Командиры подводных лодок Б-109”и Б-130 капитаны 3 ранга Владимир Цветков и Валерий Вальденс спешили на подъем флага. Подводные лодки стояли в ремонте на Кронштадтском морском ордена Ленина заводе. Сокращенно завод назывался КМОЛЗ и был одним из лучших судоремонтных предприятий страны. Вообще о КМОЛЗЕ нужно сказать поподробнее, он это за долгие годы своего существования заслужил.
В середине 19 века корабли Российского флота начали переход на строительство металлических кораблей и паровую тягу. Для этого 4 (16) марта 1858 года в Кронштадте был открыт Пароходный завод. В церемонии открытия завода участвовал император Александр II. К моменту открытия завод обладал мощностями для ремонта, переоснащения кораблей и судов, монтажа разного рода оборудования и вооружения. В те годы Кронштадт являлся главной военно-морской базой России на Балтийском море. Здесь производилась подготовка кораблей к морским походам, ремонт вернувшихся кораблей с моря, их переоборудование и снабжение. В первый год работы завода были установлены паровые машины на линейные корабли “Цесаревич” и “Синоп” и фрегат “Олег”. Здесь впервые в России была произведена нарезка крепостных гладкоствольных орудий и орудий для кораблей флота. В 1861 году заводские мастера произвели первые две двенадцатифунтовые пушки, а также изготовили броню для канонерской лодки “Опыт”, ставшей первым российским бронированным кораблем.
В конце 19 века для города Пароходным заводом были изготовлены чудесная решётка Летнего сада, флаг и флагшток памятника морякам клипера “Опричник”, решётка Петровского парка. На территории Пароходного завода были сооружены мощнейшие для тех лет сухие доки: Константиновский, Александровский, док имени Цесаревича Алексея Николаевича. Завод постоянно развивался, вводились новые корпуса, внедрялось передовое оборудование и техника. Вместе с заводом развивались вспомогательные мастерские: столярная, шлюпочная, малярная, парусная, такелажная, водолазная, сапожная, швейная фабрика и другие.
В 1904 году завод в срочном порядке готовил корабли 2-й Тихоокеанской эскадры для похода на фронт Русско-Японской войны. В ходе Первой Мировой войны здесь ремонтировались повреждённые корабли, а в 1917-1918 годах проходили восстановление корабли, выведенные из Ревеля и Гельсингфорса.
Завод участвовал в экспериментах с первыми отечественными торпедами И. Ф. Александровского, в создании и развитии миноносного и подводного флотов.
После Великой Октябрьской революции на заводе продолжался ремонт и переоборудование кораблей и судов. В 1924-1925 годах здесь ремонтировался крейсер “Аврора”, который в нелегкие годы чуть не пошел на продажу на металлолом за рубеж. В 1929 году Пароходный завод был переименован в Морской.
В Великую Отечественную войну завод продолжал свою работу. Здесь переоборудовали и вооружали вспомогательные суда, ремонтировали корабли и подводные лодки, поврежденные в боях, производили детали оружия, мины для фронта. В блокаду паёк рабочего завода составлял около 250 г хлеба. Нередко отключали электричество, не работал водопровод и другое оборудование жизнеобеспечения. После бомбёжек много сил уходило на восстановление цехов, расчистку территории, подъем потопленных плавсредств.
Послевоенное время – время восстановления цехов, усовершенствования завода, развития инфраструктуры, внедрения инновационных технологических процессов. Заводские изобретения принимали участие в международных выставках, не редко занимая призовые места.
Прибывшие на ремонт с Северного флота подводные лодки входили в десятый дивизион ремонтирующихся подводных лодок, который располагался на улице Апрельской. Здесь находились казармы подводников, в которых моряки отдыхали после трудовых будней.
Подъем флага на флоте считается особым ритуалом, опаздывать на которое не имеет право ни матрос, ни офицер, ни мичман, а уж про командира и говорить не приходится. Поэтому бывшие одноклассники по училищу подводного плавания, невзирая на ветер и дождь, неслись по улицам города. Когда до завода осталось совсем немного и офицеры, поняв, что успевают, сбавили шаг, из-за поворота прямо на них вышел командир дивизиона капитан 1 ранга Волчков, которого в морских подводных кругах звали “Волченок” или “Волчара”.
“Волчара” был ходячей энциклопедией по вопросам береговой службы. На любой выпад со стороны начальства он тут же цитировал выдержку из какого-нибудь документа, чем ставил начальника или проверяющего в сложнейшее положение. К сожалению, “Волком” комдив был только на берегу, в море он становился зайцем.
“Я в море не иду, если не вижу из Кронштадта Исаакиевский собор” — не уставал повторять комдив, инструктируя командиров перед выходом в море. От Кронштадта до Исаакиевского собора не менее 30 километров, это около 15 морских миль. Расстояние вполне достаточное для безопасного маневрирования реактивного самолета, не говоря уже о подводной лодке с ее максимальной скоростью хода 15 узлов, то бишь, 30 километров в час. Да и то пройти такой скоростью дизельная субмарина может не более одного часа.
Для обеих сторон встреча было совершенно неожиданной. Офицеры перешли на строевой шаг и, приложив руки к головным уборам, попытались пройти мимо, но комдив остановил их вопросом:
— Товарищи командиры, это откуда вы с утра идете?
Вальденс, моментально ответил:
— Из бани, товарищ комдив!
У командира дивизиона от удивления вытянулось лицо, и он переспросил:
— Откуда, откуда?
Конечно, можно было найти более достойный ответ для начальника, но, видимо встреча была столь неожиданной, что командир “Сто тридцатой” выпалил про баню не думая.
Поняв, что нужно немедленно прийти другу на помощь Цветков добавил:
— Из бани идем, товарищ капитан 1 ранга. Больше времени нет, приходится по утрам париться. Зато на подъеме флага будем чистыми. Разрешите идти?
У ошарашенного ответом командиров капитана 1 ранга вопросов не было и он, махнув рукой, промямлил, – “Идите”.
Отойдя подальше, Цветков с удивлением спросил друга:
— Ты что, с ума сошел, какая баня в 7 утра? Не мог что-нибудь получше придумать.
— Начальство нужно ошарашить, а потом озадачить, тогда у него дурных вопросов не будет, — ответил Валерий.
Пройдя через проходную завода, офицеры разошлись в разные стороны. На обоих кораблях средний ремонт, длившийся два долгих года, близился к завершению. Осталось “откатать” швартовые испытания, затем ходовые и можно собираться домой на Северный флот.
Завершение ремонта всегда является сложным этапом в жизни моряков. Самое главное для них в этот период – как следует принять от заводчан работу, проверить качество ремонта оборудования и механизмов, запастись ЗИПом, откорректировать документы и еще решить массу нужных и не нужных вопросов. Причем, в этот период философский закон единства и борьбы противоположностей начинает работать в полную силу. Из категории единства, завод и подводная лодка переходят в категорию противоположностей. Заводу необходимо как можно быстрее и не всегда качественно сдать корабль экипажу, а экипажу необходимо принять каждый механизм с особой тщательностью, ибо от этого в дальнейшем зависит его жизнь. Борьба эта зачастую превращается в настоящую битву, причем, побеждает чаще, конечно, завод. Что с подводников возьмешь, они сегодня здесь, завтра там, а завод он всегда здесь, при необходимости всегда поможет машину отремонтировать, дачу построить, стройматериалы достать.
На Б-109 война с заводом шла по поводу ремонта антенны “Рамка”. К концу ремонта кабель, соединяющий антенну с радиоприемником, оказался не исправен. Заводское начальство указывало, что в ремонтную ведомость кабель антенны включен не был, а саму антенну завод отремонтировал. Подводники с таким же усердием доказывали, что антенна не работает и, значит, подводная лодка не боеспособна. В качестве доводов моряки приводили акт приема корабля в ремонт, в котором неисправность кабеля не отмечена и поэтому в ремонт включена не была. Указывалось и на то, что до снятия антенны сопротивление изоляции кабеля было в норме, о чем свидетельствуют записи в журнале замера изоляции радиооборудования. Заводчане же, хорошо зная, что за безопасность любого ремонтируемого оборудования отвечают они, все доводы подводников начисто отметали. “Кабель вышел из строя из-за некачественного обслуживания его экипажем в период ремонта”, – утверждало заводское начальство. Конечно, антенная проблема была ерундой, по сравнению с тем, что могло случиться в конце ремонта.
На одной из лодок, после швартовых испытаний, когда корабль уже готовился на ходовые, половина экипажа подводников заболела дизентерией. Корабль ждут боевые дела на флоте, а тут какая-то болезнь не интеллигентная. Больных моряков поместили в госпиталь, а оставшимся ежедневно вкалывали в военно-морские седалища уколы. Лодка в море с неукомплектованным экипажем выйти не может, а это подрыв боеготовности. Дело дошло до командира Ленинградской военно-морской базы, который тут же приказал найти виновного и строго наказать. Начали искать “козла отпущения”, а кто за все на корабле отвечает? Конечно командир, поэтому, не мудрствуя долго, назначили виновным командира. Написали представление на снятие командира с должности, вызвали из Полярного начальника штаба бригады, к которой была приписана подводная лодка.
Прибывший с Четвертой эскадры начштаба попытался разобраться в случившемся, но все было до такой степени запутано, что, кроме того, чтобы согласиться с командованием Кронштадской базы делать ничего не оставалось. Нашлись свидетели из заводских рабочих, утверждавших, что во время проведения швартовых испытаний, подводники не выполняли санитарные правила и садились за обеденный стол не помыв руки. Командир начал собирать вещи, начальник штаба сообщил на эскадру, что требуется замена командиру. Собрав вещи, командир решил в последний раз сходить на подводную лодку и попрощаться с родным кораблем. Чтобы поддержать командира в трудную минуту расставания, на завод решил сходить и начальник штаба, тем более, что после прощания с подводной лодкой было принято решение посетить ресторан и отметить столь неприятное событие.
При подходе к подводной лодке офицеров с бешеной скоростью обогнали двое заводских рабочих, одетых в фуфайки и промасленные картузы. Пробежав по трапу, рабочие юркнули в лодку. Командир тоже спустился в прочный корпус, а начальник штаба остался в курилке на причале.
На дизельных подлодках курить можно только в надводном положении в ограждении рубки. В короткие всплытия посменно здесь собираются все подводные курильщики. Да и не курящие подводники стараются при всплытиях поторчать на мостике, послушать новости, подышать воздухом, который от обилия сигаретного дыма свежим назвать трудно. Поэтому, курилка является главным местом, где подводники коротают время.
Моряки окружили начальника штаба и засыпали его вопросами. Отвечая на вопросы моряков, начштаба краем глаза следил за подводной лодкой, чтобы не пропустить командира, заказавшего прощальный ужин в ресторане.
Командир все не появлялся, видимо родные механизмы крепко его держали. Начальник штаба уже даже волноваться начал, как бы водка в ресторане не испортилась. Вдруг из люка седьмого отсека появилась голова одного из рабочих, обогнавших офицеров. Вел рабочий себя как-то не естественно, подозрительно оглядываясь по сторонам, он пытался что-то вытащить из лодки, но это ему никак не удавалось. Начштаба даже решил, что командир видимо, налил работягам на прощанье шильца и рабочий не может вытащить своего напарника. Волнение у начальника штаба усилилось, — как бы не сорвался поход в ресторан и он даже пожалел, что не спустился в лодку вместе с командиром. Рабочие наконец–то вылезли из люка, причем один из них за время пребывания в лодке неимоверно потолстел. Прошмыгнув по трапу, рабочие, крепко обнявшись, двинулись к цеху. Мысль, что потолстеть рабочий от выпитого шила не мог, заставила начальника штаба окликнуть их:
— Эй, гвардейцы, чего волочете?
Услышав вопрос, рабочие бросились наутек. Это для подводного начальника было совсем не понятным и он истошно скомандовал?
— Поймать, мать твою, немедленно!
Матросы бросились за рабочими, которые уже пробежали половину расстояния до цеха. Матрос матроса никогда не поймает, даже если убегающий будет в стельку пьян и, кроме того, как ползком передвигаться не сможет. Но, на заводчан подводники злыми были. Во-первых, их совсем замучили уколами против дизентерии, во-вторых, затаскали по допросам, выясняя, кто виноват в эпидемии, а в-третьих, мешала рабочим бежать полнота одного из них, да и любили моряки своего командира. Поэтому перед входом в цех рабочие были пойманы и приведены к начальнику штаба. Все попытки одного из рабочих избавиться от чего-то такого, спрятанного под фуфайкой, пресекались на корню.
Под фуфайкой рабочего оказалась водопроводная труба. Путем пристрастного допроса было установлено, что труба предназначена для соединения цистерны пресной воды с умывальником. Однако фактически, при установке трубы один конец был подсоединен к умывальнику, а другой, то ли по безалаберности, то ли по злому умыслу к забортному клапану. Теперь стало понятно, почему на подводной лодке возникло массовое заболевание инфекционной болезнью. Вода в гавани никаким санитарным нормам не отвечает, моряки посуду и руки мыли в умывальнике, считая, что вода идет из цистерны.
Рабочих, после того как они написали объяснительные, отвели к начальнику завода, трубу присовокупили как вещественное доказательство. Начальник штаба и командир подлодки с чистой совестью отправились в ресторан обмывать справедливое решение дизентерийной проблемы. Командира в должности восстановили, с эскадры прислали резервный экипаж и подводная лодка, закончив ремонт, своевременно убыла на Северный флот, в родной Полярный. Директору завода, а заодно и командиру дивизиона с его замполитом объявили выговора. Должен же кто-то понести наказание за подрыв боевой мощи флота.
Были, конечно, на “Сто девятой” и другие спорные вопросы, но решались они пока в пользу моряков. К тому же был у подводников один решающий аргумент – подписание акта окончания швартовых испытаний.
Вечером на ежедневном совещании командного состава, командир дивизиона, заслушал доклады командиров и, напомнив случай с дизентерией, полчаса их инструктировал.
— Дизентерия вещь коварная, — монотонным голосом вещал начальник, — Поэтому, бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Матросов чаще мойте в бане, да и про офицеров не забывайте, дизентерия чинов не соблюдает. Поэтому, самое главное — качественный прием материальной части от завода и соблюдение правил гигиены.
Командир Б-105 капитан 3 ранга Анатолий Пешков, чья лодка тоже готовилась к швартовым испытаниям, посетовал, что заводская баня не работает, а в городской всегда очереди дикие, к тому же матросов там не принимают. В общежитие, где живут офицеры, не то, что горячей, холодной воды уже месяц нет.
Комдив поморщившись, произнес:
— Искать выход нужно. Вот командиры 130 и 109 в баню по утрам ходят. На подъеме флага чистыми стоят.
Георгий Бахтеев, командовавший подлодкой Б-409 тут же перефразировал крылатую фразу Вини Пуха:
Кто ходит в баню по утрам,
Тот поступает мудро,
Выйдешь с парной, нальешь сто грамм
Полезно и приятно.
Его поддержал Пешков:
— А не нальешь с утра сто грамм – обидно и досадно! Кстати говоря, из офицеров и мичманов заболели только не пьющие.
Последние слова вызвали у присутствующих бурю восторга. Народ загалдел, вспоминая различные примеры благоприятного влияния на людей зеленого змия.
В это время в кабинет вошел заместитель командира дивизиона по политической части капитан 2 ранга Мулов. Присев на свободный стул, он спросил:
— Над чем смеетесь, отцы командиры?
— Да вот, решаем – когда офицерам в баню ходить и можно ли после бани сто грамм принимать и при этом не подрывать боевую готовность, — ответил кто-то из командиров.
— В баню надо по субботам ходить. Попаришься, придешь домой, тут и сто грамм можно принять, — ответил замполит.
— Сто грамм не стоп кран, – дернешь, не остановишься, — в тон политработнику пробасил Бахтеев.
— Ну, дома-то можно и не сто, у меня дома всегда стоит и жена не против, — добавил Мулов.
Последние слова замкомдива утонули во взрыве хохота. Не поняв, что вызвало такой дикий смех, Мулов добавил:
— Можно и друзей пригласить, у меня жена никого не обделит.
На этот раз к хохотавшим присоединились командир дивизиона и начальник штаба. Конец веселью положил начальник штаба, как всегда добавивший ложку дегтя в бочку меда.
— Товарищ комдив, на “Сто девятую” завод жалуется. Говорят, что командир грозится не подписать форму 15 об окончании швартовых испытаний. И с дизелем у него что-то случилось.
— Так, — обращаясь к командиру “Сто девятой”, произнес командир дивизиона, — Товарищ командир, Вы же докладывали, что все идет по плану!?
Форма 15 подписывается руководством завода, подводной лодки и утверждается командиром дивизиона. После подписания формы считается, что подводная лодка готова к выходу на ходовые испытания в море. А море шуток не любит и ошибок не прощает – эту аксиому подводники знают прекрасно, поэтому матчасть принимают очень тщательно. Иногда швартовые затягиваются довольно на длительное время.
Но, на Б-109 к счастью все шло нормально, не считая мелких неурядиц. Не докладывать же командованию, что в процессе испытаний пришлось забраковать три клапана вентиляции и один кингстон, еще кучу мелочевки, а вчера при запуске левого дизеля он пошел в разнос. Сущая мелочь. Правда, рабочие КМОЛЗ, из отсеков, вылетали как пробки из бутылок с теплым шампанским. Как механик бросился в пятый отсек, истошно вопя: “Топливо перекройте, топливо, му…ки перекройте”. Как рабочие Коломенского завода вместе с матросами дизелистами бросились к дизелю, перекрывать топливный клапан и воздушную заслонку. Дизель остановили, коломенцы его тут же осмотрели и дали слово за три дня устранить неисправность. Поэтому, командир с чистой совестью ответил:
— Товарищ капитан 1 ранга, так все по плану идет, на левом дизеле ДАУ отказало, его уже практически восстановили. А форму 15 я не подпишу пока мне кабель на “Рамке” не заменят.
В разговор вновь вклинился начальник штаба:
— Ничего себе, ДАУ! Дежурный по заводу говорит — грохот такой стоял, что в Питере слышно было, и дыму, как при дымовой завесе.
ДАУ на подводных лодках называют систему дистанционного автоматического управления дизелями. Находится она там же где и дизеля — в пятом отсеке, только в носовой части и отделена от дизелей перегородкой.
Система ДАУ дает возможность, вернее должна давать, запускать и останавливать дизеля, выводить их на нужный режим нажатием кнопок, но система пока не отработана и часто выходит из строя. Матросы шутят: “На кнопку нажмешь – спина мокрая”. Дальнейший разговор перешел на обсуждение достоинств и недостатков системы дистанционного управления и о “Сто девятой” временно забыли.
Наконец-то пришло время подписывать акт об окончании швартовых испытаний, то бишь, форму 15. Антенна, конечно, введена в строй не была, поэтому командир, как его не уговаривали, резонно подписывать акт отказался. Наступила зловещая тишина. Завод, прекрасно понимая, что замена кабеля, проходящего через прочный корпус подводной лодки, займет не менее 10 суток, искал способ уговорить командира. Подводники доделывали то, что не сумели сделать за время ремонта и наслаждались последними перед выходом в море деньками. И те, и другие гадали – чем же эта история закончится. Юридически правы были подводники, но весовая категория завода была не сравнимо выше.
На следующий день командира “Сто девятой” вместе с комдивом вызвали к командиру дивизии. Всю дорогу до штаба дивизии командир дивизона корил командира:
— Нужно подписывать форму 15, пока будем ходовые испытания проходить, завод все устранит. Зачем на рожон лезть. Сейчас еще и выговора схлопочем.
Но командир был не преклонен:
— Товарищ капитан 1 ранга, Вы же прекрасно знаете – как завод устраняет замечания. А что я в Полярном скажу, вот там я точно выговор схлопочу, а то и что-нибудь посущественнее.
В кабинете командира дивизии находился начальник завода и какой-то гражданский человек.
С порога, не дожидаясь доклада офицеров о прибытии, командир дивизии навалился на офицеров с вопросами:
— Цветков, чем Вы занимаетесь на подводной лодке? Почему не подписана форма 15?
Командир “Сто девятой” подробно доложил о состоянии ремонта и причине не подписания формы 15.
— Ну и что, подумаешь антенна не исправна, тем более не основная. В войну лодки плавали вообще без связи и побеждали, — резюмировал командир дивизии.
— Товарищ адмирал, Вы же прекрасно знаете, что согласно Корабельному уставу, выход в море с неисправной матчастью запрещен, — парировал начальника командир подводной лодки.
Командир дивизии обратился к капитану 1 ранга Волчкову:
— А Вы куда смотрите? Почему не подписан акт?
Комдив, поерзав на стуле, ответил:
— Товарищ адмирал, еще есть время, я думаю, что все решится положительно. Командир подпишет акт и лодка своевременно уйдет на ходовые испытания.
Но командир лодки резко произнес:
— Без устранения замечаний акт я не подпишу!
К разговору подключился сидящий за столом незнакомец, оказавшийся одним из городских руководителей и специально приехавший разбираться с окончанием ремонта подводной лодки Б-109.
— Товарищ командир, — обратился он к командиру подводной лодки вкрадчивым голосом, — Если Вы не подпишите акт об окончании ремонта рабочие завода не получат премию. А Кронштадтский завод принял на себя повышенные социалистические обязательства к 65-летию Великой Октябрьской революции.
— А почему рабочие, не выполнившие работу, должны получать премию? — спросил командир лодки.
— Как Вы не понимаете! Это политическое дело, завод должен отчитаться за работу, а рабочие должны получить премию. Советская власть не может оставить рабочих без премии. Или Вы против Советской власти? – уже угрожающе спросил городской начальник.
Препирательство шло уже довольно долго, но к какому-либо решению стороны прийти не могли. Командир лодки упорно отказывался подписывать акт об окончании ремонта. Наконец городской чиновник произнес:
— Хорошо, я даю гарантию, что работу выполнят. Ремонтная группа завода приедет в Полярный и устранит неисправность. Начальник завода, Вы гарантируете устранение неисправности?
— Так точно, все исправим, — заявил начальник завода.
— Командир, два руководителя Вам гарантируют выполнение работы, что еще надо? – спросил градоначальник.
Три пары глаз уставились на командира, причем двое смотрели угрожающе, а командир дивизиона умоляюще. Больше сопротивляться, конечно, было опасно и командир произнес:
— Хорошо, если Вы гарантируете, я акт подписываю.
На следующий день, форма об окончании швартовых испытаний и акт о готовности к ходовым испытаниям были подписаны. Подводная лодка Б-109 была готова к ходовым испытаниям.
Замену кабеля пришлось выполнять экипажу подводной лодки и судоремонтной мастерской в Полярном, обещания, которые дали три крупных начальника, остались лишь на словах.