всегда нигде не оказалось.
И вот мы вдвоем в палате…Странно подумать, но ведь еще несколько часов назад мы были дома, а теперь притихшие, молчаливые, растерянные. И она гладит меня по голове…
Тут дверь распахнулась, и в сопровождении дюжей санитарки Марина с железной каталкой вкатились в палату. Перебравшись с их помощью на повидавшую виды больничную телегу, я был заботливо покрыт простынкой, и мы под скрип колес двинулись куда-то.
— Переверните, пожалуйста! — сказала Марина, заметив, что меня везут вперед ногами. И улыбнувшись добавила, будто подбадривая, — Непорядок!
И тут снова у меня возникло ощущение, что знакомы мы тысячу лет, и что хоть мне сейчас хреново донельзя, но волноваться не о чем и все идет как по нотам…
В квадратном проеме бесконечного коридора быстро уменьшающаяся фигурка Любани выглядела совершенно далекой и беззащитной. Сам коридор в моих глазах загибался в тугую спираль и тут же, как игрушка йо-йо, раскручивался стремительно в обратную сторону, рискуя скинуть меня с каталки и уронить на белый крутящийся в глазах потолок.
Мы остановились перед неожиданно солидной для местного заведения дверью, за которой открылся большущий квадратный зал с каким-то белым боксом-блиндажем в углу. В блиндаже, как ему и полагалось, было маленькое окошечко с темным стеклом, а посредине зала стояла диковинная махина, состоящая из топчана и конструкции над ним с огромной дыренью посредине.
Топчан был явно предназначен для меня и дырень от конструкции тотчас охотно поглотила бы нас обоих. Но вот беда — лишившись поступательного движения каталки, которая видно за счет этого то и удерживала всю дорогу меня назло коридору «йо-йо», теперь уже топчан начал усиленно скидывать меня с себя. Он, как утлое суденышуо в Атлантике, то завливался на бок и тогда я полз в сторону, то дыбом становился поперек зала, то поднимался к потолку и камнем падал вниз. Я отлично понимал, что никакой Атлантики тут нет и быть не может, но уж больно похоже было на то и совершенно не хотелось верить, что это я не он, являюсь причиной всей этой болтянки…
Марина и персонал диковинной конструкции были явно озадачены штормящим на топчане больным.
— Ну миленький, ну всего пару минуточек-то надо! Ну полежи спокойненько! — увещевали ангельскими голосами почти небесным хором они и направлялись в блиндаж легкой стайкой… Но еще отойдя всего несколько шагов, возвращались бегом обратно с кучей идей как зафиксировать меня и сделать свою работу. Идею привязать меня сразу и навсегда отвергла Марина:
— Вы еще усыпите его! — и опять увлекала их в блиндаж, а я вдруг как борец нататами, начинал лупить по кожемитовому топчану ладошкой, призывая соперника не продолжать выкручивать мне шею и голову… И опять все повторялось сначала. Блиндаж — хлоп дверь — хлоп по топчану ладошкой — бегом ко мне!
Неожиданно шторму надоело или он сжалился над медперсоналом, опустив меня на топчан осторожно и плавно. Медики тонко почувствовали эту счастливую перемену и с гиканьем убежали в бункер. Воцарившуюся тишину вдруг нарушили равномерные перемежающиеся по частоте и тону ритмичные полумеханические-полуэлектронные звуки, исходившие из чрева махины. Я было даже заслушался этой больничной песнью, стараясь вспомнить, что то это мне напоминает, как вдруг она также внезапно оборвалась, как и началась… И тут же дверь блиндажа резко открылась и первой вышла Марина, а за ней кабинетные врачи…
Она подходила медлено и было в этом движении столько уверенности, достоинства и доброты, что получив мирную передышку от странной потусторонней музыки махины, тошноты и кружений, я совсем разомлел и, кажется, даже заулыбался. Я прекрасно понимал, что они сейчас стали обладателями Знания и этим конечно же стократ выше любого врача со стетоскопом, а уж тем более меня, больного с подозрительным анамнезом. Любое Знание лучше любых сомнений, а значит все уже пошло на лад! Иот этого беспричинная улыбка распирала и внезапно на меня снизошло беспричинно веселое расположение духа …
Вообще у меня такое случается, скажем напряженная ситуация или какая нибудь ссора, заходящий в офсайт спор или просто чужие матюки, вызывают на лице улыбчатое доброжелательное выражение, которое в каждом случае действует на визави по-разному. Одни в ответ умиротворяются и тоже смеются, другие сатанеют и с новой силой продолжают сражаться за свою правду, а большинство пожимает плечами и отходит подальше, покрутив пальцем у виска и сделав обычный в таких случаях вывод » и это тоже пройдет!». В целом, это была безобидная и даже иногда полезная привычка…
Сейчас же, улыбаясь с топчана отъехавшей неподалеку махины тридцать пятой тайской улыбкой, я наблюдал, как надо мной в кружок живописно склонились головы настрадавшихся за время шторма врачей. Больше всех, а может оттого, что было прямо напротив меня, наклонясь немного вбок, расположилось лицо Марины. Ее немного китайские до этого живыми искорками блестевшие глаза, которые так поразили меня в лифте, сейчас смотрели в упор строго и, как мне показалось, немного удивленно. Остальные и вовсе молчали. Пауза слегка затягивалась и я в приподнятом от прекратившихся на время перемещений в пространстве и исследований настроении, улыбаясь, чтобы скрасить ситуацию, отпустил может быть грубоватую, но тысячу раз оправдавшую себя флотскую шуточку:
— Ну что, будем лечить или глазки строить!?
Шутка явно не прошла… Никто даже не улыбнулся, как в былые времена… А Марина, как будто и вовсе не услышав, чеканным голосом вдруг сказала:
— У вас опухоль головного мозга… Большая!… Она пережимает ствол. Нужна срочная операция…
«А родителям вчера соврал, что пойду к невропатологу в поликлинику про радик узнать (так любовно подводники называли привезенные с севера радикулиты)…!», только и успел подумать я в эту минуту.