Цмокун В. Пилите, Шура!

Памяти командира 175 бригады ракетных кораблей ТОФ контр-адмирала Затулы Владимира Петровича

Эта фраза из незабвенного «Золотого телёнка», прозвучавшая из уст командира 175 бригады ракетных кораблей капитана 1 ранга Владимира Петровича Затулы и обращённая к автору этих строк, была произнесена на ходовом мостике ракетного крейсера «Владивосток» ранней весной 1979 года на выходе в море, после только что отгремевших залпов артиллерийской стрельбы по воздушной цели. Чем надо было заслужить такие слова и как было исполнено приказание комбрига – постараюсь рассказать.

Я был в ту пору лейтенантом, командиром зенитной артиллерийской батареи. Коротко–«комбатом-4». За сутки перед выходом в море я прибыл из отпуска, успев до подъёма флага доложить о прибытии командиру зенитного дивизиона. «Отлично, комбат!» — радостно сказал мне комдив. «Я знал, что Вы не опоздаете из отпуска, поэтому накануне доложил наверх, что мы будем готовы к выполнению стрельбы на завтрашнем выходе в море. Старшим пойдёт командир бригады!» — уже буднично, по-деловому, командир дивизиона выгнал последние воспоминания о прошедшем отпуске из моего мозга.

– «Товарищ капитан-лейтенант, меня-же месяц на борту не было, надо проверить пушки, тренировку или учение хоть какое-то с личным составом провести … Юстировку сделать… Опять – же, документы к стрельбе подготовить!» — я по молодости ещё считал, что такие аргументы звучат убедительно.

Комдив тут-же развеял мои заблуждения: «Вот и хорошо, комбат, что Вы знаете, что нужно делать! Сутки у Вас есть, после подъёма флага и начинайте! Людей из батареи, стоящих на вахте, можете подменить, если есть кем, и к 24.00 жду Ваш доклад о готовности!

Ну, что сказать? Конечно, матросов, стоящих на вахтах, мне подменить было некем, но я со старшиной команды успел подготовить и проверить пушки, провести короткую тренировку личного состава, уже глубокой ночью по одной из звёзд совместно с расчётом стрельбовой РЛС сделал юстировку и закончил заполнение необходимой документации. Утром мы приняли на борт командира бригады и вышли в район. Не буду описывать подробности самой стрельбы- все прошло нормально. Когда я внизу, в своём центральном посту убрал ногу с педали замыкателя цепи стрельбы, на экране индикатора стрельбовой РЛС ещё не было видно рядом с отметкой цели отметки от снарядных трасс. Только через несколько секунд отметки трасс появились и прошли через отметку цели. Оператор дальности доложил, что дистанция до цели перестала сокращаться – это означало, что ракета — мишень поражена и падает в море. «Ну, вот и всё!» — пронеслось в голове.  Казалось, напряжение последних суток высосало все силы из организма, и они утекли туда, в педаль цепи стрельбы, именуемую в технической документации скромно – «прибор 34».

Я откинулся в кресле оператора, отключил электропитание с цепи стрельбы и постарался спокойным голосом доложить на командный пункт командиру боевой части: «Стрельбу закончил, наблюдал прохождение трасс через отметку цели.» Теперь оставалось дождаться доклада от моих матросов сверху, от артустановки, что орудия осмотрены, весь боезапас вышел и каналы стволов чисты.  Это- же должен был подтвердить один из контролёров на стрельбе, замполит нашей боевой части, старший лейтенант Саша Тикунов.  Двухорудийные артустановки АК – 725 калибра 57мм с ленточным питанием боезапаса были одними из первых на флоте автоматических пушек, в которых во время стрельбы не находился личный состав. В процессе стрельбы они управлялись дистанционно и по её окончании надо было убедиться, что механизмы сработали штатно и привести артустановки в безопасное для дальнейшего обслуживания состояние. Прошла минута, другая… Я не мог подняться к пушкам, не получив доклада, пришлось ждать.

Наконец, раздался щелчок на пульте КГС (корабельная громкоговорящая связь «Каштан») и мой командир отделения комендоров взволнованным голосом доложил: «Товарищ лейтенант, орудия осмотрены. Левый ствол чист, а в правом сидит снаряд!» — « Понял. Ничего не трогать, ждите меня. Сейчас поднимусь!» Через минуту я уже залезал в открытый со стороны казённой части люк артустановки.

Увиденная мной картина хоть и была неприятной, но не более того. Ещё в училище нас, курсантов, учили, как надо действовать, если на артсистеме АК- 725 произойдёт так называемое распатронирование выстрела. Этот термин означал, что по какой —  то причине унитарный осколочной – трассирующий 57 мм выстрел разрушился и снаряд отделился от гильзы. А именно это и произошло. Причина- лопнуло стальное звено ленты с очередным, предпоследним выстрелом.  Невозможно представить, по какой траектории пролетел после подающего механизма отделившийся от гильзы боевой снаряд, но, по счастливой случайности, он попал прямо в открытый канал ствола и намертво застрял там. Смятую латунную гильзу заклинило на линии досылки пятнадцатикилограммовой кареткой досылателя.  Мысль о том, что могло бы произойти, если бы снаряд с головным ударным взрывателем со страшной силой ударился о казённую часть орудия и, несмотря на определённую степень предохранения, взорвался бы, невольно бросила меня в жар. В бункере —  боезапас, по 550 выстрелов на ствол, каждый снаряд весом 2,8 кг, общий вес – полторы тонны. Рядом- погреб с двумя барабанами зенитных ракет. С другой стороны – торпедный аппарат на палубе, ещё около двух тонн взрывчатки…  И это только то, что было рядом с пушками… Но минуты бежали, экипаж сидел по тревоге и надо было действовать в соответствии с ситуацией. Пока я специальным рычагом отводил каретку досылателя назад, чтобы освободить смятую гильзу, мой старшина нырнул в бункер под стволами и достал упавшие туда осколки лопнувшего звена. Я посмотрел на полоски краски, которыми мы отмечали кратность использования звеньев при стрельбе. Их было шесть! И вот тут-то на меня, помню, накатило чувство, которое, наверное, в этом рассказе и не передать обычным словом. А дело в следующем. В документах по эксплуатации артустановки АК -725, выпущенной заводом – изготовителем, указывалось, что кратность использования звеньев ленты для стрельбы не должна быть больше пяти. Понятное дело, металл устаёт от нагрузок при стрельбах. Видимо, проводились какие-то испытания, на которых установили предел, после которого звено может треснуть.  Но, как видно, звенья к таким артустановкам производить не успевали. Или они лежали где – то на складах – не знаю. В общем, за несколько месяцев до этого выхода в море я подал заявку в наше ракетно — артиллерийское управление флота на получение новых звеньев в связи с истечением кратности их использования (стреляли мы много и каждое использование звена обязательно отмечалось полоской краски на нём и записью в Журнале эксплуатации системы). Прошло несколько дней. После очередного похода в соответствующий отдел управления мне вручили директиву из Москвы, где черным по белому было сказано: звеньев не хватает, а посему число кратности их использования продлевается до 7 (семи)! Какой паркетный моряк изобрел это рацпредложение? По чьей милости нас, плавсостав, заставили играть в эту «русскую рулетку»? Сейчас, по прошествии многих лет, я особенно остро понимаю, как всем нам тогда повезло.  Но вернусь к той стрельбе. Коротко обматерив неизвестных мне московских моряков, приказываю старшине принести разрядочный выстрел – укороченную гильзу из специального ящика. Если снаряд в стволе- гильза досылается следом вручную, закрывается затвор орудия и производится выстрел – ничего сложного. Но старшина смотрит на меня и почему-то приказание исполнять не торопится. «Ну, чего спишь?» — интересуюсь я.  И вот тут-то старшина мне и докладывает, что две недели тому назад по приказанию командира дивизиона передал ящик с разрядочными выстрелами офицеру с какого-то корабля. «А почему ты мне не доложил перед выходом в море?» — «Забыл, товарищ лейтенант!» — вот и весь ответ. Разбираться не было времени, да и незачем было. Я по связи доложил на командный пункт командиру боевой части о ситуации. Конечно, доложил и об отсутствии разрядочного выстрела. «Понял, комбат, ждите!» — услышал в ответ. Прошло минут пять. На связь вышел командир боевой части. «Комбат, срочно прибыть на ходовой мостик!» — приказал он. Через пол-минуты я поднялся на мостик. Там было уже непривычно тесно.  Командир боевой части и командир дивизиона уже были там. Кроме них я, как и ожидал, увидел командира бригады, а возле командира, сидевшего в высоком командирском кресле, пристроился замполит корабля. Все молчали. Впрочем, молчание длилось недолго. «Ну что, комбат! Докладывайте, что намерены делать?» — неожиданно для меня комбриг произнес эти слова абсолютно спокойно. Предложение у меня было, и я его озвучил: «Предлагаю распилить ножовкой по металлу боевой выстрел чуть ниже места, где заканчивается донце запрессованного снаряда. Пыж, закрывающий пороховой заряд, задет не будет, там есть пара сантиметров свободных. Я знаю устройство боеприпаса и могу это сделать. После этого гильзу использовать как разрядочный выстрел.» Комбриг выслушал, не перебивая. На ходовом стояла тишина. Комбриг, очевидно, прокручивал в уме все варианты, которых, в общем, было немного.  Но возвращаться в базу с боевым снарядом в стволе было нельзя однозначно. «Что Вам нужно, комбат?» — наконец спросил комбриг. «Ножовка хорошая, товарищ комбриг» — ответил я, поняв, что он принял решение. Комбриг взглянул на командира корабля, тот – на вахтенного офицера: «Дайте механика!»  Через пару минут по трапу, ведущему на ходовой мостик, застучали матросские ботинки и один из вахтенных ПЭЖа (поста энергетики и живучести корабля) с ножовкой в руках показался в проёме стальной двери. Увидев столько старших офицеров, матросик слегка растерялся, не зная, кому тут нужна ножовка.  «Давай сюда, сынок. Свободен» —  комбриг взял ножовку, проверил пальцем полотно и отпустил матроса. Потом посмотрел на меня. Ещё немного помолчал, и, сказав: «Ну что-ж, пилите, Шура!»  — протянул инструмент мне. Спускаясь по трапу вниз, я услышал: « И Вы, командир дивизиона, идите с лейтенантом, поможете ему!»

Дальше, в общем-то, не произошло ничего необычного. Мы выбрали место на краю крыши вертолётного ангара. Матросы принесли деревянный брус, командир дивизиона положил на него, держа двумя руками, выстрел, а я, присев на корточки, начал осторожно пилить гильзу по окружности. И в этот момент к нам подошёл спустившийся с ходового мостика комбриг. Он встал в шаге от нас, заложил руки за спину и молча смотрел на процесс, слегка покачиваясь для равновесия. Море было спокойным, но небольшая волна немного раскачивала корабль. Я поднял голову и сказал: «Товарищ комбриг, всё нормально, через пять минут будем готовы к выстрелу. Вы можете идти на ходовой!» Конечно, это была несусветная глупость – указывать комбригу, где ему находиться! Но уж больно неуютно я себя чувствовал в тот момент. Как вы думаете, что мне ответил комбриг, капитан 1 ранга Владимир Петрович Затула? Он сказал: «Цмокун, если что случится, то я лучше тут взорвусь вместе с вами, чтобы этот позор не пережить!» Вот такой был человек.

 Мы допилили эту гильзу. Снаряд я выбросил за борт, сам уложил гильзу на линию досылки и, загнав в ствол, вручную закрыл затвор орудия. Доложил о готовности. Получил «Добро». Когда нажимал кнопку замыкателя цепи стрельбы на колонке ручного управления пушкой, комбриг также молча стоял рядом. И только тогда, когда полет трассирующего снаряда завершился в чистом небе облаком разрыва, комбриг выдохнул: «Ну что, комбат… Имеешь право вечером пару стопарей принять!» Потом ещё раз посмотрел на меня и строго добавил: «Но не раньше!»

Стрельбу признали успешной. Правда, меня не поощрили. Но и не наказали. А выводы я сделал. Через несколько дней мой старшина команды переставил все выработавшие свой срок звенья ленты в самый низ бункера, в начало тех 550 выстрелов из НЗ, предназначенных для войны. А новые использовал на стрельбах. Больше у меня лента не рвалась. А войны не было, слава Богу.