ВСТРЕЧИ И Я В НИХ
Прошло более 20 лет, как я, уволившись в запас, написал свои воспоминания о службе на подводных лодках. Много воды утекло с тех пор: я стал другим, флот другой, вся наша страна – другая. Но были времена и дела бередят мою память, и я решил продолжить записки.
В те годы, когда я затеял свои записки, некоторые события ещё нельзя было озвучивать – срок небольшой; кроме того, теперь мне показалось, что будет нелишним, если расскажу о своих встречах, пусть мимолетных, с известными и менее известными флотскими людьми, вовсе не претендуя на полноту раскрытия их характеров, иной раз небольшой штришок в портрете говорит о многом. А потом… «Что есть лучшего? – сравнив прошедшее, свести его с настоящим» – говаривал Фаддей Кузьмич Прутков.
І
Командуя подводной лодкой «Б-72», мне довелось принять участие в операции разнородных сил Краснознаменного Тихоокеанского флота (КТОФ) по поиску и слежению за атомными ракетоносцами 15 эскадры подводных лодок США в Филиппинском море.
Я получил боевое распоряжение командующего флотом на участие в операции, в котором указывались порядок и маршрут развертывания (на мелкомасштабной бланковой карте), районы поиска и задачи на поход. Кроме основной, ставились попутные задачи: обследовать банку с глубинами около 40 метров в 120 милях на северо-запад от острова Гуам, где и базировалась та самая американская эскадра, а на обратном пути пройти в надводном положении зону Ри (эта двухсотмильная зона от побережья Южной Кореи имела и другое название – зона Ли Сын Манна), её пройти и выявить реакцию южнокорейцев. В зоне Ри запрещалось находиться иностранным подводным лодкам в подводном положении, а в надводном – запрещалось останавливаться. В целях экономии моторесурса до района поиска лодка должна была идти открыто – на буксире плавбазы «Камчатский комсомолец», которая далее шла по своему плану.
Адмирал Флота Н.И.Смирнов беседует с моряками
Согласно распоряжению принял решение на боевую службу, оформленную на карте, и вместе с командиром 19 бригады подводных лодок капитаном 1 ранга Букетовым Борисом Петровичем направился к командующему КТОФ адмиралу флота Смирнову Николаю Ивановичу с докладом. Комбриг представил меня командующему. Тот вышел из-за стола, поздоровался с нами. Николая Ивановича я знал с 1956 года, когда стажировался на подводной лодке «С-68» Черноморского флота. Лодка участвовала в рейдовом сборе подводных лодок. Руководил сборами капитан 1 ранга Смирнов Н.И., в то время командующий подводными силами ЧФ. В дни, когда «С-68» стояла на якоре, меня катером доставляли на штабной корабль для несения службы помощником оперативного дежурного походного штаба. В этом качестве присутствовал на утренних докладах оперативного дежурного командующему. Доклады он выслушивал спокойно, не прерывая дежурного, что редко бывает на подобного рода мероприятиях. Так же без какого-либо надрыва разбирал промахи подчиненных за предыдущие сутки и давал указания на новые.
Кроме прочего помощнику оперативного дежурного вменялось в обязанность представлять командующему в каюту и докладывать гидрометеорологический прогноз на следующие сутки, что я и делал. С тех давних пор с адмиралом, кроме как на совещаниях и партийных мероприятиях, я лично не общался и теперь про себя отметил, что он мало изменился внешне и чем то напоминал известного артиста Визбора. Речь его перед аудиторией всегда была определенной, внятной и без аффектаций. Он без вспышек гнева, что также бывает с некоторыми начальниками, выслушивал и возражения присутствующих на свои слова. Помнится, на каком-то большом совещании в Доме офицеров он, разбирая состояние воинской дисциплины на флоте, сослался на неудовлетворительную дисциплину в команде атомной подводной лодки, которой командовал капитан 1 ранга Катышев, дескать: даже на таком современном корабле, и то за год набралось 12 грубых нарушений воинской дисциплины. В те благословенные времена дружба с «зеленым змием» считалась тягчайшим пороком и речь, конечно же, шла об этом «звере». Тут с места встает Катышев и возражает (что делает ему несомненную честь): — Товарищ командующий, вам дали не совсем верные сведения. К сожалению, у нас в экипаже за этот год набирается 108 грубых нарушений дисциплины.
Сидящий в президиуме начальник Политуправления Захаров Михаил Николаевич, округлил глаза, заерзал огромным туловищем (говорят он весил 160 кг) на сидении. По залу ветерком пронесся легкий шумок.
Реакция командующего:
— Садитесь, товарищ Катышев.
Запомнился еще один, так сказать, публичный эпизод. Делая разбор флотских учений, адмирал обстоятельно останавливался на ошибках в действиях командиров кораблей на учении. Затем сделал паузу в докладе и, словно отвечая своим каким-то мыслям, не совсем связанным с учением, с какой-то затаенной грустью тихо произнес:
— Да ведь, собственно говоря, флотом командуем мы двое – я да командир корабля.
Раз уж я отвлекся от изложения сути вопроса, связанного с принятием решения на боевую службу, остановлюсь на последней встрече с Николаем Ивановичем, когда он уже был первым заместителем Главнокомандующего ВМФ СССР.
В 70-х годах прошлого века обострились военно-политические отношения между Китайской Народной Республикой и Демократической Республикой Вьетнам. Отношения Китая с Советским Союзом также не отличались в то время дружелюбием. В этой связи было приказано нашу «Б-72» и одну эску из Совгаванской бригады подводных лодок срочно подготовить к выходу в Южно-Китайское море для действий согласно боевому распоряжению, пакет с которым надлежало вскрыть с выходом из Владивостока. Известно, какая запарка бывает в экипаже в таких случаях. Я находился в лодке. Вдруг слышу четыре звонка от внешней вахты. Что за черт – думаю – начальство какое-то большое нежданно-негаданно появилось возле лодки. И, застегивая на ходу китель, бросился наверх. Выбежал, и глазам не верю, к лодке идет первый замглавкома. Идет один, никто его не сопровождает. Я скорым шагом к нему навстречу – «лапа» к козырьку. Но адмирал мой доклад остановил:
— Товарищ Балакирев, встречать замглавкома не дурно с застегнутым кителем на все пуговицы, — и глазами показал на верхнюю пуговицу моего кителя.
Я покраснел, как рак, и пробормотал какие-то извинения.
— Мне известно: вы в основном готовы к выходу. Есть ко мне вопросы?
— Вопросов нет, товарищ адмирал флота.
— Тогда я спущусь в лодку. Личному составу заниматься по плану, о моем приходе никаких команд не давать.
Адмирал прошел в первый отсек. Ему представился старшина команды торпедистов главный старшина Таймуразов.
— Вы получили приказание с ГКП: «Приготовить торпедные аппараты к выстрелу». Ваши действия? – задает вопрос адмирал.
Старшина бросился к аппаратам.
— Хорошо. Не надо готовить. После приготовления аппаратов к выстрелу, получили команду: «Торпедный аппарат №3, пли!» Ваши действия?
Старшина берется за соответствующую рукоятку.
Адмирал:
— Довольно. Рука не дрогнет? Вы знаете куда идете?
Старшина:
— Не дрогнет, товарищ адмирал. Знаю куда идем.
Так Николай Иванович прошел по всем отсекам, задавая матросам, старшинам и офицерам, по-видимому, важные для него вопросы касательно использования оружия, чтобы уяснить фактическую готовность экипажа к боевой службе. Через полчаса вышел на пирс. Протянул мне руку:
— Поддерживайте лодку в часовой готовности.
На этот раз поход в южные моря не состоялся.
Возвращаюсь к докладу командующему решения на боевую службу в Филиппинском море. По-моему Николай Иванович не особенно-то вникал в мой доклад, разглядывая карту. Когда я закончил докладывать, он взял красный карандаш и расписался на карте с решением.
— Ну что ж, командир, тут в кабинете мы не сможем все предусмотреть, так что действуйте в соответствии с фактической обстановкой в рамках боевого распоряжения, — и повернулся к комбригу, — товарищ Букетов, Балакирев на боевую службу командиром идет первый раз. Почему один? Вы же знаете: в таком случае положен старший начальник на борту.
Борис Петрович ничуть не смутился:
— Товарищ командующий, я этому командиру верю как себе. Во время прохождения службы в Камчатской эскадре он имел опыт боевой службы в качестве второго командира. Кроме того, до назначенного района лодка следует на буксире плавбазы, где старшим будет заместитель командира 182 бригады подводных лодок капитан 1 ранга Сенькин.
Николай Иванович поднял брови:
— Ну коли так, пусть идет самостоятельно.
Я не ожидал такой высокой оценки моей персоны со стороны комбрига. Никаких нежных чувств ко мне, как я считал, он не испытывал, кстати, и я к нему – тоже. несколькими днями ранее он, величаво вышагивая по своему обширному кабинету, отчитывал меня по какому-то пустяшному поводу, а в конце разноса подвел резюме:
— Товарищ Балакирев, вам очень легко служить. Вам всего лишь нужно точно и в срок исполнять мои прикаазния – и все!
Я не выдержал и прыснул, давясь от смеха. Он остановился, недоуменно посмотрел на меня и почти дружелюбно вымолвил:
— Выйдите из кабинета.
Тем не менее я был благодарен комбригу, что он заступился за меня, и в поход иду самостоятельно. То что на переходе в район старшим будет Владимир Ардальонович Сенькин, я также был доволен. На Камчатке мы были командирами подводных лодок 182 бригады и даже одновременно ремонтировались на тамошнем судоремонтном заводе.
В Малом Улиссе я с большой охотой пошел на «Камчатский комсомолец» к моему временному начальнику. После нескольких лет разлуки мы с Владимиром Ардальоновичем обнялись, обсудили нюансы совместного перехода и он дал мне первое боевое задание:
— У вас тут на сопке заросли элеутерокока, дай своим команду, пусть накопают мне с килограммчик корней. Говорят очень пользительное растение, а мне придется долго поплавать в далеких морях.
— Да нет на этой сопке никакого элеутерокока, насколько я знаю. В тайге растет, — отвечаю.
— Есть, я уже разведал.
В тот же день моряки притащили мне целую сумку корней. Я по запаху определил, что никакой это не элеутерокок, а корни леспидея. С зарослями этого кустарника я был отлично знаком, скитаясь по охотничьим делам в Приморской тайге. Корни принес Володе и откровенно объяснил, что это не тот продукт, который ему нужен – во Владивостоке элеутерокок не растет.
— Хорошо, — говорит, — нет так нет, сгодятся и эти.
Когда через несколько дней мы пришли в Филиппинское море и стали на якорь на коралловом рифе. К нашему борту подошел катер с «Камчатского комсомольца». Владимир Ардальонович вызвал меня к себе. На плавбазе мы обсудили дальнейшие действия и на прощание он налил из бутылки в стаканы приятную на вид золотистую жидкость.
— Попробуй, отличный напиток получился из твоих корней, да и попрощаться нужно, вряд ли скоро встретимся – по выполнении задания я должен возвращаться на Камчатку.
Мы выпили. Настойка хотя и попахивала землей, но, ничего – родная же земля. расставаясь обнялись и я убыл с плавбазы к себе.
Наше совместное плавание с «Камчатским комсомольцем» нельзя назвать спокойным. Как уже сказано, лодка двигалась на буксирном конце – толстом капроновом тросе длиной метров 150, заведенным за буксирный гак. На лодках тех лет уже были штатные буксирные устройства, но использовались они только в аварийных случаях.
Где-то посередине Японского моря наш «кортеж» обнаружил патрульный самолет США «Орион» и уже не выпускал нас из вида, меняясь с другими самолетами, пока не вызвал фрегат «Клод Джонс», который так же неотступно сопровождал нас.
На той баночке, глубины которой мы замеряли, согласно плану похода, предварительно убрав буксирный конец на борт лодки, а потом стали на якорь, случилась серьезная поломка. При проворачивании механизмов на одном из трех дизелей произошел гидравлический удар. Такие вещи сами по себе не случаются. Мотористам положено перед пуском в работу дизель дважды продувать сжатым воздухом, последний раз непосредственно перед пуском. Но…, опять «но», и опять – беда. Но сделали не так и забортная вода при сильнейшей качке на зыби попала в дизель, в результате: поршень (или цилиндр – не помню) лопнул, а два шатуна погнуты. Запасные части к дизелям у нас были в единственном числе, для ремонта требовался еще один шатун. Связался с Сенькиным, покаялся за грехи своих подчиненных, и он с плавбазы прислал шатун на катере.
В адских условиях плавания, когда в отсеках температура +60º по Цельсию, мотористы чуть ли не всю автономку устраняли плоды своей оплошности.
Когда наша работа по обследованию рифа была закончена, мы снова стали на буксир и продолжили движение. В следующую ночь нам предстояло избавиться от американского провожатого: погрузиться и в дальнейшем действовать скрытно по плану операции. Еще когда мы дегустировали изделие Владимира Ардальоновича, договорились с ним, что днем мы несколько раз будем сниматься с буксира и погружаться на глубину с тем, чтобы приучить американца к этим внезапным маневрам и притупить его бдительность, а ночью, при очередном погружении «смыться» от преследователя. Задумка с игрой в кошки-мышки, конечно, довольно рискованная, ведь при всплытии можно и «Клод Джонса» тюкнуть. Но замысел утвержден начальством – надо исполнять. И я исполнил. (В моем повествовании часто употребляется местоимение «я», даже там, где приличествовало бы «мы», — это не от излишка моего гонора; на флоте все донесения по средствам связи положено передавать от имени первого лица – командира корабля: «Встал на якорь», но не «Встали на якорь», поэтому у командиров вырабатывается привычка – что ни делает экипаж, командир присваивает себе).
Перед первым погружением случился казус, не украсивший нас перед лицом американских моряков (видите как: не «не украсивший меня», а «нас» — ох, слаб человек!) Можно, конечно, погрузиться и болтаясь на веревке, но такого в истории подводного плавания, по-моему, еще не случалось. Стало быть, чтобы погрузиться, следовало отдать буксирный трос, закрепленный за гак в носовой надстройке лодки. Гак же откидывается из первого отсека с помощью пневматической машинки. Но за две недели плавания гак «прикипел» и не отпускал трос. Решил помочь пневматической машинке, давая задний ход электродвигателями последовательно от малого до самого полного. Трос звенел и оборвался только при самом полном ходе назад. Просвистел в воздухе, потом ударился о воду, окутав «Камчатский комсомолец» солеными брызгами до самого клотика мачты. Хорошо что трос оборвался около лодочного клюза и мы смогли уйти под воду срочным погружением.
Фрегат заметался от неожиданности и когда пеленг на него ушел на правый борт, мы резко изменив курс влево всплыли, продув балласт. Подобный маневр повторили еще раз.
Настала ночь с дождем. В эту ночь мы должны были занять предписанную боевым распоряжением точку, погрузившись в которой, далее действовать самостоятельно и скрытно. Погода благоприятствовала отрыву от слежения фрегатом. Однако, для пущей гарантии, буксирный конец, на этот раз заведенный за носовые кнехты, подтянули почти впритык к корме плавбазы, и, чтобы окончательно запудрить мозги командиру фрегата, начали заряд аккумуляторной батареи.
К сожалению наши «военные хитрости» ни к чему не привели. Когда в требуемой точке отдали буксирный конец, прекратили зарядку, тихо, без ход погрузились и заняли позицию под плавбазой – все это не осталось незамеченным «Клод Джонсом». Он забегал вокруг «Камчатского комсомольца», непрерывно лупя гидролокатором в нашу сторону. Всякие попытки уйти незамеченными из-под плавбазы к успеху не привели. Не вечно же под кораблем сидеть, и к тому же плотность электролита надобно сохранять для последующих действий, и я решил попробовать оторваться от американца, используя средства гидроакустической маскировки: резко повернул от курса плавбазы, поставил несколько приборов гидроакустического противодействия, затем на полном ходу повернул на обратный курс, стремясь уйти за кильватерный след плавбазы, и наконец-то оторвался.
Однако дальше легче не стало. Очевидно, приняв донесение с фрегата о потере лодки, американский начальник прислал в район противолодочный самолет с задачей найти лодку. Поскольку при отрыве от фрегата полными ходами мы поистратили емкость батареи – требовалась зарядка, но только высунешь выдвижную антенну поисковой станции, сразу засекаешь сигналы работающей самолетной радиолокационной станции. В следующую ночь раз десять всплывали для зарядки, но так и не зарядились, лишь довели температуру электролита до +52ºС, а ведь разрешается в крайнем случае доводить температуру не более +48ºС. Что такое +52ºС? – электролит кипит выделяющимся водородом, который имеет паршивое свойство взрываться при концентрации выше 4%. Приходится все приборы дожигания водорода и «печки» регенерации воздуха включать – что прохлады тоже не приносит – вот и поднимается температура внутриотсечного воздуха, насыщенного окислами углерода, азота, парами серной кислоты, топлива и прочее. Можно ли, учитывая эти условия, строго наказывать матроса Привалова, который устроил себе «душ», в результате чего забортная вода поступила в кормовые группы аккумуляторной батареи (об этом случае рассказано выше).
В довершение всех бед в полдень на глубине 120 метров (я полагал: такая глубина погружения – наилучшая по условиям гидрологии для обнаружения ракетных подводных лодок) из ограждения выдвижной антенны хлынула вода. «Хлынула» — слабо сказано – вода вырвалась с все заглушающим шипением. Многочисленные струи, разбиваясь о препятствия в центральном посту, образовали что-то вроде тумана. Я был в центральном: дремал в кресле, утомленный предыдущими волнениями. Дал команду всплывать на глубину 50 метров, потом под перископ. Поступление воды значительно уменьшилось, но и без того набрали уже столько, что лодка держалась на пузыре в средней группе балластных цистерн, а люди в трюме стояли уже по пояс в воде. Моторы главного осушительного насоса и трюмной помпы были залиты. Делать нечего, — думаю, — нужно сдаваться, там – наверху вероятно нас уже ждут. Обнаружат – задача не выполнена. За такое начальство меня по голове гладить не будет, могут и с должности вытурить – бывало этакое. Обидно: «ездил ни почто, привез — ничего».
Ну ладно, всплыли – не тонуть же. Отдраил люк – лепота необыкновенная: солнышко прямо в центральный пост заглядывает, а навстречу его лучам бледные лица подводников с голубыми да карими глазами в люк высовываются. Море бледно-голубое, похоже на безоблачное небо, — медленно колыхается. Акустики докладывают: шума нет, радиометристы докладывают: работающих радиолокационных станций нет. Осмотрели шахту антенны. Обнаружили свищ с голубиное яичко. Заварили. Осушили трюм третьего отсека помпой седьмого. Начали протирать залитые электромоторы спиртом, сушить. Погрузились на перископную глубину. Начали зарядку батареи под РДП. Благодать. Оказывается, самолеты в ясный день нас и не пытались искать, знают: лодка дизельная, днем на поверхность не вылезет, только ночью есть шанс ее поймать.
Так мы положенный срок отмотали в заданном районе, никакого американского стратега не обнаружили. Скорее всего он в нашем квадрате и не появлялся. Они ведь не дураки. Сразу за «воротами» бухты Апра на Гуаме, где эта самая 15 эскадра стратегических лодок США базировалась, начинаются километровые глубины. Что стоит выходящей лодке сразу завернуть «за угол», не заходя в наш район, хотя и располагался он довольно близко к острову Гуам? Не знаю, имели контакты с американскими подлодками другие силы, участвующие в операции или нет, а мы, не солоно хлебавши, отправились домой.
Поскольку маршрут возвращения, перенесенный с бланковой карты боевого распоряжения на навигационную, проходил в аккурат через коралловый островок Паресс-Вела, я сместил фактический путь миль на 100 южнее, и так, никого не встретив, мы спокойно и благополучно подошли к японским островам Токара, продолжая ремонтировать левый дизель. В Корейском проливе вышла из строя носовая шинно-пневматическая муфта среднего дизеля и двигатель стал бесполезным. Это случилось уже после того, как по плану перехода мы могли следовать в надводном положении. Так на одном дизеле дошли до зоны Ри в Японском море. В правление южнокорейского президента Ли Сын Манна эта довольно обширная зона, прилегающая к южнокорейскому побережью, была объявлена подпадающей под исключительную юрисдикцию Республики Корея. Как уже сказано, иностранным военным кораблям в зоне Ри запрещалось останавливаться, а подводным лодкам, кроме того, находиться в подводном положении. В указанной зоне к нам подошел южнокорейский сторожевой корабль старой американской постройки, затем второй такой же, а через несколько часов и американский фрегат типа «Нокс» — быть может тот же «Клод Джонс». Фрегат следовал за нами в 20 кабельтовых, а сторожевые корабли справа и слева в нескольких десятках метров. Вот такой «почетный эскорт» начал сопровождать нас. И надо же такому случиться – заглох и третий дизель. Перешли на движение под мотором экономхода. А как же иначе? Главными гребными электродвигателями не погребешь: электроэнергии не хватит и до международных вод добраться. Какую бешенную скорость разовьешь на экономходе? – узла 4 в надводном положении, и эти узлы съедает встречное Приморское течение. Со стороны заметить трудно: движется лодка или без хода стоит.
А обстановка тем временем накаляется. На сторожевиках верхняя команда вся в касках. Пушки и пулеметы наведены на лодку. Сторожевой корабль, что с левого борта, временами отворачивает в сторону берега, в это время другой прижимается к нашему правому борту – приглашает в гости в Южную Корею. «Там хорошо, но мне туда не надо», — поет Высоцкий. А по сему дал команду приготовить два кормовых торпедных аппарата к выстрелу. Две торпеды в корме можно использовать на самооборону. Дал радиограмму на флот с донесением о сложившейся обстановке – думал, авось самолет «для поддержки штанов» пришлют, или, по крайней мере, начальству будет повод «репу чесать».
Очень быстро от командующего получил ответ: «Действовать по обстановке. Смирнов». Об этом, как надеюсь, понял читатель, я и сам догадался. Вскоре после обмена радиограммами ушел фрегат, за ним в сторону своего берега удалился один кореец, а другой так и плелся за нами вплоть до советских территориальных вод. У меня возникла мысль: не засек ли «эскорт» нашу радиопередачу, продолжительность которой гораздо меньше одной секунды? Впоследствии свое предположение я зафиксировал в отчете за поход. А еще в отчете я писал о нецелесообразности использования старых лодок 611 проекта в тропических морях без оборудования их мощными кондиционерами и системой охлаждения электролита.
(продолжение следует)