Пантелеев В.М. Море шуток не любит!

Крейсер «Чапаев»

Николай Черкашин писал так:

Их было четырнадцать красавцев-крейсеров, составлявшие многие годы главный костяк советского надводного флота. Четырнадцать морских витязей с прекрасными именами: «Суворов», «Кутузов», «Пожарский», «Ушаков», «Нахимов», «Александр Невский», «Лазарев», «Сенявин», «Мурманск», «Чапаев» … Построенные в середине ХХ века, вобравшие в себя все передовые достижения своего времени и опыт минувшей войны, эти крейсера восхищали моряков всего мира горделивой красотой силуэта, быстроходностью, огневой мощью …

«Ах, крейсера, крейсера! И кто вас выдумал? – Восклицал герой одноименного романа Валентина Пикуля. — Посмотришь на них снаружи – всё строгое, неприступное, холодное, что-то даже зловещее. И кажется, что люди там всегда в синяках от постоянных ударов локтями и коленками о железные углы и выступы брони – острые, как лезвия топоров. Но спустись вниз, и тебя ласково охватит уютное тепло человеческого жилья, удивит обилие света, убаюкает почти музыкальное пение моторов и элеваторов, ты научишься засыпать под бойкую стукотню люков и трапов и в тревоге проснёшься от внезапной тишины, ибо тишина кораблям несвойственна …»

Официально они назывались лёгкие артиллерийские крейсера проекта 68-бис, последняя серия советских чисто артиллерийских кораблей. Могли нести дежурство и вести боевые действия как вблизи своих берегов, так и в открытом море, в океанической зоне.

«Крейсера переняли своё название от немецкого слова «кройц» (крест), — пояснял герой пикулёвского романа, — их задача – перекрещивать курсами обширные водные пространства, выслеживая добычу. По сути дела, это – лихие партизаны морской войны, созданные для того, чтобы вносить панику и смятение в глубоких тылах противника. За счёт ослабления бортовой брони крейсера России обладали неповторимой для других флотов мира способностью надолго отрываться от своих берегов, не зная усталости, не ведая трагического истощения бункеров, погребов и провизионок …»

Эти две «великолепные семёрки» советских крейсеров не участвовали в войнах, но на их долю выпало немало испытаний и славных дел.

https://vk.com/away.php?to=https%3A%2F%2Fcherkashin.pro%2Fshturmanskaya-rubka%2Fkrejser-kutuzov-kurs-na-sevastopol%2F&post=-211852690_21&cc_key= среда, 19 октября 2022 г.

Май месяц 1959 года. Мы, штурмана и минёры ВВМУПП им. Ленинского комсомола, закончили 2-й курс, сдали положенные экзамены и приехали на практику на Северный флот. Нас разместили на крейсере «Чапаев», который стоял на якоре, на рейде ВМБ Североморск. Предстоял штурманский поход по маршруту: Североморск – курс на Север (до 70-й параллели) – затем вокруг Скандинавии – мимо Англии – проливной зоной – ВМБ Балтийск – ВМБ Либава, порт Таллинн – ВМБ Кронштадт. Через 2 океана (Северный Ледовитый и Атлантический) и 3 моря (Баренцево, Северное и Балтийское).

Для нас, тогда курсантов 2-го курса, это был первый дальний поход. Командиром корабля был капитан 1 ранга Певнев Иван Иванович, высокий, стройный, усатый офицер лет сорока.

Командир крейсера «Чапаев» капитан 1 ранга Певнев Иван Иванович выступает перед личным составом крейсера

15 – го мая 1959 года в 16-00 крейсер «Чапаев» снялся с якоря рейда Североморск и вышел в море. Его сопровождал эсминец проекта 30-бис. На борту крейсера находилось, пожалуй, около 200 курсантов ВВМУПП им. Ленинского Комсомола штурманского и минно – торпедного факультетов. Отряд провожал Командующий КСФ адмирал Чабаненко Андрей Трофимович. Руководителем практики был начальник кафедры мореходной астрономии училища капитан 1 ранга Корниенко Василий Кузьмич.

Опыта таких дальних походов на флоте ещё не было. Ибо, если бы он был, то нас бы в море в те дни просто не выпустили бы. Дело в том, что на Баренцево море со стороны Норвежского моря надвигался шторм. Он был «сыном» глубокого циклона, который уже бушевал в Норвежском море.

Погода была ветреная, но небо было чистым, ярко светило Солнце и даже видна была Луна. Уже на выходе из Кольского залива мы ощутили сильнейшую качку. Море было штормовое. Солнце и Луна располагались под углом примерно 90 градусов друг к другу. По мнению наших преподавателей мореходной астрономии и навигации — Корниенко, Селитренникова и Сергеева для «качания» угловых высот Солнца и Луны секстанами, условия были идеальными. Некоторые курсанты на крейсере были заняты такими «качаниями».

Когда вышли из Кольского залива в открытое море, то крейсер раскачивало уже не на шутку. Стоило больших трудов удержаться на ногах, появилась опасность нечаянно угодить за борт корабля. Поэтому на верхнюю палубу выходить не рекомендовалось, а посему курсанты «качали» высоты Солнца и Луны на спардеке, вылезая на него через люк в подволоке спардека. Это на 2 метра выше верхней палубы. Громадные волны с рёвом разбивались о форштевень крейсера, верхняя палуба и спардек периодически были в водяных брызгах и в водяной пене.

Около 22.00 (т.е., примерно через 6 часов после съёмки с якоря), совершенно неожиданно, крейсер накрыла огромная волна и прошлась по всей верхней палубе крейсера, лизнув своей вершиной и палубу спардека. И через некоторое время после прохода этой волны, как гром среди ясного неба, раздалась команда по корабельной трансляции: «Человек за бортом!» В бурунах кильватерной струи в кипящем море, курсант Бортников (минёр) в глазок фотоаппарата увидел, как на гребень очередной волны вынесло чьё — то тело в чёрном морском бушлате. Картина была жуткой. Ведь любой из нас мог оказаться на месте этого, пока не известного, матроса или курсанта. Именно Бортников первым прокричал «Человек за бортом». Недалеко от него находился один из офицеров корабля, он тут же по телефону доложил на ГКП о человеке за бортом. Тогда-то и раздалась команда по общекорабельной трансляции о человеке за бортом. За те 3-4 минуты, пока информация дошла до ГКП, при скорости хода 18 узлов, крейсер прошёл 9-12 кабельтов (1 кабельтов – это 185, 2 метра). Крейсер немедленно сделал поворот через левый борт и лёг на курс, ведущий в точку падения человека за борт. 4 часа, в полном соответствии с существующими на тот момент руководящими документами, крейсер маневрировал в районе падения человека, пытаясь обнаружить его и спасти. Все сигнальщики были высвистаны на мостик, тщательно осматривался весь горизонт, они всматривались в каждую чёрную точку… Но тщетно… Я думаю, что спасти его было вряд ли возможно, даже в случае его обнаружения. А парня не обнаружили. Море страшное, седое от пены, громадные волны, сильнейшие порывы завывающего ветра, шлюпку не спустить. Безвыходное положение! Все понимали, что этого «человека» — курсанта или матроса — уже не спасти. Хотя бы потому, что произошло это событие на широте 70 градусов. А на этой широте даже в августе температура воды составляет порядка плюс 4-5 градусов. Фактически ледяная вода. А уж в середине мая и тем более… В такой воде человек живёт всего 10-15 минут, затем он окоченевает… Но скорее всего Толя погиб ещё тогда, когда его швырнуло волной на палубу, ударило его по ней, проволокло по палубе и выбросило его через леера в кильватерную струю…

Точное время события было 21 час 40 минут московского времени.

Когда легли на курс, ведущий в точку падения человека за борт, по кораблю прозвучала команда: «Выход на верхнюю палубу запрещён!» Теперь нужно было установить самое главное: выяснить, кто был смыт за борт, кто погиб. Прозвучала следующая команда: «Произвести поверку личного состава корабля и курсантов. Командирам подразделений о результатах поверки доложить на ГКП!» К этому времени на ногах, среди курсантов, едва ли оставалась половина. Другая половина укачалась. Валялась на койках, хотя на койках было трудно удержаться. В кубриках стоит зловоние от желудочных «излияний».

Поверка показала, что погиб курсант — Москальцов Толя. Он оказался минёром.

В течение нескольких суток, пока бушевал шторм, выход на верхнюю палубу был запрещён. Все эти дни приличная часть курсантов лежала «трупами». Все гальюны и умывальники были забиты «отходами» качки, по некоторым коридорам невозможно было пройти, — так было скользко.

Такого шторма мы ещё не видели. Шторм наделал дел. Волнорез на баке – это что то вроде забора высотой в метр, проходящего дугой по всему баку от борта до борта, сделанного из толстого железа – местами был завёрнут так, как будто это была газетная бумага. Шлюпку на спардеке, крепко – накрепко принайтовленную (привязанную) к киль — блокам (ложементам), оторвало и выбросило за борт. Магнитный компас, размещённый там же, вырвало «с мясом» и унесло в море. А это массивная чугунная «труба» диаметром 25-30 сантиметров, высотой метра полтора, массой килограмм в 200. «Гусаки», расположенные на верхней палубе в районе котельных отделений, были погнуты. А это толстые железные трубы диаметром в бедро человека. Были и ещё какие – то разрушения в оборудовании корабля, вызванные штормом…

Например, во время этого шторма треснула по сварному шву кормовая надстройка между третьей и четвёртой артиллерийскими башнями. Чуть не сорвало с места крепления командирский катер типа «Победа». Помощник командира корабля с мичманами и старшинами всё-таки сумели, умудрились, как-то закрепить катер.

Крейсер «Чапаев» в тот шторм. Ясно видно, что форштевень крейсера зарывается в волну. А высота борта крейсера в районе форштевня метров 7-8. Стало быть, высота волны на снимке составляет метров 8-10. В районе спардека высота борта крейсера составляет 3 метра, плюс 2,5 метра высота спардека, итого 5,5 метров. Следовательно, над спардеком прошла волна высотой 7-8 метров (это примерно высота трёхэтажного дома). Такая волна и унесла Толю Москальцова за борт.

Говорят, что после этого похода, и флотские газеты, и центральная пресса, писали об этом шторме. Разумеется, о гибели курсанта, — не говорилось ни слова. Наши корабли, со страниц этих газет (например, в газете «Красная звезда» заметка называлась «В центре циклона»), оказались в центре сильнейшего шторма, высота волн доходила до 12 метров, скорость ветра в порывах — до 40 метров в секунду. Крен крейсера достигал 40 градусов, критической точкой для него был крен в 49 градусов. После этого крена крейсер мог совершить оверкиль – переворот вверх дном!

Только на третий или четвёртый день похода прозвучала команда: «Разрешён выход наверх!» Внутренние помещения начали вентилировать, приводить в порядок коридоры, кубрики, гальюны и умывальники. Воспоминания о трагическом первом дне похода стали понемногу притупляться. Курсанты говорили: «Не повезло парню!». Больше всех о гибели Москальцова (правда, значительно позже) переживали два училищных мичмана: мичман Молчанов, ибо он в течение года не мог списать секстан, который был в руках у Толи, и мичман Чвокин – который никак не мог списать бушлат, числящийся за Москальцовым. Оба жалели Москальцова Толю и ругали училищных и береговых Ленбазовских чинуш-бюрократов, списавших человека, тут же сняв его со всех видов довольствия, и не списывающих вещи, находившиеся на нём и при нём…

После швартовки крейсера к пирсу в ВМБ Балтийск первым офицером, который поднялся на борт крейсера, был прокурор КБФ. Кого «назначили» виновным в гибели курсанта, нам неведомо. Но по прибытии в Ленинград начальник кафедры «Мореходной астрономии» капитан 1 ранга Корниенко Василий Кузьмич в самом расцвете сил был немедленно уволен в запас. Кстати, позже, уже тогда, когда я работал Главным специалистом в РИРВе (Российском институте радионавигации и времени), то узнал, что Корниенко Василий Кузьмич после увольнения в запас устроился работать Заведующим аспирантурой в ЛНИРТИ (Ленинградский научно – исследовательский радиотехнический институт, так раньше назывался РИРВ). На этой должности он проработал 40 лет (с 1959 по 1999 год), воспитал огромную когорту кандидатов и докторов наук, он пользовался там огромным уважением и оставил о себе самые лучшие воспоминания.

Крейсер стоял в ВМБ Балтийск всего лишь пару дней. Там мы сходили в увольнение, походили по улицам города, побродили по местному парку, пофотографировались. Затем крейсер зашёл в Таллинн. Здесь нам рекомендовали гулять в городе только группами, ни в коем случае не по одному. Иначе местные парни — эстонцы одиноких матросов и курсантов могли избить — бывали такие случаи. Но у нас всё обошлось – мы ходили по 5-10 человек, не меньше. Так что местная эстонская «братва» нас побаивалась, не приставала к нам, не задиралась и обходила нас стороной. Наконец, мы вошли в Кронштадт, ошвартовались, собрали свои парусиновые флотские чемоданы и вернулись в училище. Наше обучение продолжилось.

Москальцов Толя был родом из Донбасса, где сейчас идут бои. Он был один у матери, отец его давно умер. Достатка в доме не было. Поэтому все курсанты, наверное, и матросы тоже, сбросились по 3 рубля, офицеры – по 10 рублей, с тем, чтобы по возвращению в Ленинград отправить их в адрес матери. Но разве эти скромные деньги могли заменить матери живого сына? Это была первая гибель нашего товарища. Хотя потом пошли и другие потери.

Командир крейсера капитан 1 ранга Певнев Иван Иванович, выступая по трансляции после поиска Толи Москальцова, сказал, обращаясь ко всему личному составу: — «Помните — море шуток не любит!». Шторм продолжался трое суток. Все курсанты и матросы были измотаны, многие из них все эти дни ничего не ели.

На палубе крейсера мои товарищи-курсанты. Фото на память!

В один из дней шторма, в обеденный перерыв была включена трансляция (радио). По радио передавали концерт Ивана Семёновича Козловского. И вот он запел песню «Плыви мой чёлн по воле волн». Думаю, что радисты включили эту песню специально. Много позже, когда я служил Командиром БЧ-1 на эсминце, радисты таким образом прикалывались то над командиром БЧ-4 Виктором Рождественским, то над (тогда) старпомом Валентином Онюшкиным, то над Начальником РТС Стасом Парамоновым. Командир крейсера «Чапаев» капитан 1 ранга Певнев И.И. тогда по громкоговорящей связи скомандовал: «Радисты! ЕВМ! Выключить трансляцию!». Даже ребят, мучавшихся от качки, это объявление слегка развеселило.

Недавно я вычитал у Виктора Конецкого, попавшего в шторм в районе Фарерских островов, следующее:

В настоящий шторм, в жестокий шторм высота волн настолько велика, что суда временами скрываются из виду. Края волновых гребней повсюду разбиваются в пыль и брызги. Море всё покрыто полосами пены. Ветер, срывая гребни, несёт пену и брызги, наполняющие воздух и значительно уменьшающие видимость. Грохот волн становится подобен грохоту ракеты. Солнце и небо делаются солёными. Корабельная сталь делается мягкой, и шпангоуты гнутся, а штормовые облака гремят железом. Обыкновенная бумага вдруг начинает пахнуть ржавой селёдкой, а стекло рубочного окна — свежестью и электричеством.

   Даже если судно по всем правилам морской науки меняет курс и уменьшает ход, удар волны может быть смертельно силен.

   Невозможно оценить истинную энергию волны, когда следишь за её приближением с высоты двенадцати метров, защищённый конструкцией ходовой рубки. Энергия волны кажется меньше, потому что за многие годы в тебе окрепло ощущение безопасности. Кроме того, волна, которая несётся тебе навстречу, и столкновение её с судном вызывают любопытство, неосознанное желание того, чтобы столкновение оказалось возможно более сильным, чтобы брызги взлетели в самые небеса, чтобы случилось нечто неожиданное. Это противоречит чувству самосохранения, но край пропасти манит; манит увеличить ход и столкнуться с волной грудь в грудь.

   В тяжёлом гейзере брызг, родившемся от столкновения судна и волны, в глубоком крене, в хаосе воды и ветра есть нечто завораживающее, затягивающее. Песня сирен не выдумка древних греков. Сирены поют морякам и сегодня. Но нельзя поддаваться им, нельзя поддаваться неосознанному любопытству, забывать страх.

   Завлекающее величие штормовой волны исчезает, как только судно перевалит гребень. Вода на палубе, заплутавшись среди выгородок, кнехтов, вентиляторов, ведёт себя некоторое время растерянно: никак не находит лазейки, чтобы скатиться за борт, соединиться с морем. Остаток волны на палубе топорщится судорожными брызгами, как насмерть перепуганный зверёк.

Виктор Конецкий. В шторм и в штиль. https://royallib.com/read/konetskiy_viktor/za_dobroy_nadegdoy.html#245760 воскресенье, 26 марта 2023 г.

Капитан 1 ранга в отставке Пантелеев Владимир Михайлович